Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2013
Новые книги Нового Света
с Мариной Ефимовой
Совместно с радио “Свобода”
Robert Merry. Where They Stand: The American
Presidents in the Eyes of Voters and Historians. — Simon and Schuster, 2012
Автор книги “Где их место? Американские президенты в оценке избирателей и историков” — вашингтонский журналист Роберт Мерри, специализирующийся на деятельности Конгресса и правительства. В самом начале он честно признается, что одержим общенациональной игрой в рейтинг американских президентов (лучшие, худшие, первая десятка и прочее). Правда, как справедливо замечает его рецензент — политолог Джеймс Сизер, — игру эту придумали не американцы, она восходит не только к книге Светония “Жизнь двенадцати цезарей”, но и к библейским “Книге царей” и к “Паралипоменам”, чьи авторы выносят на суд деяния сорока трех иудейских царей — почти так же, как американцы — своих сорока трех президентов. И главный критерий, по сути, все тот же: принесли они своему народу добро или зло перед лицом Господа.
Древние авторы рассматривали деятельность
царей по многим критериям, включавшим и добродетели, и таланты, и намерения, и
результаты. На каждого царя Соломона или Езекию в
ряду наших лидеров найдется свой Вашингтон или Линкольн. На каждого царя Рехобоама (доведшего Израильское царство до гражданской
войны) найдется свой Джеймс Бьюкенен, допустивший отделение южных штатов. На
каждого царя Ахава (служившего не истинному богу, а Ваалу) найдется Ричард
Никсон. У древних, как и у нас, были трудности с оценкой неоднозначных лидеров.
Реформатор VII века до нашей эры царь Иосия —
искусный политик, но плохой военный лидер, — не напоминает ли он Линдона Джонсона? А царя Егошафота,
успешного в войнах, но слабого во внутренней политике, не тянет ли сравнить его
с Гарри Труманом?
При всей детской увлекательности подобной игры, автор книги пытается весьма серьезно выработать стратегию определения реальных достижений и роли каждого президента в американской истории. И в первую очередь он стремится свести к минимуму субъективность подхода к историческому анализу (включая и подход самого автора). Мерри выбирает два относительно объективных или, по крайней мере, очевидных критерия: первый — оценка профессиональных историков, второй — выбор, который делали избиратели. По мнению Мерри, учет двух этих “фундаментальных индексов”, должен обеспечить систему наиболее полной и надежной оценки.
Сбор мнений историков Мерри начинает с 1948 года, когда знаменитый гарвардский профессор Артур Шлезингер-старший опубликовал в журнале “Лайф” первый рейтинг президентов, составленный избранными историками. В 1962-м он этот список несколько ревизовал, а в 1996 году был составлен новый рейтинг президентов уже по инициативе не менее знаменитого сына гарвардского профессора, тоже историка — Артура Шлезингера-младшего. И вот тут отчетливо выявились проблемы. О них — политолог Джеймс Сизер в рецензии, опубликованной в газете “Уолл-стрит джорнал” от 22 июня 2012 года:
Ученые, чьи мнения собрал в 1996
году Шлезингер-младший, оказались при ближайшем
рассмотрении друзьями и политическими единомышленниками редактора-составителя,
который был в свое время “придворным историком” Джона Кеннеди. И хотя их оценка
должна была бы быть строго профессиональной и объективной, уважаемые академики
не смогли полностью исключить свои политические пристрастия. По их оценкам
получалось, например, что президент Кеннеди стоит на двенадцать (!) мест выше
президента Рейгана. Автору книги Роберту Мерри,
который относится к Рейгану с большой симпатией, явно трудно “проглотить” такой
рейтинг.
Тем не менее Мерри продолжает настаивать на том, что опрос экспертов, как он пишет: “ближе всего к тому, что можно назвать судом истории”.
Второй “фундаментальный”, по мнению Мерри, индекс определяется голосами избирателей. Мерри делит президентов на три категории: те, кого выбирали на один срок; те, кого — на два; и, в уникальном случае Франклина Рузвельта, — на четыре срока. И получилось, что в список президентов, которых историки определили как великих (или близких к величию), вошли те, кто пробыл в Белом доме два и более сроков: Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн, Франклин Рузвельт, Томас Джефферсон, Эндрю Джексон, Теодор Рузвельт, Гарри Труман. А в списке президентов, получивших низкую оценку историков, оказались в основном односрочники: Тэйлор, Филлмор, Пирс, Бьюкенен и Эндрю Джонсон. Но вот что отмечает Сизер:
В оценках историков и избирателей
много несовпадений: односрочников Адамса и Полка
историки помещают в высшие категории, а, скажем, двоим двухсрочникам
(Гранту и Кулиджу) они дают низкую оценку. В случаях, когда историки
объявляют провалом деятельность популярных президентов, Мерри
сам корректирует несовпадение мнений, чаще отдавая предпочтение оценке
избирателей и защищая от категоричности теоретиков президентов Гранта, Хардинга, Кулиджа и Никсона, чье
место в истории страны было далеко не бесспорным.
