Перевод с французского и вступление Марии Аннинской
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2014
То,
что за кадром
В сентябре 1945
года Альбера Камю — уже известного писателя, автора таких нашумевших книг, как
“Посторонний” (1942), “Миф о Сизифе” (1942) и двух пьес (“Недоразумение” (1944)
и “Калигула” (1945)), кроме того, участника Сопротивления, борца за права
человека, овеянного также ореолом связи с экзистенциалистами, — пригласил в
Нью-Йорк с циклом лекций его американский издатель.
Камю охотно согласился, хотя незадолго до этого, 8 августа 1945-го, оказался
единственным французским журналистом, кто публично выразил ужас и возмущение по
поводу взрыва Соединенными Штатами атомной бомбы в Хиросиме. Французское
Министерство иностранных дел, узнав о приглашении в США, вызвалось оплатить
дорогу туда и обратно: экспансия собственной культуры всегда была одним из
важнейших направлений французской внешней политики, а в послевоенные годы —
особенно.
Кстати, во время подготовки к
путешествию случился любопытный эпизод: чтобы получить американскую визу, надо
было заполнить анкету и подтвердить, что, во-первых, вы не намерены стрелять в
президента США, а во-вторых, вы никогда не состояли в коммунистической партии.
Утаив, что с 1935 по 1937 годы он как раз и состоял в алжирской компартии, Камю
отрицательно ответил на оба вопроса.
Для
выступлений перед американской публикой Камю предложил следующие темы: “Год
свободной журналистики”, “Защитительная речь в пользу Европы” и “Кризис
человека”. Разумеется, он говорил не только об этом: он рассуждал о театре,
американской и европейской литературе, о философии, пытаясь объяснить разницу
экзистенциалистских позиций Сартра и своих собственных. Лекции Камю собирали в
Нью-Йорке огромные аудитории — так, например, в Колумбийском университете
амфитеатр “Макмиллан” еле вместил почти 700 человек.
В
Нью-Йорке Камю принимал тогдашний французский советник по культуре Клод Леви-Стросс, умудрявшийся сочетать занятия структурной
антропологией со службой во Французском посольстве. За год до этого гостями
культуролога были Сартр, Симона де Бовуар и другие французские интеллектуалы.
Впрочем, с Леви-Строссом у Камю установились
вежливо-прохладные отношения, поэтому в своем дневнике он о нем даже не
упоминает.
Другая
легендарная личность, опекавшая Камю в Америке, была Долорес Ванетти Эренрейх — миниатюрная,
изящная француженка, жена американского врача и журналистка, работавшая, кроме
прочего, в Отделе информации Министерства обороны США. Легендарность ее, в
частности, заключалась в том, что за время пребывания Сартра в Штатах она
успела стать не только его любовницей, но также близкой подругой на целые пять
лет, чем поставила под угрозу неприкосновенный статус Симоны
де Бовуар. (Про Сартра она отзывалась так: “Подумать только: я спала с Наполеоном!”)
На Америку тех лет интересно
взглянуть глазами европейца, только что пережившего ужасы мировой войны,
оставившего позади разбомбленные берега смятенной, голодной, униженной Франции
и очутившегося в стране изобилия, спокойствия, нечеловеческих пропорций и
диковинных для европейского менталитета привычек: “Отвратительный, нечеловеческий
город”, “Сердце замирает перед такой восхитительной бесчеловечностью”. Однако
вскоре Камю немного оттаивает. Во-первых, благодаря американским
щедрости и гостеприимству. Во-вторых, в Штатах он обнаруживает то, что с
экзистенциальным упорством ищет повсюду: “Есть в Америке что-то трагическое…
но пока сам не знаю, в чем это трагическое заключается”. Впрочем, трагическое для Камю всегда сопряжено с упоением красотой и
с любовью. Поэтому ничего удивительного, что рядом с ним появляется женщина, о
которой в дневнике он старательно умалчивает. Одна только фраза выдает его
душевное состояние: “▒Чума’ — это мир, лишенный женского присутствия, а значит,
невыносимо удушливый”. (Кстати, рукопись уже почти готовой “Чумы” у него с
собой, и именно эта самая женщина перепечатывает из нее некоторые главы.) Кто
же она? 16 апреля Камю знакомят с двадцатилетней студенткой, красавицей Патрисией Блейк: она изучает историю, литературу и искусство,
а заодно подрабатывает журналисткой. С первого взгляда вспыхивает обоюдная
страсть. Чтобы понять драматизм ситуации, надо вспомнить, что
до возвращения во Францию Камю остается всего полтора месяца, а дома ждут жена
с годовалыми близнецами и официальная возлюбленная, актриса Мария Казарес, между которыми Камю так никогда и не сможет
сделать выбор. Как бы то ни было, встретившись, Пат и Альбер до самого
отъезда друг с другом не расстаются. Она сопровождает его повсюду — на
выступления, в театры, в рестораны, — что вызывает недоуменные взгляды
принимающих Камю культурных деятелей. Единственное место, куда она не придет, —
это пристань, от которой будет отчаливать судно во Францию.
