Прототипы и персонажи
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2012
Статьи, эссе#
Марина Ефимова
Женщины Хемингуэя. Прототипы и персонажи
Друзья Хемингуэя говорили, что для каждого нового произведения ему была нужна новая женщина. Если это была шутка, то она недалека от истины.
Его первая любовь и его последняя любовь породили героинь романов “Прощай, оружие!” и “За рекой в тени деревьев”. Первая его любовная страсть дала жизнь Брэтт Эшли в романе “Фиеста”. Тайная возлюбленная (которую он долго скрывал от второй жены) преобразилась в героиню рассказа “Короткое счастье Фрэнсиса Макомбера”. А сама вторая жена попала (или лучше сказать — угодила) в рассказ “Снега Килиманджаро”. Третья жена вдохновила роман “По ком звонит колокол”, первая попала в книгу “Праздник, который всегда с тобой”. Только четвертая, последняя жена осталась за бортом написанного при ней великого произведения “Старик и море”. Как персонаж она появляется только в письмах Хемингуэя и в его шутках — часто злых. (Зато ее увековечил Ирвинг Шоу — в образе Луизы в романе “Молодые львы”.)
Женщин было так много, что им посвящена отдельная 500-страничная книга — “Женщины Хемингуэя”[1]. Однако третья жена писателя, Марта Геллхорн (сама писательница и журналистка), предлагала автору — Бернис Кёрт — назвать эту книгу “Жены Генриха Восьмого Тюдора-Хемингуэя”.
Но в каком-то смысле он был
консервативен и традиционен, — считает редактор Полного собрания писем
Хемингуэя профессор Сандра Спэниар. — Первая жена, а
потом и кто-то из друзей, говорили о Хемингуэе: “Его проблема — в том, что он
считает необходимым жениться на каждой женщине, в которую влюблен”[2].
Не на каждой. Героиней “Фиесты” — первого романа Хемингуэя, принесшего ему мировую славу, стала не тогдашняя жена Хэдли Ричардсон, а молодая англичанка Дафф Твисден — экстравагантная, окруженная поклонниками красавица, чья жизнь в Париже 20-х представляла собой трагический, но красочный хаос, к которому как нельзя больше подходили слова Гертруды Стайн, взятые Хемингуэем для эпиграфа к роману — “Все вы — потерянное поколение”. Ревнивая влюбленность Хемингуэя в леди Дафф была первым испытанием для “парижской” жены Хэдли. Ей пришлось стать свидетельницей этой страсти во время поездки в Памплону в 1926 году, которая из веселого путешествия друзей превратилась в яростное соперничество мужчин за любовь леди Дафф. В реальности отношения Хемингуэя и Дафф Твисден ни во что не вылились, но тут же в Испании легли в основу романа “Фиеста”, написанного в Мадриде за два месяца.
Писание было для Хемингуэя
терапией, — считает профессор Джон Берри, директор мичиганского музея Эрнеста Хемингуэя. — У него была тяжелая
наследственность от отца — неустойчивость психики, резкая смена настроений,
склонность к депрессиям. Есть много свидетельств, что своей литературой он
залечивал сердечные раны или “выписывал” из себя тягостный опыт. Он сам себе
был психологом и психиатром[3].
Причем в описаниях любви Хемингуэй часто преображал реальность так, чтобы это не ранило его самолюбие. Достаточно вспомнить неумирающую (хоть и безнадежную) любовь Брэтт Эшли в романе “Фиеста”, сладостную и безоглядную любовь Кэтрин в романе “Прощай, оружие” и Марии в романе “По ком звонит колокол”. Любопытно, что при нестабильности собственной психики, Хемингуэй не терпел этого в женщинах. Он не без гордости писал, что все его жены были “счастливыми, здоровыми и стойкими, как кремень”. И первым таким примером была “парижская жена” — Хэдли Ричардсон.
В посмертно изданной книге Хемингуэя “Праздник, который всегда с тобой” — о Париже 20-х годов — есть фраза, которая всех нас в молодости растревожила. После ностальгического описания счастливой жизни с Хэдли он пишет: “А потом пришли богатые”. (И как бы разрушили их счастье.) Судя по всему, это в первую очередь относилось к американке, сотруднице журнала “Вог”, другу семьи Полин Пфайфер, которая стала новой (сперва тайной) любовью Хемингуэя. О начале их романа он через много лет писал:
Куда бы мы ни ходили с ней в Париже,
чем бы ни занимались, в этом во всём было непереносимое счастье и щемящая
боль… Непобедимый эгоизм и вероломство во всем, что мы делали… нестерпимые
угрызения совести.
