Пьеса
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2009
Перевод Анна Сидорова, Александра Беликова
Кари Хотакайнен#
Действующие лица
Пекка, проводник
Элина, инструктор в автошколе, жена Пекки
Хельми, пенсионерка, мать Пекки
Сеппо, позолотчик, брат Пекки
Катя, лаборантка
Марти, пастор
Карина, консультант по усыновлению
Действие первое
Пролог
Окраина Петербурга. Квартира Кати. У двери стоит Пекка.
Катя. Кто там?
Пeккa. Eta Pekka.
Катя. Я такого не знаю. Какой еще Пекка?
Пeккa. Izvinite Katja.
Катя. Говорите по-фински.
Пеккa. Прости меня, Катя. Прости.
Свет гаснет.
Элина выходит на сцену.
Элина. История и ее главные герои. Моя свекровь.
Входит Хельми.
Хельми. Сколько старую вещь ни латай, новой не станет. Раз уж ржавчина пошла, считай, всё. У моего мужа-покойника был “форд эскорт”. Так вот кузов по низу начал ржаветь. Он его зачистил, покрыл антикоррозийкой, но не прошло и двух лет, как ржавчина снова вылезла, правда уже в другом месте. Всё со временем изнашивается. Вот и я теперь как тот “эскорт”.
Элина. Мой муж.
Входит Пекка.
Пекка. Вместо того чтобы идти по тропе, я выбрал болото. Натуральному дереву предпочел пластик. Вместо того чтобы глядеть на солнце, я смотрел только на выписки из банка. Зачем мне все это?
Элина. Брат моего мужа.
Входит Сеппо.
Сеппо. Коммунизм, мачизм, туризм, нудизм, популизм, атеизм, социализм, капитализм, терроризм. Вон их сколько. Верь во что хочешь. Я же лично верю в то, что во всяком возрождении самое главное — прочная основа.
Элина. Марти.
Входит Марти.
Марти пытается сказать что-то, но не может, устал.
Элина. Карина.
Входит Карина.
Карина. У меня хорошая жизнь. Это, конечно, мое личное мнение. Один гитарист сказал, что мнение, как анальное отверстие, у каждого свое собственное и только одно. Я бы не стала, конечно, так грубо. Но я благодарна судьбе, что живу в стране, где любое мнение можно свободно высказать.
Элина. И Катя.
Входит Катя.
Катя. Пожалуй, мне вообще не стоило сюда приезжать. Я испытываю слабость к помещениям, где центральное отопление всегда в порядке.
Все, кроме Элины, уходят.
Элина. Такая вот мозаика. В прошлом году мне на Рождество подарили пазл на тысячу с лишним элементов, и я сидела над ним все праздники. Это был горный пейзаж, и больше половины занимало синее небо. Небо оказалось самым трудным. Небо — всегда самое трудное. Некоторым удается разделить свою жизнь на отдельные периоды. Время до гибели принцессы Дианы и время после нее. Время до крушения “Эстонии” и после него. У меня это никогда не получалось, но теперь должно получиться. Все началось в октябре, третьего числа. Я сидела на скамейке перед Социальной службой, мой муж опаздывал.
Сцена первая
Возле комитета по усыновлению
Элина сидит и нервно поглядывает на часы. Вбегает Пекка. У него в руках карта.
Пекка. Я видел его вот здесь.
Элина. Где твоя куртка?
Пекка. Послушай. Вот здесь я его видел.
Элина. Шшш… здесь же люди. Кого видел?
Пекка. Христа. Иисуса.
Пауза.
Элина. Чучело! Послушай, хорошая же была куртка. Кожаная.
Пекка. Там, на финско-русской границе, сразу за Вайниккалой, еще до паспортного контроля, где нет никого. Потому и куртку отдал еще на вокзале, нищим. Потому что Бог есть.
Элина. Я тоже сегодня с утра страшно расстроилась. Надо было купить крем для лица за пять евро, а я почему-то купила за сорок.
Пекка. Это был даже не образ, а словно один только свет.