Добавим к этому, что мнения самих историков сильно меняются с годами. Пример — оценка президента Дуайта Эйзенхауэра. В 50-х годах историки называли его do nothing president (президент, который ничего не делает), а в 90-х они почти единогласно включили его в так называемую первую десятку.
Думается, что усилия Роберта Мерри научно оценить деятельность американских президентов — гораздо больше, чем национальная игра. Это скорей объяснимая и весьма своевременная попытка выяснить, каким, в принципе, должен быть президент огромной, изменчивой, многонациональной, мультирелигиозной демократической страны. Мерри понимает, что простыми критериями тут не обойтись, и три главы из девяти его книги включены в раздел “Тест на величие”.
Есть короткий список президентов
(Вашингтон, Джефферсон, Джексон, Линкольн и оба
Рузвельта), которые были “судьбоносными” президентами. Величие их деятельности
в том, что они трансформировали политический ландшафт страны и сумели сменить
ее курс.
Но, как убедительно замечает Сизер, “величию невозможно дать простое определение — даже научное”, и радикальная перемена курса не может быть его единственным условием. Президент Линкольн действительно изменил курс, а Франклин Рузвельт, скорей наоборот, сумел своей волей и убежденностью сохранить то, что было, — то есть уверенность своего народа в реальной ценности западной демократии — в пору, когда она ставилась под сомнение. И далее у Сизера:
Отношение к президентам во многом
зависит от нашей добросовестности при учете всех обстоятельств, сопутствовавших
президентству, и от нашей способности оценить человеческое величие при всей его
невместимости ни в научные, ни в обывательские нормы.
А если мы не способны на это, рейтинг президентов остается просто любимой игрой.
И вот что еще становится очевидным из книги “Где их место?”: лучшие американские президенты никогда не ставили во главу угла мнение избирателей и не делали победу на выборах своей первостепенной задачей. Более того, все они прекрасно отличали суд истории от суда историков и о последнем очень мало заботились.
Larry Tye Superman. The High Flying History of America’s Most Enduring Hero. — Random
House, 2012
“Популярности и неизменно высокому рейтингу Супермена позавидовал бы любой политик”, — пишет в лондонской “Art Newspaper” Дэвид Д’Арси — рецензент книги Ларри Тая “Супермен. Победоносная история нестареющего американского героя”. И дальше:
С появления Супермена прошло почти
75 лет. Такое долголетие героического мифа особенно удивительно в наши времена
победившего сарказма. Фильмы Квентина Тарантино, уничижительные кинокомиксы
Мэтта Грэйнинга,
разоблачительные документальные картины Майкла Мура — чрезвычайно популярны в
Америке, однако это ничуть не уменьшает любви публики к Супермену. Он живуч,
как таракан.
Сарказм явно победил и в суждениях лондонского рецензента, хотя непонятно, почему его так удивляет, что бандиты Тарантино или Симпсоны Грэйнинга легко уживаются с Суперменом. Сатира веками уживалась со сказками: диккенсовский Уриа Гипп не изгнал из английского фольклора Робина Гуда, булгаковский Шариков не выпихнул из русского сердца Ивана Царевича и Илью Муромца. Тем более что и в образе, и в истории Супермена скрыто немало иронии — начиная с истории его рождения.
Дело в том, что этот образец мужского совершенства, благородной силы и англосаксонской красоты создали в 1935 году двое шестнадцатилетних еврейских очкариков, чьи семьи занесло из Европы, через Канаду, в город Кливленд. Один из мальчиков — Джерри Сигель — написал историю пришельца с погибающей планеты Криптон, которого родители (знакомые с высокими технологиями) еще младенцем отправили на Землю, чтобы спасти от неминуемой гибели. Он приземлился на кукурузном поле на американском Среднем Западе, где его нашла бездетная пара фермеров. Они растили его как обыкновенного мальчика, скрыв от соседей, что найденный в поле трехлетний малыш тут же поднял голыми руками их застрявший в канаве грузовик.
Вторым автором Супермена был друг Сигеля — юный художник Джо Шустер. Это он придумал трехцветный наряд и развевающийся плащ.
Имя Супермен было, скорей всего,
заимствовано Сигелем и Шустером
из книги Ницше “Так говорит Заратустра”, где представлена идея супермена —
человека будущего, способного извлечь из-под спуда невероятные способности,
которыми нас снабдила природа. Его реальный образ родился из подражания героям
актера Дугласа Фербенкса-старшего из фильмов “Знак Зорро” и “Робин Гуд”. А
трогательно-нелепые герои Гарольда Ллойда вдохновили юных авторов на земной
образ Супермена — застенчивого и нескладного очкарика, газетного репортера Кларка Кента, который
переодевается в суперменский наряд в телефонных будках. Романтическая основа
сюжета — любовь Кларка к недоступной красавице Лоис Лэйн, которая, в свою
очередь, влюблена в недосягаемого Супермена и не догадывается, что он и Кларк — один и тот же человек.
