Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2013
Поразительно,
что и через 63 года после смерти Оруэлла сама его фигура вызывает столь же
сильное раздражение, как и при жизни. Но объяснение этому есть. Оруэлл
разоблачил тоталитарную сущность коммунизма, и простить ему это не могут до сих
пор.
Почти
в то же время, когда господин Янгалов направил свое
письмо в редакцию “Иностранной литературы”, в газете “Морнинг
стар” (да-да, она еще существует!) было опубликовано письмо некоего Джеффа Сотелла под заголовком
“Оруэллу нечего предложить подлинным социалистам”. Примерно с той же страстью,
что и господин Янгалов, господин Сотелл
изо всех сил пытается сбросить Оруэлла с пьедестала, на который его явно
незаслуженно вознесли. “Напыщенный самодовольный буржуй”; “на рабочих смотрел
сверху вниз”; идею “Скотского хозяйства” и ту не сам
придумал: ему ее подсказали антифашистские рисунки художницы Гертруды Элайа; “1984” — это книга о том, как люди предают друг
друга — какое неуважение к памяти тех, кто пал за свои убеждения! Но чего
вообще можно ждать от бывшего бирманского полицейского, который хоть и написал
“Фунты лиха в Париже и Лондоне”, но по-настоящему в трущобах не жил, поскольку
всегда можно было спрятаться под крылышко к богатой тете Нелли!
В
своем куда более длинном письме господин Янгалов
пользуется примерно такой же логикой, доказать же пытается не столько
оруэлловское “буржуйство”, сколько его “фашистские
взгляды”. Факты вроде того, что Оруэлл бросился в Испанию сражаться с фашизмом,
рисковал при этом жизнью и был ранен в горло пулей фашистского снайпера, он,
разумеется, отметает за ненадобностью. Зато в ход идут любые другие доводы —
практически все, что попадается под руку.
В
первую очередь, разумеется, “список криптокоммунистов”,
о котором противники Оруэлла кричат с 1996 года, называя писателя чуть ли не
доносчиком, хотя уже столько раз было разъяснено[1], что
в нем Оруэлл назвал имена людей, не подходящих, на его взгляд, для ведения
антикоммунистической пропаганды в Великобритании. Среди них были и просто
британские сталинисты, нисколько своих взглядов не
скрывающие, и настоящие советские агенты, такие, как, например, чех Петр
Смолка, завербованный Кимом Филби и ставший под
именем Питера Смоллета главой Русского отдела в
британском Министерстве информации (именно он, кстати, не рекомендовал издателю
Джонатану Кейпу публиковать “Скотское хозяйство”).
Вряд ли кто-нибудь считал или считает сегодня, что это были самые подходящие
кандидатуры для борьбы с коммунистическим влиянием в Великобритании, но ведь
те, кто ненавидят Оруэлла, и по сей день ничего плохого в этом влиянии не
видят!
Что
же касается “скандальной истории с Джасинтой Буддиком, закрывшей для Оруэлла (еще Блэра тогда) карьерные
перспективы в метрополии и заставившей его уехать в Бирму”, то тут господин Янгалов просто несколько погорячился. Никакой истории,
“закрывшей Оруэллу (тогда еще Блэру) карьерные перспективы в метрополии” не
было вовсе. Был, как пишет в своем “Послесловии” к книге
мемуаров Джасинты Буддиком
“Эрик и мы”[2] ее кузина Дион Венаблс и вслед за ней
многочисленные биографы Оруэлла, неприятный эпизод, который произошел между
друзьями детства и был вызван тем, что семнадцатилетний молодой человек уже
готов был перейти к более близким отношениям, а девятнадцатилетняя девушка —
нет. К первым поцелуям и объятиям Джасинта не
просто относилась благосклонно — она не могла о них забыть всю жизнь, но при
более решительных действиях поклонника — стала сопротивляться. Эрик
остановился, но Джасинта вернулась домой с
разорванной юбкой, а главное — мрачнее тучи. Два дня, оставшиеся до конца
каникул, она его избегала. А вскоре расстроенный Эрик уехал на край света, тем
более, что идти учиться в Оксфорд или Кембридж, как
это делали все одноклассники, не собирался. Джасинта
на письма из Бирмы хоть кратко, но отвечала, никому о случившемся не говорила и
не упомянула об этом эпизоде даже в мемуарах, написанных полвека спустя. Знала
о нем только ее сестра, которая на старости лет и поделилась тайной с Дион Венаблс, так что широко
известной история стала только в 2006 году, когда “закрывать карьерные
перспективы” было поздновато.