Элина. Я хочу, чтобы ты сел и послушал. Если нас возьмут в эту программу по усыновлению, то нам надо будет оформить документы на тот универсал.
Пекка. “Мондео”? В такой, глядишь, и проститутка влезет.
Элина. Что?
Пекка. Ничего, теперь ты послушай. Это длилось всего миг, секунд десять, не больше. Но я успел понять, что можно жить по-другому. Помнишь, ты сказала тогда в турецкой бане в “Кумулюсе”, что мы равнодушные обыватели, у которых нет никакой цели в жизни. Но на самом деле это не так. Меня уже давно что-то мучает внутри.
Элина. И голос свыше сказал, что если ты не изменишь свою сраную жизнь, то отправишься прямиком в ад. Да?
Пекка. Все не так просто.
Элина. Что ж тут непростого?
Пекка. Да все.
Элина. Ты же не веришь в Бога! Ты обычный проводник поезда Хельсинки-Питер. Наверняка даже в церкви никогда не был. Тебе надо проспаться.
Пекка. Если бы я нашел на путях мешок денег, ты б меня по-другому слушала!
Элина. Шшшшш!
Пекка. Это точно, сидела бы сейчас, разинув рот, и пускала слюни, но я нашел кое-что другое, нематериальное, и тебе плевать!
Элина. Нам предстоит принять важное решение.
Пекка. Усыновление здесь ни при чем.
Элина. Как ни при чем? Сейчас как раз наша судьба решается.
Пекка. Он ничего не сказал, просто стоял на опушке и смотрел на меня.
Элина. Чучело. Надеюсь, это быстро пройдет — неделька в санатории, и будешь как новенький. Что с товаром? Привез?
Пекка. Привез. И еще вот маленький подарок.
Дарит Элине украшение.
Элина. Неужели все так хорошо вышло?
Пекка. Я об этом тоже подумал…
Элина. Слышишь, зовут, наша очередь. Не думай об этом. Тебе надо поспать.
Пекка. Но я ведь только что проснулся.
Свет гаснет.
Элина остается на сцене.
Элина. Я работаю инструктором в школе вождения, и для меня весь мир как карта дорог. Вот мы приближаемся к перекрестку, включаем поворотник, смотрим в одну сторону, в другую и давим на газ. Едем по своей полосе с одной скоростью, без резких движений, не тормозя и не газуя понапрасну. Учитываем то, как ведут себя на дороге другие. Но некоторые не могут ждать, они чешут через перекресток на бешеной скорости, какие уж там поворотники, улетают прямо в поле и орут оттуда, что там якобы дорога лучше.
Входит Сеппо.
Элина. А это, между прочим, Сеппо. Он только что вернулся из промозглого Питера в дождливый Хельсинки. Сеппо золотит купола, он позолотчик.
Сцена вторая
В гараже
Входит Пекка.
Пекка. Добро пожаловать в Финляндию!
Сеппо. Ты что натворил! Здесь же ничего нет, гараж пустой! Где товар?
Пекка. Нету. Я все раздал. Контрабанды больше не будет.
Сеппо. Не ври!
Пекка. А я и не вру. Не будет, и всё. Я раздал все иконы. Пенсионерам, еще в районе Выборга, а остальные — уже здесь, в Финляндии.
Сеппо. Но кто дал тебе право? И вообще, что за шутки?
Пекка. Прежний образ жизни был для нас тяжким бременем. И только теперь мы обрели под ногами твердую почву. Мы бессовестно пользовались страной, погруженной в хаос. На деньги от продажи икон мы покупали себе путевки на курорты, круизы на Крит, одежду, картины и прочие мирские блага. Мы жили неправильно, мы выбрали не ту дорогу. Но теперь нам предстоит новый путь, он узок и тернист, но зато мы будем гораздо ближе друг к другу. Вместо шоссе нас ждет лесная тропа. Даже дети считают, что идти по тропе гораздо приятнее. Я верю, Иисус всей своей жизнью доказал нам, что алчность и поклонение земным благам не на пользу человеческой душе.
Сеппо. Так ты, сволочь, значит, уверовал?
