Главы из книги. Перевод с английского Дмитрия Арша
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2014
Повесть
о войне и о жизни по возвращении с войны
Посвящается Джесси, которая
любит меня
несмотря ни на что.
От
автора
C декабря
1999-го по сентябрь 2007 года я служил в военно-воздушных силах Соединенных
Штатов. В августе 2001 года наше подразделение дислоцировалось в Саудовской
Аравии, в декабре 2005-го — под городом Балад в
центральной части Ирака, а в мае 2006-го — на севере Ирака под Киркуком. Эта книга повествует о событиях указанного
периода и о том, что произошло после.
Все, о чем я рассказываю в книге,
должно восприниматься как происходившее в действительности. Во всяком случае,
события отражены в ней настолько достоверно, насколько может быть достоверным
рассказ человека, страдающего провалами памяти вследствие контузии. Я ничего не
приукрашивал — ни по моральным соображениям, ни для того, чтобы сгладить
неловкость. Я старался представить события в реальном свете, хотя реальность и
объективность порой не имеют почти ничего общего.
I.
Царит какой-то вихрь[1]
Первое, что вам
нужно обо мне знать: я — Безумец. Я не всегда им был. До того дня, когда стал
Безумцем, я был в порядке. Во всяком случае, я так думал. Теперь я так не
думаю.
Мое Безумие —
это ощущение. Это самое мерзкое ощущение, какое мне приходилось испытывать. И
оно никогда не проходит.
Когда тебя
охватывает Безумие, ты мысленно составляешь список людей, которым решился об
этом сказать. В моем списке их совсем немного. Открывшись одному близкому
другу, мы не спешим открыться другому. Можно все рассказать Джимбо,
Джону и Грегу, но ничего не сказать другим товарищам
по команде. Рассказать жене, но ничего не сказать матери. Мы делимся только с
теми, кто нас наверняка поймет.
Теперь вот я
делюсь с вами. Рассказываю вам о том, что меня — сам не знаю почему — охватило
Безумие.
Еще вам нужно
знать, что я понятия не имею, как выйти из этого состояния. Как с ним
совладать. И как ему сопротивляться. Безумие одерживает надо мной верх.
Поэтому я бегаю
— совершаю пробежки каждый день, иногда два раза в день. Я выбегаю на улицу из
своего тихого дома в пригороде и бегу мимо липких сточных канав, разливов
машинного масла и луж глубиною по щиколотку, где в кровавой жиже плавает всякий
мусор, — их я вижу повсюду: на дорогах, тротуарах, порогах домов и магазинов. Я
бегу сквозь клубы пыли, принесенные ветром из пустыни или поднятые винтом
вертолета. Я пробегаю мимо истошно вопящих женщин, которые никогда не
замолкают, — их вопли и сейчас стоят у меня в ушах. Нужно было заставить их
замолчать, покуда я еще мог это сделать. Я стараюсь
бежать как можно быстрее и как можно дольше, и мои ноги отбивают яростный ритм,
когда я бегу по шоссе вдоль реки неподалеку от моего дома.
Я бегаю в самые
жаркие часы, в послеобеденный зной, и чувствую, как жар раскалившегося под
летним солнцем черного асфальта проникает сквозь подошвы ботинок и обжигает
ступни. Я ускоряю бег, но Безумие не отступает. Оно становится невыносимым. Пот
струится по моему раскрасневшемуся лицу, заливая глаза. У Албица
кожа белая как мел, и застывшая кровь покрывает тело с головы до ног. У Кермита к тому времени, когда его
наконец нашли и положили в ящик, вся кожа посинела. А у Джефа,
кажется, вообще не осталось кожи — даже матери показать было нечего.
Я бегаю каждый
день по дороге и вдоль реки, что слева от меня. Иногда вид на реку загораживают
деревья, кроны которых раскачиваются под ярким солнцем от легкого ветерка с
воды. За пять миль отсюда у меня разболелось колено. Гнилые зубы вот-вот
выпадут. В горле спазм. Левый глаз подергивается. Взрывная волна осыпала мою
голову градом бетонной крошки, порвала барабанные перепонки, вывела из строя
робота и забрызгала вездеход расплавленной сталью. Я тянусь к автомату.
Я бегу по
дороге, что идет мимо моего дома, под гул дизелей армейских вездеходов “Хамви”, в лучах багрового солнца, встающего над плоской
пустыней. Безумие переполняет меня, разрывая грудную клетку, но изнемогающие от
усталости легкие и сердце протестуют и умеряют его пыл. Безумие не отступает,
но бег заставляет все тело пронзительно кричать — каждая его часть норовит
перекричать другие.
Ступня лежит в
коробке. А почему бы ей там не быть? Куда еще девать ногу? Она в коробке.
Я не хочу
останавливаться. Адреналин накапливался в моем теле весь день и наконец получил выход. Сейчас он закипит и начнет
переливаться через край. Ноги плохо слушаются меня, руки трясутся, но я
продолжаю энергично размахивать ими. Безумие снова наполняет мои легкие и
сердце, распирая грудную клетку. Глаз подергивается. Снова ускоряю бег.
