Фрагменты книги. Вступление Светланы Силаковой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2010
Перевод Светлана Силакова
Документальная проза#
Роб Гиффорд
Дороги Китая:
Путешествие в одиночку вглубь страны
Фрагменты книги
Перевод с английского и вступление Светланы Силаковой
Британец Роб Гиффорд впервые оказался в Китае в 1987 году, когда ему было двадцать, — приехал учить китайский. Позднее стал журналистом. С 1999-го по 2005 год работал в Китае корреспондентом американской некоммерческой радиостанции Эн-пи-ар (ныне он представляет Эн-пи-ар в Лондоне). На основе своих репортажей Гиффорд написал книгу, фрагменты которой мы публикуем ниже.
Китай не может не озадачивать своей противоречивостью, а если ты не озадачен, то просто не умеешь смотреть, полагает Гиффорд. По его мнению, к этой стране иностранец не может относиться нейтрально: одно из двух — либо пылкая ненависть, либо любовь с первого взгляда. “Как сохранить отрешенность, когда на твоих глазах переворачивается жизнь двадцати процентов человечества: тысячи китайцев обогащаются, а миллионы других растоптаны?”
Для своей книги Гиффорд выбрал четкие географические рамки — поведал о путешествии по автомобильной трассе 312 — от Шанхая до казахстанской границы (кстати, несколько китайских читателей попеняли автору за то, что он проложил маршрут по беднейшим провинциям и потому описал не самые типичные явления). Материалы он собирал в 2004-2005 годах.
Осматривая города и веси, беседуя со встречными, углубляясь в историю, автор пытается заглянуть в будущее. Вступит ли Китай когда-нибудь на путь демократии? Сохранит ли социальную стабильность и территориальную целостность? Что станется с культурными традициями?
Гиффорд расспрашивает радиоведущих и яппи, уйгуров и тибетцев, проституток и владельцев закусочных. И, чувствуя себя послом прогресса, то и дело вставляет в разговор: “А вот у нас государство не вмешивается в частную жизнь граждан”. (Он ведь с самого начала предупреждал, что отрешенность — не в его характере.)
Следует учесть, что Гиффорд — чистой воды радиожурналист, а следовательно, тяготеет к четким формулам и незамысловатым схемам — он привык писать так, чтобы легко воспринималось на слух. Но, как он сам подчеркивает, ни один журналист не в силах рассказать о Китае занудно, даже если очень захочет, и книга получилась нескучная. К тому же бытовые наблюдения порой наталкивают Гиффорда на глубокие выводы: “Однажды я побывал на ипподроме в окрестностях Пекина и поразился: посетители явно играли в тотализатор. Но ведь в Китае азартные игры под запретом! Я подошел к окошечку, которое ничем не отличалось от окошечка кассы, и сказал, что хочу сделать ставку. Кассирша заявила, что сделать ставку на лошадь нельзя (подтвердив тем самым, что азартные игры вне закона). ▒Но если вам угодно, попробуйте угадать лошадь’, — сказала она.
▒Угадать лошадь’! Я выложил двадцать юаней (два с половиной доллара по тогдашнему курсу) и принялся раззадоривать свою лошадь криками, надеясь нажиться на догадке. Правда, победила другая, но я ничуть не расстроился. За этот опыт и за то, что я узнал в этот миг о современном Китае, я не пожалел бы и более солидной суммы. Потрясающе, что ипподром (не какой-то там притон в подвале, а самый настоящий общедоступный ипподром, действующий среди бела дня) может открыто принимать ставки, просто именуя их иносказательно. Та же закономерность распространяется на политико-экономическую систему Китая — ▒социализм с китайской спецификой’, как принято говорить. Если компартии требуется риторический ▒фиговый листок’ — пожалуйста, хотя всякому известно: на деле во многих китайских провинциях царит форменный ▒дикий капитализм’”.
