Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2012
БиблиофИЛ
Новые книги Нового Света
с Мариной Ефимовой
Совместно с радио “Свобода”
Steven
Pinker The Better Angels of Our Nature.
Why Violence Has Declined. — Viking, 2011
Стивен Пинкер — профессор психологии Гарварда — так назвал свою книгу: “Лучшие стороны нашей натуры. О причинах спада уровня насилия”. В 700-страничном труде он берется ответить на вечные (и вечно спорные) вопросы: добр ли человек по своей природе или зло заложено в его натуре? Что демонстрируют века человеческой истории: нравственный прогресс или нравственный упадок? Есть ли причины для оптимизма при взгляде в будущее? Пинкер отвечает однозначно:
Постепенный спад уровня насилия —
может быть, самое значительное и при этом самое недооцененное и даже малозамеченное изменение в истории человеческого существа.
Истории человечества по нынешним представлениям — двести тысячелетий, и бóльшая часть этих тысячелетий не документирована. Лет двадцать назад появилась отрасль археологии, которую прозвали atrociology (от английского atrocity — жестокость, зверство), — то есть археология, специализирующаяся на изучении истории насилия. Пользуясь результатами этих исследований, профессор Пинкер делает такие выводы:
Есть убедительные исследования 90-х
годов: индейских захоронений в Колорадо и Массачусетсе (существовавших до
появления Колумба); доисторических захоронений в Британской Колумбии и в
Швеции, а также архивных документов XIV века о статистике убийств в Лондоне и
Оксфорде, XV века — в Амстердаме и XVI века — в Риме. Из этих исследований
ясно, что в доисторических поселениях от половины до двух третей жителей
погибало насильственной смертью. Для европейских городов статистика
составлялась из расчета на каждые 100 000 населения (хотя их население было
тогда гораздо меньше). Выходило, что в XIV, XV веках в Лондоне жертвами насилия
становилось 55 человек на каждые 100 000 населения. В Оксфорде — 100, в
Амстердаме — 50, в Риме — между 30 и 70-ю. Сейчас ежегодная статистика убийств
в Риме — 1 человек на каждые 100 000 населения, в Лондоне — 2 человека, в Осло
— тоже 2 (и даже после теракта Брейвика на острове Утейя это добавит не более 16 человек на 100 000).
“Сейчас в Европе, — пишет Пинкер, — ваш шанс быть убитым в 10, в 20, а то и в 50 раз ниже, чем 500 лет назад”. Одна из умиротворяющих сил истории — возникновение государств. “Государство, — пишет он, — препятствует ▒войне всех против всех’ и реже применяет силу, чем традиционные племена и банды”. Автор согласен с философом Томасом Гоббсом, писавшим: “Даже плохое правительство лучше, чем отсутствие правительства”. (Правда, Гоббс умер за два с половиной века до Сталина и Гитлера. Но он не мог не знать о Нероне, Атилле, Чингис-хане и Иване Грозном).
Опираясь на книгу немецкого историка и культуролога Норберта Элиаса “О процессе цивилизации”, Пинкер утверждает, что новые нормы общежития, установленные государствами, постепенно изменили саму человеческую психологию, которая стала учитывать интересы и нужды других людей.
Распространение грамотности, по Пинкеру, сыграло важную роль в процессе цивилизации, потому что чтение, как, между прочим, говорил и Бродский в своей Нобелевской лекции, расширило “сферу сочувствия”. Сделала доброе дело и коммерция, требуя терпимости и “обращая врагов в покупателей”.
Рецензент журнала “Нью-Йоркер” Элизабет Колберт заметила, что Пинкер сосредотачивает свое внимание исключительно на Западной Европе:
В книге “Лучшие стороны нашей
натуры” мало материалов об Африке, Азии или Южной Америке. Что касается Соед. Штатов, то здесь, если верить Пинкеру,
уровень насилия в несколько раз выше, чем в Западной Европе, а в некоторых
частях страны приближается к средневековому. Статистика убийств прошлого года в
Новом Орлеане — 49 человек на каждые 100 000 (почти как в Амстердаме 600 лет
назад). В Детройте и Сент-Луисе 2010 года — 40 человек — сравнимо с Лондоном XV
века. (И это — заметное улучшение, поскольку в 80-х годах рэйтинг
Детройта достигал 60-ти человек на 100 000.)[1]
Рецензент Колберт замечает, что автор, восхваляя Европу, совершенно не отвел в книге места кровавым моментам колониальной истории:
Дело не только в масштабах
кровопролитий, — пишет она, — но и в стирании различий между цивилизованными
народами и дикими. Испанцы, научившиеся в XVI веке правилам гигиены, устраивали
резню за резней на двух континентах. Британцы, отказавшиеся от зверских казней,
торговали рабами, равно как и португальцы, голландцы и генуэзцы. А если
говорить о процессе умиротворения человечества, то особенно сомнителен ХХ век,
когда мировые войны унесли: Первая — 15, а Вторая — 50 миллионов жизней.