Пекка. Скажу только, что я нашел нечто новое и именно поэтому решил раздать все иконы.
Сеппо. Ты должен мне три тысячи евро за эту последнюю партию. Я ведь место для реставрационной фирмы уже застолбил. На углу Мекелинкату и Мусеокату. Аванс заплатил.
Пекка. Нас наверняка включат в программу по усыновлению. У нас будет ребенок. Ты станешь дядей!
Сеппо. Ты меня вообще слышишь?!
Пекка. Ты еще поймешь, насколько я прав.
Пауза.
Сеппо. Надеюсь, это пройдет.
Пекка. Что?
Сеппо. Ну, это… Как его… Твоя “вера”.
Пекка. Это же не мигрень. Похоже, ты так ничего и не понял.
Сеппо. И не я один.
Пекка. Но ты ведь тоже верил, вспомни, когда был активистом у левых.
Сеппо. Я верил в разум и в систему. А ты, дурак, веришь в то, чего нет. И потом, разве я раздавал чужие деньги направо и налево? Разве я подарил твой “ниссан” безработному соседу? Нет!
Пекка. Ты закончил?
Сеппо. Я даже еще и не начал.
Пекка. А-а-а.
Сеппо. Хочешь что-то добавить?
Пекка. Нет.
Сеппо. На чем я остановился?
Пекка. На левых активистах.
Сеппо. Да, я вступил в партию, но не потерял голову!
Пекка. Моя голова на месте, брат. А жизнь Иисуса и его учение очень близки идеям социализма.
Сеппо. Каким боком?
Пекка. Ну как же! Раздать всем поровну, он об этом ведь говорил.
Сеппо. Кто?
Пекка. Ну, он. Этот, как его… Иисус.
Сеппо. А ты?
Пекка. Что я?
Сеппо. Ты ведь не поровну раздал, ты всё отдал!
Пекка. Разберись сначала со словом “всё”, а уж потом рассуждай о том, что значит “отдать”. Это должно быть соотнесено с общественным… э-э-э… контекстом, что ли… ну, в общем, с ним.
Сеппо. Да, в Петербурге я только и мечтал что о таких высокодуховных разговорах.
Пекка. Конечно, если бы я вступил в Партию зеленых или в любую другую партию, то ты бы и слова не сказал, а здесь…
Сеппо. Вот именно! Лучше бы ты подписал какой-нибудь адрес в защиту луговых вальдшнепов или привязал себя цепями к какому-нибудь дряхлому дереву, но держал бы свои ручонки подальше от нашей общей собственности и от моего капитала.
Пекка. Ты, брат, все сводишь к материальному. А я увидел свет там, где уже и быть-то ничего не должно, — в сердце. Совесть это или еще что-то? Но только никакая традиционная социальная демократия с этим не сравнится. Это что-то едва осязаемое, но в то же время очень явное… А дыма, брат, без огня не бывает…
Сеппо. Слушай, философ местного пошиба, а я ведь безработный.
Пекка. Ты? Нет. Не может быть…
Сеппо. Позолота куполов закончилась, как только Питер отпраздновал свое трехсотлетие, а теперь и здесь… У местной православной церкви нет денег на новую позолоту, даже для собора, название которого спьяну и не выговоришь.
Пекка. Успенский кафедральный?
Сеппо. Угу.
Пекка. А разве не было договоренности?
Сеппо. Была, была! Но ситуация изменилась. Они несколько раз пытались до меня дозвониться, но я же на работе, у меня телефон отключен.
Пекка. Удары судьбы облагораживают душу. Да и умелые руки нужны всегда. А потом ты все равно скоро станешь крестным!
Сеппо. Исчезни!
Сцена третья
В парке
Хельми и Пекка.
Хельми. Бога нет. После смерти ничего не будет. Важно только то, что до нее.
Пекка. Не будь такой категоричной.
Хельми. Я Хельми, и этим все сказано. Судака купил?
Пекка. Купил.
Хельми. Свежий?
Пекка. Запеку в духовке. Так будет полезнее.
