Роман в письмах. Перевод Веры Мильчиной
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2012
Перевод Вера Мильчина
Ретиф де Ла Бретонн#
Порнограф, или Мнения порядочного человека о составлении нового устава для публичных женщин
Роман в письмах
Перевод Веры Мильчиной
Никола-Эдм Ретиф де Ла Бретонн
[Nicolas Edme Restif de
“Порнограф” впервые опубликован в 1769 году. Это книга с
сюжетом, который состоит в том, что распутник д’Альзан
влюбляется в добродетельную Урсулу, свояченицу его друга де Тианжа,
и под влиянием этой любви отрекается от прежней вольной жизни. Однако интерес
представляют не традиционный сюжет и описание прелестей Урсулы, а те соображения
об устройстве публичных домов, которыми д’Альзан
делится с другом. Перевод первой части выполнен по изданию “Restif de
В том и состоит мудрость, чтобы,
взвесив все возможные неприятности,
наименьшее зло почесть за благо.
Макиавелли Государь. Глава 21[1]
Из письма госпожи де Тианж к господину де Тианжу, ее супругу
Париж, 6 апреля 176…
… Да, я очень довольна своим воспитанником; он выдерживает испытание как нельзя лучше. Честь в его душе берет верх над привычкой к пороку. Давеча он толковал мне о том, что находит меня очаровательной, но привязанность его к господину де Тианжу велит ему видеть в жене друга столь верного и столь почтенного не более, чем сестру. Будем же надеяться, любезный друг, на помощь сердца, которое не было рождено для разврата. Гибельные следствия первых заблуждений сделались, должно быть, ему гадки; во всяком случае, не подлежит сомнению, что они его испугали. Разговоры его то и дело касаются тех перемен, которые желал бы он внести в эту область нравов. При встрече с одной из этих непотребных женщин он… содрогается; затем лицо его заливается краской. Чтобы утвердить его в приверженности добру, потребно одно — любовь честная и законная. Лишь только я уверюсь, что это безопасно, я отвезу его в монастырь к Урсуле. Моя сестра так же дорога тебе, как и мне; ее счастье умножит наше блаженство; а я уверена, что Альзан сможет составить ее счастье, если захочет…
До последних дней, друг мой, буду я гордиться званием твоей супруги и наслаждаться званием твоей возлюбленной.
Аделаида.
Письмо второе: от д’Альзана к де Тианжу
Знаешь ли, любезный Тианж, что твоя отлучка длится чересчур долго? Как! Едва женившись на любезнейшей, пленительнейшей из женщин, ты не боишься покинуть ее на целых три месяца? Не скрою от тебя, что убежден: какого бы доверия ни заслуживала твоя супруга, ты слишком высокого мнения о своих достоинствах. А между тем в наш век… Только подумай: в наше время Пенелопа не продержалась бы и недели, а Лукреция вела бы себя как заправская кокетка; вечно пьяные любовники, не выходящие из-за пиршественного стола, то-то великий соблазн! Грубый Секст с угрозами на устах, с кинжалом в руках… Фу! Сегодня любая оперная певичка сделалась бы Лукрецией при виде такой неотесанности. Наши нравы куда более цивилизованны и оттого грозят мужней чести куда большими опасностями: мы отбросили старинные предрассудки; мы оставили супружескую верность нашим бабушкам; мы женимся по обычаю, примерно так, как поздравляем с Новым годом; по сути же дела женитьба ровным счетом ничего не меняет в наших отношениях. Надобно признать, что общество нынче устроено куда более разумно; через полвека… удивительные вещи узрим мы через полвека!.. Впрочем, у тебя с твоей красавицей Аделаидой все иначе; вы съединились узами брака всерьез; правду сказать, я об этом весьма сожалею. Женщина молодая, изящная, как все Грации, вместе взятые, живая, веселая, созданная для света и любви, живет в уединении только потому, что муж ее в отлучке, и глупейшим образом считает недели, дни и часы до его возвращения, меж тем как она могла бы… Да, могла бы поступить, как все, не в обиду тебе будь сказано. Впрочем, я ее переубеждать не возьмусь, по мне она неисправима. Но когда бы я захотел, я мог бы ей сказать очень многое! Первым делом я привел бы ей в пример древних греков и напомнил вот о чем: спартанцы, народ гордый и храбрый, которым род человеческий гордится и которым всякий почтет за честь подражать, спартанцы держались того же мнения, что и мы, а жены в Спарте были… общими. Я легко докажу это с Плутархом в руках. От спартанцев я перешел бы к просвещенному веку Августа, я изобразил бы прекрасной Аделаиде Ливию, которая брюхатой переходит из супружеских объятий на ложе счастливого тирана Рима; я рассказал бы ей о римлянах, покорителях Рима, которые ни во что ни ставили ни развод, ни измену, и о римлянках, которые спускались на арену с высоты четырнадцати рядов амфитеатра, чтобы подобрать понравившегося им плебея. Рассказал бы об Агриппине и Юлии, опорочивших звание матери… Впрочем, это уже слишком; я зашел дальше, чем собирался… Твоя любезная супруга увидела бы в этих прославленных примерах не более чем упадок рода человеческого, подло втаптываемого в грязь беспутными наглецами.
Таким образом, во все времена мужчины подменяли благородную свободу неправедным, необузданным развратом. Впрочем, есть эпохи, когда пороков еще продолжают стыдиться и не выставляют их напоказ, в другие же эпохи порок сбрасывает маску. Отчего же нынешние наши нравы ближе всего к той крайней непристойности, какая отличала Римскую республику накануне ее падения?
Не стану повторять того, что было говорено уже тысячу раз, а именно, что чем большее множество людей собирается в одном месте, тем меньше равенства наблюдается в их состояниях, а следственно, тем более изнеженными делаются нравы, так что одни предаются пороку, а другие им прислуживают и охотно распутничают за компанию; я вижу куда более частную причину развращенности нашего общества — это проституция в той форме, в какой она принята у нас.
[Д’Альзан сообщает де Тианжу, что на следующий день госпожа де Тианж обещала познакомить его со своей сестрой.]
Третье письмо: от д’Альзана к де Тианжу
20 апреля
[Д’Альзан описывает впечатление, которое произвела на него “очаровательная Урсула”, затмившая даже свою старшую сестру.]
Покамест постараюсь одолеть природную лень и продолжить, по твоей просьбе, рассуждение о морали, начатое в предыдущем письме.
Я писал тебе, если память мне не изменяет, о том, что нравы наши очень развращены и могут сделаться вконец непристойными. Я утверждал, что причиной тому — образ жизни, какой ведут среди нас, в столицах и больших городах, публичные девки. Раз уж я пишу, чтобы тебя развлечь, не стану сочинять ученый трактат, но постараюсь привести в порядок мою “Порногномонию”[2]…
Я уже вижу, как ты улыбаешься и с губ твоих готово сорваться полуварварское слово “Порнограф”[3]. Не бойся, любезный друг, оно меня не испугает. Может ли стыдиться разговора о злоупотреблениях тот, кто замыслил их исправить?
Порногномония
Тебе известно, любезный друг, что жестокая болезнь, завезенная в Европу Христофором Колумбом с острова Гаити, поражает тех несчастливиц, что принуждены ублажать чужестранцев, как это неизбежно случается в больших городах. Таким образом природа, наша всеобщая прародительница, пожелала, кажется, отомстить за страдания тех бедняков, которые были варварски ограблены своими собственными братьями. Наказание это, столь же справедливое, сколь и жестокое, заставляет видеть в так называемых героях, которым потребовалось выйти за пределы нашего полушария, истинных палачей рода человеческого. Древние были ничуть не менее честолюбивы, чем мы, но они были куда более мудры: буря не раз прибивала их корабли к берегам Америки, они, однако же, этим открытием пренебрегли. Кто знает, что они имели в виду, когда завещали нам страшную премудрость, согласно которой всякого, кто устремится за пределы жаркого пояса, ждет смерть. Должно быть, они прислушались к показаниям опыта, и это их спасло: те, кого в Новом Свете на островах или на континенте поразил венерический вирус, вовремя догадались о его роковом действии и предупредили соотечественников; сами они погибли, но другим заразу не передали. Пусть даже эта боязнь южных краев была предрассудком, древним она оказала великую услугу: как жаль, что подобный страх не остановил того безумца, который первым дерзнул пересечь океан!
Но раз уж зло совершилось, надобно подумать о способах уменьшить его последствия. Способов этих существует два: первый, состоящий в том, чтобы отъединить от общества всех, кто уже заражен, как некогда отъединяли прокаженных, был исполним лишь сразу после того, как гаитянский вирус проник в Европу; второй, заключающийся в том, чтобы собрать публичных девок в одном месте и наблюдать за их здоровьем, исполнить легче: способ этот самый действенный и самый важный, ибо позволяет пресечь зло в зародыше. Правила поведения для проституток, которые не запрещали бы им заниматься привычным ремеслом и не объявляли бы их вне закона, а всего лишь предписывали бы им жить взаперти и делали бы сношения с ними если и чуть менее приятными, то, по крайней мере, менее опасными и менее оскорбительными для человеческой природы, — такие правила, говорю я, непременно способствовали бы истреблению вируса, а возможно, имели бы и другие благотворные последствия, которые теперь трудно даже предугадать. Обратить крайнюю степень распущенности в благо — этот подвиг уподобил бы человеческую мудрость мудрости божественной.
Порядочный человек, житель большого города, с горечью видит, как там употребляют во зло наслаждения самые священные, те наслаждения, что призваны возмещать потери, какие несет ежедневно род человеческий. Злоупотребление это, хотя и похищает у государства множество граждан, процветает совершенно безнаказанно; его можно назвать рифом, о который разбиваются наши законы. Какие бы меры предосторожности ни предпринимал мудрый отец, ему не уберечь сына, которого ровесники увлекают на стезю порока и который не учится даже на их несчастьях, до тех пор пока сам не падет жертвой недуга. Не знающая удержу юность, как тебе хорошо известно, любезный друг, гоняется за наслаждениями, а находит страдания и даже смерть. Провинциальные юноши, ведомые честолюбием либо долгом, являются в столицу образованности, попадают в большой свет — и подвергаются здесь опасностям худшим, нежели среди дикарей и хищных зверей.
В самом деле, как им устоять? Стройная девица завлекает их лживыми улыбками; ее едва наметившаяся грудь манит разом и уста, и руки; у нее точеная фигурка и легкая походка; она мастерски владеет искусством показывать на мгновение маленькую ножку в прелестном башмачке. Однако чары этой молодой красотки ничто в сравнении с теми, какие расписывает юнцам подлая старуха. Она выслеживает их, заговаривает с ними, не дает им проходу; на устах у нее мед, в речах у нее яд, нечистая ее душа источает заразу. Всякий, кто согласится ее выслушать, погиб. Она может предложить вам девиц, чей обольстительный вид кружит все головы и вселяет жгучие желания во все сердца. У вас разбегутся глаза от изобилия: к вашим услугам самые юные создания, которые в нежном возрасте уже переняли от тех несчастных, чью участь они разделяют, все их умения. Подобно тем юным рабыням, которых житель Грузии или Черкесии воспитывает для сералей Персии или Турции, приучая с самого детства ублажать будущего хозяина, эти едва созревшие красавицы с легкостью изъясняются на языке разврата и принимают непристойные позы, сами того не сознавая. Прелести, которыми природа наградила их пол, еще не вполне сформировались, а грубые распутники уже посягают на них: невинным и несчастным существам приходится возбуждать в старцах, не столько уродливых, сколько потасканных, угасшую чувственность и чуть теплящееся сладострастие. И даже юноши, увлеченные, а порой и соблазненные, предпочитают при вступлении на любовное поприще попирать все законы природы.
Если же разум и человеколюбие еще сохраняют власть над сердцем молодого человека и не позволяют ему предаться варварскому наслаждению и осквернить бутоны розы, прежде чем они распустятся под дуновением Зефира, его вниманию предложат все самое совершенное, что только создала природа. […] О несчастный юноша, остановись!… остановись!.. Под этими цветами прячется змея. […]
Законы общества, приличия, целомудрие, а главное, прикрасы изостряют желания и тем самым делаются тайной пружиной современной проституции. До тех пор пока гостям будут подносить изысканные блюда и тонкие вина, в обществе не переведутся люди невоздержанные и чувственные без меры. Итак, дело наших законов не столько уничтожить проституцию, ибо сие подлое занятие будет существовать столько же, сколько будут действовать сами эти законы, сколько уменьшить ее опасности, прежде всего физические, а затем, вследствие естественного хода вещей, и нравственные.
