Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2011
Среди книг
с Таисией Паниотовой
Авангард в культуре ХХ века (1900—1930 гг.): Теория. История. Поэтика: в 2 кн. / Под ред. Ю. Н. Гирина. — М.: ИМЛИ РАН, 2010
С известной долей условности 1910 год можно считать датой рождения художественного авангарда. Столетию этого феномена и посвящена рецензируемая книга, изданная при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда. В ее написании приняли участие ведущие специалисты Отдела литератур Европы и Америки новейшего времени ИМЛИ РАН, представляющие разные научные дисциплины.
Хотя издание “Авангарда” напрямую связано с юбилейной датой, его значение этим обстоятельством не исчерпывается. “Условности календаря” — лишь повод вновь вернуться к осмыслению сути авангарда, его исторической роли, провести своего рода “независимую экспертизу”, свободную от идеологических ярлыков и устоявшихся штампов, типичных для работ советского периода. “Переоценка ценностей” позволяет понять, что исторический авангард не ограничился великим революционным экспериментом начала века, а оставался основным ценностным ориентиром культуры на протяжении всего ХХ столетия. И эффективность взаимодействия авангарда с культурой — как показано в книге — состояла не столько в шоке, испытанном современниками при его появлении, “сколько в длительном влиянии, многочисленных благотворных следах”, оставленных на поле мирового искусства XX-XXI вв.
К выполнению миссии своеобразной “реабилитации” авангарда авторы коллективной монографии отнеслись со всей серьезностью, о чем свидетельствует введение в научный оборот широкого круга современных зарубежных и отечественных источников; стремление использовать принципиально новые исследовательские подходы, а также объем и репрезентативность издания. Книга представляет собой стильно оформленный двухтомник, насчитывающий свыше 1300 страниц высококачественного научного текста.
Нельзя сказать, что искусство авангарда было обойдено вниманием ученых. Помимо хорошо известных работ 80-90-х гг. Б. Гройса, И. С. Куликовой, В. С. Турчина и других, нельзя не отметить и современные издания, среди которых “Модернизм и постмодернизм” Д. Затонского (2000), “Модернизм. Искусство первой половины XX века. Новая история искусства” М. Ю. Германа (2004), коллективная монография “Германия. ХХ век. Модернизм. Авангард. Постмодернизм” (2008), а также ряд переводных трудов зарубежных авторов.
Что же касается рецензируемой монографии, то ее новаторство состоит прежде всего в междисциплинарности. Потребность в междисциплинарных программах и комплексных подходах в гуманитарном познании возникла давно, но особенно они необходимы при исследовании таких сложных и многосоставных явлений, как авангард. Предпринятый авторами опыт комплексной реконструкции феномена авангарда первой трети ХХ века, раскрытия многообразных форм его бытования в различных видах и жанрах литературы и искусства более чем актуален в ситуации нарастающей фрагментизации познания и практики, когда представители различных искусств говорят на специализированных языках, не слыша общего “хора”. Обусловленная этим разобщенность, существовавшая между искусствоведами, филологами, культурологами всегда мешала типологически осмыслить феномен авангарда. В рассматриваемом труде, по сути, впервые сделана попытка — по нашему убеждению, весьма успешная — дать многомерное видение авангардного искусства.
Второй элемент новаторства составляет целостная реконструкция социокультурного контекста. Авангард позиционируется как объемный феномен, вмещающий основные смыслы эпохи, отмеченной кризисом рационалистической парадигмы, расфокусированностью “прогрессистской оптики”, повлиявшей на все сферы культуры. При таком подходе причудливые фантазии авангардистов перестают казаться собранием эксцентричных артефактов, а превращаются в коды определенных процессов, подобрать ключи к которым помогает читателю книга. Теперь они могут быть восприняты как рецепции новой структуры реальности, в которой “одновременно сосуществуют хаотическое смешение всего и вся и строгая геометрия, банальность и элитарность, грубый материализм и экзальтированный спиритуализм”.
Междисциплинарная направленность не помешала авторам (в большинстве своем филологам) восполнить лакуны российского авангардоведения, сделав упор на изучение литературных манифестаций авангардизма, что придает труду дополнительную ценность, поскольку традиционно внимание исследователей концентрировалось на изобразительном искусстве.
Еще Гегель обращал внимание на то, что в самом предмете различных искусств заключено единство общего и индивидуального, универсального и специфического. В этом смысле одно из главных достоинств книги состоит в том, что авторы дают достаточно полное представление об истории авангардизма (доказательно ограничивая его рамками первой трети ХХ в.), о различных течениях и школах, о творчестве наиболее репрезентативных фигур, наконец, о национальных вариантах авангардизма. В этом отношении чрезвычайно верной и внутренне обусловленной представляется классическая трехчастная композиция труда: первая часть, логически очень удачно выстроенная, — теоретические аспекты; вторая, собственно феноменологическая, — крупнейшие движения, течения и школы; третья — национальные варианты.
Основному блоку авторских текстов композиционно предшествует теоретический раздел, написанный Т. В. Балашовой, Ю. Н. Гириным, А. Ф. Кофманом, М. Ф. Надьярных и А. П. Саруханян. Здесь анализируется место авангарда в культурном пространстве ХХ века, определяются его границы, характеризуется содержание, понятийный аппарат и системообразующие концепты. Авангард рассматривается во взаимодействии с родственными явлениями модерна, модернизма, декаданса, в соотношении с классической традицией и в проекции на культуру современную.
