Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 2012
Олег Дорман#
Украсть нельзя перевести
Такие истории, да еще и куда похлеще, могли бы рассказать многие переводчики, сценаристы, режиссеры, актеры и музыканты. Молчат они не только потому, что недостойно тратить на это время, но, думаю, и потому, что хотят дальше работать. Потому, что в хорошо известном смысле мы заложники уродливой монопольной экономики. Поэтому считаю, что должен написать. Как ни противно, а главное, как ни скучно.
В 2005 году издательство “Иностранка” выпустило сборник рассказов Вуди Аллена “Шутки Господа” в переводе Олега Дормана, то есть моем. Первое легальное издание Аллена на русском языке.
Через некоторое время в издательство пришел из Нью-Йорка конверт с машинописью новой книги Аллена — формат А4 — с чернильными пометками автора.
Отказаться от такой чести невозможно, и я сел за перевод.
Новый сборник состоял из трех пьес и назывался “Риверсайд Драйв”. Он вышел одновременно в Америке и в “Иностранке” в 2005 году (http:// www.ozon.ru/context/detail/id/2177196).
Зимой 2009 года ко мне обратились руководительницы продюсерской группы “Театр”: они прочитали книгу и хотели приобрести права на перевод пьесы “Централ-Парк Вест” для постановки в антрепризе. Мы договорились.
Следущей зимой спектакль под названием “Уйти нельзя остаться” начали играть в Москве и других городах.
А через год прислали письмо знакомые из Самары. Спектакль приехал в их город, но на афишах было написано “перевод Анны Котляр”. Вот: http://koncertsamara.ru/afisha/2011-10-30-1294/.
Потом написали из Екатеринбурга. Там тоже спектакль “Уйти нельзя остаться” шел в переводе Анны Котляр. (В самом деле — http://premiera-ekb.ru/2012-09-10-19:00:00-39.html.)
Получив письмо от поклонников Вуди Аллена из Киева, я уже не удивился: там спектакль “Уйти нельзя остаться” тоже гастролировал в переводе Анны Котляр. (И правда — http://www.bilethouse.com.ua/spectacles/view/679/2011/24/10/19/00.)
Из разных городов приходили мне удивленные письма с вопросом, кто такая Анна Котляр.
Я отвечал, как знал: заместитель генерального директора продюсерской группы “Театр”, что и написано вот тут — http://www.uitinelzya.ru/catalog10.html.
Месяц тому назад ко мне обратилась руководительница отдела по связям с общественностью Рижского русского театра имени Михаила Чехова. Театр хотел бы поставить пьесу “Централ-Парк Вест”, перевод которой опубликован в сборнике “Риверсайд Драйв”. Я был рад, и, как положено, адресовал ее в американское агентство, которому принадлежат права на постановку пьесы. Там она узнала, что права на русскоязычную постановку переданы российскому агентству “Независимый театральный проект” (НТП), у которого их следует приобретать.
В НТП сообщили: пьеса существует в двух переводах. Рижанка удивилась и попросила прислать второй.
Прислали перевод Анны Котляр. Рижанка прочитала и, озадаченная, переслала мне.
Под обложкой с надписью “перевод Анны Котляр” оказался мой собственный перевод с кое-где небрежно замененными или просто переставленными словами. Работа была проделана лениво и простодушно. Все мои опечатки бережно перенесены в новый текст. Автор как будто не потрудился добыть оригинал. Иначе бы узнал, чтó на самом деле написано у Вуди Аллена. К этому я еще вернусь.
Я спросил у американского театрального агентства, действительно ли оно авторизовало этот перевод. Да, подтвердили мне, действительно.
Тогда я написал господину из НТП, который вел переговоры с Рижским театром и предлагал им перевод Анны Котляр: “Вы ведь знаете, что никакого перевода Анны Котляр не существует, а это просто украденный мой текст с кое-где замененными словами?”