Оруэлл
долго корил себя, что, поехав в Бирму, оказался на службе Британской империи, с
которой потом боролся всю свою сознательную жизнь. Биографы спорят, была ли
причиной его решения нехватка средств у отца, которая при отсутствии стипендии
делала обучение в университете затруднительным, или юношеская жажда
приключений. Но, уж во всяком случае, ее не вызвало “закрытие карьерных
перспектив” в результате “скандальной истории”.
Уже
эти два примера показывают, что, с точки зрения г-на Янгалова,
для того чтобы опорочить Оруэлла, все средства хороши. Однако наиболее
выигрышным доводом кажется ему судьба товарища Оруэлла по испанской войне Жоржа
Коппа. Обвинив Коппа в
пособничестве фашистам, Янгалов без труда переносит
это обвинение и на Оруэлла. К системе его доказательств я еще вернусь, но
сначала интересно разобраться, что за человек был Жорж Копп.
Он
и в самом деле был не тем, за кого себя выдавал. Русским читателям особенно
интересно узнать, что Копп, которого Оруэлл при
первом его появлении в книге “В честь Каталонии” называет “кряжистый бельгиец”,
родился в Петербурге в 1902 году. Если бы он вырос на родине, мы бы сегодня
говорили о Георгии Александровиче Коппе, но судьба
распорядилась иначе. Его отец в 1909 году решил переехать с семьей в Бельгию.
Жоржу было семь лет. Поэтому, разумеется, брошенное Янгаловым
мимоходом “белоэмигрантский офицер (?)” — это еще один пример смелого и
безосновательного домысла, каких в его письме не счесть.
Жорж
рос в Бельгии и Швейцарии, учился и тут, и там, хотя университет не закончил —
помешала смерть отца в 1921 году. Тем не менее стал
инженером. В 1925 году он женился и между 1926-м и 1932 годом родил пятерых
детей. В 1934-м, когда в Европе разразился экономический кризис, его уволили.
Тяжелое финансовое положение семьи в сочетании с многочисленными романами
отличавшегося необыкновенным обаянием Коппа привели
его в 1935 году к разводу. Он поселился с матерью (с которой, конечно, говорил
по-русски) и после ссоры с ней (разумеется, из-за денег, потому что они жили на
ее пенсию) в июле 1936 года — исчез. В тот момент сумма его долгов достигала
одиннадцати тысяч франков (на нынешние деньги около восьми с половиной тысяч
евро).
Он
отправился воевать в Испанию, написав по дороге письмо детям, где объяснял, что
едет, как “все люди доброй воли”, сражаться с фашизмом. Одновременно он написал
бывшей жене, объясняя, что уезжает, чтобы больше не выяснять с ней отношения.
Прибыв в Испанию без всякой военной подготовки, он заявил, что он бывший офицер
бельгийской армии и подвергался преследованиям на родине. Тут мы впервые (если
не считать, разумеется, измен жене) сталкиваемся со способностью Коппа говорить то, что ему кажется уместным по
обстоятельствам, но вовсе не всегда соответствует действительности — то есть
попросту лгать. В тот момент у Оруэлла причин не доверять Коппу
не было, и он принимал все, что рассказывал ему друг, за чистую монету.
Насчет
бельгийского прошлого Копп, безусловно, врал, однако
быстрое продвижение по службе во время войны (к началу 1937 года, когда Оруэлл
с ним познакомился, он был командиром центурии, а к июню уже капитаном)
свидетельствует, что в армии его ценили. Нет никаких оснований сомневаться ни в
описанном Оруэллом его личном мужестве, проявлявшемся и в окопах, и во время барселонских событий, ни в его веселом цинизме — он называл
нелепое затишье на Арагонском фронте “комической оперой с отдельными смертями”,
а когда Оруэлл пришел навещать его в тюрьме НКВД, бодро заявил: “Нас всех расстреляют”.