В другой главе, сопоставляя Китай с Индией, Гиффорд задумывается о том, что и западные термины иногда вводят в заблуждение. “Мне кажется, слово ▒демократия’ заставляет нас приписывать Индии некоторые преимущества, которые не всегда существуют в реальности. Точно так же слово ▒диктатура’ заставляет нас предполагать, что в Китае происходят ужасные вещи, но и они не всегда существуют в реальности”. Гиффорд призывает не идеализировать индийскую демократию: по его оценкам, Индия не менее коррумпирована, чем Китай. Зато в Китае гораздо выше продолжительность жизни, почти поголовная грамотность, бурно развивается современная инфраструктура. Автор заключает, что судьба бедных крестьян незавидна и в Индии, и в Китае, но китайцу все же легче выбиться из нищеты. Как сказал Гиффорду один крестьянин, заработавший хорошие (по его меркам) деньги на строительстве высокогорной железнодорожной магистрали до Лхасы: “Теперь наше выживание больше не зависит от милости неба”. Новые дороги в Китае прокладывают так быстро, что карты устаревают еще в типографии. По былому Шелковому пути странствуют продавцы мобильных телефонов, у шоссе в Тибете — реклама широкополосного доступа в Интернет.
Перечисляя позитивные стороны современного Китая, Гиффорд тут же демонстирует их изнанку. Да, в стране, где еще в конце 1980-х действовала карточная система, теперь бурный потребительский бум. Но большинство населения все еще живет бедно, обновки доступны в основном коррумпированным чиновникам: “Если в США без богатства не приобретешь власти, то в Китае без власти не приобретешь богатства”. Да, сегодня, после тяжелейших испытаний ХХ столетия (свержение императора, междоусобицы, зверства японских оккупантов, коммунистическая революция, многочисленные затеи Председателя Мао) Китай наконец-то наслаждается миром и спокойствием. Но это не исключает воинственных притязаний на Тайвань, социальной и межнациональной напряженности. Да, с 90-х годов КПК сокращает вмешательство в частную жизнь: “Раньше простые китайцы жили в клетке, теперь их перевели в вольер”. Но системы сдержек и противовесов пока нет и в зародыше, а суды признают виновными более 99 % подсудимых. К наблюдениям Гиффорда следует добавить, что граждане Китая отныне могут беспрепятственно перемещаться по собственной стране (еще в 80-х им требовалось для этого нечто среднее между командировочным удостоверением и пропуском, теперь же особый режим въезда касается лишь Гонконга), но прописка не отменена. Зато упразднены бесплатное образование и здравоохранение.
Мне как читателю книга Гиффорда напомнила репортажи из перестроечного “Огонька”: те же авторские рассуждения о косности существующей системы, те же жалобы собеседников на коррупцию номенклатуры и упадок общественной морали, те же уверения, что раньше китайцев учили “быть людьми”, а теперь толкуют о деньгах. Гиффорд обнаружил: с точки зрения рядового китайца, местные чиновники продажны, тогда как центральная власть честна и порядочна — правда, знакомое представление о добром царе и злых боярах?
Надо сказать, что о России Гиффорд практически не упоминает (если не считать предположения, что из-за межнациональных трений Китай может развалиться на манер СССР). Но многие формулировки и мысли, встречающиеся на страницах “Дорог Китая”, совпадают с теми, что используются в статьях экспертов-неокремлинологов. “Лидеры заключили с народом неписаный, негласный договор: делайте, что хотите, только в политику не суйтесь”. Вакуум, возникший после отмирания коммунистической идеологии, заполнила националистическая. “Китай превращается в великую державу, но продолжает высказываться и вести себя так, точно остается жертвой”. Китайцы помнят о периоде унижения и слабости — об “опиумных войнах” XIX века, периоде полуколониальной зависимости, разграблении культурного наследия, японской оккупации. И лишь ныне Китай, если выражаться на российском новоязе, “поднимается с колен” и осуществляет один из принципов Сунь Ятсена, провозглашенных в начале ХХ века, — добивается уважения на международной арене. В разных частях света Китай приходит в экономические ниши, освобожденные по разным причинам Советским Союзом и Соединенными Штатами: закрепляет за собой источники сырья в Африке взамен на расширение торговли и помощь в развитии, заключает двусторонние договоры (например, с Бразилией) о взаиморасчете в национальных валютах.
