Переводы с английского. Вступление В. Скороденко
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2010
Вглубь стихотворения#
Редьярд Киплинг
Soldier, soldier
Переводы с английского
Вступление В. Скороденко
Британской империи нет.
А Редьярд Киплинг есть.
То есть Британская империя тоже осталась и, как к ней ни относись, — это впечатляющая и великая эпоха в истории Владычицы Морей и ее бывших колоний, ныне — стран Содружества. Да и Киплинг остался в своем наследии тем, кем был при жизни, — англичанином, рожденным в ойкумене этой империи, знавшим изнутри ее социальную, военную, управленческую “механику”, ее “винтики” и приводные ремни, преданным ее сторонником и защитником, но при этом требовательным и подчас весьма нелицеприятным критиком издержек ее бытования в историческом и человеческом измерении. Он был певцом империи, а не ее пиарщиком, он пребывал в убеждении, что метрополия и колонии образуют некую высшую общность, что первейшая миссия метрополии — цивилизаторская, и гордился тем, что эту миссию судьба предназначила его любимой стране — Англии.
Время вносит коррективы в казавшиеся непререкаемыми приговоры и оценки, представляет вещи в ином, более объективном, сбалансированном свете. Сегодня, в перспективе истории, взгляд на Британскую империю отличается от того, как воспринимали ее современники и в самой Великобритании, и за ее пределами, какой видели ее, скажем, английские сторонники имперской идеи и социалисты, советские коммунисты или индусы Бенгалии, где писатель появился на свет. Но это тема другого разговора, здесь же речь идет о Киплинге.
С ним время в конечном итоге обошлось по справедливости. Соотечественники долго не могли разобраться с истинными масштабами его творчества, периоды острого интереса к нему и демонстративного забвения сменялись еще при жизни писателя, настоящее призвание начало складываться примерно через полвека после его смерти. В России, как ни парадоксально, его, лауреата Нобелевской премии по литературе 1907 года, должным образом оценили как художника только в советскую эпоху, но эта оценка непременно обставлялась идеологическими оговорками о классовой чуждости книг этого “барда британского империализма”. Безоговорочное признание пришло на рубеже 1980-х годов.
Сегодня Киплинг причислен к сонму классиков мировой литературы, чьи произведения выдержали испытание временем, поскольку их читает каждое новое поколение.
На память приходит приговор И. А. Куприна: книги Киплинга хороши, но нет на них “самых верных отпечатков гения — вечности и всечеловечности”. Ну, про “вечность”, думается, все сказал еще Державин в “Грифельной оде”:
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Так что применительно к произведениям классической литературы о вечности можно говорить разве что в метафорическом смысле — их будут читать, пока есть кому читать. Но с этим у Киплинга вроде бы все в порядке. Да и “всечеловечность”, под которой Куприн явно разумел общечеловеческий интерес и резонанс созданного художником-творцом, лучшим страницам Киплинга отнюдь не чужда, в противном случае не остался бы он живым писателем, но превратился в мелкий факт истории литературы, в лучшем случае сделался бы, по слову А. Блока, “достояньем доцента”. Тут кроется один из существенных парадоксов творческой манеры Киплинга. Его произведения густо насыщены историческими реалиями времени и среды, о каких он писал, — географическими и историческими названиями, профессиональными терминами, лексикой, воссоздающей “местный колорит” в его непередаваемой пластической яркости, зримости и т. п. Многие из этих реалий ушли в прошлое, забыты прочно, так что читателю придется залезть в комментарии, если он захочет досконально все выяснить. А не захочет, то и не нужно, поскольку все это — тот “сор” исторического быта и бытия людей, стран, народов, империй и прочего, та почва, которая питала творчество Киплинга (“Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…” — Анна Ахматова). Например, имена географических точек в пограничье между Индией и Афганистаном — Абазай, Бонаир, форт Букло, ущелье Джагей — сами по себе не суть важны, они призваны “обрамлять” раскрытие общечеловеческих ценностей в обстоятельствах исключительных, придавать достоверность поэтическому повествованию о силе духа, отваге и чести, когда “сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает” (“Баллада о Востоке и Западе”. Перевод Е. Полонской).