“Да, мне об этом известно, — ответил он. — Но, боюсь, со спектаклем группы ▒Театр’ в Москве мы уже сделать ничего не можем”.
Я и не предлагал что-то с ним делать.
И снова вернулся к американцам: уважаемые коллеги, вы авторизовали, полагаю, украденный у меня текст. Понимаю, что по договору с переводчицей за все отвечает она, а не вы. Но просил бы вас отозваться. Вам ведь не все равно? Ответ был неожиданным: обращайтесь в НТП. Я повторил свою просьбу о комментарии. И снова получил тот же ответ.
Так, вероятно, выглядела бы эта история, излагай я ее в суде. Экспертиза признала бы перевод, который НТП намеревался продать Рижскому театру, плагиатом, суд что-нибудь постановил, а я получил бы несколько тысяч рублей в утешение и справедливость бы восторжествовала.
Но было бы странно идти сегодня за справедливостью в российский суд. А главное — не в справедливости дело.
Рассказывают, первые российские промышленники, купцы-староверы, скрепляли договор рукопожатием. Точнее, договора на бумаге не было: рукопожатие и было договором.
Новорусский капитализм основан на убеждении, что дела честно не ведутся. Я узнаю тут, как ни странно, адаптированную идеологию Маркса, которую вколачивали нам в школах: “…за пятьдесят процентов прибыли капитал готов сломать себе голову, при ста процентах он попирает все человеческие законы”. Не обманешь — не заработаешь.
Вот уже и вся общественная жизнь, общественная, так сказать, мораль зиждится сегодня на этом убеждении.
Оно ошибочно. Для человека существуют выгоды, которые требуют сокращения доходов. Быть гордым, честным, добрым для человека не менее желанно, чем быть богатым.
С такими мыслями я и решил, что расскажу эту историю не судьям, а вам. Тем, кому до этого может быть дело, кому не все равно. Предложу вам самим почитать оригинал Вуди Аллена и два русских перевода: вдруг я заблуждаюсь и слово “плагиат” неуместно?
А еще расскажу эту историю в ее настоящем виде — с подробностями, которые вряд ли имели бы значение для суда. И которые, повторяю, исключительно скучны — как чужие сны.
Если хотите — можете сразу перейти к чтению оригинала и переводов по адресу http://oleglivejournal.livejournal.com/.
Когда в 2009 году мы договорились с группой “Театр”, — само собой нищей, конечно, движимой одним лишь творческим порывом и заботой об интеллигентной публике и, разумеется, способной заплатить мне за перевод максимум месячную зарплату банковского менеджера, — я отправил их к театральным агентам Вуди Аллена.
И тут возникло неожиданное затруднение. Американцы потребовали, чтобы я передал им, американскому театральному агентству, исключительные права на свой перевод. Бумага, которую следовало подписать, называлась “Соглашение с переводчиком”.
Я не был на это готов. Допустим, книгу захотят переиздать — а права уже мне не принадлежат. Или другой какой-нибудь театр задумает поставить пьесу… Нет, не годится, к сожалению. Так и объяснил продюсерам.
Хорошо, сказали мне в “Театре”, мы это уладим.
Через некоторое время я получил от них договор, где назывался “инсценировщиком” пьесы. Само собой, это тоже не годилось: обман, не могу подписать.
Ладно, сказали мне в “Театре”, что-нибудь придумаем.
И надолго исчезли. Я предполагал, что ничего придумать не смогли и постановка не состоится.
Но через несколько месяцев пришло письмо. С американцами все решено, скоро начнутся репетиции, давайте подпишем договор.
Стали работать над договором, уточнять формулировки — обычное дело. Они, скажем, хотели права на свободное изменение текста. Дать его мог бы только автор, но не я. Потом мои антрепренеры снова исчезли.