Профессор Пинкер тоже не проходит мимо этого феномена:
На первый взгляд кажется, что пример
ХХ века делает нелепыми рассуждения о процессе спада уровня насилия. Но всё
познается в сравнении. Битва на Сомме, оккупация Польши, блокада Ленинграда,
Сталинградская битва и битва в Арденнах — нам, жившим в это время, кажутся ни с
чем не сравнимыми по ожесточенности и потерям. Но вспомните другие, полузабытые
кровопролития: падение Рима, набеги Тамерлана. Только монгольское нашествие
унесло в XIII веке 40 млн жизней — в мире, чье
население составляло лишь одну седьмую нынешнего.
“Математика Пинкера неубедительна. — возражает Колберт. — Монголы завоёвывали мир в течение века. Арабская торговля рабами разворачивалась два века. А Вторая мировая война шла всего шесть лет”.
Одной из умиротворяющих исторических тенденций Пинкер считает тенденцию к осмыслению происходящего. “Обдумывание, — пишет он, — приглушает голос крови, смиряет бешеные порывы к насилию и заставляет нас обращаться с людьми так, как мы хотели бы, чтобы они обращались с нами”. В качестве обнадеживающего примера Пинкер приводит мирное разрешение Карибского кризиса 1962 года. Но рецензент Колберт немедленно находит другие примеры:
Вместе со смертоносным оружием наше
время принесло и смертоносные идеи. Коммунизм и фашизм — изобретения не менее
современные, чем права женщин и Евросоюз. Если прибавить к потерям в войнах
жертвы режимов Сталина, Гитлера и Мао, то число людей, погибших насильственной
смертью в середине ХХ века, перевалит за сто миллионов. А Пол Пот — создатель
“полей смерти“ — изучал марксизм в Сорбонне”.
“Стивен Пинкер в своей книге убедительно доказал, что насилие идет на спад, — пишет принстонский профессор Питер Зингер в статье “Ушло ли насилие в прошлое”. — В том же, что касается будущего, Пинкер, несмотря на свой оптимизм, не видит никаких гарантий, особенно во времена ядерного терроризма, глобального потепления и столкновения христианской и исламской цивилизаций”[2].
Словом, если в недалеком будущем разгорится Третья мировая война или террористы доберутся до ядерного оружия, вы сможете утешить себя тем, что в течение всей предыдущей истории происходил стабильный спад насилия. Но боюсь, что закрыв книгу “Лучшие стороны нашей натуры”, вы останетесь при тех же сомнениях, какие испытывали перед тем, как ее открыть.
Evelyn
Juers House of Exile. The Lives and Times
of Heinrich Mann and Nelly Kroger-Mann.
— Farrar, Straus & Giroux, 2011, 384 p.
Историк литературы Эвелин Джуерс дала книге о Маннах название с явным намеком на монарший статус своих героев: “Династия ссыльных. Жизнь и времена Генриха Манна и Нелли Крёгер-Манн”. В соответствии с названием книга превратилась из жизнеописания одного писателя — Генриха Манна — в мозаичный портрет целого поколения и той эпохи, к которой как нельзя лучше подходит китайское выражение “Не дай вам Бог жить в интересные времена”. Рецензент книги критик Джон Саймон пишет о ней в “Нью-Йорк-таймс”:
Книга о Генрихе Манне постепенно
наполняется бесконечной чередой беглецов от нацизма — перемещенных лиц,
потерявших родину, язык, а часто и свое место в искусстве. Среди персонажей: Бертольт Брехт, Герман Брох,
Франц Верфель, Стефан Цвейг, Уолтер
Бенджамен, Джозеф Рот, Лион Фейхтвангер, Якоб Вассерман, юморист Альфред Полгар, коллажист Курт Швиттерс и многие, многие
другие, очень и не очень знаменитые.
И рецензент Саймон явно шокирован тем, что автор книги уже в названии приобщила к этой царственной “династии ссыльных” сомнительную фигуру Нелли Крёгер, второй жены Генриха Манна, к которой его знаменитый брат Томас Манн никогда не обращался по имени, а за глаза называл не иначе, как “эта ужасная потаскуха”.
В начале 30-х годов в Германии
шестидесятилетний Генрих Манн был уже известным писателем, братом еще более
известного писателя и президентом литературной секции Прусской академии искусств.
Он был автором нескольких популярнейших книг, в том числе трилогии “Империя” и
романа “Учитель Гнус, или Конец одного тирана” (по которому в 1932 году был
снят фильм “Голубой ангел” с Марлен Дитрих). Критики называли Генриха Манна
наследником Флобера. Он был одним из самых ярких представителей берлинской
элиты — антифашистом, социалистом и в свои 60 лет плейбоем. И однажды в ночном
клубе его проводила к столику так называемая animirdame
— молодая женщина, в чьи обязанности входило вдохновлять посетителей на
избыточную выпивку. Ее звали Нэлли Крёгер.
