Перевод и вступление Натальи Ванханен
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2015
Кубинская
поэтесса Дульсе Мария Лойнас
родилась в Гаване 10 декабря 1902 года. Ее настоящее имя — Мерседес, однако в
литературу она с самого начала вошла как Дульсе
Мария. Семья была культурной и весьма состоятельной. Отец, Энрике Лойнас дель Кастильо,
— генерал, герой Освободительной войны за независимость Кубы — был еще и
автором слов национального кубинского гимна. Мать, Мерседес Муньос
— натура артистическая, — привила детям любовь к искусству.
Здесь
все писали стихи: брат Энрике Лойнас Муньос, сестра Флор. Сама Дульсе Мария
начала сочинять очень рано, а первое стихотворение опубликовала в шестнадцать
лет.
Училась
Дульсе Мария на юриста, защитилась по Гражданскому
праву и, хотя юриспруденция, видимо, никогда ее всерьез не увлекала, вплоть до
1961 года вела скромную частную практику.
У
Лойнасов-Муньос был открытый дом, который всегда
посещали интересные люди. В разное время здесь побывали Гарсиа Лорка, Габриэла Мистраль, Алехо Карпентьер, Хуан Рамон Хименес,
Хосе Лесама Лима.
С
Лоркой поначалу отношения не заладились. Дело в том,
что Дульсе Мария показала ему свои стихи, а он
раскритиковал их.
—
Это я бы еще как-то пережила, — вспоминала поэтесса спустя годы. — Куда хуже
другое.
Он
выбрал мое самое проходное шуточное стихотворение и ткнул в него со словами:
“Вот это у вас, пожалуй, самое лучшее”. Такого я уже простить не могла и долго
на него дулась.
Лорка
попал в этот дом, познакомившись с братом Дульсе
Марии — Энрике, а потом очень подружился с ее сестрой Флор.
В
молодости поэтесса с удовольствием путешествовала. Побывала в Северной и Южной
Америке, в Европе, посетила Турцию, Сирию, Ливию, Палестину, Египет, а на
Канарских островах гостила так часто и подолгу, что стала Почетным гражданином
этого края.
Писала
она в молодые годы очень много. Издала несколько книг стихов и прозы. Большой
успех имел ее поэтический роман “Сад” (1951). Многие зачитывались ее книгой
путевых заметок “Лето на Тенерифе” (1958).
Поэзию,
в отличие от прозы, журналистики и эссеистики, Дульсе
Мария всегда считала делом частным, глубоко личным — одиноким.
Ее
стихи мелодичны, вдумчивы, почти всегда печальны. В них чувствуется тонкое
религиозное переживание, и это роднит Лойнас с
испанским поэтом-мистиком XVI века святой Терезой Авильской.
После
Кубинской революции Лойнас осталась на Кубе, но
печататься перестала. Похоже, что лет на двадцать пять перестала и писать. Как
тут не вспомнить слова Анны Ахматовой, посетовавшей однажды, что целых
шестнадцать лет, которые могли бы быть самыми плодотворными, она пролежала на
диване, отстраненная от литературы.
Кстати
в стихах Лойнас много общего с ахматовской поэзией,
особенно ранней.
После
смерти мужа Дульсе Мария одиноко жила в своем доме в
районе Ведадо, окруженная многочисленными подобранными
собаками и кошками.
“Я
очень люблю животных, — говорила она и добавляла, — птиц тоже, но их не держу:
не люблю клеток”.
Дульсе Мария
собрала целую коллекция вееров. Почему веера? Потому что самые красивые вещи —
бесполезные. На вопрос, не страшно ли ей в доме одной, отвечала: “Я дочь
солдата и не должна ничего бояться”.
На
склоне лет она снова вернулась к поэзии.
В
эти годы ее книги печатались больше в Испании, чем на Кубе.
Член
двух академий, Кубинской Академии Языка и Литературы и Испанской Королевской
Академии, поэтесса дожила почти до ста лет. Она умерла в 1997 году в Гаване и
похоронена на старинном кладбище Колон.
К
ее столетию на Кубе была выпущена марка с ее портретом. С 2005 года в Гаване
действует культурный центр имени Лойнас.
Стихи Дульсе
Марии Лойнас переведены на многие языки мира, но
больше всего на английский. Многие из них положены на музыку.
Баллада о поздней любви
Любовь,
пришедшая поздно,
пошли
мне просто покой.
Какими
ты шла путями,
плутала
тропкой какой?
Тебя не
звала я вовсе
к последнему
рубежу —
важней
ли то, что ты скажешь,
того,
что я не скажу?
Мертво
холодное взгорье —
теперь
я просто луна…
Пошли
мне ночное море,
а роза
мне не нужна.
Так
долго ко мне не шла ты,
что
ветер песни унес.
Любовь
тишины, утраты,
не
надо, не надо слез.
Розы
В моем
саду есть розы
нездешней
красоты.
Но розы
быстро вянут —
их не
полюбишь ты.
В моем
саду есть птицы,
у них
хрустальный звон,
но
быстро он смолкает —
тебе не
нужен он.
В моем
саду есть пчелы —
летают
день-деньской,
но мед
их быстро тает —
на что
тебе такой?
Ты
любишь то, что вечно,
а
смертной жизни дрожь
едва ли
ты оценишь,
едва ли
ты поймешь
и,
верно, без подарка
из сада
ты уйдешь.
Ступай
своей дорогой,
не
возвращайся впредь
и
никогда не трогай,
что
может умереть!
Сотворение мира
В
начале
была вода…
Ревущая,
дикая.
Рыбы
еще не раздували в ней свои жабры,
и
берега не стесняли волн.
В
начале
была вода…
Земля
еще не
воздвиглась из глубин,
не
сделалась твердью.
Она
оставалась илом и песком —
зыбкой
тайной бескрайней хляби.
Не было
ни полнолуний,
ни
россыпи островов,
лишь в
юном водяном лоне
уже
изредка шевелились, толкая друг друга,
не
рожденные континенты.
Рассвет
мира! Первое пробужденье!
Гаснут
последние подводные вспышки.
Какое
море влажных всполохов
под
черной бездной небес!
В
начале
была вода…
Цена
Бледнее
губы стали.
Рука
твоя легка.
И ночь
в моем бокале
колеблется
слегка.
Не
обнялась с тобою,
не
отпила вина.
Вот
всё, чего я стою, —
низка
моя цена.
Желание
Пусть
вечно объятье длится,
вмещая
и тень, и свет.
Окружность
его — граница:
помимо-то
жизни нет!
Пусть
смерть, подивившись вчуже,
попробует
сжечь меня,
нигде
не сыскав снаружи, —
внутри
твоего огня!
Синий
кувшин
Лишь
тень скользнет по вершинам
у тьмы
и света на стыке,
пойду я
с синим кувшином
собрать
последние блики.
Вода у
тропки отвесной
своею
гладью покорной
поймает
отсвет небесный,
поймает
отсвет озерный.
Волна
замедлит движенье,
последний
луч обнаружив,
и я
коснусь отраженья —
прозрачных
шелковых кружев.
И
пепельный свет прощальный
навесит
пóлог обманный,
печали
сделав печальней,
туманы сделав
туманней.
А там и
тьма заклубится,
чтоб
мир из шелка и света,
и то,
что снилось и снится,
и даже
кружево это,
наполнясь жизнью
иною,
исчезли
в сумрачной стыни,
и
только зыбкой волною
плескались
в синем кувшине.