О том, что премьера спектакля с названием “Уйти нельзя остаться” пройдет в декабре 2010 года в помещении театра на Малой Бронной, я узнал случайно. Из афиши в районе Пушкинской. И что это и есть “Централ-Парк Вест” Вуди Аллена — тоже. Фамилии переводчика не значилось. Договора со мной так и не было.
Я попросил его немедленно заключить и, в соответствии с ним, указать имя переводчика на афишах. Конечно, отвечали мне, мы как раз собирались вам звонить. Я недоумевал: “Как вы рискуете так беспечно вести дела? А если бы я оказался склочным типом или просто по какой-нибудь причине отказался подписывать договор? А вы уже поставили спектакль…” Они смеялись. В смысле — я не склочный. Словом, отношения наши были вполне добрые.
Договор заключили, пообещали пригласить на премьеру, и я получил часть денег. Вторая часть, сказали, тоже на днях поступит на ваш счет.
Но деньги не поступали. Ни на днях, ни через неделю, ни потом. Наконец я получил ответ на свое очередное письмо — от заместителя генерального директора Анны Котляр: “Только что увидела ваше письмо! Я прошу прощения за задержку, это ошибка бухгалтерии, а я не отследила этот вопрос! Мы перечислим вам деньги до конца этой недели! Также 28 числа состоится наша премьера, спектакль еще очень сырой, но тем не менее мы будем очень рады, если вы придете!”
Конечно, недоразумение, подумал я: премьерные хлопоты, до меня ли.
Неделя кончилась, но деньги не приходили.
Я позвонил самой главной антрепренерше и получил совсем новое объяснение: в конце года всегда нет денег, сами понимаете. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Я почувствовал, что хорошо не будет. В особенности потому, что на эти деньги мы с моим кинематографическим сопродюсером рассчитывали, и теперь приходилось все отменить — сначала покупку аппаратуры, потом экспедиции, съемки.
На премьеру меня уже не звали. На следущие спектакли тоже. Ни писем, ни звонков. Наступил Новый год. Прошел еще почти месяц. Потом случилась беда. Наша дорогая, наша любимая подруга заболела. Требовались деньги на химиотерапию. Я колебался, а потом принял решение и написал в “Театр”: “Не хотел обременять вас этим знанием, но вынужден. Деньги, которые я жду от вас, нужны для приобретения препаратов химиотерапии. Нужны срочно”.
На это письмо не ответили. И вот то, что они не ответили на это письмо, меня наконец задело за живое.
Я стал склочным типом. Добился ответа. Он пришел еще почти через месяц. Мы не отказываемся от оплаты ваших услуг, говорилось в нем, но возникли непредвиденные обстоятельства: американцы требуют, чтобы вы отдали им права на перевод. “Так как Вы отказались подписывать Соглашение, которое прилагалось к договору, не могли бы Вы предоставить договор с автором на право перевода пьесы или договор с издательством и контактное лицо, с которым можно выяснить эту проблему. В противном случае получается, что наш с Вами договор не имеет никакой юридической силы”.
Не надо быть юристом, чтобы понять: если договор не имеет силы, нельзя играть спектакль. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: он поставлен незаконно, ничего они тогда с правами на перевод не “придумали”, как собирались, а решили просто припереть меня к стенке. Разумеется, в нашем с ними договоре ни о каком Соглашении речи не было.
Я прислал “Театру” свой договор с издательством, контактное лицо — очень красивое, очень хорошее лицо, замечательная Варя Горностаева — подтвердила, что перевод был сделан и издан законно.
Но денег по-прежнему не платили. И почему-то винили в этом американцев.
Я был вынужден сам написать в Нью-Йорк. Ответ главы агентства начинался словами “Что за чудовищная история”. Для тех, кто знает английский, я бы привел переписку в оригинале, но что-то мне подсказывает, что лучше переводить и цитировать.
Оказалось, “Театр” представил американцам подписанное Соглашение с переводчиком. Подписал его… режиссер спектакля Тимофей Сополев.