По правде говоря, не проституция породила ту постыдную заразу, которая истребляет род человеческий, но она способствует ее распространению, она ее нечистая кладовая и неиссякаемый источник. Когда бы страшные следствия грубого вожделения губили одних лишь виновных, даже в этом случае кара, хотя и справедливая, оставалась бы великим несчастьем для рода человеческого… Но ведь дело обстоит куда хуже. Вы, заботливые матери, в течение долгих лет пестуете нежные цветы, украшение отечества и безупречные творения природы; материнскими наставлениями и собственным примером вы внушаете вашим дочерям любовь к добродетели и целомудренную скромность; сколько же горя причинит вам юный супруг, которого вы им предназначаете! Ослепленные его мнимыми добродетелями, плененные его блестящей наружностью, вы даже не подозреваете, что он несет с собою порок и смерть. Быть может, он и сам того не подозревает. А юная, робкая супруга, терзаемая ядом, природа и источник которого ей неизвестны, испустит дух в мучениях, дав жизнь существу столь же несчастному, которое последует за нею в могилу.
Не стану спорить с приговором всех стран и всех веков: проституция есть необходимое зло для всех стран, где еще осталась хоть толика стыдливости. Спарта, где эта добродетель находилась под запретом, — единственное известное мне место, где отсутствовали эти несчастные, которые под действием всевозможных пороков доходят до последней стадии подлости и низости.
Человек, который пожелал бы взглянуть на те обиталища порока, какими изобилует наша столица, с точки зрения политической и философической, и обошел бы их все до единого (впрочем, предосторожности ради имея подле себя, подобно римским триумфаторам, рассудительного спутника, который бы постоянно напоминал ему, что он слаб и смертен), такой человек увидел бы зрелище возмутительное: прекрасные собою девицы, наделенные всеми преимуществами своего пола, кроме добронравия, потеряны для общества, а ведь они могли подарить ему детей — крепких, статных и миловидных. Итак, сказал бы себе наш герой, разврат похищает все самое прекрасное и пленительное примерно так же, как война уносит людей самых сильных и высоких. Отсюда следует, что число красивых женщин постоянно уменьшается, а те, кто хоть в чем-то способны с ними сравняться, становятся тщеславнее и глупее, а следственно, более падкими на искушения. Быть может, любезный друг, ты сочтешь утверждения мои чересчур смелыми и лишенными доказательств. Брось, однако, взгляд на множество почти безобразных женских лиц и нескладных фигур, которые окружают нас в больших городах; подумай об уродстве, которое передается из поколения в поколение, от отца к сыну и от матери к дочери. Природа действует иначе: вспомни страны, где прекрасный пол не обречен становиться с самого юного возраста добычей порока и где крестьянскую дочь, какой бы раскрасавицей она ни была, отдают в жены крестьянскому сыну; ты согласишься, что там дети наследуют от родителей их пленительные черты. Скажу больше: нравственность умножает красоту. Родители, погрязшие в распутстве, дают жизнь хилым детям, чья нежная, бледная кожа не способна бороться с действием воздуха и возраста. Недаром в Париже, где нарасхват ранние фрукты, ранние таланты и ранние красавицы, где в цене все преждевременное, природа уступает людям и награждает их в соответствии с их вкусами: хорошенькие дети обоих полов здесь не редкость, однако вырастая, они дурнеют на глазах: эти блестящие куклы, отрада поверхностного вкуса простонародья, подобны цветам, которые раскрываются на заре и вянут уже к полудню. Напротив, в иных провинциях видел я у детей лица незрелые, умы более чем неглубокие, однако, вырастая, эти же самые существа изумляли либо правильностью черт, либо основательностью талантов. В общем же, друг мой, род человеческий утратил привлекательность: в наших краях по тем особым обстоятельствам, которые я тебе только что изложил, а во всех остальных — по причине смешения народов. Говорят, что персиянин, будучи наполовину татарином, исправляет природную свою некрасоту, вступая в сношения с прекраснейшими из тифлисских рабынь, и все же дети, рожденные от этих союзов, не так хороши, как если бы и отец их, и мать взросли на плодородных берегах Куры и если бы отпрыски их наслаждались благотворным влиянием того климата, что питает Граций. Да и сами грузины разве не вредят красоте своего народа, отдавая на сторону все, что есть у них самого прекрасного? Полагаю, что сомневаться в этом невозможно. Итак, повсюду в мире мы видим одних лишь полукрасавиц, а если где-нибудь и находятся красавицы совершенные, то лишь в отдаленных провинциях, где невинности нравов сопутствует честный достаток. Ибо нищета губительна для тела; хуже того: ее тлетворного влияния не избегает и душа, у которой нищета похищает половину добродетели. В этом легко убедиться, стоит только поездить по деревням. Несчастные всегда уродливы. Достаток же и равенство рано или поздно приводят с собой, вместе с играми и смехами, Венеру и Граций. А пока это время не наступило, красавицы будут среди нас столь редки, что придется простить им кокетство и жеманство. Кто, однако, может поручиться, что антильский яд не наносит наружности рода человеческого ущерб непоправимый?.. Нужны ли более веские причины, для того чтобы желать наведения порядка в той области, которая, по правде говоря, очень мало располагает к порядку, но раз порядок царил в ней некогда, значит, ничто не мешает установлению его и ныне. На кону стоят жизнь и здоровье граждан; интересы наших дочерей, которых, как бы целомудренно они себя ни вели, повсюду подстерегает дурная болезнь; наконец, красота — второе, а по мнению многих, самое первое из преимуществ рода людского!
Но и это еще не все: если навести порядок в обителях разврата, они могут приносить заметную выгоду. Я разъясню эту мысль в следующих письмах, ибо нынче разговорился сверх меры. Ты не любишь напыщенных посланий, не содержащих ничего, кроме пустопорожних рассуждений; я надеюсь потрафить твоему вкусу, представив на твой суд идеи, способные принести пользу роду человеческому. […]
Твой любезный д’Альзан.
Четвертое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
[Д’Альзан виделся с Урсулой наедине и, против обыкновения, держался скромно и сдержанно.]
Возвращаюсь к моему плану.
I. О необходимости иметь особые места, отведенные для публичных женщин
Ты уже понял, что намерение мое состоит не в том, чтобы осудить проституцию как нечто совершенно неприемлемое в правильно устроенном государстве. Напротив, я полагаю, что в больших городах, как это ни печально, проституция есть вещь совершенно необходимая, особенно же необходима она в Париже, Лондоне или Риме — городах, каждый из которых сам по себе составляет целый мир.
Помнится, я уже писал тебе, что в древности без публичных девок обходились только в Спарте. Законы Ликурга отнимали стыдливость даже у самых целомудренных, а это, должно быть, делало вожделение менее жгучим. Но это еще не все: законодатель, которого греки долгое время считали мудрейшим из мужей, слишком хорошо знал сердце человеческое, чтобы не почувствовать, что, до тех пор пока законное право обладать женщиной будет принадлежать только ее супругу, у всех остальных невозможность обладать ею на основаниях столь же законных будет возбуждать желания самые неодолимые. Ликург повелел, чтобы граждане Спарты, у которых все уже было общим, смогли обмениваться также и женами. Он предписал даже тем, кто бесплоден, на время уступать свою жену другому. В республике, где все граждане были равны и вкушали пищу сообща, где, следственно, не было места роскоши ни в кушаньях, ни в платье, ни в жилищах и где, наконец, каждый мужчина мог притязать на всех красавиц, а все женщины — следовать своим влечениям, ибо законы их не осуждали, в такой республике проституция, подлое установление, по вине которого хорошенькая девица делается бесправнее скота, существовать не могло.
В Афинах, Риме и во всех других государствах, где понятия о браке были куда менее четкими, чем у нас, имелись места, предназначенные для распутства. Однако я убежден, что сегодня в одном только Париже или Лондоне найдется больше публичных девок, чем насчитывалось во всей Греции или Италии в пору наибольшей развращенности греков или римлян. Ибо мало того, что у греков и римлян был разрешен развод, хозяин там имел право удовлетворять свои желания с помощью рабынь. В наши дни по этой же самой причине проституция почти полностью отсутствует у мусульман и крайне редка у индийцев и обитателей Нового Света. Испанские варвары, дабы придать хоть каплю законности своим зверствам, своей безжалостной тирании, обвиняли этих последних в гнусных извращениях, однако добродетельный епископ Лас Казас, изъездивший всю Южную Америку, доказал, что обвинения эти не более чем клевета.
Я далек от мысли запрещать целомудрие, оправдывать развод, преуменьшать тот ужас, который должен внушать всякому поборнику справедливости варварский обычай покупать красивую девушку, как если бы это сокровище, куда более драгоценное, чем богатства любого государя, могло быть оценено в деньгах, и отрицать тот несомненный факт, что деспотическая власть, какую покупщик приобретает над купленной красавицей, столь же противна велениям природы, сколь и голосу разума. Наши нравы, как бы беспорядочны они ни были, все равно следует предпочесть нравам древних или мусульман. Осмелюсь сказать больше: ради того чтобы жены наши не были ежедневно окружены целым роем презренных соблазнителей, можно согласиться даже на увеличение числа публичных девок. Цена недешевая, но дело стоит того, если все жены станут так же верны своим мужьям, как Аделаида де Тианж, и перестанут рожать детей, беззаконно наследующих наше имя и наши права! Опыт подсказывает, что супруга, позволившая себе нарушить первую из своих обязанностей, никогда на этом не останавливается; женщина, изменяющая мужу, изменяет и собственному ребенку; зачастую все ее состояние уходит на удовлетворение прихотей подлого прельстителя, а простодушный муж порой опоминается, лишь узнав, что он разорен вконец. Однако чтобы соблазнить порядочную женщину или девицу, потребны хлопоты, ухаживания, а порой и огромные расходы, ибо волею прекрасного пола под нашими ногами раскрывается пропасть, поглощающая деньги и тех любовников, которых красавицы одаряют своими милостями, и тех, кого только морочат. Я видел, любезный Тианж, как многие из тех презренных людей, которым ничего не стоит совершить преступление, страшились затевать интригу с замужней женщиной и отступались, ничего не добившись; они предпочитали иметь дело с женщинами, которые не только любезничают, но и отдаются мужчинам за деньги, ибо, говорили они, такие связи ни к чему не обязывают и можно их прерывать и возобновлять, когда вздумается. А если бы они таковых не нашли? Тогда они наверняка пошли бы на все ради удовлетворения самой настоятельной из потребностей. Отсюда я вывожу, что проституция есть зло, позволяющее избежать зла более страшного.
В самом деле: в наш век, когда число холостяков стремительно возрастает и даже те мужчины, которые согласились связать себя узами брака, вынашивают преступные намерения жить ради себя одних и боятся отягощать себя потомством, когда священнослужители ведут себя совершенно несогласно со своим саном (ибо жить согласно с ним способны лишь очень немногие), какая добродетель устоит против покушений стольких врагов, заинтересованных в ее падении? Разве способны законы, даже самые суровые, уберечь от насилия прекрасный пол, который почитает за честь играть с огнем, но боится обжечься? Толпы иностранцев наводняют большие города; они покинули своих друзей и любовниц, но неразлучны с собственными желаниями и тем легче возбуждаются при виде первого же существа женского пола, что жительницы столичных городов более кокетливы и более соблазнительны. Вдобавок чужестранцы эти, внезапно лишившись привычных развлечений, ощущают в сердце пустоту, которую стремятся заполнить не чем иным, как любовью. Ты сам, любезный друг, угадаешь дальнейшее. О! скольким женщинам грозили бы соблазнения, похищения и насилие, когда бы не проституция! Если же избрать способ трудный, чтобы не сказать неисполнимый, и переменить наши нравы таким образом, чтобы сношения между полами прекратились почти совершенно, к чему это приведет? К торжеству зла еще более страшного: женоподобные негодяи станут бессовестно попирать законы общества и природы; сыновьям нашим будут грозить поползновения грязных сластолюбцев. […]
Пятое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
15 мая
[На свидании с Урсулой д’Альзан открывает ей свое сердце, но она выслушивает его признания холодно; д’Альзан в отчаянии, однако это не мешает ему продолжать рассказывать де Тианжу о своих реформаторских планах.]
II. Нежелательные последствия проституции
Нет-нет, друг мой, я совершенно не заблуждаюсь насчет нежелательных последствий, какими будет сопровождаться существование публичных женщин, даже если реформировать их жизнь согласно моему плану: последствия эти многообразны. Например, я не могу скрыть от себя самого, что:
1) вводить в этих подлых заведениях правила — значит показывать, что правительство уделяет им внимание, которого они, однако, вовсе недостойны;
2) наличие простых, надежных и недорогих способов удовлетворения желания вне брака уменьшит, возможно, число законных брачных союзов;
3) христианин не должен смотреть сквозь пальцы на преступление, которому мой план, что ни говори, призван способствовать;
4) наконец, найдутся люди, которые сочтут, что своего рода одобрение, какого удостаиваются в случае исполнения моего плана публичные женщины, повлияет на нравственность и нечувствительно заставит общество взирать с меньшим презрением на эту крайнюю стадию человеческого падения. Примерно такие же возражения обнаружил я и в твоем письме. Ты, правда, добавляешь еще: таким образом мы обезоруживаем божественное правосудие, которое еще на этом свете карает распутниц бедами, порождаемыми не чем иным, как их распутным поведением. Но ты, должно быть, забыл, что это возражение я предвидел заранее.
