Сумбурные заметки о поэтическом переводе
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2010
Дмитрий Веденяпин#
…И совсем не вернется, или Он вернется совсем другой…
Сумбурные заметки о поэтическом переводе
Есть вещи простые, а есть сложные. Сложные вещи нельзя превратить в простые без того, чтобы они перестали быть самими собой. Стихотворение — вещь сложная. Слова стихотворения — имена. Имя “house” нельзя перевести именем “дом”, а имя “table” — “стол”. Стихотворение — уникальное существо. Невозможно перевести одно существо в другое. И не в том распространенном смысле, что, мол, вообще-то, нельзя, а вот мы постараемся, и случится чудо — не случится!
Иногда так называемые масскультурные вещи иллюстрируют это лучше “высокой” поэзии. Например, сборники песен “Битлз”. Даже двенадцатилетние подростки брезгливо закрывают ладошками русские переводы. Сколько раз я слышал от любителей поэзии: “Переводы я не читаю”. Нередко в том же признаются и сами переводчики.
В сущности, речь об элементарной честности. Нехорошо писать на обложке поэтической книги фамилию автора оригинальных стихов, а потом, не публикуя оригиналов, давать русские стихи, имеющие к оригиналам весьма косвенное отношение. Всегда! Даже если это очень талантливый перевод.
Так что же делать? Вообще-то, если кому-то из малочисленной группы любителей поэзии захотелось узнать, что пишут или писали в какой-нибудь другой стране, благороднее и честнее потратить время на изучение соответствующего языка и потом, ну да, со словарем, разобрать что-нибудь — это будет гораздо более реальное культурное действие, нежели проглатывание за пару часов какой-нибудь очередной Поэзии Берега Слоновьего Бивня. Ну хорошо, но нельзя же все языки выучить! Нельзя. Но ведь и во всех странах побывать нельзя, и все прочитать нельзя, да мало ли еще чего нельзя. Почему современный человек решил, что ему все должно быть доступно?
Так что же? Закрываем тему? А как же прекрасные переводные стихи и целые книги? Ведь у каждого из нас есть этот список любимых переводов! (Которые, кстати, правильнее было бы называть “переложениями”, на чем всегда настаивал Аркадий Акимович Штейнберг.) Конечно! Однако это никак не отменяет того, о чем я говорил выше. Потому что это никакие не переводы — во всяком случае, в принятом сегодня смысле этого слова!
Так или иначе — если не делать радикальных шагов и не объявлять само занятие переводом преступлением против человечности и литературы — приходится признать, что поэтический перевод (употребляю слово “перевод”, чтобы не выдумывать на ходу новых названий) стоит сейчас перед ясным выбором: быть некой отдельной от всего, самозамкнутой областью словесного искусства со своими собственными законами, критериями и предожиданиями или частью общей поэтической картины, в нашем случае русской поэзии. По-моему, выбор первого пути, позволяющий просто переводить, загоняет перевод в “гетто”, превращает его во что-то местечковое, интересное разве что самим насельникам гетто, а выбор второго — дает надежду. Разумеется, второй путь требует от переводчика гораздо более осмысленного и, так сказать, концептуального отношения к своей работе. Если приносишь что-то не в маленький, пусть и не лишенный некой пыльной уютности “уголок переводчика”, а в общий дом русской поэзии, ты как минимум должен отдавать себе отчет в том, что именно ты приносишь и зачем. В советские времена на фоне мощного потока той чуши, которая под видом поэзии публиковалась в журналах и книгах, переводы, даже не самые гениальные, из Рильке или Элиота были настоящими событиями. Я не хочу сказать, что теперь мы сами себе Рильке и Элиоты, но ситуация и вправду изменилась, и этого нельзя не учитывать.
Кажется, что сегодня правильная книга поэтических переводов должна содержать:
оригинал;
качественный подстрочник со всевозможными пояснениями (страноведческими, историко-литературными, филологическими и т. д. и т. п.);
и только в-третьих поэтическое переложение или переложения. Если они есть.
Чуть подробнее о переложениях.
Вот смотрите:
Он подымет облако пыли,
Зашумит бумажной листвой
И совсем не вернется, или
Он вернется совсем другой.
Очевидно, что главная поэтическая привлекательность приведенной строфы — слово “или” в рифменной позиции. Преуспеет тот переводчик, который сможет на своем языке передать впечатление от этого “или”. Казалось бы, это азбучная истина, в любой переводческой студии вам расскажут, что потери неизбежны и нужно передать “главное”, но при распространенном сегодня (и вчера) подходе и редакторских требованиях “точности” все эти рассуждения никуда не ведут и ни на что не влияют.
Только когда поэтический перевод перестанет делать вид, что он вот это самое стихотворение просто на другом языке, то есть притворяться тем, чем он не является и являться не может, он обретет необходимую свободу и ускользнет наконец от чего-то невыразимо скучного, мертвящего, ненужного, что — как все мы прекрасно знаем — и отличает подавляющее большинство переводных стихов.