Однажды жена не выдержала, заплакала и попыталась выяснить, что происходит между мужем и Полин. И Хемингуэй сказал ей в сердцах: “Зачем ты заговорила об этом?! Зачем вытащила это на свет?!”. В это время он уже практически жил с двумя женщинами и питал несбыточную надежду сохранить обеих. Хэдли переехала на три дня в отель, все там обдумала и потребовала развод. Она ужасно страдала, она писала друзьям: “Время мое занято, а жизнь пуста”. Она еще не знала, каким спасительным было ее решение.
Письмо, написанное в то время Хемингуэем отцу, несмотря на легкий самообман и мелкие передергивания фактов, трогает искренностью чувств и оставляет ощущение непобедимости его любовного пыла:
Тебе повезло быть влюбленным
только в одну женщину всю твою жизнь. А я целый год любил двух женщин,
оставаясь при этом верным мужем. Этот год был для меня адом. Хэдли сама попросила меня о разводе. Но даже после этого,
если бы она захотела, чтобы я вернулся, я бы остался с ней. Но она не захотела.
У нас давно были трудности, о которых я не могу тебе рассказать. Я никогда не
разлюблю Хэдли и никогда не разлюблю Полин Пфайфер, на которой женат я сейчас….Прошлый год был для
меня трагичным, и ты должен понять, как тяжело мне писать об этом[4].
В книге “Смерть после полудня” Хемингуэй напишет: “Лучше переболеть оспой, чем влюбиться в другую женщину, когда любишь ту, которая у тебя есть”.
В трагичный для него 1926 год Хемингуэй совершил несколько резких поступков: он написал пасквиль на Шервуда Андерсона, замечательного писателя, у которого сам многому научился… и порвал отношения с Гертрудой Стайн. Об этих отношениях — профессор Берри:
Говоря о женщинх
Хемингуэя, нельзя не назвать Гертруду Стайн. В Париже она поначалу играла роль его второй матери,
его ментора. Стайн пристрастила его к миру
современной живописи, открыла ему глаза на Матисса,
Пикассо, Сезанна. Это она сказала ему: “Попробуйте писать так, как они рисуют”.
Потом он говорил, что старается “писать под Сезанна”. Стайн
повернула его от классики к модерну, к новому восприятию мира, принятому
Парижем 20-х годов.
Конечно, Хемингуэй, как прозаик, перерос теоретизирования Стайн. Он начал дразнить ее и переиначил ее знаменитый пример модернистской прозы: “Роза есть роза есть роза”. Он говорил: “Роза есть роза есть роза есть луковица”. И это был еще наименее обидный вариант.
Из семейных записей о детстве
Хемингуэя, — рассказывает профессор Берри, — видно,
что он был обычным американским мальчиком из хорошей семьи, воспитанным в духе
Викторианской эпохи и попавшим, как кур в ощип, сначала
в чудовищную реальность Первой мировой войны, а потом в модерный,
требовательный мир Парижа. Хемингуэю пришлось выдержать много экзаменов, чтобы
стать тем, кем он стал, — ведущим писателем-модернистом.
Действительно, Хемингуэй писал о своем юношеском представлении о войне: “Я думал, что это спортивное состязание. Мы — одна команда, а австрийцы — другая”. Тем не менее война не сломала его, а закалила. Сам тяжело раненный, он вынес из огня товарища. По пути его снова ранило, но он дотащил друга до укрытия и только тогда потерял сознание. Читаем в книге Бернис Кёрт “Женщины Хемингуэя”:
Его привезли в Миланский госпиталь —
с перебитыми ногами. Ему только-только исполнилось 19 лет. Первая же медсестра
— пожилая женщина — была покорена его мужеством, широкой улыбкой, веселым
апломбом и ямочками на щеках. Все итальянцы в госпитале его полюбили, без конца
навещали и спаивали. Медсестры его баловали, и он с ними перешучивался. Но он
был серьезен с Агнес фон Куровски
— красавицей и одной из лучших армейских медсестер. Эрнест писал ей письма — на
другой этаж. “Он не флиртовал, — вспоминала Агнес. —
В юности он относился к тем мужчинам, которые любят только по одной женщине за
раз”.
В прелестной медсестре Агнес фон Куровски не было ни капли сентиментальности, но война, Италия, влюбленный мальчик… “Я люблю тебя, Эрни, — писала она ему из Флоренции. — Я совершенно потеряна без тебя — наверное, из-за дождя… Я плакала от радости, узнав, что мы возвращаемся в Милан, и я снова тебя увижу”.
