Перевод Александра Долина
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2012
Перевод Александр Долин
Поэты танка первой половины ХХ века#[1]
Перевод Александра Долина
Оноэ Сайсю
На утесе стою
и вижу, как волны прибоя
бьют о камни внизу,
оставляя белую пену —
зелена пучина морская…
* * *
Оглянувшись назад,
я вижу лишь берег пустынный.
Далеко-далеко
протянулись песчаные дюны —
может быть, до самой столицы…
* * *
И мои земляки
из славного города Нара[2] —
я надеюсь, поймут,
как весной не знает покоя,
в дальний путь устремляется сердце…
* * *
На горе Касуга[3] под сенью гигантского кедра
распустились весной
и белеют цветы подбела[4] —
на глазах невольные слезы…
* * *
На лугу Касуга
цветет одинокая вишня —
и, как древний поэт,
предвечерней порой вещает
о щемящей прелести странствий…
* * *
На горе Касуга
трепещут глицинии листья
на весеннем ветру
и показывают изнанку —
снова в путь пора собираться…
* * *
Хорошо на душе
оттого, что по древнему тракту
я сегодня иду —
пролегла дорога из Сахо
прямиком к далекой столице…
* * *
На зеленом лугу
приближаюсь к оленю[5] без рожек,
что прилег отдохнуть,
и, как видно, моим приходом
он ничуть не обеспокоен…
* * *
Незнакомый старик —
вот кем детворе деревенской
я, должно быть, кажусь.
После стольких лет наконец-то
возвратился в края родные…
* * *
Снова вижу его,
мое ненаглядное море!
В доме на берегу
наконец-то разоблачаюсь —
городскую одежду снимаю…
* * *
Я бреду по песку
все дальше вдоль кромки прибоя —
и в подошвы мои
то и дело впиваются крошки
от раздробленных морем ракушек…
* * *
Небосвод поутру
подсвечен зеленой листвою —
ясный день впереди.
Что ж, еще поживу, пожалуй,
вот такой беззаботной жизнью…
* * *
Утром берег реки
окутан недвижным туманом —
и в белесых клубах,
влажной моросью густо покрыты,
тихо падают листья с вишен…
Яити Аидзу
Ветром полонена
столица древняя Нара —
высоко в небесах
под закатными облаками
пламенеют ярусы пагод…
* * *
В лощине меж гор,
недоступной свету дневному,
вдруг издалека
доносится еле слышно
одинокой горлицы голос…
* * *
Больше нет никого —
я один меж землею и небом
с бодхисатвой Каннон[6] —
и ко мне, ни к кому иному
обращает она улыбку…
* * *
Кто, прокравшись в ночи
на храмовую колокольню,
в гулкий колокол бьет —
если в эту пору сам Будда
в забытьи пребывает сонном?..
* * *
И поля, и луга —
веси древнего края Ямато[7]
все запечатлены
в затуманенном отраженье,
во всевидящем взоре Будды…
Маэда Югурэ
Спичку зажгу —
только тем утолю печали
бесприютной души,
что встречает вечер осенний
и во мглу уходит тоскливо…
* * *
Вдаль уходит река,
волны катят и катят в потоке
без конца, без конца —
и чем дольше гляжу на теченье,
тем сильней любовь в моем сердце…
* * *
Одиночество
за мной по пятам крадется.
Из дому выйду,
по улицам и переулкам
побреду, фонарями подсвечен…
* * *
Как далек он уже —
день апрельский, когда распускались
вешних вишен цветы
и когда тебя, дорогая,
я впервые назвал женою…
* * *
Вверх по дюнам бреду —
взглянуть на крутые утесы,
что белеют вдали,
озаренные ярким солнцем, —
на обрывистый берег мыса…
* * *
Вот в закатных лучах
идет безмятежно нагая
к накатившей волне
эта девушка, разоблачившись,
чтобы здесь окунуться в море…
* * *
Исправительное учреждение посреди полей
Ходят по кругу
арестанты один за другим,
колесо вращая —
вспомнилось полотно Ван Гога
“Заключенные на прогулке”…
* * *
Сквозь мглистый сумрак,
в грудь ночи вторгаясь, летит
с лязгом холодным
по металлу металла удар —
вдалеке пробили часы…
* * *
Стыло мерцает
над Фудзи в лунную ночь
снег на вершине —
в небесах над горой нависает
чуть заметный облачный полог…
* * *
Полнолуние.
Спит в колыбели дитя
сном безмятежным.
Я смотрю на него — и в душе
разливается благодать…
Оплакиваю отца
Извозчичий кнут
все нахлестывает раз за разом
лошадь по спине —
звук бессмысленный и ненужный
на последнем пути к погосту…
Ацуси Исихара
Я вечерней порой
по улицам и переулкам
беззаботно брожу —
а меж тем туман наступает,
с гор на город дохнув прохладой…
* * *
Ласточкино гнездо
притулилось во внешней прихожей
прямо на потолке,
подле толстой кровельной балки
в небольшом городском рёкане[8]…
* * *
Я с высокой горы
спускаюсь по южному склону —
в белых венчиках волн,
отражая полдневное солнце,
ослепительно море блещет…
* * *
Я всю ночь напролет
вспоминаю минувшие годы
и грущу о былом,
до рассвета глаз не смыкая
в отдаленном пристанище горном…
* * *
У подножья горы
клубится туманная дымка —
и при виде ее
сердце полнится отчего-то
странной, необъяснимой грустью…
* * *
В пору летних дождей
не радует серое небо.