Хельми. И не надо мне рассказывать про эти чертовы пустыри в Вайниккале… мы с твоим отцом-покойником сто раз там бывали и из окна на них таращились. Ничего там не было и нет!
Пекка. Но есть другой, невидимый мир. И ты уже на пути к нему.
Хельми. Ни на каком я не на пути, я вообще сама по себе. Я после шунтирования сказала тому врачу, что, вновь заштопанная, теперь не буду размениваться на всякую низкооплачиваемую мелочовку. Ты был так поглощен самим собой, что, когда пришел меня забирать, сразу спросил о Боге, а не о том, как я себя чувствую.
Пекка. Мама, пришло время поговорить откровенно. Если начинать с юности, то в лицее мы гнали самогон вместе с братьями Хельминен. А еще я курил травку…
Хельми. Что?
Пекка. Наркотики, но только гашиш. Я не подсел, но сволочь из меня получилась еще та. Приворовывал, сначала в кафе, потом в магазине. Пытался силой отнять у Лены…
Хельми. Что отнять?
Пекка. Самое дорогое, что у нее было, но до изнасилования не дошло, зато дрочил я так, что впору было идти к сексопатологу, хотя мы тогда таких слов даже и не знали. Теперь, когда мы стали взрослыми, обманы, подделки и кражи стали обыденными вещами, начиная с жульничества в продуктовом магазине и заканчивая спекуляцией железнодорожными билетами
Хельми. Ты уверен, что я должна все это сейчас слушать?
Пекка. Это еще не все. Я обманывал, занимался контрабандой, завышал сумму штрафа для безбилетных пассажиров…
Хельми. Контрабанда?
Пекка. Не в этом дело… вернее, не только в этом… я часто заглядывался на женщин, последний раз на Рождество я так таращился на задницу жены Сихвонена, что это вполне можно считать прелюбодеянием, пусть даже до конечной станции поезд и не дошел…
Хельми. Что за контрабанда?
Пекка. Да что ты привязалась! Взгляни-ка на этот список, вот она — жизнь твоего сына! А если бы отец был жив, что бы он включил в свой список?
Пауза.
Хельми. Ты о чем?
Пекка. В чем он признался перед самой смертью?
Хельми. Откуда я знаю? Ты последний, кто с ним разговаривал.
Пекка. Он был не более разговорчив, чем остальные финские мужики.
Хельми. Ну и хорошо. У нас ведь что снаружи, то и внутри, ничего не таили. Тайсто носил рубашки в сине-красную клеточку и серые штаны, и человеком был таким же — сине-красно-серым. Демократом до мозга костей. А ты? Контрабандист?
Пекка (протягивая Хельми иконку). Это единственная, которую я честно купил, возьми, она твоя. Мы с Сеппо много лет незаконно возили сюда иконы из Питера.
Хельми. Вы… и Сеппо тоже?
Пекка. Голова кружится?
Хельми. И да, и нет. Дай мне таблетку из синенькой коробочки. Что ты сказал? Врач прописал мне успокоительное. Я вчера приняла, и сразу все вокруг выровнялось. Ничего не чувствовала. Это нехорошо. Равнина хороша в природе, а в голове — нет.
Пекка. Вот и я о том же! И у меня теперь словно глаза открылись, да так широко, что я могу увидеть весь мир, мой ум открыт всему новому, и мне порой кажется, что у меня теперь не пять органов чувств, а шесть или семь, я все чувствую…
Хельми. А Элина знала?
Пекка. Понемногу привыкла. Мы вывозили кресты и иконы, самые важные, на которые старухи больше всего таращились. Везли отовсюду. Да уж, нелегко бывало. Одна в спешке так и осталась на стене, снять не успели, до сих пор жалко, то есть нет — не жалко… но тогда спрос был на все… один владелец таксопарка из Лоймаа пожелал иметь икону в серебряном окладе, и чем старее, тем лучше, такие дела… На заказ привозили все что угодно. Да и чего сложного, смутное время было: империя распалась, общество в хаосе. И мы — свободные финны в свободной России.
Хельми плохо, у нее кружится голова.
