Перевод с английского Елены Калявиной
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2014
Предрассветный
дождь
Сочится смутный говор сквозь
усталость
В мой сон. И сырость липнет к
волосам.
Так муторно,
что даже воздух сам
Тяжел — под
ним душа бессильно сжалась,
Как в замке королева, что под
старость
Одна. Я слеп от страха — слышу
гам,
Он душит, как цветочный фимиам —
За дверью пара крыльев
заметалась.
Лежу на сердце, взглядом, как
руками
Подушку стиснув, на ее груди
Рассвет сорочку ночи разрывает,
Сырой, свинцовоглазый,
он глядит
Сквозь шторы, и, пробравшись меж
лугами,
В мой дом пловцом промокшим
смерть вступает!
Февраль 1917
На
пьесу, виденную дважды
В узорной мгле опять я в этом
зале.
Вот занавес взлетел, и год —
долой,
Какой был год! Какой был выходной
—
Сердца незамутненные не знали,
Что скучен хэппи-энд. Меня
пленяли
Лицо твое, улыбки, взгляд живой,
Пока с подмостков шелестел
прибой,
Бездарной пьесы, слышимый едва ли.
Теперь сижу один, давясь зевками,
И кто-то храпом портит эпизод —
Тот самый, незадолго до финала
Где мистер Х отстаивал развод,
И Как-Её-Там-Звать без чувств
упала
Июнь 1917
Папа
на исповеди
Накрыла ночь роскошный Ватикан,
Вокруг взирая черно-белым взором,
Не отзываясь дрожью на орган,
Слонялся я по
темным коридорам
И услыхал — за ширмой, где
придел,
Какой-то слабый шепот, будто
кто-то
Молился. Я сквозь сумрак
разглядел:
В каморке тесной — двое у киота.
Монах в рядне, объятый полусном,
Кренился вбок и силился смиренно
Постичь греха последний, серый
лед,
Что, плавясь, жаждал стечь,
коробя рот
У старичка, склонившего колена
С тоской и болью на лице
святом…
Февраль 1919
Лампа
в окне
Помнишь, еще до того, как в замкé повернулся ключ,
Жизнь крупным планом была, не
письмом досужим,
И я ненавидел нырять нагишом
среди круч
А ты обожала кое-что и похуже.
А столы в номерах отелей? Помнишь
ли ты,
Там было три ящика? И как на всю
округу
Мы благородно спорили до хрипоты,
Стремясь уступить этот третий
ящик друг другу.
Плутал наш
“рено” средь альпийских лугов,
Тропой у реки, неведомой картам Савойи,
И мы обвиняли друг друга, не
выбирая слов,
А после смеялись, какие грубые мы
с тобою.
И пусть все кончилось плохо:
календаря листки
Вслед за июнем явили декабрь
скорый,
Я почему-то, совсем одурев с
тоски,
Помню лишь эти, наши с тобою,
ссоры.
25 марта 1935