К сожалению, сохранилось очень мало
писем Хемингуэя к женщинам, сыгравшим особенно важную роль в его жизни, —
рассказывает профессор Спэниар. — Из переписки с Агнес фон Куровски остались
только ее письма к нему. А его письма Агнес сожгла по
требованию итальянского офицера, с которым у нее начался серьезный роман после
отъезда Хемингуэя в Америку. Это же случилось и с его письмами к первой жене — Хэдли, — она сожгла их после развода. И третья жена —
журналистка Марта Геллхорн — сохранила немногое. Она
испытывала такие горькие чувства к Хемингуэю, что даже запретила упоминание его
имени в комментарии к ее книге. И это при том, что не он от нее ушел, а она от
него.
Что же сам Хемингуэй писал о любви? “Мужчины, — говорит в “Снегах Килиманджаро” жена голливудского режиссера, — всегда хотят новую женщину: ту, что моложе, или старше, или ту, которой у него еще не было. Если вы брюнетка, они хотят блондинку, если вы блондинка, они хотят рыжую. Они так созданы, и вы не можете их за это винить. Им нужна куча жен, и это чертовски трудно для одной женщины — быть кучей жен”. Текст этот отдан персонажу, но явно принадлежит автору. И его не назвать романтиком. Правда, профессор Сандра Спэниар не готова с этим согласиться:
Самые замечательные романы Хемингуэя
написаны о любви: “Прощай, оружие” и “По ком звонит колокол”. И образы женщин в
этих романах вечно критикуют именно за романтизм, особенно Кэтрин
Баркли из “Прощай оружие”, прототипом которой стала Агнес фон Куровски. Пишут, что
Хемингуэй заставил героиню буквально раствориться в любви к лейтенанту
Фредерику Генри (который, конечно, автобиографичен).
Я-то думаю, образ Кэтрин гораздо глубже: она
отгородилась любовью от враждебного мира, разбитого вдребезги войной. Создала
свой уголок, в котором могла жить, сохраняя достоинство. Смерть Кэтрин в конце романа тоже вызывает споры: одни критики
считают это местью Агнес, которая в реальной жизни
отвергла Хемингуэя (ход тоже достаточно романтичный). Другие объясняют такой
конец романа женоненавистничеством автора. Но вспомним — все романы Хемингуэя
кончаются трагически. Он сказал однажды: “Если двое полюбили друг друга, добром
это не кончится.
“Я никогда не разлюблю Полин”, — писал Хемингуэй отцу в 26-м году. Но уже в 31-м у него началась многолетняя, мучительная для Полин, связь с красавицей Джейн Мэйсон — женой менеджера авиакомпании. Она была охотницей и рыболовом, и в рассказе “Недолгое счастье Фрэнсиса Маккомбера” стала (совершенно незаслуженно) прототипом Марго — жестокой жены, застрелившей презираемого ею мужа в момент его триумфа. А в 1940 году Хемингуэй писал другу, известному критику Максвеллу Перкинсу, знавшему о его новом романе с журналисткой Мартой Геллхорн:
Мы с Мартой не можем ехать на Восток
вместе… Придется встретиться уже прямо там. Мой тебе совет: женись как можно
реже и никогда не женись на богатой стерве.
Это — о Полин. Развод был через суд, скандальный, и разъяренная семья Полин отсудила у Хемингуэя большие деньги. Сама Полин осталась одна слишком поздно. Сыновья-подростки категорически не давали ей заменить отчимом их обожаемого отца, и она прожила остаток жизни в одиночестве и злых обидах. К тому времени первая жена — Хэдли — уже давно была замужем за журналистом, Пулитцеровским лауреатом Полом Морером, и счастливо дожила с ним до старости.
Марта Геллхорн влетела в жизнь Хемингуэя как экзотическая птица. Когда они случайно встретились в баре на Ки-Весте в 1936 году, она уже была знаменита своими репортажами об опасных политических движениях — например, о немецких национал-социалистах. Несмотря на молодость, она была вовлечена в мировую политику и дружила с Элеонор Рузвельт. Интересно, что бармен, ставший свидетелем первой встречи Хемингуэя и Геллхорн, назвал эту пару “красавица и зверь”.