Пекка. Мама…
Хельми. Вот так значит… наши детки в миру… небо, что ли, покачнулось… или земля?
Пекка. Мама… что с тобой?
Хельми. Яркий свет и темнота, надо же, и то, и другое… и вы с Сеппо идете по широкому полю, залитому солнцем… откуда вам знать, какое там, в подвале… вам, детям света!.. А теперь — контрабандисты… Я вскормила чудовищ. Мы с Тайсто строили для вас этот мир, эту страну…
Хельми швыряет иконку на землю, та раскалывается.
Пекка. Что ты наделала?..
Хельми. Не нужны мне твои ворованные иконы!
Пекка. Я принес ее как символ новой жизни!
Хельми. Уйди! Твоя вера слепа.
Пекка. Неправда, и я не уйду.
Хельми. В полицию уже заявил?
Пекка. Нет. Пока.
Хельми. Собираешься?
Пекка. Посмотрим.
Хельми. Только не строй из себя Иисуса.
Пекка. Сама же сказала, что Бога нет. Так отчего же ты боишься, что я назовусь его сыном?
Хельми. Оттого и боюсь. Что возомнишь себя тем, кого нет. Давай сюда рыбу. Я одна пойду домой.
Пекка собирает обломки иконы.
Пекка. Еще можно склеить.
Хельми. Ее, пожалуй, да.
Темнота. Появляется Элина.
Элина. Девочка или мальчик, волосы темные или светлые, дитя подворотен или дар Божий — все равно. Я годами наблюдала за тем, как угасают старики, одного мы похоронили, о другой заботимся до сих пор. Вы, конечно, посмотрите и скажете, что мне не на что жаловаться в этой жизни: крыша над головой есть и на хлеб всегда найдется что положить. Но ведь это с какой стороны посмотреть. Психолог, социолог и журналист решили изучить типичного представителя среднего класса, посмотрели на него и констатировали: ничего не видим.
Сцена четвертая
В доме Пекки и Элины
Элина. Женщина из комитета по усыновлению придет к нам трижды. Может, стоит купить на розетки защитные заглушки, а то ведь она сразу подумает, что первым делом ребенок засунет пальчики именно туда.
Пекка. Не подумает, она же финка. Может, мне другую рубашку надеть, а то что я вечно в этой клетчатой?
Элина. Надень пуловер с вырезом, он подойдет. Здесь буду спать я, здесь — ты, а сюда мы повесим какой-нибудь плакат…
Пекка. Например, “Поможем детям Африки!”
Элина. А здесь будет спать малыш. Чудесно!
Пекка. А здесь могла бы спать проститутка.
Элина. Чучело! Пойду посмотрю, готов ли кофе. Что ты сказал?
Пекка. Да брось! У нас ведь достаточно места. Даже в сердце.
Элина. Для кого?
Пекка. Я уже много сделал для этого. Ее нелегко было найти. Если помнишь, я в прошлый раз задержался в Питере на день, это для того, чтобы организовать ее приезд. Она очень милая и прекрасно говорит по-фински, из увлечений назвала классическую музыку и литературу. По специальности лаборантка. Женщина с массой нереализованных талантов, но, к сожалению, мурманская преступная группировка “Черная орхидея”, специализирующаяся на проституции, отняла у нее документы, и поэтому теперь она вынуждена заниматься этой грязной работой в богатых апартаментах в центре Питера. Она скрывается под именем Ирина Аперитив, но вообще-то ее зовут Катя, и она моя сестра, но мама об этом пока не знает.
Пауза.
Пекка. Хорошо? Она ведь может к нам приехать?
Звонок. Пекка открывает дверь.
Карина. Добрый день. Меня зовут Карина Лааксо.
Пекка. Добрый день.
Элина. Добрый… добрый… проходите, садитесь.
Пекка. Стул, стул, где ты уснул…
Карина садится за стол, достает блокнот и ручку.
Карина. Мы просто немного поговорим. Я получила ваши бумаги. В основном здесь все понятно, вы хотели бы усыновить ребенка, и именно финского?