Это наблюдение справедливо и в отношении военной лирики Киплинга, где очень многие стихотворения привязаны к конкретным войнам, кампаниям, сражениям, эпизодам. Он первый в английской поэзии раскрыл изнутри и без утайки то, что эффемистически именуют трудностями и невзгодами военной жизни, показал солдата в казарме, в увольнительной, на марше, в бою и в смерти, в силе и слабости. Он, как всегда, писал о том, что хорошо знал, и при этом исходил из понимания колониальных войн как прежде всего цивилизаторских по их конечной цели (тут есть с чем поспорить) и из тех же нравственных заповедей на первое место ставил честь, долг, отвагу и жертвенность (евангельское “душу свою за други своя”). “Строительный материал” ему и поставляли многочисленные колониальные войны, что вела Англия в разных заморских землях во имя и на благо империи. Было бы странно, если б он не укрепился в своих нравственных заповедях, когда война вплотную приблизилась к Британским островам и полыхала уже по другую сторону Ла-Манша:
За все, что есть у нас,
За внуков, за детей
Вставайте в скорбный час —
Ведь гунны у дверей!
Перевод К. Атаровой
Словно испытывая на прочность ценности, которые они исповедовали, Первая мировая война забрала у двух знаменитых писателей, “офицеров и джентльменов” Британской империи сэра Артура Конан Дойла и Джозефа Редьярда Киплинга, который отказался от возведения в рыцарское достоинство, каковым его собирались пожаловать в годы Англо-бурской войны, единственных сыновей. Своим ценностям они остались верны, но от этого удара не оправились до самой смерти: Конан Дойл уверовал в спиритизм, Киплинг замкнулся в себе, хотя продолжал писать. Памяти сына и всех сыновей, погибших в ту войну, он создал пронзительный поэтический реквием “Сын мой Джек”, четко обозначив в подзаголовке: 1914-1918.
История, в том числе и история литературы, не знает сослагательного наклонения, но отношение Киплинга ко Второй мировой войне, его поэтическая позиция, доведись ему дожить до начала этой войны, сомнений не вызывает. Не случайна, видимо, своеобразная интонационная “перекличка” на глубинном уровне между Киплингом — автором “За все, что есть у нас…” — и советским поэтом, переводившим, кстати, Киплинга на русский язык, Константином Симоновым, автором знаменитого в Великую Отечественную войну стихотворения “Если дорог тебе твой дом…” (1942). Поэтому в год 65-летия Великой Победы журнал “Иностранная литература” вполне уместно вспоминает об одном из лучших, если не лучшем иностранном мастере военной поэзии.
Стихотворение “Soldier, Soldier”, хотя и не из самых известных у Киплинга, представляет собой законченный образец его искусства в жанре баллады. Впервые опубликованное на страницах еженедельника “Скотсобсервер” 12 апреля 1890 года и включенное автором в сборник “Казарменные баллады” (1892), оно было написано в мирный промежуток между окончанием Англо-суданской и 3-й англо-бирманской войн (1885) и началом Англо-бурской войны (1899). Лирическая тема гибели любимого на войне раскрыта здесь в общечеловеческом плане, что несколько облегчает труд переводчика, которого, впрочем, ожидают подводные камни другого порядка, прежде всего характерно киплинговская смысловая насыщенность поэтического текста при экономии выразительных средств и присущем английскому солдатскому сленгу “сглатывании” букв.
На русском языке стихотворение впервые появилось в переводе Ады Ивановны Оношкович-Яцыны (1896-1935), которая фактически ввела поэзию Киплинга в наш поэтический обиход, выпустив в 1922 году книжечку переводов двадцати двух его стихотворений. Все они с добавлением новых ее переводов вошли в книгу Киплинга “Стихотворения” (1936), составив добрую половину всего сборника. Она “озвучила” на русском языке такие хрестоматийные произведения, как “Пыль”, “Мэри Глостер”, “Томлинсон”, “Баллада о царской милости”, “Самая старая песня” и др. Ученица Н. Гумилева и участница переводческой студии М. Лозинского, она переводила Эредиа, Мольера, Гюго (“РюиБлаз”), Байрона, Гейне, но в благодарной памяти российских читателей ее имя прочно связано именно с Киплингом.
Soldier, soldier
“Soldier, soldier come from the wars,
Why don’t you march with my true love?”
“We’re fresh from off the ship an’ ‘e’s
maybe give the slip,
An’ you’d best go look for a new love,”
New love! True love!
Best go look for a new love,
The dead they cannot rise,
an’ you’d better dry your eyes,
An’ you’d best go look for a new love.
Soldier, soldier come from the wars,
What did you see o’ my true love?”
