Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2014
Отокар Бржезина — “поэт кристаллический”
Отокар
Бржезина Строители
храма: Собрание сочинений / Сост. О. М. Малевича /
Пер. с чешск. — СПб.: Изд-во
им. Н. И. Новикова; Издательский дом “Галина Скрипсит”,
2012. — 504 с., илл.
Отокар Бржезина (1868-1929) — имя мало известное русскому
читателю, а между тем это крупнейший поэт-символист конца XIX — начала ХХ века,
одна из ключевых фигур европейского модерна.
И
вот теперь появилась возможность обстоятельно познакомиться с творчеством и с
эстетическими и философскими взглядами чешского поэта, которого его русский
собрат по поэтическому цеху и по эпохе Константин Бальмонт называл “поэтом
кристаллическим”. Издания, подобного тому, что осуществлено в Санкт-Петербурге,
нет даже в Чехии.
Уникальность его состоит в том,
что в него включены все пять поэтических сборников Бржезины
(“Таинственные дали” (1895), “Рассвет на западе” (1896), “Ветры с полюсов”
(1897), “Строители храма” (1899), “Руки” (1901)), а также незавершенная шестая
книга стихов “Земля” и стихотворения, не вошедшие в сборники, но разысканные
позднейшими исследователями его творчества в периодике, письмах, в архиве
поэта. Помимо
поэтических произведений в русское издание вошли книги
эссе Бржезины “Музыка родников” (1906) и “Сокрытая
история” (1970) (составлена на основе рукописей и издана в Чехии О. Фиалой).
Создание
русского Бржезины стало лебединой песней
петербургского богемиста, исследователя,
литературоведа, переводчика и поэта Олега
Михайловича Малевича (1928-2013) — он отдал этому труду три десятилетия
своей жизни. Поначалу рождались переводы отдельных стихотворений Отокара Бржезины, которые
переводили и сам Олег Михайлович, и его супруга, соавтор и советчица Виктория
Александровна Каменская (1925-2001). Погружение в мир бржезиновской
поэзии и желание рассказать о нем русским читателям требовали все новых знаний
— после того как были освоены Пражская национальная библиотека и Славянская
библиотека в Праге, начались поездки в Моравскую земскую библиотеку, где
хранились бесценные биографические, эпистолярные и книжные материалы о Бржезине. Затем поездки на ежегодные бржезиновские
конференции в Яромержице над Рокитной
(там прошла бóльшая часть жизни Бржезины), на которых Олег Михайлович рассказывал о своих
находках и своем осмыслении творчества чешского “певца Вселенной”.
Долго
вынашиваемый замысел русского издания Бржезины
получил достойное воплощение в книге “Строители храма”, где большинство
поэтических и прозаических переводов принадлежат О. Малевичу и В. Каменской. Наряду со своими переводами составитель включил в книгу все
имеющиеся русские переводы Бржезины, выполненные в то
или иное время русскими поэтами-переводчиками: здесь и первые обращения к
творчеству чешского символиста русских поэтов-эмигрантов в 20-30-е гг. ХХ в.,
среди которых наиболее ярким является К. Бальмонт, и наши современные
соотечественники — поэт и переводчик Оксана Лихачёва, переводившая лирику Бржезины[1];
специалист по чешской культуре Елена Коломийцева, представившая в своих
переводах книгу эссе “Сокрытая история”; Мария Фёдорова, посвятившая свое
дипломное сочинение Бржезине и переводившая его
лирику.
Знакомясь
с включенными в книгу письмами Бржезины (или
отдельными эпистолярными фрагментами), мы видим, что уже в юности ему было
свойственно понимание собственного предназначения — служить искусству: “…Я
поэт, и во флаконе моих слов заключен аромат жизни. Он был налит туда раньше,
чем я родился… Я ничего не жду от жизни, потому что моя жизнь мне не
принадлежит. Она принадлежит искусству, чьим несовершенным медиумом я являюсь”
(21 мая 1893 г.).
Особый
интерес для нас представляет раздел книги “Отокар Бржезина и Россия”; Бржезина
читал и перечитывал русских классиков, сначала в переводах, а затем и
по-русски. С русской поэзией чешский поэт знакомился и по русским эмигрантским
изданиям Берлина и Праги.
Процесс
познания Бржезины русскими тоже начинается в
эмиграции. Любопытные зарисовки встреч и общения с Бржезиной
оставили русские изгнанники — литератор Сергей Савинов и публицист Борис
Соколов. Включено в книгу и эссе русского литературоведа-эмигранта Альфреда
Людвиговича Бёма “Отокар Бржезина (Выразитель гения чешского народа)”, написанное
сразу после смерти Бржезины. Рассказывая о судьбе
поэта, Бём подчеркивал, что, хотя отец его был
простым сапожником в южночешском крае, в семье были сильны традиции, идущие от
великих уроженцев этого уголка чешской земли — Гуса, Жижки, Штитного,
Хельчицкого. Их свободолюбие и незыблемость
нравственных норм, стремление к справедливости и истинно христианской жизни
формировали душевный склад будущего поэта. Хрупкое здоровье развило в нем
замкнутость и предрасположение к одиночеству: “…уход от внешнего мира и
внутренняя, ничем не преодолимая вера в свою избранность и свою правоту,
привели к полному отказу от личной жизни, все силы его были отданы
“всепоглощающей страсти творчества”.