Рассмотрим теперь, сколь многих опасностей мы избегнем, если пренебрежем теми нежелательными последствиями, которые вытекают из занятий проституции в любом случае, вне зависимости от моего плана:
I. Ужасная болезнь, которую проституция распространяет безостановочно, беспрерывно. Недуг поражает несколько поколений: многие его жертвы получают болезнь по наследству. […]
II. Отечество теряет множество юных девушек, как правило, самых хорошеньких, самых статных и самых крепких. Известно, что, избрав это ремесло, столь же опасное, сколь унизительное и тяжкое, девицы редко доживают до середины жизни: разврат сокращает их дни. Они не платят государству ту трудовую дань, какую обязан платить ему каждый из его членов. Они проводят время в некоем забытьи, из которого выходят только под вечер, ради того чтобы раскинуть свои сети, в которые случается угодить не только распутникам, но и людям самым порядочным. Отечество лишается и всех тех новых подданных, каких могли бы произвести на свет эти девицы, ведь они почитают беременность страшнейшим из бедствий — не потому, что, если они все-таки не вытравляют плод, дети у них рождаются болезненными и умирают тотчас, а если остаются жить, то страдают всевозможными недугами, но потому, что беременность наносит непоправимый урон их красоте. Поэтому они идут на все, ради того чтобы не понести или выкинуть как можно скорее.
III. Притоны разврата, разбросанные по нашим городом, частенько возбуждают в иных женщинах желание предаться там распутству, которое они удовлетворяют без всякого труда и которое они, возможно, подавили бы, представься на их пути больше препятствий. […]
IV. В этих притонах царят, как правило, все возможные пороки. Беда была бы не так велика, когда бы гости этих заведений повиновались только велению природы, но тех, которые не заходят дальше, можно почитать едва ли не скромниками. Да и то сказать, естественный путь, пожалуй, не самый безопасный, и мужчина очень скоро привыкает давать волю вкусам самым извращенным. Он твердо знает, что не встретит сопротивления, ибо девки готовы на все, лишь бы уберечься и от тех опасностей, какие грозят равно и им, и мужчинам, и от той, какой страшатся они одни, — от опасности забеременеть. Итак, несчастные эти исполняют требования самые гнусные: они делают то, что им наиболее отвратительно, порой из корысти, а порой из страха побоев, от которых, впрочем, не спасает их даже совершенное отсутствие брезгливости. Когда любовь, это божественное чувство, которым Верховное существо пьянит наши сердца, дабы нам легче было сносить тяготы жизни и ожидать неминуемой смерти, — когда любовь, говорю я, не сопряжена с уважением, человек превращается в дикого зверя. В любви он даже более жесток и более яростен, нежели в гневе. Он удовлетворяет свои желания, скрежеща зубами, и калечит ту, которую только что ласкал!
V. Постоянно имея дело с женщинами развратными, мужчины привыкают презирать весь прекрасный пол, а между тем, любезный друг, кто относится к женщинам без почтения, тот не уважает и самого себя. […] Эти мужчины обучают своих добродетельных супруг тем бесстыдным ласкам, какими владеют публичные девки, и требуют от супруг того же, что получают в притоне разврата. Безумцы! Неужели они не понимают, что любовь и красота — нежные цветы, которые вянут от одного прикосновения, которым не снести пожатия слишком жадной руки!
VI. Великое неудобство, проистекающее из того обстоятельства, что публичные девки и содержанки живут бок о бок с порядочными гражданами, состоит в том, что всякий может видеть, а зачастую и видит то, что творится в их комнатах. […]
VII. Падшие женщины прогуливаются по улицам, и если незначительная их часть обращает на себя внимание элегантностью наряда, то остальные поражают бесстыдством, с каким выставляют они напоказ свои прелести: юные распутники заигрывают с ними и позволяют себе, даже прилюдно, преступные вольности. А дети наши смотрят на все мерзости и глотают яд. […]
VIII. В городском саду, где все чувства посетителей изострены самой соблазнительной столичной роскошью, мужчина встречает красотку, о которой мечтал. Чтобы устоять, нужна либо добродетель в стальной броне, либо полная бесчувственность. Между тем какое бесстыдство! Под покровом полумрака они дерзают… на глазах детей, пришедших в сад… Удивительно ли, что нравы портятся с самого нежного возраста!.. Ведь юнцы познают науку любви, не имея еще ни вкуса к чувственным радостям, ни умения ими насладиться.
IХ. Нередко публичная девка, устав от жизни в столице, либо опасаясь мести тех, кого она наградила болезнью, от которой страждет сама, либо спасаясь от судебных преследований за другие злодеяния, покидает большой город и отправляется сеять заразу в других местах. Она усаживается в почтовую карету и принимается, к ужасу добропорядочных путешественников, вытворять все гнусные штуки, на какие она способна. Мужчины нетвердой нравственности собираются подле нее, и вот уже из этого кружка раздаются грязные песенки, доносятся речи отвратительно грубые. Подлые эти сцены опасны для любого возраста, но особенно страшны они для неопытных юношей. Порой им достает этого для утраты невинности. Еще более страшны они для юных, любопытных девиц, которые помимо воли наблюдают картины для них столь новые. Порок столь заразителен, что нередко устрашающий пример производит действие совершенно противоположное и ослабляет отвращение, вместо того чтобы его усиливать.
А бывает и так (в этом случае уберечься, пожалуй, решительно невозможно), что публичная девка напускает на себя вид смиренницы. Речи и манеры ее исполнены самой безупречной скромности, отсутствие свежести в чертах выдается за пленительную небрежность. Порядочный человек замечает эту красавицу, сердце его тянется к ней, он говорит с ней учтиво, держится предупредительно; ответная благодарность трогает его, он пленен. Чарующая улыбка довершает дело, несчастный забывает о своих принципах (да и кто способен противостоять чарам женщины, которая кажется порядочной?). Наступает ночь. Близкое соседство пробуждает чувственность, а порой и сердечную склонность, обстоятельства тому благоприятствуют… мужчине нужно так немного!.. кругом темно… он пользуется этим, чтобы сорвать с нечистых уст опасный поцелуй… расхрабрившись, он идет дальше… сопротивление, ему оказываемое, постепенно слабеет… наконец, прекращается вовсе… и порядочный человек платит здоровьем, а порой и жизнью, за минутное забвение своего долга.
Если публичная женщина может причинить столько бедствий по пути, насколько же опаснее будет ее присутствие в провинциальном городе, среди людей, которые по неопытности легко даются в обман, которых снедает жажда беззаконных радостей, которых чары, приправленные на городской манер, распалят еще сильнее?
Прекращу на этом перечисление основных преступлений, какие проституция в настоящем ее виде рождает ежедневно. Государь есть подобие божества. Подобно божеству, он даже зло умеет обращать во благо: он один мог бы воплотить в жизнь тот план, который я задумал и который полагаю осуществимым без особого труда. Драгоценная способность ставить частные злоупотребления на службу общему благу есть самая славная из прерогатив королевских. […]
Шестое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
24 мая
[Д’Альзан пересказывает подслушанный им разговор Урсулы с госпожой де Тианж, которая учит младшую сестру выслушивать признания д’Альзана с притворной холодностью, ибо “мужчины тем больше ценят нашу любовь, чем труднее им было ее завоевать”; д’Альзану же госпожа де Тианж советует повременить с любовными признаниями и прежде проверить свои чувства, чтобы зря не волновать девушку.]
III. Способы уменьшить нежелательные последствия проституции; польза, которую можно извлечь из разумно устроенного публичного дома
Говорят, что в Риме публичные девки находились под защитой государства. Впрочем, нет нужды ходить за примерами так далеко; были времена, когда и французское правительство не считало ниже своего достоинства надзор за непотребными женщинами. Сами государи не брезговали выдавать им охранные грамоты, не для того, по правде говоря, чтобы одарить милостями этих подлых тварей, но ради возможности законным образом надзирать за их заведениями и уменьшать число бедствий, подобных тем, какие исчислил я последнем моем письме. Власти Нарбонны и Тулузы, Бокера и Авиньона, Труа и прочих городов числили в ряду своих прерогатив право иметь веселый, или публичный дом, которым они же сами и управляли. Что же касается до нас, мы отказались от этого полезного обыкновения лишь из почтения к религии, и совершенно напрасно. Недалекие святоши — люди увлекающиеся, они следуют, не раздумывая, велениям собственных чувств, которые принимают за божественное вдохновение. Они вообразили, будто, запретив разврат, истребят развратников. Что же вышло? Они уничтожили лекарство, но не тронули болезнь.
Мне всегда казалось, что, воротившись к старому порядку и усовершенствовав его так, чтобы новое заведение приносило пользу государству, мы истребили бы множество злоупотреблений, убереглись от дурных болезней, которые уже несколько столетий истребляют род человеческий повсюду, но особливо в Европе, и позволили бы удовлетворять нежнейшее и благороднейшее из природных влечений в условиях менее отвратительных. […]
План устава партенионов[4], учрежденных для публичных женщин под покровительством государства
Статья первая: Нынешние публичные дома и публичные женщины
Следовало бы выбрать один или несколько домов, удобных и не слишком заметных, и под страхом телесного наказания обязать всех нынешних публичных женщин, каков бы ни был их возраст, туда удалиться. Тех же, кто будет по-прежнему давать им приют, присуждать к значительным штрафам, какие бы резоны они ни выдвигали в свою защиту. Половину штрафа следует выдавать доносчику сразу после того, как подтвердится, что сведения его верны.
Статья вторая: Содержанки
От падших женщин следует отличать тех, кто находится на содержании у одного-единственного мужчины: их приходится терпеть, ибо, отказывая гражданам в праве иметь женщину на содержании, мы покусились бы на их свободу. Однако дело надобно поставить так, чтобы при малейшей непристойности, допущенной этими женщинами, их самих отправляли в партенион, мужчин же строго наказывали. При таком порядке девки-содержанки будут обязаны вести себя даже более пристойно, чем обычные женщины, ибо при первой же жалобе их разлучат с теми, кто их содержит.
Статья третья: Новые заведения
Лишь только заведение разбогатеет, оно переберется в свой собственный дом, устроенный так, как того требуют статьи десятая и четырнадцатая. В эти дома поместят новых обитательниц, а о распорядке жизни их будет сказано далее.
Статья четвертая: Управление партенионами
[Во главе каждого партениона стоит Попечительский совет из дюжины почтенных горожан, членов городской управы, синдиков или мэров.] Совету подчиняются женщины, которые, хоть и провели юность в распутстве, но обладают острым умом и кротким нравом, а вдобавок не имеют ни одного недостатка, несовместимого с той должностью, на какую они поставлены. Такие управительницы каждый день получают от главной управительницы деньги на содержание девок и на нужды заведения. В расходах своих они дают самый точный отчет.
Статья пятая: Получение прибыли и отчетность. Права и обязанности членов Попечительского совета
Каждый член Совета остается на посту в течение шести лет. По прошествии первых шести лет ежегодно избирают двух новых членов, а двое старших освобождают им места. […] Находясь на посту, ни один из членов Попечительского совета не имеет права пересечь порог заведения, им управляемого, ни по должности, ни по желанию, в противном же случае его ждет позорное изгнание из Совета.
Подать, взимаемая с членов Совета, собирается равномерно со всех их сограждан.
Статья шестая: Насельницы заведения; покров тайны
Девиц, желающих поступить в заведение, принимают без расспросов касательно их семьи; более того, управительницам строго-настрого запрещают об этом справляться, а девицам — обсуждать это с товарками. Зато с величайшей дотошностью обследуют состояние их здоровья. Любая болезнь — вовсе не причина для того, чтобы девице отказать. Ее надобно лечить и вылечить. Если же девица больна неизлечимо, ее помещают к перестаркам, о которых говорится в статье сорок первой. Девиц старше двадцати пяти лет в партенион принимать не должно.
Статья седьмая: Партенион как неприступная крепость
Партенион сделается неприступной крепостью для незваных гостей. Родители не смогут забрать оттуда девицу против ее воли. Они даже поговорить с ней не смогут, если она не захочет. Если же они ворвутся в дом и пожелают забрать девицу на том основании, что она их дочь, их оттуда выпроводят, лишь только она их узнает.