Опасен ли окрепший Китай для Запада? — задумывается Гиффорд. Китайцы обычно заявляют, что экспансия им чужда: “Мы отгораживаемся стенами от чужих, а сами ни к кому не лезем”. Между тем, замечает автор, в 1990-х вашингтонские “ястребы” прочили Китаю роль нового “наиболее вероятного противника”, и Китай должен был возблагодарить судьбу за 11 сентября, переключившее внимание Белого дома на террористов-исламистов. Книга вышла в 2007-м, так что автор не мог учесть новейших обстоятельств: сложилась ситуация, когда Пекин способен обрушить американский доллар (правда, заодно обесценив собственные долларовые резервы), и все же США остаются для Китая локомотивом прогресса — как рынок сбыта и источник технологий. Некоторые политологи пророчат, что отныне тон в мире будет задавать не полузабытая уже G8 и не новоявленная G20, а всего лишь G2 — Америка и Китай, объединенные экономическим симбиозом.
Вот, кстати, несколько строк из интернет-рецензии некого китайца на книгу Гиффорда (стилистика оригинала сохранена): “Я считаю, что здесь, в США, у меня меньше свободы и прав человека, чем на родине. Мы практически не платим налогов и делаем, что хочется. Вот очевидный пример: дома я пил много вина, а здесь выпивать не могу, потому что мне еще нет двадцати одного года”.
Художник Су Чжунцю пересказал Гиффорду слова видного конструктора Цяня Сюэсэня: “Нам нужно больше новаторов. Мы не воспитываем творческих людей. Мы воспитываем только техников”. Это напутствие Цянь, отец китайской ракетной техники, оставил премьер-министру Вэнь Цзябао. Для китайца язык искусства — возможность выразить то, чего не дозволяет политическая система. Но беда в том, что рядовые люди пекутся лишь о хлебе насущном, а самовыражаться не хотят и чужим самовыражением не интересуются, посетовал художник в интервью. “И к искусству дело не сводится. Правительство хочет, чтобы люди получали хорошее образование, но не поощряет их мыслить”, — заметил Су.
Гиффорд приходит к выводу, что политические реформы необходимы, так как современному Китаю неуютно в прокрустовом ложе старой системы. Если же, не дай Бог, в Китае наступит экономическая рецессия, социальный взрыв вполне реален. Однако опасен и дальнейший рост промышленности — он чреват экологической катастрофой. Ситуация парадоксальная: для блага планеты необходимо, чтобы Китай одновременно ускорил и замедлил свое развитие, отмечает Гиффорд.
Сохранит ли Китай свое национальное своеобразие? В начале ХХ века интеллектуалы ратовали за полный отказ от векового наследия — так, знаменитый писатель Лу Синь назвал конфуцианство разновидностью “духовного сифилиса”. Ныне Гиффорд в своих странствиях неоднократно наблюдает, как приезжие европейские женщины занимаются традиционной китайской гимнастикой, а китаянки — аэробикой под западную музыку. В Шанхае автор приметил стальную опору эстакады: снизу доверху колонну обвивает китайский дракон. “Он словно говорит: ▒Мы — потомки дракона — никуда не ушли, мы остаемся китайцами’”, — пишет Гиффорд. Шанхайская радиоведущая Ё Ша сравнила свою родину со старинным домом, предназначенным под снос: “Как бы я хотела, чтобы в его комнатах мы наткнулись на клад — нечто китайское, нечто, жаждущее, чтобы его заново открыли”.
# ї 2007 Rob Gifford. Reprinted with permission of the author
ї Светлана Силакова. Перевод, вступление, 2010
Редакция “ИЛ” благодарит Р. Шапиро и К. Осолихина за консультации при подготовке к публикации данного текста.