“Юные авторы, — пишет американский рецензент Майкл Ризотти, — отправляя свой комикс в журнал ▒Action Comics’ в июне 1938 года, не могли предположить, что эта история станет самым знаменитым любовным треугольником американского фольклора”.
Три года прошло с создания сказки о Супермене до того момента, когда издатель Гарри Донефелд купил ее у Сигеля и Шустера за 130 долларов — покупка, которую Ларри Тай сравнивает с покупкой Манхэттена у индейцев за 24 доллара в 1626 году. В договоре оговаривалось также, что в дальнейшем авторы отказываются от всех прав на своего героя. Так что уже другие авторы доводили Супермена до окончательного могущества. Сначала он только перепрыгивал через дома, потом начал летать, потом вышел на околоземную орбиту и так далее:
Его голос в миллион децибелл мог легко достичь вершины небоскреба. Его ноздри
были такими чувствительными, что улавливали за несколько миль слабый аромат
духов Лоис. Его взгляд был так пронзителен, что мог
загипнотизировать целое племя индейцев в джунглях Южной Америки. Он мог
говорить с русалками на их родном языке. Играя в первый раз в шахматы, он мог
победить чемпиона мира. Но главное — он всегда был защитником угнетенных,
грозой торговцев оружием, грабителей, убийц и жадных домовладельцев в трущобах
Нью-Йорка времен Великой депрессии. В общем, он был проводником рузвельтовского Нового курса.
Знаменитый итальянский писатель и литературовед Умберто Эко так представил социальную сторону подвигов Супермена в эссе “Миф о Супермене”:
Этот герой одержим защитой
статус-кво. Его идея о правде и справедливости ограничивается защитой закона и
порядка, установленного большинством. Он направляет свою энергию на то, чтобы
посадить преступников в тюрьму — особенно, если они посягают на частную
собственность. Он не использует свои нездешние силы и способности, для того
чтобы изменить те социальные условия, которые порождают преступность и нищету.
Неужели Умберто Эко предпочел бы, чтобы Супермен стал мифическим Лениным?..
Недоволен Суперменом и американский рецензент Майкл Ризотти — как устаревшим мифом, не отразившим мультикультурализма:
Супермен был мифической парадигмой
своей эры — моделью, одобренной правящим слоем Америки 50-х. Но Америка, как и
вся планета, меняется в сторону расового и культурного многообразия. И это
доказано популярностью, скажем, телешоу “Star Trek”. Главный герой новых
сказок — уже не одинокий белый англосакс, а целая многорасовая
команда.
Ну что ж, новым сказкам еще предстоит испытание временем, которое миф о Супермене явно выдержал.
Вероятно, из-за строгой приверженности закону могучий Супермен не помог своим создателям в борьбе за авторские права на него:
В 1947 году Шустеру
и Сигелю надоело смотреть, как другие люди
зарабатывают миллионы на их творении: на новых комиксах, телешоу,
на мультипликации (фильмы были поставлены позже). Друзья попытались оспорить
условия своего договора с издателем, но проиграли дело в суде.
К счастью, энергичной жене Сигаля все же удалось позже высудить у развлекательных корпораций неплохие потиражные для обоих авторов.
История Супермена полна странных и даже трагических деталей. Художник Шустер рано умер (или даже был убит) в своей квартире, набитой игрушками, которых он был лишен в детстве. Первый исполнитель роли Суперемена в телешоу, Джордж Ривс, кончил жизнь самоубийством. Красавец Кристофер Рив — актер, игравший Супермена в фильмах 70-80-х годов, упал с лошади, был парализован и умер в расцвете сил и на пике карьеры.
Фильм 1978 года с Кристофером Ривом остается пока самой удачной экранизацией истории о Супермене. Там играли Марлон Брандо и Джин Хэкман, а одним из сценаристов был автор “Крестного отца” Марио Пьюзо. Но история Супермена продолжается, и в 2013 году нас ждет новый фильм — “Человек из стали” режиссера Снайдера по сценарию прекрасного английского сценариста и режиссера Кристофера Нолана и с участием молодых кинозвезд Генри Кэвилла и Эми Адамс.
В статье о книге Тая “Супермен” лондонский рецензент Д’Арси пишет:
Ларри Тай — опытный журналист — ничуть не стыдится своей
горячей детской любви к Супермену. Но не будем забывать, что обычно люди
перерастают эту любовь годам к тринадцати. Если в вас все еще живет подросток,
вы, вероятно, осилите 400 страниц книги об истории Супермена.
Конечно, 400 страниц многовато, но вот на новый фильм пойдут, я уверена, не только подростки. В образе Супермена, созданном 75 лет назад двумя юными иммигрантами, заложено некое непреходящее литературное обаяние: герой со сверхчеловеческими способностями, всеми обожаемый защитник и спаситель после каждого своего подвига вновь становится неприметным, никем не оцененным, но обаятельным, остроумным и добрым человеком — превращается в нас с вами.