Рассказ. Перевод Александра Казачкова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 2010
Густаво Ньельсен#
Марвин
Рассказ
Прежде чем слезть с мотоцикла, человечек снял шлем и повесил его на руль. Мотоцикл был старый, выкрашенный черной синтетической эмалью, с прицепом на велосипедных колесах, из которого виднелись разноцветные картонки. Когда человечек подошел к дверям школы, я увидела его заячью губу. Косая линия разбивала улыбку на две неравные, обособленные кривые, и потому он понравился мне далеко не сразу.
Я пол-утра провозилась с Анитой, добиваясь от нее ответа хоть на один вопрос, а от других учеников — чтобы они оставили ее в покое. Учительствую я сорок два года. К тому времени я не проработала в школе и трех лет, но уже знала, что в деревне нравы жестче. В чистом поле хромому псу не уйти от пули. А Анита, бедняжка, была самой слабой в классе.
Ближайшее селение находилось в двадцати километрах. Дети приезжали верхом, в двуколках, кое-кто на машине. Кроме тех, кто приезжал на машине, остальные ходили в школу из-за обеда. Стряпала мать Аниты. Она резала овощи и мясо на крохотные кусочки и во все добавляла грибы. Это были коричневые, ужасно кислые шляпки, и с ними все блюда получались одинаковыми на цвет и вкус. Так фасолевый суп с требухой ничем не отличался от чечевичной похлебки. Мать Аниты, толстая упрямая сеньора, вечно ходила в полотняных сандалиях. О родной дочери она говорила, словно о чужом человеке. “Ничего ей не втолкуешь, хоть кол на голове теши, — поясняла она, награждая дочь ласковыми подзатыльниками. — Если так дальше пойдет, проку от нее в хозяйстве не будет никакого”.
В тот день дети особенно изводили Аниту. Одного даже пришлось выставить за дверь. Стояла зима. Я выглянула в окно — малыш Гастон дрожал от холода. Тогда-то и появился человечек с мотоциклом. Я видела, как он пожал мальчику руку, как поклонился ему. Затем я повернулась лицом к классу и к матери Аниты, пришедшей с вопросом. Просто невероятно, как могла эта женщина, видя на глазах дочери слезы, беспокоиться лишь о том, добавлять лук в соус или нет. В волосах Аниты висел чей-то плевок. Я заметила это, обнимая ее. Ощутила, как восьмилетний комочек жарко прижимается к моей груди. Она перейдет в следующий класс, ведь на второй год никого не оставляли. Так заведено в сельских школах. Так будет и здесь, в единственном маленьком классе, затерянном в глуши. Даже если приедут инспекторы.
— Побольше лука, поменьше грибов, — ответила я. Она вышла.
Человечек дважды постучал по стеклу. Он растирал руки. Я вышла к нему.
— Гастон, можешь вернуться в класс. — Мальчик пнул ногой камень.
— Да?
— Я маг, — сказал человечек.
Он дышал горячим паром себе на руки. Пар клубился из-под шрама, точно столб дыма. Руки были тонкие, без колец и часов.
— И что? — спросила я.
— Езжу по школам, — добавил он, — даю ученикам представление…
Прицеп у мотоцикла выглядел даже более странно, чем губа на лице человечка.
— Когда?
— Сейчас.
Я ответила, что сейчас невозможно, поскольку идет урок. Он явно разочаровался. Посмотрел на детей, притихших на мгновенье.
— Хотите, я вернусь на перемене… Или приеду потом.
Он развел руками, приоткрыв рот. Обе половинки его верхней губы змеились.
— Когда потом?
Человечек пожал плечами. Он не вернется.
— Ладно, — ответила я. — Только подождите, пока они закончат изложение. Входите, а то замерзнете.
Он согласился. Потер онемевшие руки и направился к прицепу. Выгрузил картонки. Теперь он щеголял в цилиндре, выкрашенном краской, явно оставшейся от покраски мотоцикла.
— Где можно это собрать? — поинтересовался он.
— На кухне.
Я проводила его до двери. Кухарка стояла спиной. Тем временем дети стащили у Аниты тетрадь.
— Закрываем глаза, и тетрадь появляется сама собой, — объявила я.
— Это он, это он, — кричала Анита.
Краешком глаза я увидела, как из другого конца класса девочка-первоклашка бросает ей тетрадь.
— Тихо! — велела я.
В дверях стояла мать Аниты. “Что это за господин? Какая неслыханная наглость, чмокнул меня в щеку и стащил яблоко. Я велела ему немедленно убираться, но он заявил, что это вы его прислали”.
— Позовите его.
Я открыла тетрадь Аниты на странице с изложением. На нее кто-то наступил. След подошвы, точно клеймо, отпечатался поверх строчек и детского почерка. Девочка только и успела написать “У каровы вкусное мясо”; я исправила ошибку и отыскала чистую страницу.
— Меня выгнали, — произнес человечек.
Я предложила ему сесть на свободную скамью. Он опять вышел, вернулся с двумя сборными ящиками и поставил их на пол. На одном — золотистого цвета — красовалась надпись “Марвин”; другой был ярко-красный с драконами. Человечек поставил цилиндр на крышку с драконом, а другие картонки прислонил к стене. Перед тем как сесть, он засучил рукава рубашки и показал пустую ладонь; затем резко тряхнул пальцами в воздухе и в руке оказался цветок. Гвоздичка. Гастон подошел к магу, тот что-то шепнул ему на ухо. Гастон вышел к столу и преподнес мне гвоздику. Марвин весело мне подмигнул. Я пожалела, что согласилась впустить его. Все дети, кроме Аниты, осаждали его просьбами. Мать Аниты, вне себя от ярости, снова возникла в дверях.
