Рассказы. Перевод с каталанского Нины Авровой-Раабен
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2011
Перевод Нина Аврова-Раабен
Сержи Памиес#
Рассказы
Перевод
с каталанского Нины
Авровой-Раабен
Оригами
В детстве я как-то раз начал читать
книжку, которая начиналась так: “Когда мне было шесть лет, в книге под
названием ▒Правдивые истории’, где рассказывалось про девственные леса, я
увидел однажды удивительную картинку”[1].
Книжка называлась “Маленький принц”, и дальше этой фразы продвинуться мне тогда
не удалось. В десятилетнем возрасте я сделал вторую попытку, но опять не смог
преодолеть страницу, где рассказчик повествует о пищеварительном процессе
удавов. У меня не слишком хорошая память, но, если я не ошибаюсь, именно в
начале семидесятых годов всех нас охватила эпидемия экзюперизма. “Маленький
принц” считался самой подходящей книгой для пробуждения детской фантазии. И
если в англоязычных странах все дети непременно должны были приобщиться к
“Алисе в стране чудес” и “Питеру Пэну”, то “Маленький принц” стал эталоном для
наших современных родителей.
Я с некоторой тревогой отмечал, что мои
приятели эту книгу читали, но еще больше меня беспокоило то, что знакомые
девочки были от нее в восторге. Чтобы получить о книжке хоть какое-то
представление, я решил пойти не совсем честным путем и просмотреть только
картинки. Однако иллюстрации меня не вдохновили. Я был воспитан на энергичных
линиях комиксов об Астериксе и братьях Дальтон, и посему этот бесцветный принц,
работавший садовником на планете, где надо было чистить вулканы, точно печные
трубы, не произвел на меня никакого впечатления. То ли дело Астерикс — герой
непобедимого народа, черпавший силы в наркотиках, чтобы одним ударом отправлять
на тот свет вепрей или римлян, или развеселое и непохожее на традиционную
модель ячейки общества семейство Дальтон. Но поскольку герой Экзюпери
пользовался успехом у моих друзей, я решил просто не хвастаться тем, что не
читал этой замечательной книги. Это оказалось совсем нетрудно: надо было только
не говорить о своей неспособности оценить метафизическое измерение этой
истории. Обычно я не стеснялся и открыто заявлял о своем отказе читать то или
иное произведение, однако, когда речь шла о Сент-Экзюпери, мною овладевало
чувство вины. Мне было немного стыдно, и я надеялся поправить положение в
будущем, не сомневаясь в том, что когда-нибудь найду ключик, который открывает
дверь в этот мир, столь же невероятный, сколь волшебный.
Прошло много лет, на протяжении которых
слава маленького героя продолжала расти (восемьдесят миллионов проданных
экземпляров, переводы на сто пятьдесят языков). Как-то раз, придя на ужин в
гости к родственникам, я обнаружил, что они оклеили комнату своего шестилетнего
сына обоями, рисунок которых воспроизводил приметы мира маленького принца:
барашек, географ, баобабы, роза, лис, уж и, конечно, сам отрок в длинном шарфе.
Мне вспоминается, что я сначала подумал: “Родители настолько одурманены этой
книжкой, что даже спальню сына так украсили”. Однако когда передо мной предстал
их сын, я все понял: он сам был
маленьким принцем с картинки. Волосы ребенка растрепались, а рисунок на пижаме
был поэтико-космическим. С тех пор я неоднократно убеждался в том, что самым
восхитительным достоинством книги была способность создавать живые воплощения
его главного героя.
