Письмо в редакцию
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2013
Уважаемая
редакция,
в 12-м
номере журнала “Иностранная литература” за 2012 год были опубликованы отрывки
из будущей книги Марии Карп о Джордже Оруэлле. Мария Карп давно занимается
Оруэллом и является признанным специалистом в этой области. Образ Оруэлла,
представленный в этой будущей книге, как следует из указанной публикации,
вполне традиционен. Не портрет, а скорее икона рыцаря
“интеллектуальной честности”, борца за правду, убежденного сторонника
демократического социализма и противника тоталитаризма и т. д. и т. п. Однако
ранее неизвестные факты, совершенно неожиданно для исследователей Оруэлла
вскрывающиеся в последние 20 лет, увы, добавляют все новые и новые тени и
мрачные краски на этот сияющий портрет. Я не буду
пересказывать скандальной истории с Джасинтой Буддиком, закрывшей для Оруэлла (еще Блэра тогда) карьерные
перспективы в метрополии и заставившей его уехать в Бирму, или еще раз обсуждать
моральные аспекты подготовленного Оруэллом для британских (и американских)
спецслужб списка криптокоммунистов, криптоевреев и криптогомосексуалов,
включавшего в себя Б. Шоу, Дж. Стейнбека, Дж. Пристли, Ч. Чаплина и других подозрительных для Оруэлла лиц и много говорящего о
его истинных, а не провозглашаемых политических убеждениях. Об этом, вероятно,
уже известно Марии Карп, и она находит какие-то существенные обстоятельства,
оправдывающие поведение Оруэлла.
Но в
рассматриваемой публикации неоднократно и крайне положительно упомянут лучший
друг, соратник и даже свояк Оруэлла, человек, известный как Жорж Копп. Самую положительную характеристику Жоржу Коппу дает в “Памяти Каталонии” сам Джордж Оруэлл. Очевидно, что Мария Карп абсолютно доверяет Оруэллу и вполне
убеждена в клеветническом характере наветов испанских республиканцев на Ж. Коппа, считает его арест и заключение необоснованными и
инспирированными сталинскими агентами в Испании, а обвинение в пособничестве
фашистам бесстыдной выдумкой сталинской пропаганды, которая вдобавок была
озвучена крайне сомнительными и темными личностями, пробравшимися в британское
подразделение ПОУМ.
Однако в
2006 году один бельгийский исследователь, изучая переписку Коппа,
установил, что сомнительной личностью является именно Жорж Копп.
Солидное британское издание “Спектэйтор” даже назвало
Коппа: “чрезвычайно подозрительный товарищ Оруэлла”
(“deeply suspect associate of Orwell’s
called Georges Kopp”).
Во время
Второй мировой войны этот “подозрительный товарищ”, находясь на территории
оккупированной Франции, сотрудничал-таки с фашистскими спецслужбами, работая на
2-е специальное бюро коллаборационистского режима Виши. Одновременно он являлся
и агентом британской разведки МИ-5, то есть был двойным агентом. Подняв довоенные
бельгийские архивы, бельгийский исследователь установил, что все приведенные
Оруэллом в “Памяти Каталонии” о Коппе сведения —
недостоверны. Вот что говорит Оруэлл: “Копп был моим
личным другом, я служил под его командованием долгие месяцы. Мы вместе были под
неприятельским огнем, и я знал многое о жизни этого человека. Он пожертвовал
всем — семьей, родиной, материальным благополучием — лишь бы приехать в Испанию
и сражаться с фашизмом. Покинув Бельгию без разрешения, вступив в иностранную
армию, числясь офицером запаса бельгийских вооруженных сил, а до этого помогая
нелегально производить боеприпасы для испанского правительства, Копп рисковал, вернувшись на родину, многолетним тюремным
заключением”. Но данные бельгийских архивов доказывают, что Копп
не был подданным Бельгии, не служил в бельгийской армии, не был бельгийским
офицером запаса, не производил нелегально никаких боеприпасов и не состоял в
Бельгии под следствием, никакое заключение ему не грозило, и он, кстати,
беспрепятственно посещал Бельгию после войны.
Еще один
пикантный момент состоит в том, что сведения о сотрудничестве Коппа с фашистами во Франции вытекают именно из его
переписки с Оруэллом, которая не прерывалась, несмотря на состояние войны (с
июля 1940 г.) между Великобританией и вишистской
Францией. То есть Оруэлл знал, что Копп сотрудничает
с фашистами. Возникает множество вопросов: доложил ли Оруэлл
“куда следует” о том, что его “личный друг” сотрудничает с врагом, был ли сам
Оруэлл сотрудником спецслужб и потому переписывался с Коппом,
а если был, чьих спецслужб и т. д.? Как утверждает бельгийский исследователь, в
деле агента британской разведки Ж. Коппа, хранящемся
в лондонском архиве, имеется характеристика, данная Коппу
Оруэллом (!!), мол, это человек аполитичный [с какой же целью тогда он
рисковал жизнью в Испании? — А. Я.], любит выпиливать лобзиком, и все такое, но ни слова не
сказано о сотрудничестве того с нацистами! Опять его выгораживает,
как и в “Памяти Каталонии”? Или Оруэлл — сам сотрудник британской спецслужбы —
знает, что британская спецслужба знает, что Копп —
двойной агент и потому об этом не сообщает? То есть Оруэлл — контрразведчик и
участник битвы британской и фашистской разведок?