Книга
“В честь Каталонии” практически заканчивается этим визитом Оруэлла в тюрьму и
его неудавшейся попыткой помочь товарищу. Коппа не
расстреляли, но ему пришлось провести в пыточных условиях тюрем полтора года.
Когда он вышел в декабре 1938 года, стоять он мог, только опираясь на палку. И тем не менее в 1940 году он уже был снова на фронте —
вступив во французский Иностранный легион, сражался с немцами, был тяжело ранен
в июне 1940 года и захвачен в плен. В августе бежал и позднее был направлен в
штаб французского Иностранного легиона в Алжире. А в начале 1941 года обратился
к правительству Виши с предложением наладить в Марселе переработку лигнита
(бурого угля) для получения бензина и газойля, необходимых французскому флоту.
В
своем письме господин Янгалов торжествующе и безаппеляционно заявляет: “Во время Второй мировой войны
этот подозрительный товарищ, находясь на территории оккупированной Франции,
сотрудничал-таки с фашистскими спецслужбами, работая на 2-е специальное бюро
коллаборационистского режима Виши”.
Крупнейший
специалист по Оруэллу, Питер Дейвисон, посвятивший Коппу главу в своей книжке “Неизвестный Оруэлл”[3],
высказывается куда более осторожно. Его глава кратко пересказывает результаты
обширного исследования бельгийского ученого Берта Ховертса
и, в частности, обнаруженное им письмо Коппа,
датированное 17 декабря 1941 года. Питер Дейвисон
пишет: “Он [Копп] заявляет, что занимается
технической деятельностью, однако ‘имеющей куда больше отношения к борьбе с
Германией, чем все, что я делал до сих пор’. Он настойчиво подчеркивает, что,
хотя и работает на правительство Виши, ‘ему гарантировали, что эта деятельность
служит исключительно Франции и помогает сражаться с Германией’. Неужели,
сомневается профессор Дейвисон, Копп
с его острым умом верил подобным “гарантиям”?
Никаких
свидетельств того, что Копп сотрудничал
со спецслужбами режима Виши нет, утверждает еще один бельгийский
исследователь Марк Вилдемирс в опубликованной в 2010
году биографии Коппа под остроумным названием
“Человек, который хотел быть бельгийцем”[4].
Безусловно, он работал на коллаборационистский режим Виши, но работал не в
качестве агента, а в качестве инженера. Возможно, он действительно полагал, что
нет у него лучшей возможности воевать с немцами, чем поставляя бензин правительству
Виши, как он объяснял в одном из писем, а возможно и потому, что эта его
деятельность хорошо оплачивалась, а Коппу, как
всегда, нужны были деньги. Однако по мере того, как Германия все больше
подчиняла марионеточное французское правительство своей воле, все активнее
становились попытки Коппа связаться с британской
разведкой и предложить свои услуги ей.
“Агент…
или двойной агент?” — так называет Марк Вильдемирс
одну из глав в своей книге. Вильдемирсу
сотрудничество Коппа со Вторым специальным бюро
режима Виши представляется сомнительным. Однако он признает, как трудно в
случае Коппа доискаться до правды — ведь сам он в
своих письмах, анкетах, воспоминаниях самозабвенно рассказывал небылицы, причем
часто забывая, чтó говорил прежде, и сочиняяя наново. Он утверждал, что
мать его родилась во Фландрии (а на самом деле, Гиталия
(Генриетта) Нейман была родом из Одессы) — впрочем,
признаваться в этом, находясь на оккупированной Гитлером территории, было
равносильно самоубийству, — что в Испании он дослужился до генерала (иногда,
впрочем, говорил, что до подполковника), что во Франции его постоянно
представляли к военным наградам, что он придумал противотанковое устройство и
арестовали-то его в Испании именно потому, что этим устройством заинтересовалось
НКВД.