Пекка. Связь с ребенком — это связь на уровне души, а ее лучше всего выстраивать на родном языке.
Элина. Или через игрушки… чтобы найти контакт… Конечно, игрушки можно было бы взять и у знакомых… но мы решили все купить сами… из экологичных материалов… деревянные сейчас очень сложно найти… они дорогие, но мы каждый год откладывали по чуть-чуть, мы называли их “наш льняной счет”… а вокруг плиты мы поставим заграждение… а если он совсем еще маленький, то тогда, конечно, купим шлем для первых шагов…
Карина. Хорошо, но не будем торопить события. Что касается вас самих, ваша бездетность, вы уже психологически пережили эту проблему?
Элина. Угу.
Карина. Угу?
Элина. Мы попытались, но смириться так и не смогли, даже наоборот, я хочу любить, заботиться, смотреть, как он растет, хочу наблюдать за его жизнью. Мы хотим ребенка по очень личным причинам.
Карина. Личные причины в данном случае это очень хорошо. Они самые искренние. Ребенок, свой или усыновленный, — это всегда важное решение. Самое важное во взрослой жизни.
Пекка. Воспитание детей — это ужас что такое.
Элина. Кофе? Чай?
Пекка. У нас начнется новая жизнь. Даже две.
Элина. Вот именно. Нас же двое… Но хватит об этом. Хотите взглянуть на другие комнаты?
Карина. Нет. А что вы подразумеваете под новой жизнью?
Пекка. Я разговаривал со своим внутренним я.
Элина. Он говорит обо мне.
Пекка. И… Хотя, впрочем, вы вообще с Богом знакомы?
Карина. В некотором роде… через бывшего мужа.
Элина. Мой муж, знаете ли… он нашел что-то… ну… как бы это сказать… но ведь доказательств никаких нет… ну то есть его же не видно… в общем, у нас тут, типа, новый подход к жизни…
Пекка. Через бывшего мужа?
Карина. Он священник. Работает здесь, в вашем приходе.
Пекка. Надо же, какое совпадение!
Карина. Но вы говорили что-то о новом подходе к жизни… Это как-то связано с верой?
Элина. Мы с мужем еще недостаточно обсудили этот вопрос…
Пекка. После краха коммунизма западным странам также пришлось пересмотреть свое отношение к рыночной экономике, ее правилам игры и через них к морали. Сейчас же, в новой ситуации, я верю, мы должны найти для нее новые формы.
Карина. Какие же?
Пауза.
Пекка. Возможно, будет лучше, если я расскажу вам об этом в следующий раз, хорошо? Мое излишнее воодушевление может все испортить. И если интерес не остынет к следующему разу, то почему бы и не поговорить. Итак, до следующего раза?
Карина. В следующий раз я приду через две недели. Каждый раз мы с вами будем обсуждать новые детали усыновления.
Элина. В нашем мире существуют только одни часы — биологические. И заряд их, к сожалению, не вечен. Это наш единственный шанс. Может быть, от нас требуется даже больше, чем от, скажем так, обычных родителей.
Карина. Теплой и любящей атмосферы вполне достаточно. И вы, похоже, серьезно обдумали свое решение.
Пекка. Это был долгий путь, эти семена ждали своего часа много лет.
Карина. До свидания.
Пекка. Я хотел только добавить напоследок, что работа меня не утомляет.
Карина. Понятно. Но мы скоро увидимся. До свидания.
Карина уходит.
Элина. Где тот самый Пекка, которого я встретила на фестивале Руйс-рок в восемьдесят седьмом году? Ты ли это?
Пекка. И я, и не я.
Элина. Я, пожалуй, пойду прогуляться и дважды обойду Центральный парк, а ты за это время напишешь на бумаге все, что с тобой случилось за последнее время и чего мне еще ожидать в ближайшем будущем. Объяснишь все по порядку, без истерик.
Пекка. Чего ты нервничаешь? Она посмотрела на нас в разных ракурсах.
Элина. Одного ракурса было бы вполне достаточно.
Свет гаснет.
См. далее бумажную версию.