Статья восьмая: Проступки
Управительницы не имеют права наказывать девиц. Они могут лишь докладывать об их проступках. Им не пристало даже строго выговаривать провинившимся; их дело — увещевать своих подопечных и наставлять на путь истинный. Девицу, замеченную в непристойном поведении либо в совершении серьезного проступка, приглашают в комнату, соседнюю с той, где собираются члены Совета; управительницы упреждают тех обо всем заранее, однако вместе с провинившейся перед лицом Совета не являются и бросить обвинения ей в лицо не могут.
[Провинившаяся защищает себя, и, если ей удается привести хоть какие-то доводы в свою пользу, ее, сделав внушение, отпускают восвояси; в противном случае ей объявляют, какой кары она заслуживает, но в первый и во второй раз этим и довольствуются, приводят же приговор в исполнение только на третий раз.]
Статья девятая: Преступления
Если девица согрешит всерьез, например, вытравит плод, который носит во чреве, ее на год заключат в темницу и продержат там на хлебе и воде. Если же уничтожить плод ей присоветовал мужчина, его подвергнут наказанию согласно обычному законодательству.
Статья десятая: Местонахождение партениона, конторы для продажи билетов, вход для девиц
Новые дома следует строить в кварталах малолюдных. Каждому дому потребны двор и два сада. Во двор выходят только комнаты управительниц и детей, рожденных в заведении, о которых будет рассказано в статье тридцать восьмой. Двор открыт для всех. У ворот первого сада выставляют двух часовых, который не дают доступа туда женщинам и детям. В первый сад допускаются все мужчины, независимо от происхождения и состояния. Там среди деревьев скрыты входы в конторы, подобные тем, где продают билеты на театральные представления; гости могут проникать туда украдкой, не привлекая к себе внимания. Заплатив деньги согласно тарифу, гость получает билет с номером коридора и его стороны, как о том рассказано в статье семнадцатой. Номера эти обозначают тот коридор, из обитательниц которого гость сможет выбрать девицу по своему вкусу. Комнаты девиц выходят в оба сада, но окна, выходящие в первый сад, всегда занавешены таким образом, чтобы девицы могли видеть гостей, а сами оставаться невидимы. Возле главных ворот сада устроена маленькая дверца, в которую можно войти, не привлекая к себе внимания; ее изнутри сторожит управительница; вход туда разрешен только женскому полу. Именно таким путем попадают в партенион девицы, желающие в нем остаться. Принимают их всегда, в любое время дня и ночи. Второй сад находится в полном распоряжении девиц и управительниц. Ни гостям, ни детям, рожденным в заведении и предназначенным для занятий ремеслами, туда хода нет.
Статья одиннадцатая: Как покупать билеты
До дверей конторы, где продают билеты, доходить можно в маске, снимать же ее только перед управительницей, этими билетами торгующей. Далее гость может снова надеть маску и дойти в ней до входа в избранный им коридор, а там непременно снять маску и отдать ее, вместе с билетом, той управительнице, что откроет дверь.
Статья двенадцатая: Выбор гостя
Лишь только гость оказывается в том коридоре, который обозначен на его билете, управительница отводит его в темный кабинет. Она поднимает шторку и позволяет ему взглянуть на всех тамошних девиц, собранных вместе в общей комнате. Он указывает управительнице на ту из них, какая ему понравилась, и управительница сначала отводит его в комнату этой девицы, а потом отправляется за ней самой.
Статья тринадцатая: Выбор девицы. Как поступать при отказах
Выбранная девица, перед тем как войти в комнату, которую занимает она постоянно, получает то же право, что и выбравший ее мужчина, проще сказать, может взглянуть на него сквозь глазок, проделанный в двери. Если она откажется иметь дело с этим гостем, ему придется выбрать другую, причем от девицы объяснений не потребуют. Однако в общую комнату она вернется не сразу, чтобы об отказе ее не стало известно товаркам.
Может найтись такой уродливый старик, которому девицы будут отказывать все как одна; в этом случае он назовет управительнице какое-нибудь число наугад; главное, чтобы оно не превышало количества девиц в общей комнате. Например, если их там сотня, ему надобно назвать любое число от единицы до сотни и записать его на листке бумаги. После этого управительница вернется в общую комнату и велит каждой из девиц назвать число по своему выбору; та, которая назовет число, записанное гостем, обязана будет пойти с ним.
Статья четырнадцатая: Охрана
[Охрана будет поддерживать порядок и в окрестностях дома, и внутри его.]
Статья пятнадцатая: Внутрь допускаются только безоружные
Гости обязаны сдавать управительнице трости, шпаги и маски. В билетных конторах следует установить шкафчики, где каждое отделение будет пронумеровано; гостям будут выдавать пластинки из слоновой кости с соответствующими номерами; предъявив эту пластинку при уходе, они получат назад все свое добро.
Статья шестнадцатая: Билеты
Билеты предлагаются самые разнообразные, в зависимости от юности и красоты девиц, каковые расселены в коридорах в следующем порядке: в первом коридоре, разделенном, как и все прочие, на два класса, обитают самые старшие; впрочем, их возраст не должен превышать тридцати шести лет; девицы от двадцати пяти до тридцати лет размещаются во втором коридоре; третий отводят для двадцати-двадцатипятилетних; четвертый — для девиц восемнадцати-двадцати лет; пятый — для шестнадцати-восемнадцатилетних; наконец, шестой коридор занимают юные особы четырнадцати-шестнадцати лет, уже довольно созревшие для того, чтобы иметь дело с мужчинами. Девочки же моложе четырнадцати лет, явившиеся в дом сами либо приведенные родителями, в том случае, если они еще не лишились невинности, воспитываются порядочными женщинами за счет заведения, а место в одном из коридоров занимают лишь по достижении соответствующего возраста и только по собственному желанию. Если же, напротив, захотят они выучиться какому-либо ремеслу, такую возможность им предоставят, а затем поместят к какому-нибудь мастеру, то есть поступят с ними так же, как и с детьми, рожденными в заведении, о чем рассказано в статье тридцать восьмой.
Статья семнадцатая: Тариф. Шкатулка для выручки
Девицы отменной красоты занимают правую сторону коридора, обозначенную цифрой 1; с левой стороны, обозначенной цифрой 2, размещаются девицы не столь прекрасные.
[Цены за билеты в зависимости от возраста и красоты, то есть номера коридора и его стороны.]
Деньги, вырученные за билеты, составляют доход заведения. Продажей билетов по очереди занимаются управительницы. Деньги они складывают в особый зарешеченный ящик, откуда их достать не могут. [Ключ от ящика хранится у членов Совета.]
Статья восемнадцатая: Постоянные любовники; размещение содержанок; доступ в заведение для постоянных любовников; выбор любовницы; неуплата, долгая отлучка
Если гость, увидевши девицу, объявляет, что любит ее и согласен платить за нее ежедневно, девицу эту избавляют от обязанности присутствовать в общей зале и никто более выбрать ее не может. За девицу из шестого коридора постоянный любовник платит двенадцать ливров, независимо от стороны коридора, за девицу из пятого коридора — шесть ливров, а за всех остальных — по обычному тарифу.
[Девиц, которые имеют постоянных любовников, поселят отдельно, для этих мужчин оборудуют отдельный вход.]
Прежде чем выбрать себе постоянную любовницу, мужчина заручается ее согласием; потом их вместе отводят к главной управительнице. В присутствии мужчины составляют бумагу с обозначением возраста девицы и того имени, под которым известна она в заведении, а также номера ее комнаты. Постоянный любовник получает табличку из слоновой кости с тем же именем и номером. Бумагу, подписанную любовником и главной управительницей, передают управительнице дежурной, а та помещает ее в шкаф с его номером. Никто, включая членов Совета, бумагу эту увидеть не может без разрешения постоянного любовника.
Любовник, который в течение недели не появляется у любовницы и не вносит плату, теряет свою избранницу.
Если же любовник не хочет ее лишиться, он обязан предупредить главную управительницу и передать ей необходимую сумму либо серебром, либо заемными письмами.
Статья девятнадцатая: Браки
[Жениться на девицах из заведения гости могут только по достижении окончательного совершеннолетия, то есть тридцатилетнего возраста, и только с разрешения Попечительского совета.]
Статья двадцатая: Беременность девиц, не находящихся на содержании
[Беременных отселяют в отдельное помещение; новорожденных отдают кормилицам, но матерям позволяют их видеть раз в неделю.]
Статья двадцать первая: Беременность девиц, находящихся на содержании
[Постоянный любовник вправе забрать ребенка, никому в том не давая отчета, и даже, при отсутствии законных наследников, завещать ему состояние, но может и оставить младенца в заведении.]
Статья двадцать вторая: Общие комнаты, имена, даваемые девицам
В каждом коридоре имеются две общие комнаты с номерами 1 и 2 на дверях; все девицы из данного коридора обязаны проводить в одной из таких комнат по восемь часов в день, а именно: с одиннадцати утра до часу пополудни; с четырех до семи пополудни, с половины девятого до половины двенадцатого вечера, после чего наступает время ужина. Девицы проводят время в спокойных занятиях: за шитьем или чтением, по своему выбору. У каждой имеется свое место, отмеченное определенным цветком, по каковому цветку нарекают и девицу: та, которая сидит на стуле с розой, зовется Розой, та, что на стуле с фиалкой, — Фиалкой и проч., и проч. Каждой девице отведено определенное место. В перерывах между дежурствами и прочими занятиями, а также в любое время до девяти утра, дозволено им прогуливаться во втором саду. Правило это не распространяется на девиц, состоящих на содержании у постоянного любовника: они могут посвящать ему все свое время без счета, как о том говорится в статьях восемнадцатой и двадцать четвертой.
Статья двадцать третья: Занятия и трапезы, ночи, вознаграждения
Определенные часы отведены для туалета и для завтраков. Девицам предписано подниматься не позднее девяти. Заcим незамедлительно приступают они к завтраку. До одиннадцати дозволяется им заниматься украшением своей наружности, те же, которые покончат с этим делом прежде назначенного времени, могут выбрать себе занятие по собственному вкусу, как то навестить товарок из других комнат, прогуляться по саду и проч. В час дня последует обед. С двух до четырех пополудни — время для музыки и танцев. В семь часов вечера девушкам подносят легкое угощение, а затем до половины девятого учатся они играть на музыкальных инструментах. В час ночи все девицы без исключения отправляются спать.
В первых пяти коридорах за ночные визиты гости платят вдвое больше обычного, в шестом же коридоре ночные визиты запрещены для всех, кроме постоянных любовников.
[Девицам, отлынивающим от уроков, наказаний не полагается, но управительницы им за это мягко выговаривают; зато тех, кто выказывает особенные успехи, вознаграждают лестными похвалами.]
Статья двадцать четвертая: Привилегии постоянных любовников
[Постоянные любовники имеют право нанимать своим любовницам особых учителей и обедать и ужинать в обществе этих девиц в отведенных для них комнатах.]
Статья двадцать пятая: Препровождение времени в общих комнатах
[Чтение поучительных и занимательных книг, рукоделье, но ни костей, ни карт, ни других азартных игр.]
Статья двадцать шестая: Сколько раз можно выбирать одну и ту же девицу?
За день девицу можно выбрать всего один раз; однако, если тот гость, который уже был с нею, захочет в тот же день повторения, ему это позволят. Прежде девяти утра в заведение допускают только мужчин, которые девицам уже известны и могут назвать ту, какая их привлекает, по имени.
Статья двадцать седьмая: Сколько раз можно выбирать перестарку?
Предшествующая статья не распространяется на девиц, принадлежащих к первым трем классам, которые уже не способны иметь детей, а следственно, могут уходить с гостями столько раз в день, сколько им заблагорассудится. Возраст и опытность загасили в них пламя страстей, а потому можно ожидать от них сдержанности и умеренности.
Статья двадцать восьмая: Измены
Если содержанка примется обольщать мужчину и уверять, что он сделал ее матерью, и притом станет его обманывать, принимая другого мужчину, ее навсегда разлучат с товарками и приговорят до конца жизни исполнять тяжелую и грязную работу. Избавить ее от этой кары сможет лишь тот, кого она обманула. Поскольку изменить девица может только с ведома по меньшей мере двух управительниц, этих виновных ждет суровое наказание (смерть).
Статья двадцать девятая: Стол, постель, белье
[Кушанья девицам подают не слишком обильные, но довольно изысканные; одеваются девицы каждая по своему вкусу, чистое белье взамен грязного им раздают управительницы раз в два дня; по утрам девицы сами застилают постель.]
Статья тридцатая: Наряды
[Девицы выбирают себе одежду не дороже определенной суммы; управительницы следят за тем, чтобы у них было достаточно нижнего белья; изношенное платье перешивают для девочек, рожденных в заведении.]