Однако обреченная любовь и
близящаяся разлука не помешали американской поездке завершиться удачно. Камю
немного окреп, загорел и привез с собой огромное количество подарков. И все же:
“Как жить, не имея серьезных причин для отчаянья!” — отметит он в записных
книжках.
В 1949 году Камю тридцать шесть. Он
уже не просто известен, он знаменит. В 1947-м, принеся автору мировую славу,
вышла “Чума”, роман, который читали и читают в нескольких срезах — в
общефилософском, в узкоисторическом (фашизм) и в психологическом. Однако слава
и публичность оказались тяжелым испытанием. В жизни Камю все не просто: он
плохо себя чувствует (периодически возобновляется не долеченный в юности
туберкулез), он смертельно устал; он все еще работает чтецом-консультантом в
издательстве “Галлимар” и пишет книги, но от журналистики и политики отошел. И
все же как бывшего журналиста и человека общественного его не оставляют в
покое. На него нападают и справа, и слева, требуя определенности,
ангажированности: обстановка в мире накалена, гонка вооружения вызывает бурную
реакцию, общественность раскалывается на сторонников США и СССР. Более того, по
радио в адрес Камю звучит клевета: он де продался американцам вместе с правами
на “Недоразумение”. Многие друзья от него отворачиваются. Кроме того, Камю
опять рвут на части женщины. Любовные отношения с Марией Казарес,
приостановившиеся было после рождения у Франсины близнецов, с 1948 года
вспыхнули с новой силой. Так что когда Министерство иностранных дел предлагает
ему турне с выступлениями по Латинской Америке, он сначала с радостью
соглашается, хотя потом начинает жалеть об этом.
Для выступлений он заявил следующие
темы: “Духовный кризис современного человека”, “Мы убийцы”, “Шамфор — идеолог
бунта” и “Роман и бунт”. Камю как-то признался, что не любит публичных
выступлений, но во время турне покорно прочел как минимум двенадцать лекций,
иногда по две за день, и дал несметное количество интервью. В общем, работал на
износ. Более того, несмотря на плохое самочувствие, он всех очаровал своим
умом, общительностью и сердечностью. Вот что значит актерский профессионализм в
совокупности с внутренней потребностью очаровывать.
Что
касается выступлений, к ним лектор старательно готовился. Писал план, четко, с
французской логикой выстраивал идеи: вступление, развитие, заключение. Говорил
чаще всего сидя, рассказывая, размышляя вслух или зачитывая написанное.
Он отлично формулировал свои мысли. В заключение нередко произносил следующую
фразу: “Европа должна обрести утраченную скромность. Ибо кто верит, что жизнь
человека может стать счастливей, — скорее всего, безумец. Но тот, кто во всем
разочаровался, — попросту трус”.
Камю
увидел Латинскую Америку глазами цивилизованного европейца, верящего в силу
демократии и ужасающегося тому, что в авторитарных и тоталитарных системах
человеческая жизнь ничего не стоит. Эта реальность показалась исследователю
абсурда иллюстрацией его наихудших фантазий и сильно повлияла на настроение.
Так или иначе, мысли о смерти преследовали Камю во время этого путешествия, и
он впервые отмечал, что готов и хочет умереть. А своему другу и учителю Жану Гренье он написал по возвращении: “Это было сумасшедшее
родео без единой минуты передышки. Теперь я мечтаю только об одном: спать и
молчать. У меня несварение человеческого общества”.
Во
Францию он и в самом деле вернулся в плачевном состоянии, однако спустя два-три
месяца лекарства, отдых и горный воздух вернули Камю к жизни. Впереди были
одиннадцать лет работы, новые книги, новая любовь и Нобелевская премия по
литературе.