С
тонким пониманием сути творчества Бржезины и его
миросозерцания разбирает А. Л. Бём наиболее значимые
его стихотворения. Уже в первой поэтической книге “Таинственные дали”, по
мнению русского исследователя, проявились “ярко выраженный мистицизм,
погружение в мир тончайших индивидуальных переживаний, пронизанность
всего творчества мотивами философского восприятия жизни”. Все это продолжало
оставаться существенным и для следующих сборников его поэзии (“Рассвет на
западе”, “Ветры с полюсов”), только все возрастает тенденция претворения
личного в надличное, все более характерным становилось ощущение космических
масштабов человеческого страдания. Наконец, в четвертой книге “Строители храма”
Бржезина из космических далей возвращается на землю,
чтобы быть “среди тех, кто утоляет душевную скорбь человечества”, и тогда, по
мысли Бёма, и происходит слияние “глубоко
индивидуалистического начала его поэзии с социальными мотивами его творчества”.
Мы
постоянно встречаем в его стихотворениях обращение к Творцу, Создателю
Вселенной и Вершителю судеб человечества, что позволяет Бёму
утверждать: поэзия Бржезины “по самому своему
существу поэзия религиозная, связанная с христианством глубочайшими нитями”.
Поэзия
Бржезины — это гимн вечной жизни и гимн жизни земной.
Уже перечисление названий его стихотворений отражает те миры, к которым
устремлена мысль поэта. И прежде всего — это мир природы (“Осенний вечер”,
“Март”, “Буря”, “Апофеоз колосьев”, “Пели воды”, “Веер ветров”). Вот, например,
стихотворение под обобщающим названием “Природа”:
Звучала скрытая музыка
родников, и день мой настраивал под нее свою песнь на
меланхолических
берегах.
Печаль давнего бытия,
из
которого я вышел,
дохнула на меня
ароматом цветов,
речью
деревьев, благовестом
насекомых, вьющихся над
водой,
и целые столетья лежали
меж срывающими лепестки руками и
природой,
меж зреньем моим и
таинственным
миром,
который
взирал в мою душу тысячами испытующих взглядов.
Ветры
с полюсов
Перевод О. Малевича
И
наряду с миром природы — мир человека, полный внутренней боли, тоски, отчаяния
(“Моя мать”, “Мертвая юность”, “Таинство боли”). Вот отрывок из стихотворения
“Скорбь”:
В моей душе —
заключенного скорбь в майский день торжества
и влюбленного скорбь в
час
венчанья
на паперти храма,
скорбь изгнанника в
час,
когда пушки встречают салютом
корабли
из разгневанной дали,
скорбь изнуренного жаждою грез
в час, когда засинеет рассвет,
скорбь в усталых глазах
тех, кто
ждал
пред отъездом напрасно,
скорбь стареющих щек,
никогда
поцелуем не рдевших,
скорбь пришельца, чье
сердце
растрогано песней
рождественской,
скорбь инструмента
у
смертного ложа маэстро,
скорбь цветов, их никто
не
сорвал, чтоб потом принести
на
алтарь,
скорбь огня, одиноко
погасшего
в лампе,
не внесенной
к любовникам
в
спальню.
Таинственные
дали.
Перевод М. Фёдоровой
С
каждым сборником нарастает мотив обращения к Творцу, к Вездесущему, Вечному,
его всемогуществу и надежде смертных (стихотворения “Псалом в честь имени
Всевышнего”, “Да услышат Твой глас”, “Молитва за
врагов”). Прекрасным запевом к этой теме звучат чеканные строки “Апофеоза
колосьев”:
Замедлю шаги и взгляну,
восхищеньем
пылая, —
душа над простором
расстелется
благословенным.
И в звуках молитвы
услышу —
поет,
созревая,
земля в торжествующем
хоре,
в
оркестре Вселенной.
Как тяжек ваш труд,
о
колосья! О, братья без счета,
стоите, бледнея,
к
корням наклонила усталость,
но хлеб свой несете
с
любовью — и эта работа
вам времени жгучею
тайной
навеки
досталась.
Строители
храма
Перевод О. Лихачёвой
Безмерность
Вселенной, тайна мироздания и человеческая причастность к ней слышны в коротком
стихотворении “Земля?”
За миром мир
простирается,
за звездами звезды
во тьме снуют,
но средь них одна
обегает
по
кругу белое солнце,
музыка радости славит
извечный
маршрут,
и души тех, кто страдал
и
томился,
там обретают приют.