Статья тридцать первая: Купальни
В заведении устроены купальни теплые и холодные, и каждая девица совершает омовение раз в два дня: летом то в теплой купальне, то в холодной, а зимой только в теплой. Брать ванну должны и работницы: зимой раз в неделю, а летом чаще.
Статья тридцать вторая: Румяна и прочие притирания
[Все искусственные прикрасы запрещены всем, кроме содержанок; совершать омовения содержанки обязаны не реже остальных, а управительницам надлежит за этим следить.]
Статья тридцать третья: перестарки
[Деньги, заработанные девицами, исключая ежедневные траты, будут откладываться на приданое для девочек, рожденных и выросших в заведении, и на содержание перестарок; из числа девиц тридцати шести лет и старше отберут тех, кто еще сохранил хоть какую-то красоту, чтобы они принимали гостей из низших слоев общества за минимальную плату.] Чтобы перестарки принимали таких гостей с меньшим отвращением, надобно соблюдать три условия: гость вначале должен взять теплую ванну; с девицей он может провести не более получаса; если гость пьян, его не допустят к девице прежде, чем он протрезвеет; если же, протрезвев, он захочет уйти, ему это дозволят, но денег за билет не вернут.
Статья тридцать четвертая: Венерические болезни; досмотрщицы
[Из старших девиц примерного поведения выберут тех, которые будут осматривать гостей и проверять, не больны ли они; лишь после такой проверки гостю будет дозволен доступ в избранный им коридор; те же досмотрщицы будут на тот же предмет проверять девиц при их пробуждении; из этих досмотрщиц впоследствии будут выбирать управительниц.]
Статья тридцать пятая: Главная управительница, или начальница
[Ежегодно назначается Попечительским советом для надзора за рядовыми управительницами.]
Статья тридцать шестая: Штрафы
[Взимаются с гостей, относительно которых выяснилось, что они больны дурной болезнью; если болезнь еще на ранней стадии и можно думать, что гость сам не знал, что болен, штраф невелик — вдвое больше цены билета.]
Статья тридцать седьмая: Лечение девиц
[Больных немедленно отправляют в лечебницу — изолированное помещение внутри заведения; их осматривает опытный врач, которому доступ в остальные части заведения категорически запрещен.]
Статья тридцать восьмая: Участь детей, рожденных в заведении
I. Мальчики
Дабы государство могло извлекать из партенионов обещанную прибыль, следует:
1) Поелику возможно, препятствовать девицам принимать меры против беременности.
2) Всеми способами устраивать так, чтобы девицы рожали как можно больше, а для того наблюдать в заведении, посвященном сладострастию и разврату, приличия и, смею сказать, целомудрие.
3) Окружать детей, рожденных в заведении, бесконечной заботой до того момента, когда они смогут содержать себя сами.
4) Все, кого не признают их отцы, будут считаться детьми государственными, а следственно — если стать их и здоровье к тому располагают, — обязаны будут государству служить.
[Воспитание будущих солдат; детей, не годных к военной службе, будут обучать различным ремеслам.]
II. Девочки
[Некрасивых обучают ремеслам; красивых учат танцам, музыке, рисованию; отнюдь не принуждают заниматься материнским ремеслом и, если найдется достойный жених, выдают замуж с приданым в тысячу экю; предпочтительны в качестве женихов юноши, рожденные в том же заведении.]
Одежда
Ни дети, рожденные в заведении, ни люди, находящиеся там в услужении, никакой особенной одежды не носят.
Статья тридцать девятая: Права Попечительского совета по отношению к детям, рожденным в заведении
[Совет сохраняет власть над всеми, кроме солдат; члены Совета следят за тем, чтобы жены не изменяли мужьям, а мужья не проматывали приданое жен и не били их; соблазнителей чужих жен при необходимости даже отдают под суд и подвергают телесным наказаниям.]
Статья сороковая: Выбор управительниц
[Управительниц выбирают из самых добропорядочных девиц, предпочтительно из содержанок; управительницы имеют право в определенные часы покидать заведение.]
Статья сорок первая: Участь перестарок; перестарки-наставницы
Те из перестарок, которых невозможно будет использовать, как то указано в статье тридцать третьей, будут спокойно доживать свои дни в помещении, для них отведенном.
[Наиболее способные будут обучать остальных танцам или музыке.]
Статья сорок вторая: Конец жизни; девицы, получившие наследство
Девицы, попавшие в заведение, из него уже не выйдут, за исключением тех, о коих говорено в статьях девятнадцатой, сороковой, сорок первой и сорок четвертой, и тех, кто получил деньги в наследство. Эти последние могут покинуть заведение и жить самостоятельно, если, конечно, не предпочтут остаться в партенионе и наслаждаться своим богатством в его стенах. Партенион от этих девиц, да и ни от кого другого, никаких дарственных получать не сможет, наследницы же, которое его покинут, все равно останутся под опекой Попечительского совета, который принудит их воротиться в заведение, если станут они вести жизнь беспорядочную.
Статья сорок третья: Девицы, которые пожелают переменить свою жизнь
[Тем девицам, которые пожелают вернуться к порядочной жизни, Попечительский совет будет всячески способствовать, если убедится в искренности их намерения.]
Статья сорок четвертая: По каким дням партенион закрывается?
[Заведение закрывают в дни главных праздников; девиц в эти дни возят в театр в закрытой карете; спектакль они смотрят из ложи, затянутой газом.]
Статья сорок пятая: Сообщение между разными партенионами
[У всех партенионов Франции должно быть общее управление; парижский Совет надзирает за всеми прочими и при необходимости переводит девиц из одного заведения в другое.]
Примерно таким вижу я, любезный Тианж, устав заведения, основание которого делается тем более насущным, чем больший физический и нравственный ущерб причиняет проституция; заведение это, вне всякого сомнения, прославит мудрость и человеколюбие того, кто его устроит, плоды же его, которые не заставят себя ждать, окажутся даже лучше и драгоценнее, чем казалось поначалу. Как тебе, конечно, известно, для богов и королей недостойных предметов не бывает. Одного их взгляда довольно, чтобы облагородить вещь, приносящую пользу. Низменные сферы заслуживают внимания не меньше, чем возвышенные: без навоза не вырастить сад, не взрастить урожай. Вот прекрасная тубероза, вот скромный лютик, вот редкий тюльпан — не Флоре обязаны они своим яркими цветками, а горстке перегноя.
[…]
Седьмое письмо: от де Тианжа к д’Альзану
Пуатье, 1 июня 176…
[Де Тианж объявляет о своем скором возвращении и признается, что, еще когда сам сочетался браком с Аделаидой, мечтал женить друга на ее сестре.]
Я прочел и обдумал с величайшим вниманием каждую из статей твоего устава и, пожалуй, ни одной не оставил без возражений. Не буду даже говорить о замысле как таковом, перейду непосредственно к уставу. Легко ли будет осуществить первую статью? Отчего во второй допускается существование содержанок? Третья предполагает порядок, полезный для заведения, которое благодаря этому сделается более самостоятельным, более благоустроенным и менее непристойным. И все же, возводить отдельные здания для падших женщин! Заботиться о том, чтобы здания эти были удобными! Не уверен, что прилично назначать членов городской управы попечителями подобных заведений, как то предписывает статья четвертая. Смогут ли твои управительницы управлять? Зачем запрещать членам Попечительского совета доступ в заведение, как ты это делаешь в статье пятой? Впрочем, я догадываюсь о причине. Какая надобность в статья шестой и седьмой? Восьмая меня удивляет, она мне непонятна, точно так же, как и девятая. Что же касается десятой, скажу свое мнение: такая жизнь должна служить наградой не распутству, а добродетели. То же касается и статьи одиннадцатой. Статьи двенадцатая и тринадцатая: вторая из них тем плоха, что выбор порой будет совершаться слишком долго, а кончится все дело именно тем, чего законодатель желал избежать, иначе говоря, принуждением. Четырнадцатая, пятнадцатая и шестнадцатая: о двух первых не скажу, а вот третья, пожалуй, обескураживает: не слишком ли молоды девицы? Семнадцатая: отчего пятый и шестой коридоры ценятся так высоко? Восемнадцатая: так эти женщины, выходит, уже не будут считаться публичными? Девятнадцатая: несмотря на все оговорки, статья эта отнюдь не убережет от злоупотреблений. Найдутся безумцы, которые женятся на публичной девке, вскоре в том раскаются и будут несчастны. Двадцатая и двадцать первая: все это уменьшит расходы заведения, но завещать таким детям значительное состояние — значит действовать вопреки закону. Двадцать вторая и двадцать третья: вот так девки — образованные, нарядные, привыкшие к вежливому обращению! Двадцать четвертая: постоянные любовники, о которых вы так много толкуете, неплохо устроятся; вы даруете им немало привилегий! Двадцать пятая: превосходно; но будет ли это исполнено? Двадцать шестая и двадцать седьмая: с первой согласен, но не слишком ли многого, господин законодатель, ждете вы от бедных перестарок? Двадцать восьмая: ну и ну! Какие строгости! Двадцать девятая: вот вы и смягчились; ничего удивительного: суровость вам не к лицу. Тридцатая: вы, разумеется, в своем праве. Не стану спорить: я не скуп, но ценю бережливость. Тридцать первая и тридцать вторая: и тут не стану спорить, хотя вы идете наперекор всем общественным обыкновениям. Тридцать третья: неужели то, что предписывает эта статья, в самом деле необходимо? Докажите. Тридцать четвертая, тридцать пятая, тридцать шестая и тридцать седьмая: штрафы! Впрочем, вполне заслуженные; всякий знает несчастных, которые ввязались в тяжбу и заплатили куда больше, хотя виновны были несравненно меньше. О трех прочих статьях не скажу ни слова: они необходимы. Тридцать восьмая: расчет весьма тонкий. Но достанет ли у вашего партениона денег на то, чтобы вырастить столько детей? Чтобы женить их или выдать замуж? А красоток еще и с приданым? Тридцать девятая: неплохо. Сороковая и сорок первая: повторяю, завидная жизнь будет у ваших девиц! Сорок вторая: отлично! Сорок третья: вот статья превосходная! Сорок четвертая: а в праздничные дни они отправятся в театр. Совершенно с тобой согласен, любезнейший, жители Лондона поступали бы куда более разумно, когда бы по воскресеньям посещали представления в театре Друри-Лейн, а не одурманивали себя пуншем и очень скверным, хотя и очень дорогим вином в тавернах, где юные англичанки нередко лишаются разума и, что куда хуже, невинности. Сорок пятая: итак, Париж сделается столицей ордена, его штаб-квартирой.
Я изложил свои возражения очень кратко. Пожелай я высказать все, что думаю на сей счет, письмо вышло бы куда длиннее. Однако на это у меня теперь нет времени. Отвечай мне не столько на те замечания, какие я уже сделал, ибо они ничтожны, но на те, какие могли бы быть сделаны на каждую из статей твоего устава. По правде говоря, я полагаю, что, если бы кто-нибудь когда-нибудь вознамерился внести порядок в область жизни в высшей степени беспорядочную, ничего лучшего он бы не выдумал. Ты хочешь уменьшить зло, а это уже благо.
Но скажи мне, д’Альзан, отчего люди не повинуются голосу разума? В этом случае они искали бы себе добродетельную подругу, они находили бы блаженство в том, чтобы заслужить ее любовь и самим любить ее. Разве это не печально — вкушать удовольствие в объятиях незнакомой женщины, не будучи уверен, что в это самое мгновение она не питает к тебе ненависти! Впрочем, как сказал поэт:
Nitimur in
vetitum, semper cupimusque negata;
Sic
interdictis imminet aeger aquis[5].
Я прекрасно понимаю, что не всякому дана возможность связать себя прочными узами… Это горе нашего времени, позор нашего общественного устройства… Друг мой, я счастлив, а ты станешь счастлив в самое ближайшее время, а вернее сказать, ты счастлив уже сейчас, а скоро две сестры составят блаженство двух друзей. Возблагодарим же Верховное существо и, дабы невинные наши наслаждения продлились, станем вести жизнь чистую и, главное, протянем нуждающимся руку помощи. […]
Восьмое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
[Восторг в доме де Тианжа при известии о его возвращении; д’Альзан рассказывает другу о его поездке вместе с госпожой де Тианж и ее сестрой на бал к богачу Б***, где его преследовала заигрываниями и намеками на прошлое бывшая любовница Д***.]
По возвращении домой Аделаида уверила меня, что, не будь меня, в твое отсутствие ни за что не поехала бы на бал к Б***: по тону, каким она говорит об этих шумных собраниях, совершенно ясно, что они для нее нимало не занимательны.
