Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2014
“Всякая коммуникация подразумевает кодирование…”
Григорий Кружков Луна и дискобол: О поэзии и поэтическом переводе. — М.: РГГУ, 2012. — 516 с.
“Что остается от сказки потом, после того, как ее рассказали?” Действительно, что?.. А что остается от перевода после того, как он закончен, рукопись сдана, книга вышла? Ну, здесь ответ ясен. Мириады вариантов. Сотни листков бумаги с записями. Мегатонны разнообразнейших “нотабене”. И все то, что стало понятно в процессе перевода, на стыке двух языков, на перекрестье культур.
Потому-то так часто переводчики стремятся изложить свои открытия в статьях, поделиться с читателем тем, что иначе ушло бы безвозвратно. И как самое важное почти всегда содержится в маргиналиях, а самое точное — на точке сборки, именно благодаря таким статьям и размышлениям осуществляется диалог культур, ведущий к самопознанию народов (по Пушкину, как мы помним, “языков”) и к постижению языков иных.
Книга Григория Кружкова — одно из таких “мест встречи”. Она состоит из нескольких разделов: “Ремесло”, “Спутники”, “Оппозиции”, “Вокруг Шекспира”, “Воспоминания”, “Отражения”. В каждом раскрывается отдельная тема. В первом — способы “декодирования” реалий чужой культуры на языке своей собственной. Во втором — бытие творческой личности во времени ее жизни и соотношение общенародного и личного. В третьем — “странные сближения”, свидетельствующие не только о контекстах и подтекстах, но и о воистину необъяснимых совпадениях, доказывающих, кажется, существование ноосферы. В четвертом и в пятом — переводческие мифологемы и переводчики-легенды. Наконец, в шестом — то, как именно индивидуальное постепенно входит, возвращается в сферу общего, становится общенародным. А ведь происходит это только благодаря литературе, только в литературе и нигде, совсем нигде больше…
Здесь читатели найдут размышления Г. Кружкова о любимых англоязычных авторах, которых русская литература давно уже присвоила себе: Джон Донн, Льюис Кэрролл, Эмили Дикинсон, Оден и Шелли, Шекспир и Йейтс… Узнают о тех, кто еще, быть может, широкой известности не приобрел. Узнают о новейших концепциях перевода и о том, как наука расширяет горизонты переводчика. Словом, еще раз переживут любимые строки — но уже хотя бы отчасти с точки зрения того, кто сделал их русскими…
Елена Гальцова Сюрреализм и театр: К вопросу о театральной эстетике французского сюрреализма. — М.: РГГУ, 2012. — 542 с.
Белые пятна на географической карте всегда вызывают азарт, желание закрасить их зеленым (обозначив равнины), коричневым (горные хребты), синим, голубым, желтым… Белые пятна в культуре почему-то порождают чувство вины — ну как же мы не заметили… ну что за несправедливость… эх, мы-ы… И когда появляется исследование, закрывающее очередное из таких пятен, всегда возникает ощущение удовлетворенности, хотя и не ты писал, не ты корпел годами, не твоя жизнь отдана на изучение, казалось бы, не самой животрепещущей проблемы. Вот примерно то, что чувствуешь, открывая книгу Елены Гальцовой. И прежде всего потому, что это, кажется, первое в мире столь подробное исследование по данной теме.
Театр сюрреализма возник благодаря личному и творческому опыту французского поэта Анри Бретона. Самое удивительное, что театр этот, по меткому слову Е. Гальцовой, “везде и нигде”, потому что перед нами “явление, которое, строго говоря, в истории театра так и не состоялось”. И тем не менее явственный призрак сценичности парит над всей деятельностью французского сюрреализма, а мировое искусство XX века нельзя понять без важнейших метафор, которые сделались наглядными, осязаемыми благодаря активности сюрреализма. Это и фрейдизм, и дадаизм, и авангард. Это новое восприятие красоты через безумие. Это разнообразнейшие жанры искусства, соотносящие слово и изображение. Короче говоря, те самые оппозиции, на которых зиждется культура ушедшего столетия — тем и отличающаяся от предыдущих веков, ведь их мировоззренческие основания были пусть противоречивыми, но цельными.
И если обычный читатель, не деятель театра, обратит внимание на эту книгу, пусть примет во внимание: в ней много разгадок того, почему человечество провело последние сто лет так, как провело. Потому что искусство — всегда концентрация опыта, при котором реальное преобразуется в эстетическое, только и всего.
Пьер Байяр Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали / Пер. с фр. А. Поповой. — М.: Текст, 2012.
“Острый галльский смысл” порождает не только эстетику отсутствующего, но тем не менее влиятельного театрального движения. Он может предложить также и некоторые методы и приемы взаимодействия с культурой вообще, при которой несчастный недокультурный человек прекращает испытывать разнообразнейшие комплексы и разъедающее душу чувство вины за собственное несоответствие высоким образцам.
Автор исходит из того, что такие комплексы существуют и оказывают разрушительное воздействие на современного человека, перманентно тонущего в информационном море. “Не читай, и не надо тебе”, — как бы успокаивает он растрепанного менеджера среднего звена, мечущегося по книжному магазину в тщетных попытках обрести фолиант, способный один раз и навсегда перенести его в блистающий мир остроумных интеллектуалов, подарив “интересную жизнь”. На благо несчастному профану автор вводит краткий и выразительный список сокращений: “…НК — неизвестная книга, КП — книга пролистанная, КС — книга, о которой мы слыхали, КЗ — книга, содержание которой мы забыли…” Словно нарочно (почему же, собственно говоря, словно?) Байяр подбирает самые провокационные высказывания известных писателей о вреде книг, например: “Избыток чтения, по мнению [Поля] Валери, лишил [Анатоля] Франса оригинальности”.
Но все эти Валери, Франсы и Музили, все эти бесконечные беллетристы, романисты и прочая, на которых ссылается автор, — таки писали свои книги. И вот она, ловушка для профана: чтобы комплексы прекратились, нужно хотя бы понять, о ком идет речь. Все эти люди, толпящиеся на страницах, способны довести до сумасшествия человека, не имеющего навыка держать книгу в руках. И совершенно права переводчик Алина Попова: “Пьер Байяр очень хитрый и коварный автор, поэтому лишь профессионалы, вероятно, заметят, что перед ними свежее и довольно глубокое исследование по теории чтения. Автор же делает вид, что написал смешную и вызывающую книжку с множеством забавных и неожиданных примеров, и, похоже, его хитрость удалась”.
Так что предупреждаем: книга Байяра не совсем о том, о чем сказано в заглавии. Может быть, она излечит от комплексов. А может, и нет. Не факт, во всяком случае.