Не знаю, писала мне американка, действительно ли это его перевод: мы попросили прислать копию русского перевода, но до сих пор не получили. Если же все-таки в спектакле использован ваш перевод — требуйте вернуть свое имя, требуйте отчисления от доходов (святая женщина, какие отчисления?) и подпишите Соглашение сами.
Разумеется, быстро выяснилось, что Тимофей Сополев не переводил пьесы.
Глава американского агентства написала мне: продюсерская компания соврала нам в официальных бумагах о том, кто перевел пьесу на русский. Это серьезное дело. Я намерена обсудить дальнейшие шаги с адвокатом г-на Аллена.
Шаги оказались простые. Американцы просто предупредили “Театр”, что, если мне не выплатят денег и не поставят моего имени на афишах, спектакль запретят.
Я объяснил американцам, почему не хотел подписывать Соглашение. Они, в свою очередь, объяснили мне, что оно коснется только права на использование перевода в театре, но не помешает переизданию книг. И если еще какой-нибудь русский театр захочет ставить пьесу Вуди Аллена в моем переводе, то будет договариваться со мной, а американцы лишь подтвердят мою правомочность.
Само собой, получи я такое разъяснение раньше — давно бы подписал Соглашение. Но подписать его, после того что произошло, было невозможно.
Я ждал, когда исполнят договор. “Театр” писал в Нью-Йорк длинные письма, в которых называл меня шантажистом, оттуда их пересылали мне. Только благодаря твердости американцев моя фамилия появилась на некоторых афишах, а потом наконец и деньги пришли на счет.
Произошло это в мае.
Если вы хотя бы просто ведете домашнее хозяйство, планируете семейный бюджет и не снимаете фильмов, вам нетрудно понять, какие потери приносит такая задержка денег.
Я поблагодарил незадачливых шантажистов и сказал, что готов подписать Соглашение, если мне возместят убытки: три тысячи долларов. (Естественно, полную сумму убытков, оттого что сорвалась творческая работа, подсчитать невозможно.)
Мне отказали.
А я и не рассчитывал.
Американцы тоже попробовали уговаривать меня: подпишите Соглашение и забудьте. В смысле, бизнес есть бизнес. Я, как мог, объяснял, что это в Америке бизнес. Бизнес там, где суд. Они, кажется, поняли мои резоны. Правда, последнее письмо удивило меня: ну не хотите — не подписывайте, но имейте в виду, что “Театр” просто авторизует у нас другой перевод.
Мне казалось бы более естественным другое: если спектакль играется беззаконно — мы его закрываем. Всякому понятно, что делать новый перевод и репетировать спектакль заново — небывалая история. Тем более, в антрепризе.
Но это уже меня не касалось, и наша переписка прекратилась.
Спектакль жил своей жизнью. Я его не видел.
А потом на афишах появилась фамилия другого переводчика и случилось все, что описано выше. И я снова написал в американское театральное агентство и адвокату Вуди Аллена. Как же вы авторизовали “новый перевод”, спрашивал я, подписанный фамилией даже не переводчика, а менеджера театральной компании, которая уже не раз вас обманывала?
— Не понимаем вопроса, — отвечала мне глава агентства. — А в чем они нас обманули?
— Ну, хорошо, — писал я. — Тогда просто сообщаю, что авторизованный вами перевод представляется мне украденным. А именно у меня. Пожалуйста, отреагируйте как-нибудь.
Никакой реакции. “Dear Mr. Dorman, обратитесь в НТП”.
— Прошу вас: я хочу, чтобы русская публика знала, что вам не все равно. Дайте любой комментарий.
— Обрашайтесь в НТП.
Бизнес.