Я вижусь с Урсулой три раз в неделю, и уважение мое к ней возрастает вместе с любовью. Скольких заблуждений сумел бы я избежать, когда бы имел счастье раньше сблизиться с госпожой де Тианж! Например, я не тяготился бы нынче злосчастной связью с Д***. Я не видел эту женщину с того самого дня, когда Аделаида впервые взяла меня с собой в монастырь и я узнал Урсулу. Б*** сегодня поведал мне, что она в ярости. Меня это бы очень мало тревожило: с теми непристойными женщинами, которые бросаются на шею мужчинам, а потом с тем же бесстыдством сами их бросают, церемонии излишни. Но что если госпожа де Тианж, что если моя Урсула узнают об этой связи… Я желаю этого избежать любой ценой. Я ведь знаю Д***: если ей станет известно, что я провожу те часы, какие раньше посвящал ей, в доме твоей жены, она начнет рассказывать самые глупые небылицы, заведет самые наглые речи… А поскольку на балу она видела достаточно и не замедлит догадаться о том, как обстоит дело, она способна опозорить меня, опорочить в глазах Аделаиды и Урсулы. Шлюха или оперная танцовщица не так опасны, как женщины подобного рода… Мой Бог! Что если моя обожаемая возлюбленная решит, что уже после того, как я поклялся принадлежать бессрочно и безраздельно только ей одной, я виделся с Д***!.. Быть может, ты объяснишь им… Впрочем, нет, не нужно, подождем еще. А вдруг все это пустые страхи, зачем же признаваться в грехах столь предосудительных?
Сегодня мы ужинаем у моего дядюшки, и госпожа де Тианж обещала приехать с Урсулой.
Меж тем я прочел твои замечания и, как ты того и желаешь, охотно отвечу. Больше того, я полагаю необходимым дать разъяснения к каждой статье своего устава: таким образом я предупрежу возражения, которые не замедлят прозвучать, если ты покажешь кому-нибудь этот план, и уточню суть тех статей, которые могут показаться удивительными или возмутительными.
IV. Ответы на возражения, какие может вызвать каждая из статей устава
Статья первая: Нынешние публичные дома и публичные женщины
Для начала довольно будет использовать старые публичные дома. В них, конечно, нельзя будет разместиться со всеми возможными удобствами; переустроить их станет возможным не прежде, чем у заведения появятся деньги. Между тем надобно будет полностью избавиться от прежних публичных девок. В новое же заведение девицы будут набраны так, как это предписано статьей шестой устава: они не будут иметь ничего общего с теми развратными и совершенно неисправимыми особами, которые взросли в грязи и к ней привыкли. Помимо всех прочих перечисленных выше преимуществ, партенионы хороши еще и определенным сходством с итальянскими Консерваториями, а именно домами, куда принимают женщин и девиц, которых в противном случае нищета толкнула бы к жизни распутной. Смотрите на сей счет конец статьи шестнадцатой.
Заставить всех, кто, в нарушение закона, предоставят кров публичным девкам, платить штраф в пятьсот ливров или даже больше, смотря по достатку провинившихся, есть мера самая действенная из всех возможных, особенно если доносчикам будут выплачивать обещанное вознаграждение и сохранят их имена в тайне.
Статья вторая: Содержанки
Не думаю, чтобы возможно было так же резко покончить с женщинами на содержании, как и с публичными женщинами. Разумным начальникам партениона дóлжно к этому стремиться, однако чересчур деятельное и скорое осуществление этого плана не только затруднительно, но и чересчур жестоко: ведь в этом случае множество порядочных женщин и девиц подвергнутся несправедливым гонениям и лишатся крова над головой. Меж тем статьи восемнадцатая, двадцать четвертая и двадцать девятая призваны служить им защитой.
Статья третья: Новые заведения
Тот, кто решился на преобразования, должен добиваться изо всех сил, чтобы они шли безостановочно, а результаты их были прочны: постыден порок, а не меры, против него принимаемые.
Статья четвертая: Управление партенионами
Идея моя не нова: так было заведено некогда во всех крупных городах королевства.
Что же до управительниц, то всякий, кто вспомнит, каковы будут их обязанности, поймет, что на роль эту годятся лишь женщины, мною указанные.
Статья пятая: Получение прибыли и отчетность. Права и обязанности членов Попечительского совета
Члены Совета будут исполнять свои обязанности, соблюдая порядок и пристойность. Чем более порядочны люди, тем лучше будут они годиться на то, чтобы командовать партенионами, следить за их выручкой и мудрым и безупречным своим поведением внушать распутникам почтительный страх. Статья эта, запрещающая попечителям переступать порог партениона, служит основанием для статей восемнадцатой, двадцать четвертой, двадцать восьмой и двадцать девятой, которые лишний раз подчеркивают мудрость этого распоряжения: даже подозрение в связи с девицей из партениона ни в коем случае не должно пятнать почтенных членов Совета. […]
Статья шестая: Насельницы заведения; покров тайны
Требования, выдвинутые в начале этой статьи, обусловлены двумя причинами равно существенными. Первая состоит в том, чтобы предоставить девицам надежное убежище и предохранить их от искушения нарушить первую статью нашего устава; вторая же в том, чтобы не разглашать тайн семейственных. Ограничение же, касающееся возраста, есть вещь для подобного заведения первостепенная. Впрочем, для особ небывалой красоты и редких талантов могут быть сделаны исключения.
Статья седьмая: Партенион как неприступная крепость
На первый взгляд статья эта может вызвать возмущение. Меж тем непременно нужно, чтобы исполнена она была в точности столько же для того, чтобы отнять у родителей всякую надежду на отмщение — деяние бесполезное и рождающее толки, которые невыгодны прежде всего самим этим родителям, сколько для того, чтобы обеспечить спокойное существование обитательницам партениона (если родители не сумели воспитать своих дочерей должным образом, наказанием им послужит лишение естественных родительских прав).
Статья восьмая: Проступки
В таком заведении, как это, снисходительность есть первейшая необходимость; на строгости оно держаться не может. Причину сего отгадать несложно. Девиз заведения состоит в том, чтобы наименьшее зло почитать за благо: план этот сам по себе не есть добро, но лишь средство уменьшить зло неизмеримо большее, чем кажется и чем вообразить можно.
Статья девятая: Преступления
Теми же соображениями продиктована и эта статья: если девицу из партениона отправят на виселицу, это причинит величайший вред заведению, цель которого — собрать под своим кровом всех тех, кого несчастная склонность толкает к проституции, и предложить им существование более завидное и приятное, нежели то, какое ожидает их, если будут они жить самостоятельно или под покровительством тех подлых мамаш, которых правительство вынуждено терпеть, несмотря на все их преступления. И пусть не говорят мне, что я протягиваю руку помощи пороку. Всякий разумный человек согласится: порядочную девицу заведение, мною описываемое, не соблазнит; ее остановит то презрение, каким наши нравы и сама природа клеймят ремесло продажной женщины. Что же до прочих, то лучше им быть в партенионе, чем вне его.
Статья десятая: Местонахождение партениона, конторы для продажи билетов, вход для девиц
Повторяю: надобно привлекать мужчин в наше заведение — не для того чтобы внушить им любовь к пороку, но для того, чтобы уберечь их от сношений с девками куда более опасными. […]
Статья одиннадцатая: Как покупать билеты
Статья эта, как и прочие, имеет целью всемерно облегчить доступ в заведение и тем самым отбить у мужчин охоту искать радостей в других местах.
Статья двенадцатая: Выбор гостя
Выбирать можно будет из множества хорошеньких девиц. Что же до девиц, то они, со своей стороны, не должны испытывать никакого отвращения к тому, кто их выбрал. Понятно, что такая метода лишает проституцию всего грубого, жестокого, возмущающего душу.
Статья тринадцатая: Выбор девицы. Как поступать при отказах
Здесь все в высшей степени справедливо: надобно воротить к природе тех, кто пали куда более низко: если мужчина имеет право свободного выбора, не будем лишать того же права девицу. Когда бы план наш касался только физической стороны любви, предосторожности эти были бы вовсе не нужны. Но я более высокого мнения о мужчинах. Мыслящее существо не отделяет физическое от нравственного: для него любить — значит наслаждаться, а наслаждаться — значит любить. Не стоит думать, что мера, предложенная на случай, если от гостя откажутся все девицы, сильно затруднит дело. Да и случаи такие будут нечастыми. Статья эта призвана подкрепить статью седьмую и облегчить ее исполнение: девица, которая узнает в госте своего родственника или друга семьи, скажет об этом управительнице, и та не станет спрашивать у нее число как о том говорится в статье тринадцатой. […]
Статья шестнадцатая: Билеты
Статья эта для того необходима, чтобы всякий мог быть уверен, что найдет в партенионе то, чего желает. Полагаю, что не следует запрещать доступ в заведение даже людям известного звания. Сколько мужчин, опрометчиво пустившись в погоню за химерическим совершенством, злоупотребили в порыве безудержной страсти доверием беззащитных особ, сорвали покров тайны, каким должны быть окружены иные занятия, впрочем необходимые, и вселили отчаяние и позор в сердца несчастных родителей! Конец же этой статьи клонится к совершению другого доброго дела: удержать от разврата множество юных особ и возвратить их обществу.
Статья семнадцатая: Тариф. Шкатулка для выручки
Не подлежит сомнению, что девицы, соблюдающие себя чистыми и ведущие жизнь размеренную, скорее привлекут тот разряд мужчин, для кого предназначаю я перестарок, нежели те грязные и вечно пьяные распутницы, с какими имеют они дело нынче. Цены в первом, втором и третьем коридоре суть самые обычные цены, какие запрашивают девки, не идущие ни в какое сравнение с девицами из заведения, мною задуманного. Четвертый коридор также вполне по карману людям состоятельным и любящим удовольствия: нередко они платят гораздо дороже за то, что лишает их здоровья. Пятый коридор должен стоить дорого, для того чтобы не сделаться достоянием всеобщим. Что же касается шестого, за него надобно, осторожности ради, просить даже не четыре луидора, а все десять. […]
Статья восемнадцатая: Постоянные любовники; размещение содержанок; доступ в заведение для постоянных любовников; выбор любовницы; неуплата, долгая отлучка
Сказанное в этой статье может показаться противоречащим духу заведения, и я соглашусь, что некоторые основания так думать могли появиться, когда бы не было более чем возможным, что девиц в доме всегда будет предостаточно. Больше того, мера, которую предлагаю я в этой статье, воспрепятствует разорению семейств: сколько на свете сирен, для которых обмануть и обобрать мужчину — дело чести. В партенионе же этого можно будет не опасаться: мало того что любовник сможет не сомневаться в верности своей любовницы, потратит он на нее ровно столько, сколько потребует заведение, а эта сумма будет со временем только уменьшаться, ибо он будет платить по сорок два ливра в неделю за девицу шестнадцатилетнюю; если девице исполнится восемнадцать, сумма уменьшится до тридцати трех ливров двенадцати су; после двадцати лет девица обойдется ему всего в двадцать пять ливров и четыре су, в двадцать пять — в шестнадцать ливров и шестнадцать су, а после тридцати лет и до тех пор, пока девица будет принимать любовника, ее услуги неизменно будут обходиться ему в четырнадцать ливров. […] Меры, касающиеся детей, клонятся как к удовлетворению отцов, так и к сбережению денег партениона. Остальные же распоряжения призваны, во-первых, предотвратить беспорядки, которые неминуемо разразились бы в том случае, когда бы навещать содержанок могли не только их постоянные любовники, но и другие гости, а во-вторых, облегчить исполнение статьи двадцать восьмой.
Статья девятнадцатая: Браки
Заведение, нами описанное, не должно способствовать заключению брачных союзов, позорных для одного из супругов. В то же время несправедливо лишать свободы выбора тех людей, кто вправе распоряжаться собой и своим состоянием. Я, однако, полагаю совершенно необходимым без долгих проволочек объявлять недействительным любой брак, заключенный с девицей из партениона человеком знатным либо чиновным, который добился согласия от Попечительского совета, назвавшись чужим именем, причем поступать так следует даже в том случае, если девица только с ним одним и встречалась. Из сказанного понятно, как важно вверить руководство партенионами людям порядочным, иначе говоря таким, которые славятся безупречной нравственностью и достаточно образованы, чтобы разрешать вопросы сложные и запутанные. […]
Статья двадцать первая: Беременность девиц, находящихся на содержании
Нет никакой причины отказывать постоянным любовникам в отцовских прерогативах. Однако в этой статье содержатся и другие указания, которые могут показаться недостаточно ясными. Например, мне могут задать вопрос, что, собственно, я имел в виду, когда говорил о тех отцах, которые, не имея возможности вступить в брак с матерью ребенка, завещают ему половину состояния. Отвечу на это лишь одно: те злоупотребления, которые царят в этой области нынче, куда опаснее тех, какие могут произойти от моих предложений, не противоречащих ни природе, ни даже духу старинных законов. Не стоит и говорить, что этим отцам надлежит избегать шумной огласки, каковую в правильно устроенном государстве карают без всякого снисхождения.