Такое случалось с другими литературными
героями и раньше. Все мы сталкивались в жизни с воплощениями Алисы (эти
ангелоподобные девочки становятся нервозными в подростковом возрасте,
отличаются испорченностью в юности, а в зрелом возрасте переигрывают, изображая
сексуальные восторги, — и не от необходимости, а от желания развить у
любовников комплекс неполноценности) или Питера Пэна (эти индивиды страстно
коллекционируют переломы, не всегда способны контролировать свой адреналин и
столь же смелы, когда хотят соблазнить свою жертву, сколь трусливы, когда
решают ее покинуть). Маленькие принцы, которые, как мне казалось, встретились в
дальнейшем на моем пути, — наклеивать ярлыки оказалось гораздо легче, чем
прочитать книгу, — развивали в себе под влиянием родителей повышенную
чувствительность, отличались рассеянностью и прихотливостью, их богатой
внутренней жизни хватило бы с лихвой на двоих. Однако потрясшие меня обои и
мальчуган в пижаме настолько меня поразили, что в тридцать пять лет я сделал
еще одну попытку прочитать книгу.
После истории с удавом летчик,
выступавший в качестве рассказчика, терпел аварию в пустыне, словно нарочно, и
встречался в песчаных дюнах с маленьким героем своей истории. “С меня хватит!”
— подумал я и, хотя мой поступок не делает мне чести, бросил книжку об стену
(на штукатурке до сих пор можно видеть след). Повинуясь предубеждению,
затмившему мой рассудок, я принял неверное решение о том, что продолжать чтение
мне было ни к чему. На прочитанных страницах я успел почувствовать
снисходительное отношение к читателю и воспринять идею автора, которую не мог
разделить: все дети априори наивны и чутки, а взрослые черствы. Детская
литература нередко спекулирует на этой мысли, и я, мысленно вступая с автором в
спор, развлекался тем, что воображал, как бы поступили Астерикс и братья
Дальтоны, если бы какой-то пришелец с другой планеты во имя фантазии попытался
приобщить их к своей жидкой и псевдодуховной философии. Уверенный в своей
правоте, я испытывал почти болезненное желание высказать свою точку зрения.
Однако меня останавливало одно сомнение: не следует ли все же объективности
ради сначала прочитать книгу целиком, а уж потом критиковать неугодные мне идеи
и высказывать свои контраргументы? Кроме того, само желание вступить с автором
в полемику уже казалось мне не вполне здоровым.
В тот день, когда я твердо решил осилить
это произведение, супруга довела до моего сведения — мне не приходит в голову
никакое другое выражение, — что она беременна. Близнецами. В результате я попал
в водоворот домашних обязанностей, и на протяжении последующих десяти лет у
меня не было ни одной свободной минуты — да и сил тоже, — чтобы размышлять о Сент-Экзюпери.
Жизнь в нашем доме неслась в бешеном ритме — представьте себе переполненное
событиями десятилетие, снятое в режиме убыстренной съемки, — и, поскольку
всегда находились дела первостепенной важности, я совершенно забыл об этой
книге; до того дня, когда близняшки рассказали мне, что ходили с классом в
театр и смотрели спектакль под названием “Маленький принц”. Я подождал, чтобы
они проявили свою детскую сущность (ведь в моральном отношении дети превосходят
взрослых) и с присущей им непосредственностью объявили, понравился им спектакль
или нет. Однако они ничего не сказали, и я, заподозрив, что в этом сказывается
дурная наследственность, посоветовал им прочитать книжку. Девочки не стали
откладывать дело в долгий ящик и взялись за чтение, но ровно через пять минут,
когда мне казалось, что им уже удалось преодолеть песчаные дюны, обе заявили:
“Посвящение нам понравилось, но в этой истории есть что-то странное. Мы ее
лучше потом прочитаем”.
Я не помнил ни о каком посвящении и тут
же проглотил его целиком, даже не присев на стул: “Леону Верту. Прошу детей
простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание:
этот взрослый — мой самый лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже
детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и
холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает,
я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь
все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак,
я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким”. Посвящение мне, в
общем-то, понравилось, потому что эти рассуждения теперь показались мне не
лишенными некоторой логики. Может быть, раньше, когда у меня не было детей, я
просто не смог понять всю эту игру со взрослыми, которые когда-то были детьми,
и детьми, которые вырастут, но по-прежнему останутся детьми (или что-то в этом
роде).
(Далее см. бумажную версию.)