Что,
однако, не подлежит никакому сомнению и основательно документировано — это его
работа на британскую разведку. Приведу здесь только два интересных факта. Когда
сотрудники британской службы МИ-5 обдумывали, брать ли им Коппа
в агенты, они обратились к указанному им рекомендателю
— “известному политическому писателю”
Джорджу Оруэллу. В архивах МИ-5 сохранилась следующая запись, датированная 8
июля 1943 года:
БЛЭР
сообщил, что КОПП, на его взгляд, человек лояльный, настроен
безусловно антинацистски, но в остальном политикой не
интересуется, хотя и склоняется к левым взглядам. Он физически храбр и
решителен, но, в целом, авантюрист. Ему случается присочинять подробности, и,
хотя на личном уровне, он вполне заслуживает доверия, все-таки все, что он говорит,
желательно подтверждать дополнительно[5].
Заметим,
что г-н Янгалов, пересказывающий эту запись, о
последних фразах просто умалчивает — ведь они подрывают весь ход его
рассуждений! Интересно и то, что с такой характеристикой Коппа
в разведку взяли. Наверно, опирались и на другие отзывы. А вот бедного Оруэлла
он впоследствии серьезно подвел: когда Оруэлл незадолго перед смертью уезжал на
заброшенный шотландский остров Джура, Копп продал ему свой старый грузовик, который, как оказалось, был не на ходу. Рассказывают, что его
сгрузили с прибывшего из Англии судна и так он, ржавея и разваливаясь, и
простоял у пристани аж до 1976 года. А Оруэлл в
1946-1947-м, проклиная неудобства, ездил по острову на мотоцикле.
И
вторая подробность: куратором Коппа в МИ-5 был никто иной, как советский шпион Энтони Блант,
завербованный советской разведкой еще в 1934 году. Пользуясь методами господина
Янгалова можно, наверно, было бы утверждать, что и Копп работал на советскую разведку, однако никаких данных,
об этом свидетельствующих, нет. А вот фраза в деле Коппа,
хранящемся в архивах МИ-5, “вряд ли троцкисты на сегодняшний день столь же
надежны, как сталинисты”, скорей всего, по мнению
Марка Вильдемирса, принадлежит именно Бланту.
История
Коппа заканчивается тем, что, когда сеть агентов МИ-5
во Франции провалилась, Коппа вывезли из Франции в
Англию, где он женился на сводной сестре невестки Айлин О’Шонесси, жены Оруэлла,
родил еще троих детей и принялся придумывать остроумные, но не имеющие
коммерческого спроса изобретения, вроде стиральной машины, загружаемой сверху,
или сверхсовременной детской коляски. Он был человеком образованным и в письме
к шестнадцатилетней дочери рекомендовал ей читать Поля Валери, Сартра, Виктора
Гюго, Флобера, Мориака и Монтеня. Однако бизнес его хирел, расшатанное здоровье
становилось все хуже. Он снова поехал во Францию, где и умер в Марселе в 1951
году.
На
основании того, что Копп переписывался с Оруэллом во
время войны, Янгалов умозаключает, что “Оруэлл знал,
что Копп сотрудничает с фашистами”. Никаких других доказательств этого “знания” не приводится, хотя
факт переписки куда проще объяснить какими-то ухищрениями изобретательного Коппа, тем более что в письме к другим своим
корреспондентам от 17 декабря 1941 года, Копп
объясняет, что “письма из Англии во Францию доходят, если писать на
конверте ‘через Лиссабон’ или просить кого-то в Испании или Португалии
отправлять их оттуда”[6]. Но
сделанный вывод наталкивает Янгалова и на
другие, еще более далеко идущие, выводы, поданные в виде вопросов: “Доложил ли
Оруэлл ‘куда следует’ о том, что его ‘личный друг’ сотрудничает с врагом? Был
ли сам Оруэлл сотрудником спецслужб и потому переписывался с Коппом? Если был, чьих спецслужб? и т. д. <…> Или
Оруэлл — сам сотрудник британской спецслужбы — знает, что британская спецслужба
знает, что Копп — двойной агент и потому об этом не
сообщает? То есть Оруэлл — контрразведчик и участник битвы британской и
фашистской разведок?”
