Перевод с английского Е. и С. Шабуцких
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2011
Исайя Берлин#
Шостакович в Оксфорде
Письмо к Роланду Бэрдон-Мюллеру
28 июня 1958
Дорогой Роланд!
Вот, наконец, благополучно завершился визит Пуленка[1] и Шостаковича. Боже правый, какая была суматоха! Сначала вышел скандал с Британским советом, который подготовился к торжественной встрече Ш. со всем возможным тщанием. Предполагалось, что в понедельник состоится музыкальный вечер, во вторник развлекать Ш. будем мы, а в среду ему, Макмиллану и Гейтскеллу[2] объявят о присуждении им степени доктора гонорис кауза[3].
Оказалось, однако, что советское посольство находится с Британским советом в состоянии необъявленной войны, и потому Ш. запретили ехать на вечер в его честь. Вечер все же состоялся, но без Ш. Страсти кипели вовсю, гости возмущались, негодовали, слали гневные телеграммы, пролили немало слез. Наконец, во вторник, Ш. материализовался перед моим домом, и весьма забавным образом.
Сначала ко мне в гостиную вошел подтянутый и очень напряженный молодой человек — сотрудник советского посольства. Он произнес: “Позвольте представиться. Моя фамилия Логинов[4]. Композитор Д. Д. Шостакович находится в машине на улице. Нам сказали, что вы ожидаете его в четыре часа. Сейчас три часа. Желаете, чтобы он подождал в машине или как?” Мы ответили, что ждали его к трем и что вполне готовы принять его прямо сейчас. К крыльцу торжественно подъехала машина, из нее выскочил еще один молодой человек, а следом появился и сам композитор, маленький, застенчивый, похожий на канадского фармацевта (из западных штатов, разумеется). Он страшно нервничал, глаз у него дергался почти постоянно. В жизни я не видел человека более забитого и испуганного. Ш. отрекомендовал молодых людей как “своих друзей, весьма дорогих друзей”. Вскоре, впрочем, когда эта парочка удалилась, Ш. перестал их так называть, а говорил лишь “дипломаты”. Всякий раз при их упоминании на лице его появлялась смутная тревога, точь-в-точь как бывает у Алины[5]. В последний день, утром, ожидая приезда “советских дипломатов”, Ш. пребывал в панике и совершеннейшем отчаянии. Я повернулся к Алине, которая тоже изрядно намучилась за время визита композитора, и сказал по-английски (Ш. английского не понимает), что выражение лица у них абсолютно одинаковое. Ну да ладно. Перед нами стояла нелегкая задача — оставить Ш. ужинать у нас, а после поехать на музыкальный вечер в дом Тревора-Ропера[6]. Вечер устраивали в честь Ш. и Пуленка. Необходимо было избавиться от “советских дипломатов”, поскольку под их ледяными взглядами мы все покрылись бы инеем, и вечер был бы испорчен. В конце концов, я заявил, что в университете есть набор нерушимых правил, в полном соответствии с которыми через полчаса явится представитель университетской администрации и отвезет их на ужин в Нью-колледж, после чего им разрешат посмотреть спектакль (в постановке Дэвида Прайс-Джонса[7]). Ш. же должен отправиться на другую встречу. “Дипломаты” приняли это известие спокойно. Они переглянулись, спрашивая друг у друга разрешения, и смиренно кивнули. Вскоре прибыл заблаговременно вызванный представитель университетской администрации (какой-то бедолага, которому выпала нелегкая доля присматривать за “дипломатами”, покуда Ш. был с нами).