Статьи двадцать вторая и двадцать третья: Общие комнаты, имена, даваемые девицам, занятия и трапезы, ночи, вознаграждения
В двух этих статьях предложен распорядок занятий на весь день с утра до поздней ночи. Заведение, не имеющее распорядка, впадает в анархию, которая отнимает у него возможность принести какую-либо пользу. Девиц будут обучать тому, что способно сделать их еще более привлекательными. Возмущаться этим не должно, причина же сего указана в ответе на возражения к статье восьмой.
Статья двадцать четвертая: Привилегии постоянных любовников
Эта статья также клонится к тому, чтобы уменьшить расходы заведения и даровать мужчинам такую свободу, какая заставит их предпочесть любовницу в партенионе всем прочим. (Не лишне будет заметить, что девицы на содержании также будут пользоваться немалой свободой, и это, вкупе с подарками, какие будут они получать от постоянного любовника, сделает состояние содержанки завидным и заставит девиц не отвергать даже мужчин, не слишком для них привлекательных.)
Статья двадцать пятая: Препровождение времени в общих комнатах
Касательно свободы: довольно уже того, что девицам запрещено будет покидать заведение; отчего же не облегчить их существование в его стенах? Что же до действенного способа принудить их к дозволенным забавам, он заключается в том, чтобы упразднить все развлечения иного рода: никто не станет приказывать девицам читать или рукодельничать, но их поставят перед выбором: либо взяться за книгу или работу, либо изнывать от скуки.
Статьи двадцать шестая и двадцать седьмая: Сколько раз можно выбирать одну и ту же девицу, сколько раз перестарку?
Несколько причин заставили меня включить в устав статью двадцать седьмую: девицы, о коих в ней идет речь, уже не первой молодости и, можно надеяться, будут чуждаться излишеств. Число таких девиц невелико, но немного сыщется и мужчин, которые не смогут притязать ни на кого, кроме них; мужчины эти вдобавок не имеют особых прихотей и получают удовлетворение куда быстрее, чем гости более состоятельные. При ином порядке вещей перестарки обходились бы заведению слишком дорого; впрочем, второй причиной следовало бы пренебречь, когда бы не существовала первая. Тем, кого за день спрашивали один или два раза, можно позволить до конца дня уже не показываться в общей комнате. Наблюдение за их здоровьем должно быть самым пристальным; вверить его надлежит главной управительнице.
Статья двадцать восьмая: Измены
Суровость этой статьи сообщит проституции своего рода целомудрие. Бесстыдство заключается в злоупотреблении действием, способствующим продолжению рода; это губительно для самого рода. Вот отчего древние моралисты так пеклись о чистоте. Добродетельнейшие из мужей были целомудренны: впрочем, следует выяснить, не является ли совершенное воздержание преступным. На это можно ответить, что сей пример не опасен, влияние же его на окружающих во всех без исключения случаях превосходно. Совершенное нежелание иметь дело с женщинами предосудительно или, если угодно, преступно лишь в мужчине, который поставил это себе за правило, тогда как открытая невоздержанность мужчин и женщин неизбежно породит последствия самые ужасные, осквернит все, включая вкус, и превратит любовь в причину без следствия. Ибо следствие любви есть рождение новых людей.
Статья двадцать девятая: Стол, постель, белье
Все сказанное необходимо и должно быть исполнено в точности. Попечительский совет обязан о том позаботиться.
Статья тридцатая: Наряды
Сумма, на наряды выделяемая, зависеть будет от доходов и расходов заведения, но на сумму эту, какова бы она ни была, каждая девица может, натурально, выбрать себе ткань по вкусу и наряд к лицу. Девицы на выданье или брюхатые, а равно и работницы, воспитанные в заведении, как то оговорено в статье тридцать восьмой, могут донашивать платье за девицами из партениона: платье это непременно будет опрятным, ибо управительницы будут принуждать девиц содержать и себя, и свои наряды в чистоте.
Статья тридцать первая: Купальни
С тех пор как распространился обычай носить белье, омовения сделались куда реже, чем следует. Не подлежит сомнению, что теплая вода способствует рассасыванию скоплений грязи и гноя, грозящих всяческими неприятностями и даже смертельными болезнями всем, а в особенности людям, ведущим сидячий образ жизни. Женщинам же купания полезны еще в одном отношении: тем, у кого кожа слишком темная, они помогают ее осветлить.
Статья тридцать вторая: Румяна и прочие притирания
Средства эти вообще приносят больше вреда, чем пользы, в особенности же хорошеньким: от них кожа сморщивается, теряет естественный цвет и быстрее увядает (предшествующая статья предписывает вещь почти неупотребительную, настоящая же запрещает то, что в употреблении повсеместно: ведь обходиться без омовений неразумно, а использовать румяна и притирания вредно. Восстановим полезные обыкновения и отменим губительные).
Статья тридцать третья: Перестарки
Несчастные женщины, проживающие на самых дальних окраинах, являются каждый вечер в центр города развращать и заражать тех крепких мужчин, которые по недостатку состояния вынуждены заниматься грязной работой и на этом посту верно служат человечеству. Эти люди, не скрою, куда более полезны обществу, нежели самый просвещенный автор, не говоря уже о праздном мещанине, наглом приказчике и бессмысленном лакее; именно эти силачи строят наши дома, возделывают наши сады, перетаскивают наши грузы и проч. Можем ли мы безжалостно оставлять их наедине с опасностью, какой подвергает их страсть, берущая верх даже над мудрейшими из людей? […] Устав о них позаботился. Отныне рабочему человеку не будут грозить ни страшная болезнь, ни потерянное время, ни подлый разврат. Я не устану повторять: цель моя не в том, чтобы поощрять распутство, ибо в таком случае я перестал бы себя уважать; цель моя — устранить последствия злоупотребления, сделавшегося настоятельной потребностью, уменьшить вред, им наносимый, искоренить страшную болезнь.
Статья тридцать четвертая: Венерические болезни; досмотрщицы
Здесь указано главное, ради чего устроено заведение: гостю не позволят выбрать себе девицу, пока досмотрщицы не удостоверятся, что он здоров.
[…]
Статья тридцать седьмая: Лечение девиц
Лечение заболевших девиц есть одна из непременных задач заведения и одно из важнейших занятий главной управительницы и ее подчиненных. Они обязаны в точности докладывать Попечительскому совету о ходе лечения, а тот — сурово карать злоупотребления и небрежность, буде таковые обнаружатся. В этом деле потребны величайшая внимательность и сообразительность. Впрочем, все статьи устава связаны между собой так прочно, что пренебрежение одной немедленно приведет к нарушению всех остальных.
Статья тридцать восьмая: Участь детей, рожденных в заведении
I. Мальчики
Люди суть богатство государства. Умножая число подданных, государь умножает свое могущество. Как счастливы будут жители деревень, которым всякий год грозит набор во вспомогательные войска, избавиться от опасности благодаря нашему установлению.
Для государства польза его огромна: оно позволит многим тысячам крестьян продолжать заниматься землепашеством. Ведь тот, кто однажды расстался с мотыгой, как правило, к ней не возвращается даже после окончания военной службы. Бывшие солдаты становятся бездельниками, бродягами или, в крайнем случае, гуляками. Другие, кто, не будь они вынуждены встать под ружье, продолжали бы пахать землю или возделывать виноградники, в городе привыкают к праздности и также становятся почти бесполезными для государства.
Следует, правда, признать, что одних только партенионов недостанет для того, чтобы полностью избавить крестьян от воинской повинности. Не в виде закона, но в виде простого предложения мог бы я назвать еще один способ помочь этому делу: достаточно прибавить к детям, рожденным в партенионах, тех несчастных подкидышей, которые влачат жалкое существование при богадельнях и больницах, занимаясь чесанием шерсти, и, полагаю, таким образом мы наберем целую армию. Берусь утверждать, что из этих мальчиков выйдут превосходные солдаты, ибо они с самого раннего детства будут воспитаны в послушании и привычны повиноваться приказам слепо и без рассуждений. У них нет ни родителей, ни родных; их отец — государство, их отечество — королевство. Они останутся под ружьем, покуда хватит сил. Эти старые солдаты пригодятся в тех трудных обстоятельствах, когда потребуются опытность и бесстрашие перед лицом опасности. Мне могут возразить, что прочие военные станут поднимать подобные войска на смех. Боже меня упаси от мысли, что дисциплина в регулярных армиях Франции и Англии так слаба! Неужели те, кто в них служит, способны с чистой совестью попрекать бравых воинов тем, в чем они вовсе не повинны, — их рождением?
II. Девочки
Теперь поговорим об участи девочек. Тех, кого природа не создала красавицами, можно будет с пользой употребить для домашних работ. Другие сами выберут себе занятия. Мне могут возразить, что я назначаю этим девицам, которых будет немало, чересчур значительное приданое. Отвечу, что девочки приятной внешности составят самое большее десятую часть всех новорожденных; полагаю, что заведение, разумно устроенное и разумно управляемое, вполне способно снести подобный расход. Доказать это я обещаюсь в другой раз. Могут мне указать и на то, что у заведения и без того будет много необходимых трат: на перестарок, на больных, на создание для девиц жизни удобной, а сие последнее стоит недешево. Замечания эти справедливы, однако при необходимости способ помочь заведению найти недостающие средства отыскать трудно: ведь появление партенионов сделает едва ли не вовсе бесполезным существование приюта Сальпетриер; умалишенных, которые находятся там взаперти, можно перевести в другое место, а доходы этого приюта отдать нуждающемуся партениону. Пойду дальше: я осмеливаюсь заявить, что приюты вообще очень плохо исполняют первоначальное свое назначение и не помогают бедным так, как следует; половина подданных королевства помощи от приютов не получают и это нимало им не вредит. Главную городскую больницу упразднять нет надобности: в таком городе, как Париж, должно же быть место, где нищий сможет умереть, как жил, в пучине ужаса и отчаяния… О жалкий людской род! Где твои леса и плоды?.. Все прочие приюты приносят только вред, плодят бездельников и обманывают тех несчастных, которые опрометчиво поверили их посулам и во всю свою жизнь не отложили на старость ни единой монетки. Бедняги надеялись обрести в приютах покой и благоденствие, очутились же в преддверии ада. Я говорю о том, что видел своими глазами. Смерть куда лучше той печальной жизни, какую влачат обитатели наших приютов; закрыть их все до единого и пустить те деньги, какие на них тратятся, на содержание брюхатых девиц, воспитательных домов и нашего заведения значило бы упразднить великое зло ради совершения великого добра. […]
Что же касается платья, подобающего обитательницам заведения, полагаю, что не должно оно иметь в себе ничего необычного; сама пристойность настоятельно того требует. Тот, кто сказал, что люди разных состояний должны непременно узнаваться по одежде, поступил весьма необдуманно. Подобное различие в платье отвратительно, особливо если взять в расчет наши нравы: оно лишь вскормит наглое тщеславие горстки людей, а всех остальных, принадлежащих к третьему сословию, которое более многочисленно, чем два первых, вместе взятых, обречет на смешение в одну кучу, незаслуженное, но оттого не менее неприятное. Такое установление тешит одного человека в ущерб девятистам девяноста девяти. Не мыслимо оно нигде, кроме разве что Марокко или, если угодно, несчастной империи инков, с тех пор как европейцы беззаконно ею овладели.
Статья тридцать девятая: Права Попечительского совета по отношению к детям, рожденным в заведении
Предписания этой статьи принудят партенионцев сохранять верность своему долгу. Желательно, чтобы соблазнителей карали везде с равной суровостью. В стране, где законы и религия запрещают развод, потребны лекарства чрезвычайные. Не знаю существа более преступного и презренного, чем жена, обманывающая мужа, однако соблазнитель чужой жены еще отвратительнее.
Статья сороковая: Выбор управительниц
Надежда стать управительницей или, по крайней мере, однажды получить право преподавать товаркам изящные искусства, заставит девиц учиться усерднее. Быть может, средство это менее действенное, нежели наказания, но зато и вреда не причинит.
Статья сорок первая: Участь перестарок
Весьма важно, чтобы девицы без опаски глядели в будущее.