Марта не принадлежала к категории
женщин, которые становились жёнами Хемингуэя, — говорит профессор Берри. — Разумеется, она поддалась его обаянию и
магнетизму, восхищалась его талантом, но она слишком скоро заметила его
недостатки и не очень это скрывала. Она не любила его браваду, хвастовство, и
ее пугал его эгоизм. Они вместе были в Испании во время Гражданской войны, и
позже она писала: “Это был, может быть, единственный период в жизни Эрнеста,
когда он загорелся чем-то, что было выше его самого. Иначе я не попалась бы на
крючок”. Они поженились в 1940 году, но война их все время разлучала. Хемингуэя
бесило то, что Марта ставит на первое место не его, а работу. Он писал другу:
“Я хочу жену, а не неизвестного солдата”. Марта не относилась к нему так
серьезно, как другие жены. Думаю, это и решило судьбу их короткого брака.
Еще до разрыва с Мартой, осенью 1944 года в Лондоне, где собрались перед высадкой журналисты, Хемингуэй наткнулся в кафе на писателя Ирвина Шоу и попросил познакомить с его дамой — журналисткой Мэри Уэлш. В конце этого дня он сказал новой знакомой: “Мэри, война нас разнесет, но запомните, пожалуйста, что я хочу на вас жениться”.
“Главное в отношениях с Эрнестом, — писала Мэри Уэлш в дневнике, — принимать все, что от него исходит, хотя он может быть грознее бога в день, когда все человечество ведет себя неправильно”. Мэри импонировала Хемингуэю. Он писал ей: “Месяц, проведенный с тобой в Лондоне, был счастливейшим в моей жизни — без разочарований, без разбитых иллюзий и преимущественно без одежды”. Но, как говорила его героиня: “Если вы блондинка, они хотят брюнетку”. С Мэри они поженились в 1946-м, а весной 47-го, в Венеции, он с еще одним журналистом поехал на охоту (даже в Венеции нашел, на кого охотиться). Под дождем они подобрали в свой джип дочь погибшего во время войны друга журналиста — 18-летнюю Адриану Иванчич. Читаем в книге “Женщины Хемингуэя”:
Адриана знала имя Хемингуэя, но, извинившись, призналась, что
не читала его книг. “Не за что извиняться, — сказал Хемингуэй. — Из них ничего
не узнать и ничему не научиться. Главное, что мы нашли вас в дожде, дочка, и
едем охотиться”. И он поднял фляжку за ее здоровье.
Адриана стала последней — платонической — любовью Хемингуэя и его музой. Он приглашал их с матерью к себе на Кубу, летал в Венецию, рвался к ней и боялся отпугнуть: ему было 48 лет, он был для нее стариком. Жена Мэри сердилась, обижалась, но писала в дневнике: “Я знаю, что никакими словами этот процесс не остановить”. А он вымещал на ней безнадежность своей новой любви: называл ее “девкой, которая тащится за полком”, говорил, что у нее “лицо Торквемады”. Она терпела.
С Адрианы Хемингуэй писал Ренату — далеко не платоническую любовь полковника Кантуэлла в романе “За рекой в тени деревьев”. Роман ругали, но Адриана стала знаменитостью в Италии, чуть скандальной — что ужасало ее мать-аристократку.
В 1950 году после довольно долгого перерыва состоялась их последняя встреча. Адриана, узнав о приезде Хемингуэя в Венецию, сама прибежала к нему в отель. Их встреча описана Бернис Кёрт со слов Адрианы Иванчич в книге “Женщины Хемингуэя”:
Адриана едва не заплакала: он поседел, исхудал и как-то усох.
Он крепко обнял ее и потом долго с восхищением разглядывал. “Простите за книгу,
— сказал он. — Меньше всего я хотел бы ранить вас. Вы — не та девушка, я — не
тот полковник. — И потом, помолчав: — Лучше бы мне никогда не найти вас в дожде.
— Адриана увидела у него на глазах слезы. Он
отвернулся к окну: — Ну вот, теперь сможете всем говорить, что видели Эрнеста
Хемингуэя плачущим.
Это время было уже началом конца: болезней, депрессий, паранойи, электрошоков, потери памяти. Он застрелился 2 июля 1961 года.
В книге “Смерть после полудня” Хемингуэй писал: “Любовь — старое слово. Каждый вкладывает в него то, что ему по плечу”.
# ї Радио «Свобода», 2012
[1] Bernice Kert. Hemingway Women. — NY-London: W.W. Norton &
Company, 1983.
[2] Здесь
и далее из интервью Сандры Спэниар,
данного М. Ефимовой в октябре
[3] Здесь и далее из интервью Джона Берри М. Ефимовой, ноябрь 2011.
[4] Ernest Hemingway. Selected Letters,
1917-1961 / Edited by Carlos Baker. — Charles Scribner, 1981.