Он сразу повеселел. Надо сказать, что за все время пребывания у нас Ш. имел вид человека, который бóльшую часть жизни провел в мрачных застенках под надзором тюремщиков. Как только речь заходила о событиях хоть сколько-нибудь современных, все та же болезненная гримаса искажала его черты, на лице появлялось затравленное выражение, и он испуганно замолкал. На окружающих это производило впечатление самое тягостное. Все поневоле начинали жалеть его и восхищаться им еще больше. Вскоре появились остальные гости — Пуленк, Сесиль, Сэсилы, Джимми Смит[8], Тревор-Роперы и пр. Пуленк, общаясь с Ш., был просто очарователен, и тот явно оттаял, поддавшись обаянию собеседника. Мы сели ужинать, а после отправились к Тревор-Роперам. Ш. немедленно устроился в углу и свернулся клубочком, точно ежик. Временами, когда я позволял себе слишком уж едкие замечания, он печально улыбался. Перед нами выступил молодой красавец-виолончелист с Цейлона. Он сыграл сонату Ш. для виолончели. Композитор слушал вполне спокойно, а потом сказал мне, что виолончелист играет хорошо, а пианист отвратительно (чистая правда). Ш. обратился к виолончелисту и указал ему на две ошибки.
Юноша покраснел и предъявил ноты. Ш. взглянул и убедился, что в нотах все так, как сыграл виолончелист. Некоторое время композитор силился понять, как такое вышло, и неожиданно выяснилось, что рукопись редактировал Пятигорский[9], который, разумеется, исправил все так, как ему нравилось. Вот тут Ш., можно сказать, рассердился по-настоящему. Он вынул карандаш и яростно зачеркнул выдумки Пятигорского, восстановив тем самым оригинальную версию. После чего взгляд его посветлел, и он вернулся в свой угол. Затем с песнями Пуленка выступала мисс Маргарет Ричи[10]. Выглядела она нелепо и смешно из-за английской, даже викторианской, манеры исполнения. Шостаковича слегка передернуло, но Пуленк, всегда безукоризненно вежливый и внимательный, поздравил Маргарет с удачным выступлением. А за ее спиной строил рожи. Чтобы никого не обижать, исполнили и часть пуленковской сонаты для виолончели. В наступившей тишине я сказал Ш., что все были бы рады, если бы он согласился сыграть для нас. Ш. молча поднялся и пошел к фортепиано. Он сыграл прелюдию и фугу, у него, как и у Баха, их 24. Сыграл так блестяще, с такой глубиной и страстью, да и сами произведения были столь восхитительны, столь серьезны, оригинальны и незабываемы, что опусы Пуленка показались сущей ерундой, не стоящей внимания. Пуленк тоже сыграл отрывок из “Ланей”[11] и еще что-то, но слушать его после Ш. было невозможно. Наконец-то стало совершенно ясно, как деградировал Запад. Во время игры с Ш. произошла удивительная перемена. На его лице не осталось ни страха, ни робости, а была лишь потрясающая целеустремленность и подлинное вдохновение. Наверное, такие лица были у композиторов XIX века, когда они исполняли свои произведения. Теперь же, в XX веке, на Западе такого не увидишь.
Далее см. бумажную версию.
[1] Франсис Жан Марсель Пуленк (1899-1963) — французский композитор, пианист, музыкальный критик. (Здесь и далее — прим. переводчиков.)
[2] Гарольд Макмиллан (1894-1986) — премьер-министр Великобритании (1957-1963). Хью Тодд Нейлор Гейтскелл (1906-1963) — британский политик, лейборист.
[3] В июне 1958 года Шостаковичу в Оксфорде было присвоено звание почетного доктора музыки.
[4] Юрий Логинов — третий секретарь посольства СССР в Лондоне.
[5] Алина Элизабет Ивонн де Гинзбург (Берлин) — жена Исайи Берлина.
[6] Хью Тревор-Ропер (1914-2003) — британский историк.
[7] Дэвид Прайс-Джонс (р. 1936) — британский писатель и журналист, член Королевского литературного общества.
[8] Джеймс Фредерик Артур “Джимми” Смит (1906-1980) — директор Британской Королевской оперы.
[9] Григорий Павлович Пятигорский (1903-1976) — американский виолончелист русского происхождения.
[10] Маргарет Ричи (сценическое имя Мейбл Виллард Ричи; 1902-1969) — британская оперная певица, сопрано.
[11] “Les
Biches” — балет Пуленка, написанный в