Дочь прислуги из рыбацкой деревушки в Шлезвиг-Гольштинии (и неизвестного отца), Нелли росла в бедности, работала прачкой, недолго побыла в модистках и, наконец, поступила в ночной клуб, где и встретила Генриха Манна. Вообще-то ее звали Эмми, но имя Нелли казалось ей более изысканным.
В отличие от некоторых своих и манновских современников, биограф Эвелин Джуерс считает, что проституткой Нелли никогда не была и что Томас Манн называл ее потаскухой только из неприязни. Общий друг братьев Манн, писатель Алфред Канторович, набросал более полный портрет Нелли:
…Занятная, возбуждающе
привлекательная женщина необычайной живости и полного неведения о правилах
светской сдержанности. Она была родом из прибалтийской деревушки, имела
пристрастие к выпивке и сквернословила, как матрос. И я был заворожен любовными
отношениями между стареющим знаменитым писателем и этой молодой, красивой, но
неотесанной женщиной. Она и вправду стала его “Голубым ангелом”.
С первых дней зарождения фашизма Генрих Манн постоянно и публично демонстрировал отвращение к этому идеологическому направлению (в отличие от Томаса, который долго отмалчивался). Но, как и следовало ожидать, оба они попали в черные списки, и в 1933 году, когда Гитлер стал канцлером, их книги были запрещены. Генрих Манн работал тогда над замечательной исторической эпопеей о французском короле Генрихе IV, точнее, над ее первой частью — “Юность короля Генриха IV”. Он уехал во Францию собирать материал за день до того, как пришли штурмовики с ордером на его арест. Нелли еще оставалась в Германии — доделывать хозяйственные дела, и все беды обрушились на нее и на прежнюю семью Генриха. Его первая жена — Мария Канова-Манн — попала в концлагерь Терезианшдадт. (Забегая вперед, надо сказать, что она выжила там, но умерла через год после освобождения, в 1946 году). Нелли в лагерь не попала, но ее не раз подвергали аресту и подолгу держали в тюрьме, прежде чем выпустить из страны. В книге 1945 года “Возвращение в эпоху” Генрих Манн написал, что в его жизни были два счастливейших момента: когда у него родилась дочь и когда Нелли вырвалась из Германии во Францию, чтобы разделить с ним ссылку. В 1939 году Генрих и Нелли Манн бежали из Франции через Испанию — в Америку.
Мало кто из известных писателей в эмиграции так потерял в статусе, как Генрих Манн. Один из самых популярных романистов Германии, в Америке он был смутно известен как человек, причастный к фильму “Голубой ангел”. Друзья устроили его в Голливуд сценаристом, но он потерпел сокрушительную неудачу на этом поприще. Нелли убирала чужие дома, Томас Манн подкидывал денег, но все равно им не хватало на самое необходимое. Генрих абсолютно пал духом. Эвелин Джуерс пишет:
Тот, кому пришлось разделить с
Генрихом Манном жизнь в иммиграции, должен был обладать огромным запасом любви
— и нежной эмоциональной, и глубокой духовной.
Но Нелли не была ни однолюбом, ни стоиком. Уже во Франции у нее начались загулы, запои и даже была одна попытка самоубийства.
Безопасная и безразличная Америка стала для Нелли безвоздушным пространством. Клан Маннов и в Германии ее не признавал, а в Америке, лишившись своей семьи и своего круга, она и вовсе стала изгоем — Томас Манн не смягчился к ней даже после испытаний, пережитых ею в Германии.
Временами Нелли отказывалась
выполнять работы, которые казались ей унизительными. Она бросала вызов судьбе:
гоняла в пьяном виде по Лос-Анджелесу на машине (которую у них должны были
вот-вот отобрать за неуплату) и несколько раз попадала в полицию. Жизнь
осложнялась пристальным вниманием агентов ФБР, которые просматривали почту
Генриха Манна и вообще следили за ним, подозревая в сочувствии коммунистам.
Подруга Нелли актриса Салка Вертель писала о ней в воспоминаниях:
Она боялась полиции. Живя с
семидесятилетним Генрихом, она, сорокалетняя, боялась старости. Она боялась
английского языка, который не могла освоить, и алкоголизма, с которым безуспешно сражалась. После очередного конфликта с
полицией ее вызвали в суд, и в панике она выпила снотворное”.
“Генрих сидел один, — пишет Джуерс, — не зажигая света, и ждал возвращения своего “Голубого ангела”. Зазвонил телефон. Он схватил трубку, и чужой голос сказал ему, что Нелли умерла”.
Это был декабрь 1944 года. Через 5 лет Генрих Манн принял предложение правительства Восточной Германии вернуться на родину и занять свой прежний пост в Прусской академии искусств.
Нетрудно представить, что ждало гуманиста, пацифиста и интеллектуала Генриха Манна в коммунистической Восточной Германии 1950 года, но он снова спасся в последний момент — умер за день до отъезда.