“I seed ‘im serve the Queen in a suit o’ rifle-green,
An’you’d best go look for a new love.”
“Soldier, soldier come from the wars,
Did ye see no more o’ my true love?”
“I seed ‘im runnin’ by when the shots begun to fly —
But you’d best go look for a new love.”
“Soldier, soldier come from the wars,
Did aught take ‘arm to my true love?”
“I couldn’t see the fight, for the smoke it lay so white —
An’you’d best go look for a new love.”
“Soldier, soldier come from the wars,
I’ll up an’ tend to my true love!”
‘“E’s lying on the dead with a bullet through ‘is ‘ead,
An’you’d best go look for a new love.”
“Soldier, soldier come from the wars,
I’ll down an’ die with my true love!”
“The pit we dug’ll ‘ide ‘im an’ the twenty men beside
‘im —
An’you’d best go look for a new love.”
“Soldier, soldier come from the wars,
Do you bring no sign from my true love?”
“I bring a lock of’air that ‘e allus used to wear,
An’you’d best go look for a new love.”
“Soldier, soldier come from the wars,
O then I know it’s true I’ve lost my true love!”
“An’I tell you truth again
— when you’ve lost the feel o’ pain
You’d best take me for your true love.”
True love! New love!
Best take ‘im for a new love,
The dead they cannot rise,
an’ you’d better dry your eyes,
An’you’d best take ‘im for your true love.
Братцы, братцы…
— Братцы, братцы, вы с войны,
Что ж не с вами мой дружок?
— Был по морю наш путь, он мог и утонуть!
Поищи-ка нового дружка.
Старый! Новый!
Ищи себе дружка.
Мертвым не помочь, вытри слезы прочь,
Поищи-ка нового дружка!
— Братцы, братцы, вы с войны,
Видали ль моего дружка?
— Он был в бою одет в полковой зеленый цвет.
Поищи-ка нового дружка.
— Братцы, братцы, вы с войны,
Видали ль моего дружка?
— Когда пошли палить — бежал он во всю прыть.
Поищи-ка нового дружка!
— Братцы, братцы, вы с войны,
Он не был ранен, мой дружок?
— Я битву проглядел, был дым ужасно бел.
Поищи-ка нового дружка.
— Братцы, братцы, вы с войны,
Хочу я вынянчить дружка!
— Но он лежит в траве с пулей в голове.
Поищи-ка нового дружка.
— Братцы, братцы, вы с войны,
Пойду помру с моим дружком!
— Глубокая могила их двадцать душ укрыла.
Поищи-ка нового дружка.
— Братцы, братцы, вы с войны,
Есть что-нибудь на память от дружка?
— Вот я тебе принес густую прядь волос.
Поищи-ка нового дружка.
— Братцы, братцы, вы с войны.
И вправду для меня потерян мой дружок!
— Тебя мне очень жаль, когда пройдет печаль,
Возьми меня себе в дружки!
Старый! Новый!
Бери себе дружка!
Мертвым не помочь, вытри слезы прочь,
И лучше-ка возьми его в дружки!
Перевод А. Оношкович-Яцына
Редиард Киплинг. Избранные стихи. — Л.: Худож. лит., 1936.
“Эй, солдат… ”
“Эй, солдат, отчего, отчего
Нет с войны моего дорогого?” —
“Он на трап, может быть, не успел вскочить.
Ты сыскала бы парня другого”.
Парня надежного! Парня другого!
Ты сыскала бы парня другого.
Мертвецам не ожить. Мой совет: потужить
И найти себе парня другого.
“Эй, солдат, что слыхать про него,
Про дружка моего дорогого?” —
“Он в колониях был, королеве служил.
Ищи себе парня другого”.
“Эй, солдат, ты встречал ли его,
Моего дружка дорогого?” —
“Был он в хаки одет, уходил в секрет.
Поищи же парня другого”.
“Эй, солдат, а потом-то его
Ты видал, моего дорогого?” —
“Всё покровом густым заволакивал дым.
Ты ищи лучше парня другого”.
“Эй, солдат, где искать мне его,
Моего дружка дорогого?” —
“Он за морем лежит, а череп пробит.
Так что парня ищи другого”.
“Эй, солдат, мне не жить без него.
Смерть приму на груди дорогого”. —
“Там, где бой отгремел, друг твой в месиве тел.
Ты искала бы парня другого”.
“Эй, солдат, есть ли весть от него,
От дружка моего дорогого?” —
“От него я принес прядь твоих волос.