Но Коппа и Оруэлла роднит с фашизмом еще кое-что. Точнее,
кое-кто. Жена Оруэлла, Айлин (урожденная О’Шоннесси), в одном из писем к подруге называет своего
брата Лоуренса О’Шоннесси “прирожденным фашистом”.
Конечно, между родственниками бывает всякое, бывают и шутки, бывают и ссоры.
Может быть, это шутка такая, или же сказано вследствие семейной размолвки, в
сердцах. Известно, впрочем, что отношения Айлин и Лоуренса были самые нежные и
братские. Менее известно, что хирург Лоуренс О’Шоннесси был учеником
личного врача Гитлера, профессора Саарбрюка, и считал
его не только своим научным руководителем, но и духовным учителем. Лоуренс
часто ездил в Берлин, а Саарбрюк часто навещал
Лоуренса в Лондоне. Поэтому высказывание Айлин о брате в частном письме к
подруге — это не шутка и не семейный разлад, а просто откровенничанье
с подругой. Именно в доме “прирожденного фашиста” Лоуренса О’Шоннесси и его жены Гвен
прожил несколько месяцев Жорж Копп, вернувшись (?) из
“застенков” Испанской республики в Великобританию, а не в Бельгию, где его, как
выяснилось, никто и не думал преследовать. Именно Лоуренс и его жена выхаживали
Коппа, подвергавшегося, по его словам, на допросах
республиканцев пыткам, но по счастливому стечению обстоятельств (?) избежавшего
расстрела и вернувшегося в Англию. Впоследствии О’Шоннесси, Оруэлл и Копп стали родственниками, когда Копп
женился на сестре жены Лоуренса, шурина Оруэлла.
Кстати,
когда начались боевые действия между Британией и Германией, хирург Лоуренс
чрезвычайно стремился на фронт, причем как можно ближе к передовой, для того,
мол, чтобы как можно быстрее оказывать раненым бойцам неотложную хирургическую
помощь. При эвакуации британских войск из Дюнкерка хирург Лоуренс О’Шоннесси
пропал без вести, тогда как газеты сообщили, что он погиб.
Загадочным
образом в 1945 году погибла и сестра О’Шоннесси, Айлин, жена Оруэлла и свояченница
Коппа. В ходе рутинной операции по поводу женской
болезни, не предвещавшей никаких осложнений, она умерла. Как гласило
заключение, от чрезмерной анестезии…
О
противоречиях и странностях в биографиях Оруэлла, О’Шонесси
и Коппа можно рассказывать еще долго, но я хотел бы
объяснить, почему я столь заинтересовался этим чрезвычайно знаменитым, но не
вполне оригинальным, о чем я еще скажу, писателем и его окружением. Точнее
всего писателя характеризуют его произведения — это истина избитая, и потому за
нее две небитых дают. Года три назад я решил перечитать главное произведение
Оруэлла, роман “1984”, который читал в конце 80-х, когда его впервые в СССР
опубликовали в “Новом мире”. В предисловии к роману в журнале было сказано, что
Оруэлл всю жизнь был демократическим социалистом и последовательным борцом с
тоталитаризмом, какие бы формы тот ни принимал. Содержание прочитанного
произведения, представляющее собой, как я недавно для себя выяснил,
основательно переработанный Оруэллом для другого времени и места роман “Мы” Е.
Замятина, не противоречило сказанному в предисловии. И я долгие годы считал
Оруэлла демократическим социалистом.
К
счастью, в книжке, которая подвернулась мне под руку, была и сказка “Скотный
двор”, которую, должен в этом признаться, я ранее не читал. По мере чтения
сказки глаза на Оруэлла у меня раскрывались все шире, а брови поднимались до
самых границ моего большого, с залысинами, лба.
Дело
в том, что смысл сказки “Скотный двор”, ее послание читателю, однозначно
характеризует Оруэлла как ненавистника социальной справедливости, равенства,
братства и т. д. В самом деле, пролетариат, по мнению Оруэлла, — это скот,
капиталисты — люди.