— Пусть скажет, куда он подевал мои луковицы.
Носок ее правой сандалии загибался над гладким цементным полом. Марвин повел бровями, когда я взглянула на него.
— Наверно, они пропали, — ответил он. Дети прыснули со смеху и запустили бумажный самолетик. Мама Аниты с ворчанием ретировалась.
— Ладно, — сдалась я. — Ваша взяла. Начинайте представление.
— Здо-о-о-рово, — завопили дети, кроме Аниты, которая все так же грызла ногти, шмыгая сопливым носом. Маг вышел вперед под свист и аплодисменты. Потребовал тишины, чтобы установить ящики.
Я села на его место. Единственный паренек из третьего класса, носивший прическу с бриллиантином, свистнул, точно подзывая лошадь. У Марвина было шесть ящиков. Три из них он поставил один на другой, соорудив башню высотой с подростка. Маг открыл три дверцы, и мы увидели, что внутри них пространство соединяется, словно в ларчике на подставке. Марвин надел цилиндр.
— Этот опыт я показываю во всех школах, от самого Асуля. Волшебное умножение голов. Вы верите в это?
— Да-а-а, — ответили дети.
— Я нет, — заявила я.
— Вы не верите? — удивился Марвин. — Странно. Учительнице следовало бы верить в умножение голов, — добавил он.
— Я не верю, поскольку не знаю, о чем идет речь.
— Все очень просто, — пояснил он. — Есть такая теория.
— Т-с-с-с, — призвала я детей к тишине.
Гастон взгромоздился на парту и крикнул: “Что у тебя с губой?” Я велела ему сесть. Он меня не послушал.
— Теория моя такова, — начал маг. — У каждого из нас не одна голова а, возможно, несколько. У мальчика может быть одна голова, чтобы влюбляться, другая — думать о родителях, третья — играть, четвертая — чтобы есть и спать. В таком случае у него будет четыре головы.
— Пять, — сказала девочка, заканчивающая седьмой класс.
Марвин посчитал на пальцах.
— Если та, что нужна ему для еды, и та, что для сна, разные, тогда и вправду пять.
Произнося это, он схватился за собственную голову, будто хотел оторвать ее от шеи.
— У меня всего одна, — воскликнула Мария, девчушка с косичками торчком.
— Но с двумя антеннками, а это, пожалуй, означает, что у тебя две головы: по одной на каждую косу.
— Нет, — обиделась девочка.
Маг улыбнулся ей своими странными губами. Благодаря этому дети ненадолго успокоились. Все, кроме Аниты, которая и так сидела спокойно, опершись правой щекой на мягкую руку.
— У кого из вас больше одной головы?
— У Чоло! — завопили несколько ребят в один голос.
Чоло являл собой мужскую версию Аниты, правда, ему уже исполнилось четырнадцать, он перешел в шестой класс и обладал огромным телом, увенчанным крупной головой с густой растительностью на щеках и подбородке.
— Двойная голова! — воскликнул маг, и все, кроме Чоло и Аниты, засмеялись. Даже я.
— У учительницы! — крикнула девочка из седьмого.
— Три головы! У барышни три головы! — продолжил Марвин, поднимая руки. Он взял деревянную указку. — Три головы — довольно, но недостаточно. Прошу тишины. Ну-ка… ну-ка… Сдается мне, что в этой школе есть кто-то, у кого на одну голову больше, кто-то с четырьмя головами… Ну-ка… — он стал прогуливаться между партами.
— Почему у тебя губа такая?.. — не унимался Гастон.
— Какая — такая? — остановился Марвин.
— Ну рваная.
— Это для двух ртов. Хорошему магу требуется два рта: один — объявлять фокус, другой — молчать о секрете. Потому они у меня и отделены, — он указал на шрам, — так я уверен в их правильной работе. С головами это порой не получается. Иногда у человека бывает несколько голов, но они слабо подсоединены к телу, даже та, что на виду, через которую надевают свитер. Часто так бывает, когда число голов переваливает за три.
Он обогнул последнюю скамью и одарил меня двуротой улыбкой. Выступление красило его. Придавало изъяну его лица нечто особенное. Он медленно направился к доске.
— Готово, — произнес маг. — Я ее нашел. Четыре головки… Имя?
Дети недовольно зашумели. Анита подняла глаза — кончик указки выбрал ее. Девочка сонно взглянула на мага. Я чуть не остановила его.
— Имя? — спросил он меня.
— Анита, — ответила я.
Она встала и, не глядя на меня, вышла вперед. Дети притихли. Я задумалась, сколь пагубным может оказаться для нее такое вмешательство, но Марвин уже поместил малышку в башню из ящиков. Все происходило само собой. Девочке вроде нравилось. Чоло выстрелил бумажным шариком, тот ударился о доску. Маг наклонился и подобрал его.
— Анита, нам шлют послание, — сказал Марвин, разворачивая бумажку. — Дважды головастик желает тебе удачи в ходе операции.
Девочка улыбнулась. “Ничего я ей не желаю”, — заорал мальчишка. Я знаками попросила его сесть и придержать язык. Марвин спросил Аниту, хорошо ли она себя чувствует.
— Да, — ответила та.
Маг бережно закрыл дверцы двух нижних ящиков. Голова девочки виднелась из последней открытой дверцы.
— Точно?
Анита пожала невидимыми плечами, во всяком случае так мне показалось, когда голова ее немного опустилась. “Лишь бы мать не вошла”, — подумала я. И суеверно скрестила пальцы.
См. далее бумажную версию.