Вступление Натальи Ванханен
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2010
Переводческий дебют#
“Дух, а не буква”
Несколько слов о переводе
В сущности, любое искусство — это перевод. В тот момент, когда человек берет в руки ручку, краски или музыкальный инструмент, он совершает перевод некоего жизненного материала в сферу искусства. Композиторы, делая переложения для разных музыкальных инструментов, также занимаются переводом. Режиссеры, ставя фильм или пьесу, тоже переводят литературное произведение на язык экрана или сцены. Да и само слово “перевод” означает некую переправу, перевод на другую сторону улицы того, кто не может перебраться туда без посторонней помощи. Само собой разумеется, тот, кто переводит — переводчик, — обязан постараться выполнить свою работу со всем необходимым вниманием, чтобы не вышло конфуза или, спаси Бог, какого-нибудь несчастного случая — переводимый должен попасть на ту сторону в целости и сохранности.
Но что значит в целости и сохранности? У переводимого через дорогу старичка две ноги, две руки и одна голова, и у переводимого через дорогу первоклассника тоже две руки, две ноги и одна голова. Значит, принцип простого инвентарного перечня тут не подходит. Старичок, перейдя на ту сторону, должен остаться старичком, а ребенок — ребенком. Они должны не только не покалечиться, но и максимально остаться такими, какими начали свое не совсем, может быть, безопасное путешествие. И тут уж все зависит от таланта и добросовестности переводчика.
Говоря о “другой стороне улицы”, я, конечно, упрощаю задачу, потому что речь идет о переходе более сложном. Это переход — перевод — через границу: в другой язык, другую страну, культуру.
Ремесло или искусство — осуществлять подобные переходы?
По сути дела, в основе любого искусства лежит ремесло, так что и переводчику оно необходимо. Ему, по меньшей мере, надо знать два языка — тот, на который он переводит, и свой родной. При этом виртуозное владение родным языком едва ли не важнее. Художественно переводить со своего на чужой язык, по моему глубокому убеждению, нельзя. Даже при очень хорошем знании неродного языка. Всякий, даже совсем начинающий переводчик, быстро понимает, насколько невозможен буквальный, дословный перевод: слова сопротивляются, фраза ложится коряво и непонятно. Это система одного языка противится системе другого, чуждой, и примирить их способен только труд переводчика.
Помню, меня еще в детстве поразило: я задумалась, как же это получается, что одни и те же мысли выражены стихотворно на разных языках — рифмы-то ведь в русском и, скажем, в английском, разные. Как их оттуда сюда перетащить, перевести? В этом было что-то непостижимое и очень поэтому привлекательное. Так вот до сих пор и радуюсь, когда это загадочное занятие приносит какой-нибудь удачный плод.
До сих пор в том или ином виде, нет-нет, да и возникают отголоски полемики, что переводить: дух или букву. Даже сейчас, когда страна занята в целом совсем не культурой, иногда всплывает этот вопрос (интерактивный перевод, например). Как-то выступала вместе с одним современным испанским поэтом. Поэт читал свои стихи в оригинале, а я, следом за ним, свой перевод каждого стихотворения — испанцы обычно в таких случаях говорят не “traducciоn” (собственно “перевод”), а “versiоn” (“версия”), что, по сути, точнее, ведь любой переводчик дает свою версию, и только. Над переводом я довольно долго, с месяц примерно, пыхтела дома. Во время чтения из зала раздался голос: “А нельзя ли дать синхрон?” (В этом актовом зале обычно давали синхронный перевод речей, фильмов и т. д.) И не понимал кричавший, что при синхроне он не услышит ни испанского, ни русского — услышит абракадабру, не имеющую отношения к подлиннику, а значит — ложь. То есть человек в принципе никогда не задумывался, что между иностранным автором и отечественным читателем всегда есть некая тень, неведомый третий, от добросовестности и если не таланта, то хотя бы мастеровитости которого зависит, будет ли вообще читаться по-русски то или иное зарубежное творение.