Плохие капиталисты своей нерадивостью и нерасторопностью приводят скот к
восстанию. Хорошие же, умело ведущие дело, естественно, никогда до такого
безобразия не доведут. Таким образом, Оруэлл считает, что пролетариев следует
держать в стойле, но вести хозяйство ответственно и аккуратно. Сама
социалистическая идея, по мнению Оруэлла, — это всего лишь приснившийся одному
из скотов сон — и уж никак не теория: мало ли что приснится старому животному —
корыто, полное сочного жмыха, например.
С точки
зрения Оруэлла, капиталисты настолько выше пролетариев, насколько люди выше быдла, но и в среде быдла тоже нет равных. Это неравенство
закреплено генетически: одни виды способны освоить лишь одну или несколько
букв, другие, несколько более развитые, владеют — только подумать! — всем
алфавитом. Это исконное, по мнению Оруэлла, неравенство и приводит к расслоению
и загниванию коллективного хозяйства: выделяются более сметливые скоты и
воспроизводят порядок, придуманный капиталистами-человеками. В то же время
некоторые плохие капиталисты позорят свой класс и оскотиниваются,
яко пролетариат.
Подобная
убежденность Оруэлла во врожденном и наследуемом превосходстве представителей
высших классов и недоразвитости и отсталости людей низших сословий не только не
вписывается ни под каким соусом в социалистический винегрет (Т. Кампанелла, А.
Сен-Симон, К. Маркс, Ф. Энгельс, П. Прудон, Э. Бернштейн, В. Ленин, Л. Троцкий,
В. Брандт, Ф. Миттеран, Ф. Олланд, У. Пальме и т. д.), но не согласуется даже с либеральными требованиями
французской буржуазной революции о свободе, равенстве и братстве всех людей.
Какое уж тут может быть братство и равенство между хозяином поместья и его
курицей-несушкой? Противоречит это высокомерие и религиозным представлениям о
том, что люди сотворены равными перед богом. Совершенно очевидно, что мораль
автора “Скотного двора” лучше всего соотносится с моралью рабовладельцев,
признающих своих рабов не людьми, но вещами или рабочим скотом.
Обычно,
говоря о “Скотном дворе”, англоязычные исследователи предпочитают усматривать
влияние Свифта: дескать, Оруэлл в своей сказке следует
традиции “Путешествий Гулливера”. А у Свифта лошади представлены даже более
благородными существами, чем люди. Поэтому уподобление низших классов и разного
рода социалистов домашнему скоту в сказке — всего лишь дань великой свифтовской традиции и не свидетельствует о презрении и
ненависти автора к пролетариям и социалистам. Однако теряющий человеческое
достоинство человек в сказке Оруэлла начинает напоминать свинью, что доказывает
врожденное скотское, по убеждению Оруэлла, состояние
определенных классов и групп людей. Степень скотообразия
каждого персонажа в сказке Оруэлла обратно пропорциональна его человеческому
достоинству.
Здесь
уместно сказать о том, что идею и, в значительной части, сюжет “Скотного двора”
Оруэлл позаимствовал вовсе не у Свифта, а из опубликованного в 1917 году в
русском журнале “Нива” памфлета “Скотской бунт”, который, как утверждалось в
кратком предисловии редакции, принадлежал перу известного украинского национал-демократа Костомарова. Сдвоенный выпуск журнала,
задержавшийся на несколько месяцев вследствие революционных событий в России,
вышел как раз в самый разгар корниловского мятежа.
Напомню, что генерал Корнилов намеревался стать диктатором, свергнуть законное
правительство во главе с Керенским, расстрелять при необходимости Советы в
полном составе и загнать таким образом распоясавшееся
и обнаглевшее, по мнению монархистов, народное быдло в стойло.
Однако в
сказке Оруэлла меня поразила даже не столько ее очевидная, позаимствованная из псевдокостомаровского “Скотского
бунта”, общая антидемократическая, феодально-крепостническая направленность, а
ее острый, сиюминутный политический смысл, относящийся непосредственно к
моменту работы Оруэлла над этим опусом. Все персонажи и события сказки легко
узнаваемы: сам Оруэлл в одном из писем признавал, что это сатира на сталинский
режим в Советской России. Боров Наполеон — это, конечно, И.
Сталин, боров Снежок — Л. Троцкий, люди, хозяева поместий, господа Пилкингтон и Фредерик, — это Черчилль и Гитлер,
соответственно. Битва быдла и сил помещика
Фредерика у мельницы — это кровопролитная война СССР и нацистской Германии,
описанная Оруэллом чрезвычайно глумливо и кощунственно.
