Перевод Надежды Возненко
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 2013
1. Магазин
Дорогой читатель!
Я — поставщик кофе и живy на канале Лаурирграхт в доме 37. Я никогда не хотел продавать кофе, но так уж распорядилась жизнь.
Я родом из страны, которая раньше называлась Персией, — страны древних царей, золота, ковров-самолетов, писаных красавиц и Заратустры.
У себя на родине я мечтал стать писателем, но в Нидерландах одним пером на хлеб с маслом не заработаешь. Поэтому я занялся продажей кофе. Если я не уезжаю к клиентам, то продаю кофе в своем маленьком магазинчике, над которым находится моя квартира.
По вечерам после работы я пишу. Моей жене это не по душе, потому что тогда я всю ночь провожу в комнате на чердаке.
Признаюсь, именно я написал книгу, которую Вы сейчас держите в руках, однако мое имя вымышленное. Таким образом я пытаюсь не смешивать поставщика кофе и писателя.
Я сам выбрал это имя, и потому у меня не получается отделять в своих произведениях правду от вымысла.
Иногда, когда я описываю тот или иной случай, я сомневаюсь, произошел ли он на самом деле, но, к моему удивлению, моя версия получается более правдоподобной, чем реальные события.
Возможно, причина кроется в том, что я покинул родину, спасаясь от преследования. Тот, кому путь домой заказан, начинает постоянно фантазировать.
Опираясь на эту истину, я начал писать эту книгу.
Я хочу поведать Вам, что произошло со мной и как я оказался в доме 37 на канале Лаурирграхт.
А пока я вынужден с Вами ненадолго проститься: мне нужно на кофейную биржу. Вскоре я приглашу Вас приступить к чтению.
2. Портрет
У меня был необыкновенный отец, он был плотником.
Он едва умел читать, но в его рабочей сумке всегда была одна и та же книга.
Вообще-то, мой отец был художником, но никто в округе не знал этого слова. Вечерами он рисовал простым карандашом на больших листах бумаги. В основном портреты известных исторических личностей, великих поэтов, писателей и царей. Эти портреты он вешал в нашем доме. Моя мать, мои сестры и я были единственными, кто видел, как он рисовал, но мы никогда не говорили об этом. Мы также не обсуждали двери, шкафы и окна, которые он делал в мастерской. Он просто был нашим отцом, который плотничал и рисовал.
Однажды вечером один его рисунок поразил меня. Он нарисовал портрет шаха, и казалось, будто тот разговаривает. Мне так понравился этот рисунок, что я взял его с собой в школу, чтобы показать учителю рисования. Месяцем позже этот портрет был напечатан в небольшой местной газете рядом с фотографией моего отца.
Это стало вершиной его карьеры в качестве художника.
Мой дорогой отец запретил мне навещать его в мастерской: “Я не хочу, чтобы ты полюбил запах дерева и стал плотником”.
Я не столько хотел попасть к отцу, сколько к старому ткачу, который работал в соседней мастерской. У ткача был маленький радиоприемник. Я присаживался рядом. Пока он ткал, я подавал ему разноцветную шерсть и слушал радио.
В нашем краю у всех мужчин были обычные профессии: плотник, бакалейщик, каменщик, пекарь, ткач и парикмахер. Мой отец говорил: “Может, все здесь и занимаются физическим трудом, но отец твоего деда был великим поэтом. Ты тоже должен попытаться стать таким”.
Он повесил черно-белый портрет прадедушки над моей кроватью и тихо напевал нам его стихи вместо колыбельных.
Мой отец сделал так, что дух моего прадеда, словно лампада в нише, освещал наш старый дом.
Позднее, лет в пятнадцать, я захотел стать таким же персидским литератором, как и тот человек, портрет которого висел над моей кроватью. Но чем старше я становился и чем больше читал, тем меньше оставалось во мне желания, потому что я начал серьезно сомневаться в том, что смогу создать нечто, достойное чтения.
Меня зовет жена, я должен остановиться. Конец истории я дорасскажу завтра вечером, после того как закрою магазин.
3. Воображение
Наш город был маленьким, но у нас была большая библиотека, где хранились сотни произведений великих персидских авторов. Ряды старинных книг с коричневыми, черными и темно-зелеными обложками; Хафиз Ширази, Саади, Руми, Омар Хайям, Аттар, Фирдоуси и многие другие прославленные имена, которые повлияли на персидский язык и литературу.
Без этих классиков я чувствую себя рыбой, лишенной знакомого пруда.
Иногда на бирже я ловлю себя на том, что декламирую персидские стихи, словно в трансе. И тогда голландские поставщики кофе, толкая друг друга в бок, говорят: “Смотри, иранец опять читает свой Коран”.
Один мой дядя жил в Тегеране, в то время он был молод и работал в киноиндустрии. Никто из нашего городка ни разу не был в кино, но дядя Джалель работал в кинотеатре, который открыл какой-то американец.
Однажды вечером Джалель застал меня в городской библиотеке.
— Не двигайся, стой, как стоишь, между шкафами, — сказал он и сделал несколько снимков. — Расскажи, о чем ты задумался?
Я обнял и поцеловал его. По дороге домой я поделился с ним тем грузом, что лежал у меня на сердце:
— Когда я смотрю на все эти книги, я теряю уверенность в себе. Великие классики уже обо всем написали и не оставили никакого пространства для меня. Что бы я ни создал, я всегда буду оставаться в их тени.
Дядя Джалель умел наслаждаться жизнью, он сказал мне:
— Ох парень, тебе не обязательно становиться писателем; в жизни есть много других вещей.
— Я не хочу ничего другого, — ответил я.
— Тогда я кое-чему тебя научу, — тихо сказал он. — Послушай, я прочитал почти всех персидских классиков. Все великие мастера прошлого уверяют, что Бог, создавая человека, оставил в нем некую часть себя. Он дал человеку одно из своих самых сильных качеств — силу воображения. Это — тайна, и доступна она только людям с чистым сердцем. Итак, молодой человек, вообрази себе что-нибудь и осуществи это. Бог сделал то же самое. Он представил себе человека и создал человека. Он представил себе солнце и создал солнце. В этом и заключается секрет.
— Что же мне вообразить? — спросил я.
— Представь, что ты открыл первый экземпляр своей первой книги и от радости прижимаешь его к лицу, вдыхаешь запах страниц. Понимаешь, о чем я?
— Да, то есть нет, не совсем.
— Например, пророк Мухаммед. Он был неграмотен, но он представил себе великую книгу. Он сам не мог ее написать, но, останавливая людей на улице, рассказывал о ней, он рассказывал о своей книге. Так он создал великую книгу, не написав своей рукой ни единого слова. Это сделали за него другие.
Я засмеялся:
— Дядя, о чем вы говорите?
— Это помогает и в любви, только не рассказывай об этом своему отцу. Я люблю красивых женщин и могу заполучить любую, какую пожелаю.
— Дядя, не следует говорить о таких вещах.
— Слушай, — сказал он серьезно, — ты должен придумать, как и где ты хочешь с ними встретиться. Все должно сначала произойти здесь. — Он постучал пальцем по моей голове.
Когда мы почти пришли домой, он прошептал:
— Не забудь: в твоей голове.
(Далее см. бумажную версию.)