Один маленький пример из области кино. Я уже говорила, экранизация — тот же перевод с языка литературы на другой, экранный, у которого своя система, свои законы. Сейчас у нас есть две экранизации романа Достоевского “Идиот”. Я рада, что сделана новая, современная многосерийная экранизация, которую, конечно, многие видели. Благодаря ей кто-то, наверное, перечитал, а то и впервые прочел великий роман Достоевского. Новый фильм сделан очень старательно и достойно, даже талантливо. Но сердце мое навсегда отдано старому фильму, 1958 года, с Яковлевым и Борисовой в главных ролях. Да, там несколько устаревшая стилистика, повышенный романтизм. Но об этом забываешь ровно через две минуты. Там сам дух Достоевского передан. Дух, а не буква. Фильм гениален именно потому, что гениально сделан этот самый пресловутый перевод на язык кино с языка литературы. А во второй, современной, экранизации, этого перевода почему-то не произошло. Вот и осталась чистая литература: мы следим за мыслью Достоевского и оцениваем, насколько подходят актеры. Всё. А ведь искусство — это не когда следишь за мыслью, а когда уже живешь там, а не здесь.
Простите, что взяла пример из столь отдаленной области, из кино, — это чтобы, не мучая вас примерами с разными языками, все-таки понагляднее показать, в чем, по-моему, суть перевода.
А теперь — от общего к конкретному.
Случилось так, что три года, пролетевших, как один день, я вела студию художественного перевода в московской школе № 1512. Это замечательная школа с серьезным изучением испанского языка. Наконец придумалось даже название для студии — “Laternamágica” (“Волшебный фонарь”), но тут-то мы и закрылись. Так бывает. И всё же кое-что мы за это время успели. Не без волнения предлагаю переводы своих студийцев, и да здравствует дебют!
Наталья Ванханен
Луис Сернуда
Узник
Разрушены все стены
И сняты все оковы.
Ты вырвался из плена,
Вдохнув свободу снова.
Как тучи в небе вольном,
Как луч зари, играя,
Весь мир перед тобою
Раскинулся без края.
Но радости на воле
Ты не нашел. И, верьте,
В свободе отзвук боли
И отголосок смерти.
* * *
Помню беспечность былого.
Все затерялось, пропало.
Только желание снова
Манит, мерцая устало.
Слышу: теплом не согреты,
Воды текут среди пыли.
Листья минувшего лета
Ветви навеки забыли.
Пламя тоску завивает,
Только унынье — живое.
И огонек засыпает
В глазах, лишенных покоя.
Все отлетело. Завяли
Розы — не сыщешь алее,
Только их запах в печали
Бродит в тенистой аллее.
Берег безлюдный внимает
Грозных раскатов кличу.
Ветры любовь отпевают —
Земли и моря добычу.
Перевод с испанского Анны Коноваловой, ученицы 11 класса
ОскарУайльд
Requiescat[1]
Прошу, ни слова — здесь ее душа.
Под снежной крышей.
На тонкий лед ступайте, не дыша —
Она вас слышит.
Пусть та, что белокура и юна
Теперь в могиле.
Волос тускнеет яркая копна
Под слоем пыли.
Собой являя миру чистоту,
Судьбы не знала.
Росла, подобно лилии в цвету,
И умирала.
Она не слышит зов моей тоски,
А сердце воет.
Под черным камнем гробовой доски
Она в покое.
О мир, затихла лира в пустоте
И плач сонета…
Вся жизнь моя распята на кресте
Под лунным светом.
Перевод с английского Ирины Черновой, ученицы 8 класса
Антонио Карвахаль
Вдоль реки Хениль
Свет осени,
Разрывая тучи,
Сквозь дождь обнажает деревья
И покрывает
Улицы, башни, дома,
Безмолвной лазурью.
То были высокие розы
У самого входа в туннель.
Они сбрасывали
Последние лепестки,
Пока облака
Расплавляли свое серебро
На крошечные капельки.
И так провинциально
Веяло в городе
Глубинами старого шкафа,
А в душе
Отдавался скорбный стук —
Имя ему время,
Скрытое в затухающем осеннем свете.
Перевод с испанского Каролины Королёвой, ученицы 11 класса