Отношение
Оруэлла к событиям, происходившим в 1943-1944 годах, то есть в момент написания
сказки, ясно и прозрачно. По мнению автора, недостойный человек, Пилкингтон-Черчилль, идущий на сотрудничество с
коммунистическим скотом, оскотинивается, а более
достойный человек, Фредерик-Гитлер — нет. Особенно беспокоит автора сказки, что
Пилкингтон и Фредерик не могут договориться между
собой, ведь они же люди! Да и их первоначальное, до момента возникновения
разногласий, отношение к бунту животных совершенно
тождественно. Вместо поиска согласия с Фредериком-Гитлером свинообразный и, очевидно, ненавидимый Оруэллом Пилкингтон-Черчилль вступает в тесные отношения со
свиньей-Сталиным.
Кстати,
при чтении сказки хорошо образованные представители правящего класса
Великобритании должны были уловить, что в XIX веке жил-был довольно известный
архитектор, строивший в готическом стиле, Фредерик Пилкингтон.
Таким образом, противоборство Пилкингтона и
Фредерика, согласно Оруэллу, противоестественно с любой точки зрения, и виноват
в нем, несомненно, Пилкингтон, вставший на сторону быдла.
Лучше
всего собственное отношение к Гитлеру Оруэлл выразил в достаточно двусмысленной
рецензии на книгу Гитлера “Моя борьба”. Заявляя, с одной стороны, что он
“размышлял, что убил бы Гитлера”, буде такая возможность ему представилась,
ведь Гитлер — враг Великобритании! — с другой, он со всей откровенностью
признается: “Считаю должным заметить то, что я никогда не мог заставить себя не
любить Гитлера”. Гитлер в этой рецензии — это мученик, прикованный Прометей и
практически — да-да!! — распятый Христос.
Необходимо
отметить и то, что в Великобритании в 30-40-х годах была исключительно
влиятельная профашистская партия, имевшая в своем составе представителей высшей
британской аристократии, один список которых занял бы целую книжную страницу. И
во главе этого списка был представитель правящей фамилии, отрекшийся от
престола король Эдуард VIII, который разделял нацистские идеи и, будучи с
визитом в Германии, приветствовал Гитлера полным нацистским салютом. В июле
1940 года Черчилль наступил всей этой “элите” на хвост, запретив Британский
фашистский союз и отправив экс-короля в почетную ссылку подальше от Европы,
губернатором Багамских островов, о чем, кстати, пишет Оруэлл
в своих дневниках. Понятно, какие чувства вызывал Черчилль у указанной
элиты “человеков”, к которой, как явствует из сказки
“Скотный двор”, несомненно относил себя и аристократ,
и итонский выпускник Джордж Оруэлл. Интересно, что составивший впоследствии
список криптокоммунистов, криптоевреев
и криптогеев Оруэлл, почему-то не озаботился
созданием подобного списка криптофашистов, в то время
когда нацисты уже подобрали для Великобритании будущего достойного гауляйтера и коллаборационистское теневое правительство.
Но,
может быть, политическая направленность сказки “Скотный двор” не совпадает с
направленностью других его произведений? Я задал себе труд и прочитал его
романы и очерки 30 и 40-х годов, написанные в духе добросовестного капреализма. Да, он пишет об интеллигентах, не лишенных
определенных положительных качеств, о леваках,
скромных, одиноких бунтарях. Но у этих интеллигентов,
бунтарей и леваков недостаточно белый цвет кожи, они имеют открытые или скрытые
физические и моральные изъяны и либо кончают жизнь самоубийством, либо
перековываются в осознавших и осудивших свои заблуждения строителей светлого
капиталистического будущего, либо находят утешение в религии. Ни одного
персонажа, отдаленно напоминающего не то что Павла Власова, но хотя бы Астрова!
Понятно, к каким выводам должен был прийти британский левый интеллектуал, на
которого и были нацелены сочинения Оруэлла, числившегося то ли троцкистом, то
ли независимым лейбористом, то ли тори-социалистом, что ничуть не менее
оригинально, чем, например, конституционно-монархический большевик.
Итак,
изучение произведений Оруэлла, главного и самого весомого свидетельства
политических воззрений этого (как и любого другого) автора, приводит к выводу,
что его растиражированные звонкие слова о приверженности “демократическому
социализму, как я его понимаю”, есть всего лишь пропагандистский прием. Ведь
“все искусство в той или иной мере есть пропаганда”, — говорил самый известный
пропагандист ХХ века Оруэлл.
А
то, чем именно занимались в Испании бывший офицер британской колониальной
полиции Оруэлл и белоэмигрантский офицер (?) Ж. Копп,
фронтовой отпуск которых совершенно случайно совпал с начавшимися в Барселоне
братоубийственными столкновениями в тылу испанской республиканской армии,
возможно, еще когда-нибудь и совершенно непредсказуемо откроется, как
неожиданно всплыли “список Оруэлла”, история с Джасинфой,
неприятные факты из биографии лучшего друга Оруэлла Ж. Коппа… И портрет Дж. Оруэлла — А. Э.
Блэра — приобретет свой окончательный и неотретушированный
вид.
18 января 2013 г.