В следующем разделе, названном “Движения, течения, школы”, достаточно подробно изучены и описаны в качестве манифестаций авангардистской культуры такие течения, как экспрессионизм (Н. В. Пестова), футуризм (Е. Ю. Сапрыкина), дадаизм (В. Д. Седельник), сюрреализм (Е. Д. Гальцова), конструктивизм (Е. В. Сидорина). И хотя пропорции в подаче фактического и теоретического материала в конкретных главах заметно отличаются в ту или другую сторону, можно утверждать, что в целом авторам удается сохранить необходимое равновесие благодаря сосредоточенности не столько на хорошо известных фактах, сколько на изучении поэтики.
Второй том целиком посвящен национальным вариантам авангардизма. Авторы вошедших в него статей (Е. А. Бобринская, Т. В. Горячева, В. Н. Терехина, Е. Д. Гальцова, О. Ю. Панова, А. Б. Можаева и другие) исходили не только из факта многообразия культурных форм авангарда, но и из понимания невозможности их сведения к некоей универсальной модели, исключающей национальное своеобразие. Здесь акцентируется внимание на неповторимом характере, эстетическом обаянии национальных и региональных форм авангарда, начиная с России и завершая странами западного полушария. Особый интерес представляет освещение таких экзотических манифестаций авангардизма, как “белый” и афроамериканский авангард (США), креасьонизм (Чили, Испания), негризм (Куба), ультраизм (Испания), интерсексионизм и сенсасионизм (Португалия) и другие.
Авторский коллектив создал труд, который не страдает самодостаточным академизмом, напротив, порой он даже вызывающе полемичен, в силу чего неминуемо превращается “в открытое дискуссионное поле”. “Принципиально поисковый, эвристический характер” книги располагает читателя к диалогу, в котором хочется принять участие, а иногда и не согласиться с авторами. Например, по вопросу различения модернизма и авангардизма. Авторы признают, что “самой большой проблемой авангардоведения является <…> выработка адекватной методологии, инструментария, понятийного аппарата”, что констатация неопределенности терминов “авангардизм” и “модернизм” стала общим местом в большинстве публикаций по теме. И с этими утверждениями невозможно не согласиться. Но, к сожалению, по прочтении книги неопределенность не исчезает. Положение не спасают и поистине титанические усилия Ю. Н. Гирина укрепить теоретико-методологические основания проекта в главах “Проблема авангарда: содержание, границы, понятийный аппарат” и “Системообразующие концепты культуры авангарда”. В конечном счете изначальная нечеткость в определении понятий приводит к фактическому их отождествлению, модернизм растворяется в авангардизме, что отразилось и в названиях некоторых глав (например, “Авангардизм/модернизм в Англии”).
Следующее обстоятельство, на которое невольно обращаешь внимание, связано с масштабом освещения в книге авангардистских движений, течений и школ. Неужели авангардизм исчерпан теми манифестациями, которые анализируются в книге, или все-таки к нему следует отнести фовизм, кубизм, абстракционизм и ряд других направлений? Ведь авангард как художественный феномен интересен именно своей полнотой. С другой стороны: почему авангардная культура Италии с ее футуризмом расположилась в феноменологическом разделе, а не во втором томе, посвященном национальным вариантам авангарда, где-нибудь по соседству с русским футуризмом?
Кстати, о национальных вариантах авангарда. В книге они представлены достаточно широко, но также избирательно. Заметно недостает германского материала (чего не искупает даже блестящая глава о немецкоязычном экспрессионизме). Может быть, редакторы посчитали возможным не включать в монографию главу по немецкому авангарду, дабы не “множить сущности”? Но такую позицию стоило бы специально оговорить в предисловии. С другой стороны, в масштабно и объемно представленном (хотя и неровно прописанном) русском блоке все же недостает той систематичности, которая выгодно отличает многие “западные” главы, да и весь труд в целом.
Наконец, как специалист, много лет занимающийся проблемами утопии и утопического сознания, не могу не высказать своих соображений относительно содержащегося в книге понимания утопизма авангарда. Идея эта, несомненно, правильная и исключительно продуктивная. Не случайно эстетическим утопиям русского авангарда в книге посвящена отдельная глава, в высшей степени информативная и глубокая. Сбой происходит, когда ее автор вступает на тропу философского теоретизирования. И тогда оказывается, что идентифицировать футуристическую теорию и практику как утопию позволяет наличие в ней “утопических мотивов”, набор которых “достаточно постоянен и включает, помимо сакраментальной проблемы социального устройства, взаимоотношения полов и национальностей, технические совершенства, физический и нравственный облик человека будущего, язык общения и место и роль искусства в обществе будущего”. Трудно согласиться с тем, что данные “мотивы” специфичны именно для утопии: они давно и прочно “прописались” в социальной философии, антропологии, политологии и других науках, которые проблематично заподозрить в утопизме. Авангард же, на наш взгляд, роднят с утопией “мотивы” иного рода: помимо претензий на изменение мира средствами искусства, это альтернативное видение перспектив развития, обращенность в будущее, легитимация новизны.
Хотелось бы также заметить, что употребляемое автором понятие “мифоутопическое сознание”, мягко говоря, спорно. Разумеется, у утопии и мифа имеются сходные признаки, так как утопия наследует некоторые архетипические структуры и рождается в процессе рационализации мифа. Но рассматриваемые формы мысли давно дифференцировались, и дивергентных характеристик — если рассуждать не на обыденном уровне — у них гораздо больше, чем черт сходства.
Однако, несмотря на отдельные недочеты (которых могло быть значительно больше в столь масштабном исследовании и при столь многочисленном авторском коллективе), следует констатировать, что книга состоялась. Структура монографии вполне логична, а содержание глав и разделов концептуально взаимосвязано. Рецензируемый труд в целом отличают новизна, информативность и доказательность выдвигаемых положений. Книга представляет собой действительно серьезную, интересную, глубокую научную работу на актуальную тему и будет необходима не только специалистам, но и широкому кругу читателей, интересующихся проблемами современной культуры, литературы и искусства.