Мы в вагоне сидим
и с тревогой смотрим в окошко —
слишком низко нависли тучи…
* * *
Сумрак вечерний.
Теснятся один к одному
семь горных пиков —
в эту дальнюю деревушку
я приехал проведать друга…
* * *
Грустной думой объят,
забрел я в тенистую рощу —
там, на склоне холма,
из сплетенья ветвей раздается
горной горлицы зов одинокий…
* * *
Серый, пасмурный день.
В саду голубей перекличка.
Вечер уж недалек,
а пока коротаем время
за неторопливой беседой…
* * *
Долог, долог мой путь!
Конца нет сосновому бору —
и чем дальше иду,
тем пронзительней это чувство
одиночества и печали…
Нисимура Ёкити
Алый отсвет зари
тонов распустившейся розы,
и в закатных лучах
рацветает ирис лиловый —
вот он, образ нашего мира…
* * *
По тропе через луг,
где вьюнок отцветает печально,
одиноко бреду —
но в ушах звучит, не смолкает
смутный шум городских кварталов…
* * *
Я, смешавшись с толпой,
в прогулочной лодке сплавляюсь
вниз по Сахо-реке.
Держим путь прямиком к столице,
но тоска моя не уходит…
* * *
В зимний сумрачный день
на стену больничной палаты
лучик солнца упал —
и от этого пятнышка света
сразу стало тепло на сердце…
* * *
Дочка зеленщика
предлагает в лавчонке клубнику —
держит горстку в руках.
Как мне мил в это летнее утро
вид знакомых рядов торговых!..
* * *
На циновку легла
тень от листьев павловнии[9] пышной —
и ажурный узор
отпечатан на старых татами
в отдаленном приюте горном…
* * *
Распевают сверчки
во мгле опустившейся ночи —
спать давно уж пора
беспокойным колосьям риса,
что колышутся за калиткой…
* * *
Я в сосновом бору
прислушался и огляделся —
что за странная тишь!
И чем больше слух напрягаю,
тем полней и гуще безмолвье…
* * *
Все живут лишь одним —
заботами о пропитанье
и более ни о чем.
Мириады людей теснятся
в мириадах домов-ячеек…
* * *
Чуть откроешь глаза —
пора впопыхах собираться,
на работу идти.
Ведь и впрямь сожаленья достойны
беспокойные наши души…
* * *
В электричке ночной
витающие ароматы —
запах женских духов.
Отчего-то стало на сердце
так невыразимо печально…
Кохэй Цутида
Подошла их пора —
опадают соцветия вишен.
В эти вешние дни
так приветливы и безмятежны
склоны гор, выходящие к морю…
* * *
Поутихли в саду
сверчков неумолчных напевы —
верно, там, за стеной,
теплый летний дождь поливает
молодую буйную зелень…
* * *
Обрывавший листву
с деревьев осенних на склонах,
дождь на время утих —
на другой стороне залива
белый снег по отрогам Фудзи…
* * *
Опускается мгла,
и холодом веет под вечер.
Слышно, как по плетню
барабанит ливень осенний,
поливая мой палисадник…
* * *
В пору летних дождей
проглянуло яркое солнце,
озарило траву —
и кузнечики со сверчками
вновь заводят свои напевы…
* * *
В обрамленье листвы,
густой, иссиня-зеленой,
окропленный дождем
шар гортензии смутно белеет,
в глубине куста затерявшись…
* * *
С гор спустился туман,
надвинулся плотной стеною —
из его глубины
слышно лишь, как падают капли
с веток вымокших криптомерий…
* * *
Зарядили дожди,
осенние долгие ливни,
и в саду у меня
распускаются георгины, —
правда, мелкие уродились…
* * *
Вдруг в разгаре зимы
день выдался ясный, погожий.
Я вдоль моря брожу —
и никак не могу наглядеться,
по его синеве стосковавшись…
* * *
Разошлись облака —
и в тусклом сиянье рассвета
далеко-далеко
видно, как на горной вершине
свежевыпавший снег белеет…
* * *
На тропинке лесной
сгущаются к вечеру тени.
Одиноко бреду —
а вокруг надрывно и горько
на ветвях рыдают цикады…
# ї Александр Долин. Перевод, 2012
[1] Произведения поэтов танка приводятся по книге Собрание современных танка // Большая серия современной японской литературы. Т. 94. — Токио: Тикума сёбо. — 1973. (Здесь и далее — прим. перев.)
[2] Нара — столица японского государства в VIII в., и по сей день в городе сохранилось множество храмов.
[3] Гора Касуга — невысокая гора в пределах древней столицы Нара.
[4] Подбел (Andromeda) — род вечнозелёных кустарничков семейства вересковых. Цветет белыми цветами.
[5] При крупнейшем синтоистском храме Касуга-тайся в г. Нара живут священные олени, которые свободно разгуливают по окрестностям.
[6] Бодхисатва Каннон — божество милосердия в буддийском пантеоне.
[7] Край Ямато — фигуральное название древней Японии, связанное с названием центральной провинции Ямато.
[8] Рёкан — постоялый двор или маленькая гостиница японского типа.
[9] Павловния (PaulownЁа), или
Адамово дерево — быстрорастущее
субтропическое дерево высотой до