Статья сорок вторая: Конец жизни; девицы, получившие наследство
Девицы, однажды поступившие в заведение, никогда уже из него выйдут. Следственно, публичные девки перестанут расхаживать по улицам, а порядочные женщины смогут не опасаться, что их примут за девок и оскорбят безнаказанно. Позорное зрелище проституток, хвастающих своим ремеслом, уйдет в прошлое. Есть и еще одно преимущество у такого порядка вещей: если девки перестанут соблазнять прохожих своим видом и будить в них дремлющие желания, у мужчин исчезнет повод преступать закон. Впрочем, когда бы проституцию запретили полностью и распутники лишились всякой возможности предаться своей склонности, это непременно породило бы последствия не менее отвратительные; на этот случай и пригодятся наши партенионы. […]
Статья сорок четвертая: По каким дням партенион будет закрыт
Из двух зол следует выбирать меньшее. Не слушайте энтузиастов: эти люди много говорят, громко кричат, а думать даже не пытаются. В Лондоне, где театры по воскресеньям закрыты, люди пьянствуют, играют в карты и посещают веселые дома. Куда лучше было бы открыть театры и показать лондонцам пьесы Шекспира или Драйдена. Послушать монологи Аддисонова Катона уж во всяком случае более полезно, чем весь день просидеть в таверне и выйти из нее только для того, чтобы подраться с соседом.
Статья сорок пятая: Сообщение между разными партенионами
Тем провинциальным заведениям, которые чересчур переполнятся, надлежит отправлять излишек девиц в столицу; ни одно заведение не вправе этому противиться. Можно будет также отправлять девиц из одного города в другой, дабы удалить их от особ, им знакомых; более того, в провинции это даже совершенно необходимо. Если в столице недостанет девиц, столичные партенионы могут щедрою рукой черпать их в партенионах провинциальных. Понятно, чем заслужила столица эту привилегию.
Немалое число столичных жителей, куда более подлых, нежели проститутки, лишатся вследствие учреждения партенионов средств к существованию. Эти негодяи нередко причастны к тайным убийствам. Жизнь их проходит в самой гнусной праздности: они только и умеют, что осыпать кого-нибудь оскорблениями, а затем подстерегают свою жертву, как самый бесчестный убийца. […]
Не знаю, включил ли я все необходимое в сорок четыре статьи устава, тебе сообщенного, и не забыл ли чего-нибудь существенного. Судить об этом важном предмете надлежит лишь людям, обладающим известной опытностью в делах, и если я предам гласности мой план, то буду почтительно ожидать их решения. Я старался не терять из виду мудрый завет: не дело закона искоренять страсти; ему надлежит лишь управлять ими. Ты же сможешь судить о том, предупредил ли я все возможные возражения, продиктованные здравым смыслом… Уже восемь вечера, пора к твоим. Прощай.
[В три часа ночи, по возвращении домой, д’Альзан заканчивает письмо; он рассказывает о том, как вместе с Аделаидой и Урсулой был в гостях у своего дядюшки, которому намеревается на следующий день рассказать о своей любви к Урсуле.]
Девятое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
9 июня 176…
[Д’Альзан открывает дядюшке свою любовь; выясняется, что дядюшка д’Альзана вместе с отцом де Тианжа — опекуном Урсулы — именно ее и прочит ему в жены; д’Альзан совершенно счастлив, но внезапно ему приносят записку от госпожи де Тианж:]
“Вы, сударь, существо непостижимое: через Вашего дядюшку и через отца Вашего друга Вы извещаете Урсулу о своих намерениях; мне Вы также признаетесь в том, что питаете к моей сестре живейшую страсть, — и в то же самое время Вы длите преступную и позорную связь с… осмелюсь ли произнести, сударь? С госпожой Д***, с женщиной падшей и желающей, чтобы весь свет в том не сомневался. Ах, д’Альзан! Аделаида подозревала, что Вы слабы, легкомысленны, испорчены веком, но не думала, что Вы двуличный негодяй и соблазнитель… Неблагодарный! Как могли Вы избрать сестру жены господина де Тианжа, Вашего друга, несчастной жертвой Вашего лицемерия! Несчастная Урсула!.. Вы недостойны тех слез, какие придется ей пролить… Выслушайте же меня: Вы источник ее слез, Вы предали мое доверие и мое дружество, а равно и дружеские узы, связующие Вас с моим супругом, узы священнейшие из всех, какие существуют меж людьми, — коли Вы способны употребить во зло любовь, никогда более не пытайтесь увидеться ни со мной, ни с Урсулой. Прошу Вас об этой милости. Если же просьбы недостаточно, я Вам это запрещаю… навсегда.
Аделаида де Тианж”.
О мой добрый друг!.. Я умру, не дождавшись твоего возвращения… Урсула сочтет меня двуличным, низким… Прошлое мое поведение ее не разубедит… Де Тианж! Жизнью клянусь… Но… о, эта мысль меня убивает… Если хотя бы на минуту… Если хотя бы на минуту Урсула поверит, что я… Напиши им… напиши как можно скорее, оправдай меня в их глазах… Я невинен, ты это знаешь, но они не захотят меня слушать… Госпожа де Тианж… О, ее добродетель… ее дружество… она полагает, что я их предал… она закроет передо мной двери своего дома… лишит меня возможности видеть Урсулу… Урсулу!.. Друг мой, я гибну… Руку моя, все мое тело сотрясает такая страшная дрожь… что я не в силах писать далее. Прощай… прощай, друг мой.
Д’Альзан.
Десятое письмо: от д’Альзана де Лонжепьера к де Тианжу
[Описание тяжелой болезни д’Альзана: после того, как госпожа де Тианж отказалась впустить его в свой дом, он впал в горячку; госпожа де Тианж рассказывает дядюшке больного о том, что у нее побывала госпожа де Д*** и предъявила ей любовные записки д’Альзана, из которых последняя была датирована вчерашним днем; дядюшка д’Альзана уверяет Аделаиду де Тианж, что дата, а возможно, и вся записка подделана; дядюшка и Аделаида заезжают в монастырь за Урсулой, а затем все вместе едут к д’Альзану; он полностью оправдывает себя в глазах Аделаиды и ее сестры и, среди прочего, доказывает, что его переписка с госпожой де Д*** закончилась за месяц до отъезда де Тианжа из Парижа, а значит, гораздо раньше его знакомства с Урсулой.]
Одиннадцатое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
13 июня
[Д’Альзан сообщает, что он обвенчался с Урсулой и совершенно счастлив; к его письму приложены записки от госпожи де Тианж и от новоиспеченной госпожи д’Альзан; после этого за перо опять берется д’Альзан.]
Они вырвали у меня перо, любезный друг. Мы спорим за удовольствие беседовать с тобой. Письмо это принесет тебе тем больше радости, что ты увидишь в нем милый твоему сердцу почерк той, кто делает тебя счастливейшим из супругов. Чтобы доказать тебе, что я оправился от пережитого мною потрясения, воспользуюсь отсутствием дам, ненадолго меня покинувших, и докончу изложение моего плана. Едучи в почтовой карете, ты сможешь проверить мои расчеты: что-то мне подсказывает, что по возвращении ты не найдешь для этого времени.
V. Приход и расход партенионов
Весьма вероятно, что число публичных девок и содержанок в нашем королевстве достигает тридцати тысяч: двадцать тысяч в столице и десять тысяч в провинциях. Однако моему заведению такое множество не потребуется. Предположим, что в Париже имеется двенадцать тысяч публичных девок и содержанок и примерно половиной от этого числа располагают все провинции королевства. Несмотря на благоденствие, которым будут наслаждаться обитательницы партенионов, я убежден, что запрещение покидать его стены и невозможность устраивать оргии уменьшат число этих несчастных: чтобы не завышать их число, я уменьшу его еще на одну тысячу. Таким образом, во всем королевстве мы получим семнадцать тысяч особ, которых можно будет поместить в партенионы.
Последние “Разыскания о населении” господина де Мессанса доказывают, что в нашем королевстве самое большее одна треть подданных доживает до сорока пяти лет. Что же касается публичных девок, то их до такого возраста доживает, вероятно, в два раза меньше. В таком случае, если мы распорядимся перестарками, как то предписывает статья тридцать третья, во всем королевстве останется не больше тысячи девиц, содержать которых придется партенионам. А иные из них будут даже всякий день зарабатывать суммы, в большей или меньшей мере превосходящие те, которые на них тратятся.
[Приход, то есть деньги, которые будут зарабатывать в день девицы разных категорий; расчеты приводятся для 9 585 девиц, находящихся “в работе”.]
Итого: в день 9 585 девиц заработают 47 640 ливров.
В год они же заработают 17 388 600 ливров.
[…]
Расход (на наряды девиц, их пищу, содержание в порядке домов и проч.)
В год 145 45 500 ливров.
Труд рабочих и работниц будет возмещать расходы на их же собственное платье и питание. По этой причине я не включил плоды этого труда в графу прихода. По той же причине не указал я в графе расходов цену ниток, шелка и шерсти, которые пойдут на платья для девиц. Все это с лихвой окупится бережливостью при выборе фасонов и шитья.
Замечу, что говорю о деньгах, которые заработают 9 585 девиц из семнадцати тысяч. Меж тем, если в заведении почти половина девиц будут находиться на содержании у постоянных любовников, доход окажется куда большим, так что приводимые мною данные можно считать заниженными на треть, тогда как сумма расходов на еду и платье, напротив, увеличена до предела.
Таким образом, в действительности за вычетом всех расходов у заведения должна остаться прибыль куда большая, чем те 2 843 100 ливров, какие выходят согласно моему первоначальному расчету.
Эти деньги пойдут на лечение больных, плату кормилицам, приданое для девочек, рожденных в заведении, и содержание перестарок, сделавшихся совсем бесполезными.
9 585 девиц смогут родить в среднем за год четыре тысячи детей, которые проживут не больше года (подсчет этот весьма приблизительный, ибо из тысячи детей, которые умрут за год, одни проживут всего день, другие — неделю, третьи — месяц и проч.), три тысячи детей, которые проживут три года (это уже много), и две тысячи детей, которые доживут до подросткового возраста. [Подсчет денег, которые потребуются на их содержание в самом худшем случае, то есть если ни один отец не возьмет на себя содержание своего ребенка.] Даже в этом последнем случае на перестарок и невест остается 1 343 100 ливров, однако я уже сказал, что в действительности сумма эта будет гораздо большей.
Подведем итог: вот почти безотказное средство истребить венерическую заразу, изгнать из Европы это чудовище, рожденное не в нашем климате, избавиться хотя бы отчасти от позорного клейма, накладываемого проституцией, возвратить пристойность нашим нравам, а вдобавок ко всему еще и даровать государству множество подданных, которые не будут ему в тягость и над которым будет оно иметь власть безраздельную, ибо государь и отец соединятся здесь в одном лице.
Повторяю: план мой не лишен недостатков. Проституция, которую ныне лишь молчаливо терпят, после его осуществления будет считаться едва ли не узаконенной. Это изъян неизбежный, но в самом ли деле должно почитать его изъяном? А если это и так, то не возмещается ли он куда более серьезными достоинствами? Назовите мне предприятие или закон, включая закон о необходимости прощать обиду, священный закон, снискавший Сократу звание величайшего из людей и явленный нам в еще более героических и почтенных деяниях Господа, — назовите мне, говорю я, закон без недостатков, о котором нельзя было бы порой сказать:
Et mala
sunt vicina bonis: errone sub illo
Pro vitio
virtus crimina saepe tulit[6].
Госпожа де Тианж бранит меня, любезнейший: она говорит, что письмо мое выходит чересчур длинным. Прелестная моя супруга согласна с сестрой. Страшусь их прогневить и откладываю перо…
В эту минуту со двора послышался стук колес. Госпожа де Тианж бросилась к окну: “Ах! — вскричала она. — Это он!”
И не говоря больше ни слова, полетела навстречу супругу.
Господин де Тианж, испуганный письмом дядюшки своего друга, ускорил свой отъезд из Пуатье. Нет слов, чтобы описать радость, которую вызвало его возвращение. Радость эта была тем более сильной, что сменила страдания самые горькие. Дома де Тианжа ожидали любовь, дружба и признательность. Он увидел, что его дорогой д’Альзан так же счастлив, как и он сам. По сей день д’Альзан идет путем добродетели и любит без памяти свою супругу; блаженство его более чем заслуженно.
[1] Перевод Г. Муравьевой. (Прим. перев.)
[2] Это греческое слово означает “Правила поведения в местах, предназначенных для распутства”. (Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, — прим. автора.)
[3] Иначе говоря, автор, рассуждающий о проституции.
[4] От греческого партенион — юная дева. Многие, конечно, сочтут слово это неподходящим. Однако слова более уместные, такие как латинский лупанарий или французский бордель, рискуют оскорбить уши чересчур деликатные.
[5] Все, что запретно, влечет; того, что не велено, жаждем. // Стоит врачу запретить, просит напиться больной… Овидий. Любовные элегии. III, 4, 17-18. Перевод С. Шервинского. (Прим. перев.)
[6] Всюду хорошее смежно с худым, а от этого часто // И безупречная вещь может упреки навлечь. Овидий. Лекарство от любви, 323-324. Перевод М. Л. Гаспарова. (Прим. перев.)