Сто братьев скажут:
“Нам
тайна ее известна,
мертвых она оживляет,
насмерть
живых опаляя”.
Влюбленные скажут:
“Там
слишком ярки зори
и время как смертоносный
цветок
отравляет поля”.
А те, кто умеет видеть
сквозь
долгие тысячелетья,
лишь спросят с улыбкой:
“Земля?”
Строители
храма
Перевод В. Каменской
Бржезине подвластны неуловимые порой
переходы настроений, мотивов, грез. Он призывает нас погрузиться в тайну
“Братства верующих”, где свободным стихом изливается мечта о слиянии душ в
единой гармонии:
Мысленно мы купались
в огненных волнах святого лета,
что распаляет лазурь
наших душ
жаром всех августов и всех звезд.
Смыв с себя горе и боль
—
отпечатки
земли, —
мы
обрели чистоту
первоначального света
и
времени сладкое бремя
познали,
в чьем дыханье —
надежде мертвых — тайная буря,
скрытая
в почках всех
еще
не расцветших садов.
Дни, лишенные утра,
свет
нам дарили,
как
эхо тоски столетней,
в нас бушевало безумье
любви —
этой
молитвы Всевышнему.
Сладость ее из наших
уст
низвергалась,
но мы изнывали
от
жажды Священной.
Влагу ее наши взоры
пили
из
братских взоров,
взорам
братьев других
пить ее
позволяя, и кровью
мы ощущали близость неведомой
тайны
прекрасных гармоний…
Ветры
с полюсов
Перевод О. Малевича
Владеет
Бржезина и строфическим стихом и рифмой, примером
тому может служить классически стройное стихотворение “Летний солнцеворот”,
заключенное в рамку двустрочных строф и параллельной рифмы, удивительно легкое,
с двойным повтором двух двустиший:
Под кровом далей
голубых
в
саду цветы благоухают,
и в ожиданье звезд
ночных на
свадьбе
бабочки порхают.
К раскрытой розе
наклонись! Вспугни весталку грезы зыбкой!
Пускай на венчик губ
твоих
она
опустится с улыбкой!
Под кровом далей
голубых в
саду
цветы благоухают,
и в ожиданье звезд
ночных на
свадьбе
бабочки порхают.
Решетку пленники
трясут.
Надежды
ветр нежнее пуха.
И с каждым днем все
ближе к нам день Троицын —
Земли
и Духа.
К раскрытой розе
наклонись! Вспугни весталку грезы зыбкой!
Пускай на венчик губ
твоих
она
опустится с улыбкой!
В жнивье тропинка, как
в лесу.
Таинственно
синеют дали.
Незримый жнец несет
косу, и
на
колосьях отблеск стали…
Ветры
с полюсов
Перевод О. Малевича
Читая
стихи поэта-философа, вслушиваясь в музыку слов, разгадывая ребусы
символических словоупотреблений, нередко возвращаешься к отдельным
стихотворениям, отдельным циклам, привлекая в помощь себе и письма поэта, и
осмысление его творчества другими писателями, поэтами, деятелями искусства,
помещенными в приложении. Карел Чапек называет его “Божественным мастером” (magister divinus): “Нет ныне в
мире духа более разностороннего и гармоничного, чем был дух Бржезины”.
Стефан Цвейг пишет в своем эссе: “Живет в Австрии поэт-титан нашего времени. В
трех часах езды от Вены служит он школьным наставником в маленьком чешском
селении. Здесь в тесной комнатенке рождаются стихи, напоенные кровью нашей
жизни, в них заключены наши самые сокровенные чувства, возможно, еще далеко не
осознанные, в них не высказанные новые мысли, которые
таинственным образом оживут однажды у всех народов Европы” (перевод М.
Рейзина). Наконец К. Бальмонт, увлеченный чешской поэзией и выучивший ради
этого чешский язык, писал в 1926 году: “Отокар Бржезина — целый оркестр духовной музыки в мыслительном
природном храме, где строгие изваяния молитвенности
построены сталагмитами и сталактитами и высокие свечи
выросли прямо из сердец тысяч и тысяч людей, живших сердцем и угасших от
сердечной боли, оттого эти свечи и такие высокие, а свет от них такой
волнующе-призрачный, но зоркие глаза умного сердца и сердечного ума видят в
этом свете такие дали, каких не покажет и полдневное Солнце. Поэзия Отокара Бржезины, вся
философская, вся символическая, полна духовной красоты и ведет к утверждению
жизни, но она вся исполнена смертными шорохами завес предельных, и никто, быть
может, не умел так жить со Смертью и с нею ласково беседовать, как этот великий
подвижник, Схимник Поэзии”.
И
еще хотелось бы сказать об одном свидетельстве — современника и друга Бржезины, чешского скульптора и графика Франтишека
Билека, чьи иллюстрации к книгам поэта дополняют
русский том Бржезины, обогащая наше представление о
крупнейшем чешском поэте-символисте.