Cамое
интересное здесь то, что завороженный словом “спецслужбы” Янгалов
перестает различать, на чьей стороне правда. Британские спецслужбы во время
войны боролись с фашизмом. Великобритания была союзницей СССР по
антигитлеровской коалиции и, более того, сражалась с Гитлером еще тогда, когда
СССР его поддерживал. Работа Коппа на британскую
разведку была антифашистской деятельностью! Оруэлл-то, разумеется, ни на какую
разведку не работал и вряд ли мог бы, даже если бы захотел — при независимости
его суждений ему была трудна даже работа на Би-би-си, не являющейся
государственной организацией. Он сражался с фашизмом как писатель.
Дальнейшие
умозаключения Янгалова о том, что брат Айлин
наверняка был фашистом, потому что учился медицине у человека, ставшего
впоследствии личным врачом Гитлера; подверстывание
внезапной смерти Айлин на операционном столе к гипотетическому фашизму ее мужа
и брата и в особенности то, что “…смысл сказки ‘Скотный двор’ [случайно
подвернувшейся Янгалову в гостях — М. К.], ее послание читателю, однозначно
характеризует Оруэлла как ненавистника социальной справедливости, равенства,
братства и т. д.”, думаю, можно оставить без внимания. Методика его
доказательств понятна.
Интересно
тут только одно — даже если допустить, что Копп был
агентом режима Виши, хотя доказательств этому нет, все равно во Францию он
попал после событий, описанных
Оруэллом в книге “В честь Каталонии” и рассказанных в главах из моей книги, после гражданской войны в Испании.
Неуклюжая попытка доказать, что Копп, да и Оруэлл
тоже, всегда были фашистами,
возвращает нас к логике сталинской пропаганды 1937 года — члены партии ПОУМ
(порвавшей с Троцким) были “троцкисты”, а “троцкисты” — они фашисты и есть. По
этой логике, Оруэлла явно следовало в Барселоне расстрелять — и тогда он, к
радости Янгалова, не написал бы ни “Скотского хозяйства”, ни “1984”, ни списка агентов
коммунистического влияния для британского МИДа.
Рассуждение Янгалова
о том, что “ранее неизвестные факты… добавляют все новые и новые тени и
мрачные краски на этот сияющий портрет” — на самом деле, может быть, и
неосознанное стремление вернуться в те недалекие времена, когда имя Оруэлла в
России было под запретом, а если и появлялось, то только с самыми нелестными
эпитетами. Например: “Оруэлл — идеолог последней стадии
фашизма, сверхфашизма, стремящегося к уничтожению
человечества!”[7] Правда, похоже?
Но
Оруэлла все это никак задеть не может.
[1]
См., например, статью Тимоти Гартон
Эша “Список Оруэлла”
(http://www.nybooks.com/articles/archives/2003/sep/25/orwells-list/?pagination=false)
или главу в книге Кристофера Хитченса “Победа
Оруэлла” (Christopher Hitchens.
Orwell’s Victory. Allen Lane.
— The Penguin Press, 2002. — С. 111-122).
[2] Eric and Us by Jacintha
Buddicom. The First-hand Account of George Orwell’s
Formative Years. Postscript by Dione Venables. — Finlay Publishers, 2006.
[3] The Lost Orwell. Edited by Peter
Davison // Being a Supplement to the Complete Works of George Orwell. — Timewell Press, 2006. — С. 83-91.
[4] Marc Wildemeersch.
De man die Belg wilde worden. Georges Kopp, commandant van
George Orwell. In de Knipsheer, 2010.
[5] The Lost Orwell. — С. 87.
[6] The Lost Orwell. — С. 90 (footnote).
[7] Цит по: А. В. Блюм. “Путешествие” Оруэлла в страну большевиков. (http://orwell.ru/a_life/ blum/russian/r_papsb)