И тут раздался телефонный звонок. Не понимаю, как драматурги прошлого обходились без телефона, этого вестника богов, который один способен вытянуть из тупика забуксовавшую историю. Звонил знакомый раввин из Одессы. С Одессы, как говорят в моем любимом городе, где прадед был уличным скрипачом, дед — джазовым пианистом, где родился мой папа и где теперь из бесчисленной родни не осталось совсем никого. “Или твои дела совсем плохи?” — начал знакомый. — “В смысле? (Как вы знаете, надо отвечать вопросом на вопрос.) — “Ты сменил пол и вышел замуж или просто взял псевдоним?” — “А именно?” — “Та пьеса, что ты помогал Вуди Аллену писать, теперь идет у нас как перевод Анны Котляр”.
Телефон — тоже драматургия вчерашнего дня. Современного драматурга может спасти только интернет. Сейчас мы перенесемся вместе со мной и одним одесским раввином на два года назад, и пьеса оживится.
Именно тогда благодаря интернету я случайно узнал, что в Одесском академическом русском драматическом театре состоялась премьера сразу двух спектаклей по пьесам Вуди Аллена. Один назывался “Тараканьи бега любви”
(http://www.galerka.com/2781.html), второй — “Из жизни Большого яблока”. В афише было указано, что перевод пьес мой. “Тараканьи бега” — это пьеса “Олд-Сэйбрук”, “Яблоко” — “Централ-Парк Вест”. Спектакли игрались по два раза в неделю.
Я послал в театр письмо. “Поздравляю вас с премьерой спектаклей по пьесам Вуди Аллена и от души желаю хорошего отклика публики. Мою радость омрачает только то, что вы — академический театр со славными традициями — нарушили закон и конвенцию об авторском праве, и я просил бы вас исправить эту оплошность. Прошу вас как можно скорее связаться со мной по электронной почте, чтобы заключить договор о приобретении прав на использование моего перевода, моего имени в афише и о переименовании пьес при постановке”.
Ответ пришел быстро: завлит театра объяснял, что театр ни в коей мере не хотел ущемлять мои права и “после принятия решения о постановке пьес Вуди Аллена” отправил сведения о готовящейся постановке в Украинское агентство по авторским и смежным правам (Українське агенство з авторських Ё сумЁжнЁх прав). Не могу не процитировать продолжение. “Дальнейший выход на контакт с Вами и обговаривание условий постановки, — писал мне заведущий литературной частью, — входит в обязанности вышеуказанного агентства, театр платит за эти услуги. Мы были уверены, что агентство уже связалось с Вами. Если этого по какой-то причине не произошло — сообщаем Вам координаты одесского представительства агентства: Вы можете связаться с ними напрямую и уладить данное недоразумение”.
Я связался.
Региональный отдел ГП УААСП по г. Одессе в лице и. о. нач. отдела ответил мне — нет, как написано, — проинформировал меня, что “по премьере спектаклей по пьесам Вуди Аллена “Олд-Сэйбрук” и “Централ-Парк Вест” мы ведем с театром необходимую работу. Информация, которую предоставил театр нашему предприятию 6.06.2010 г. касалась только получения разрешения от Вуди Аллена на постановку его пьес “Олд-Сэйбрук” и “Централ-Парк Вест”. В рамках договора нашего предприятия и русского театра предусмотрены специальные формы, которые театр должен в заполненном виде нам предоставить. До настоящего момента эти формы не предоставлены, т. к. до самой премьеры театр не знал полный состав авторов, чьи произведения будут использованы в спектаклях (так мне говорил завлит). Надеемся, что театр теперь сможет заполнить необходимые документы и представить в наше предприятие. Как только мы получим эти документы, наше предприятие сразу установит с Вами необходимый контакт по согласованию с Вами % роялти за перевод указанных пьес и начнет начисление роялти на доходы театра на данные спектакли”.
Редкая птица с первого раза ухватит смысл этого ответа. Но, вчитавшись, я понял, что театр и агентство по правам собрались валить ответственность друг на друга, что Вуди Аллен дал театру право на бесплатную постановку, причем сообщил об этом агентству не он сам, а театр, и что раз уж переводчик “накрыл малину” — давайте тихо договоримся.