Так что парня ищи другого”.
“Эй, солдат, верю: нет уж его.
Как мне быть без дружка дорогого?” —
“Ты поплачь о нем, погорюй, а потом
Ты во мне найдешь парня другого”.
Парня надежного! Парня другого!
В нем найдешь ты парня другого.
Мертвецам не ожить. Мой совет: потужить
И найти в нем парня другого.
Перевод В. Васильева
Редьярд Киплинг. Избранное. - Л.: Худож. лит., 1980.
Солдат, солдат
— Солдат, солдат, пришедший с войны,
А где же любимый мой?
— Вместе с нами вчера не пришел он, сестра.
Ищи другую любовь.
Станет другой любимым.
Ищи другую любовь.
Мертвым уже не встать, не стоит о них рыдать.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны,
Как сражался любимый мой?
— Поднимал он ружье за велич-ство ее.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны.
Что же видел любимый мой?
— Видел пулю врага, вот и вся недолга.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны.
Был ли ранен любимый мой?
— Кто бежал, кто упал, я в дыму не видал.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны,
Он вернется, любимый мой!
— Понапрасну не жди, спит он с пулей в груди.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны,
Там я лягу, где милый мой.
— Двадцать мертвых солдат там вповалку лежат.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны,
Что оставил любимый мой?
— Амулет — прядь волос в рюкзаке я принес.
Ищи другую любовь.
— Солдат, солдат, пришедший с войны,
Верю я: нет моей любви.
— Эта правда стара: все проходит, сестра.
Ты любимым меня зови.
Станет другой любимым.
Любимым его зови,
Мертвым уже не встать, не стоит о них рыдать.
Любимым его зови.
Перевод Н. Резник
Воин, воин
— Воин, воин, с войны вы пришли —
Что ж в строю не идет мой любимый?
— С корабля держим путь — знать, успел улизнуть, —
Полюби ты другого теперь.
Да-да! Не его!
Полюби не его.
Мертвым встать не дано. Плачь, не плачь — все одно.
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли,
Вы любимого там не встречали?
— Видел я земляка — был он в форме стрелка;
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли,
Что он делал в тот миг, расскажите!
— Стали пушки стрелять — он пустился бежать;
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли,
Был ли ранен в бою мой любимый?
— Трудно было в дыму разобрать, что к чему;
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли.
Я сейчас же к любимому еду!
— Он средь мертвых лежит: череп пулей пробит,
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли,
Лягу я и умру с милым рядом!
В яму он полетел, там еще двадцать тел —
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли,
Ничего не оставил мне милый?
— Только локон волос я состриг и привез;
Полюби ты другого теперь.
— Воин, воин, с войны вы пришли,
О, сомнения нет: мертв мой милый!
— Это правда, но коль успокоится боль,
Полюби ты меня, как его.
Да-да! Как его!
Полюби, как его.
Мертвым встать не дано. Плачь, не плачь — все одно.
Полюби ты другого теперь.
Перевод А. Ротова
Солдатик, солдатик…
— Солдатик, солдатик, где милый мой друг?
Не видно его на причале.
— В пути занемог иль удрал под шумок,
К тебе он вернется едва ли.
Едва ли, едва ли…
Нет милого — что ж,
Другого найдешь,
А этот вернется едва ли!
— Солдатик, солдатик, его ты встречал?
Тепло ль его там одевали?
— В зеленый мундир, протертый до дыр,
Но в нем он вернется едва ли.
— Солдатик, солдатик, ты с ним говорил?
О чем вы, скажи, толковали?
— Бежали мы рядом навстречу снарядам.
Не жди, он вернется едва ли.
— Солдатик, солдатик, он ранен в бою —
Иль ядра его миновали?
— Не знаю, я мимо глядел — из-за дыма.
Не жди, он вернется едва ли.
— Солдатик, солдат, я найду лазарет,
Где раны его врачевали!
— Он пулей убит, в могиле зарыт
И встанет из гроба едва ли.
— Солдатик, а где тот заветный кисет,
Что губы его целовали?
— Держи, вот твой локон, от крови намок он —
Живой с ним расстался б едва ли.
— Солдатик, так значит, мой милый погиб!
Напрасно я жду на причале.
— Его не вернуть, поплачь и забудь,
С другим позабудешь печали.
Печали, печали…
Другого найдешь:
Чем я-то не гож?
Бери — прогадаешь едва ли!
Перевод М. Бородицкой