Перед глазами
все плывет, кружится голова. Вертолеты и пыль постепенно растворяются в
воздухе. Я кладу автомат на землю и скидываю бронежилет. Пот течет, смывая
грязь, по рукам Албица, по лицу Рики,
донимает Кермита, Джефа
и… кого там еще? Мое колено вопит громче тех женщин.
Прерывистое дыхание сотрясает ребра. А я все бегу, бегу, бегу, стараясь отсечь
в голове “тогда” от “сейчас”.
Транспортный
самолет С-130 “Геркулес” приземлился в Киркуке перед
самым наступлением темноты. На исходе долгого утомительного дня к трапу
подъехали два грузовых пикапа марки “тойота-хайлюкс”,
за рулем которых сидели усталые ребята — мы приехали их сменить. По правде
говоря, они были бы рады встретить нас в любое время суток, даже среди ночи,
поскольку наше прибытие означало, что они могут лететь домой. Лететь к женам,
детям, сексу, выпивке и возможности долго спать по утрам. Туда, где в тебя
никто не стреляет. Туда, откуда мы только что прибыли.
Наша передовая
оперативная база (ПОБ) окружена стеной, поэтому тут можно водить маленькие “хайлюксы” с механической коробкой передач, не опасаясь, что
кто-то попытается тебя убить. Этот клочок чужой земли напоминает о доме — ведь
дома мы привыкли садиться за руль каждый день. Садишься в пикап и едешь себе
спокойно с нормальной скоростью по правой стороне дороги, и никто в тебя не
стреляет. Живи и радуйся!
Свалив в кузова
пикапов мешки со снаряжением, мы подъехали к ангару, стоящему с западной
стороны от взлетной полосы. Этому сооружению высотой в три этажа, когда-то
использовавшемуся для иных целей, суждено было стать нашим домом до конца
командировки. Через приоткрытые взрывостойкие ворота ангара, изготовленные во
Франции, мы вошли в просторное помещение, защищенное от атак с воздуха бетонным
арочным перекрытием 60-сантиметровой толщины.
Внутри
находились два алюминиевых прицепа, отделанные клееной фанерой офисные
помещения, стол оперативных дежурных, а также пара палаток, в которых хранилось
пыльное оборудование. Словом, все наше хозяйство, укрытое от налетов бетонным
сводом.
Ночью я лежал на
койке в новом своем жилище с его нехитрой обстановкой — кровать, стол, дорожный
сундучок и полка — и тупо смотрел в потолок. Я закрыл глаза и увидел свой
закуток в Баладе. Открыл глаза — и снова оказался в Киркуке. Опять закрыл глаза — и почувствовал, как запахло
соляркой от гудящего генератора, дохлыми мышами в
мышеловках и плесенью от брезентового полога нашей палатки в Баладе. Опять открыл — и опять Киркук:
обитый листовым металлом потолок моего бокса.
Я вернулся. Я
все еще здесь. Я никуда не уезжал. Не прошло и года, как я снова в Ираке. Не
прошло и минуты, как я снова в Ираке.
Вернуться было
необходимо. На этот раз я не ударю в грязь лицом.
Я лежу в
постели, надутый, как воздушный шар: воздух распирает мне грудь. Безумие
наполняет меня до краев в темноте спальни, где я одиноко лежу рядом со спящей
женой. Моя рука снова онемела, левый глаз подергивается, когда я пытаюсь его
закрыть. Все сильнее ноет спина — начавшись где-то внизу, боль перемещается в
область левой лопатки. Сердце бьется громко, сильно, неровно. Вот оно замерло.
Вот забилось снова. Удары учащаются. Сердце снова замирает. А теперь снова
начинает биться. Чем чаще оно замирает, тем сильнее Безумие овладевает мной,
неистовствуя как штормовое море.
Я сажусь на
кровати, спускаю ноги на пол и просто стараюсь глубоко дышать. Чувствую
покалывание в губах и сильное головокружение. Не так давно жена обнаружила меня
лежащим на полу лицом вниз со ссадиной на лбу в том месте, где я, падая,
ударился об угол комода. Я снова ложусь, чтобы это не повторилось.
Сердце бешено
колотится, потом замирает, потом издает булькающие звуки. У меня ноет верхняя
челюсть, и я проверяю, не шатается ли зуб. Снова дернулось веко. И еще раз.
Ощущение Безумия нарастает. Оно не отпускает меня, не кончается, облегчение не
наступает.
Моя грудная
клетка легка как перышко, — будто ее наполнили гелием. Тяжелой гранитной плитой
потолок придавливает меня к кровати.
Что, черт
возьми, со мной происходит?
(Далее см.
бумажную версию.)
[1] Начало цитаты “Царит какой-то вихрь, а Зевса он давно изгнал” из комедии Аристофана “Облака”. (Здесь и далее — прим. перев.)