Мне позвонил директор театра. Он уверял, что лично искал меня как родного сына, чтобы заключить договор, но никак, никак не мог отыскать, что театр беден, как только может быть беден русский театр на Украине, что я должен их простить, потому что Одесса мне не чужая, и что, наконец, они готовы заплатить по сто, ну двести долларов за каждый перевод.
Я подумал, что не хочу разорять академический театр со славными традициями. Пускай украинское государство в лице ГП УААСП ответит за все его унижения. Прав завлит! Но директор театра как-то не вполне поддержал эту мою мысль. Мы договорились не терять друг друга из виду.
А на другой день я прочитал поразительную статью. Она называлась “Удачная ошибка русского театра” и была опубликована в газете “Одесская жизнь” (http:// odessa-life.od.ua/article/1066-udachnaya-oshibka-russkogo-teatra). Из нее я узнал, что поставил оба спектакля московский режиссер Михаил Чумаченко. Не только режиссер, но профессор ГИТИСа (РАТИ), и профессор нерядовой: он только что вернулся из Дюссельдорфа, где получал награду как лучший театральный педагог года. Дальнейшее столь впечатляюще, что я приведу большую цитату:
В это же время в Дюссельдорф приехал Вуди Аллен.
— Мы разговаривали пятьдесят минут вместо запланированных двадцати. Начало беседы меня напугало, потому что он не очень хорошо выглядел. Очень мрачный, почти не улыбался. Но это впечатление прошло. Минут через пятнадцать Вуди Аллен начал покачиваться в кресле… Это если говорить об ощущениях. Он очень интересовался ситуацией. Никак не мог понять: русский театр в Украине. Что это такое? Ситуация внутри войны? Я говорю: какой войны? Ну вы же там все время воюете, отвечает. Украина и Россия друг друга не любят, это что за колючей проволокой? Я говорю: вы с ума сошли. Нормальная ситуация. Степень непонимания наших взаимоотношений огромная.
— Вы пригласили Вуди Аллена на премьеру?
— Пригласил, он сказал, что обязательно будет. Попросил рассказать про артистов. Я начал рассказывать, а он спрашивает: а фотографии взяли? Нет, конечно, но они есть на сайте театра.
— Какой процент от сбора получит автор пьесы?
— Я его спросил, он ответил, что никогда не зарабатывал на своих пьесах, а только на кино. Это нормальная ситуация. Лет десять назад я разговаривал с Леграном, говорил, что нужна музыка и почти нет денег. Легран сказал: ситуация понятна, но 100 франков вы найдете? Он сказал секретарю: возьми клавир и сделай ксерокопию. Они нормальные, они все вменяемые люди. Гораздо сложнее в России бывает с переводчиками. У нас театр на 400 мест, а он говорит: восемь тысяч долларов за перевод.
— Михаил Николаевич, почему все-таки Вуди Аллен?
— Здесь странная история. Был звонок от директора театра Александра Копайгоры с формулировкой: дай какую-нибудь пьесу. Я ему дал четыре, после этих четырех меня послали. Причем далеко. Потом я спросил: чего хотите? Мне сказали: что хочешь, то и ставь. Я отправил еще четыре. Меня послали второй раз. Предложил Вуди Аллена. Сказал: высылай. Почему Вуди Аллен? Одесса — город, где юмором пропитано все. В таком городе Вуди Аллен должен идти, как мне кажется.
С помощью интернета я обратился к медиархивам Дюссельдорфа. Вуди Аллен снял фильмы в Лондоне, Барселоне, Париже — не собирается ли он делать кино о немцах? Я искал в газетах, журналах, на местных сайтах, наконец, просил друзей, живущих в Дюссельдорфе, помочь мне. Тщетно. Режиссеры Михаил Чумаченко и Вуди Аллен как будто побывали в Дюссельдорфе инкогнито. Впрочем, я все равно верю, что однажды дюссельдорфцы пришлют мне что-нибудь о визите Вуди Аллена в их город — ибо сомневаться в правдивости этой истории невозможно. Ведь ее рассказал человек, работающий с молодыми художниками, а это особая ответственность. Жаль, я не был знаком с ним раньше.
Впрочем — по статье выходит, что был: ведь он сказал, что переводчик потребовал за перевод восемь тысяч долларов. А раз переводчик — это я, то, выходит, я и потребовал. Легран не потребовал, Вуди Аллен не потребовал, а московский наглец потребовал!
Благодаря подсказке режиссера я узнал, чего хотеть. И написал новое письмо в Украинское агентство по правам. “До начала нового театрального сезона театр должен заключить со мной договор на использование перевода и выплатить мне причитающуюся сумму. На пресс-конференции, посвященной выпуску спектаклей, постановщик М. Чумаченко заявил (цитирую по изданию ▒Одесская жизнь’, номер 30): ▒Они (иностранцы. — О. Д.) нормальные, они все вменяемые люди. Гораздо сложнее в России бывает с переводчиками. У нас театр на 400 мест, а он говорит: восемь тысяч долларов за перевод’. Я не стану требовать компенсации за это оскорбление моей деловой репутации, основанное на лжи: ни М. Н. Чумаченко, ни кто-либо другой из Русского драматического театра никогда не обращался ко мне за разрешением на постановку, и, соответственно, я не называл никаких сумм. Однако теперь мне легко их определить: театр должен выплатить мне по восемь тысяч долларов за право на каждую пьесу”.
После этого украинское агентство постепенно теряло ко мне интерес. Советовали согласиться на двести, ну хорошо, триста, футболили от чиновника к чиновнику, отвечали на письма через одно и, наконец, объяснили, что доказать факт кражи перевода невозможно, потому что для этого надо предъявить в суде полную видеозапись спектакля (а снимать в театрах запрещено), и прочее в таком родном, таком знакомом духе.
Вероятно, агентство почувствовало более интересные для себя перспективы: его сотрудники попросили у меня адрес театральных агентов Вуди Аллена. Собирались уточнить насчет бесплатного разрешения из Дюссельдорфа. Я не дал. Не хотелось, чтобы с моей помощью киевские защитники прав создавали театру дополнительные сложности. На этом переписка прекратилась.
Но, похоже, сложности они все-таки создали. Кто еще, кроме американцев, мог бы заставить Одесский академический театр через два года сменить имя переводчика на афише (http://www.rusteatr. odessa.ua/index.php/template-benefits/2010-10-30-10-40-25/109-2010-11-03-10-03-43/1309-q-q-qq)? Второй же спектакль, “Тараканьи бега”, поставленный по пьесе, которую еще не перевела Анна Котляр, вовсе исчез из репертуара.
Услышав эту историю, мой одесский знакомый, большой поклонник Вуди Аллена, не удивился. Только спросил, хочу ли я, чтобы он посмотрел спектакль в новом переводе. Я не хотел.
У меня возникло желание поговорить с постановщиком одесских спектаклей. Не всякий день встретишь человека, с которым Вуди Аллен готов побеседовать пятьдесят минут вместо двадцати. Допустим, я сам: где бы я мог поговорить с Алленом? Разве что на концерте фонда “Федерация”, но как мне туда попасть…
Интернет сообщил мне, что Михаил Чумаченко и Тимофей Сополев вместе преподают в ГИТИСе (РАТИ) и иногда вдвоем ставят студенческие спектакли (http://www. ok.theatre.ru/teachers/sopolev/).
Я подумал, что, пожалуй, обойдусь без встречи. И, как в пьесе “Централ-Парк Вест”, финал останется открытым. В конце концов, не я его написал — только перевел на русский.