Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2009
“Литература путешествий” сейчас в моде. На российском книжном рынке присутствуют сразу несколько специализированных серий “туристического” нон-фикшн — не считая, разумеется, “настоящих” путеводителей. Самая известная из них — “Travel Series”, выпускаемая “Европейскими изданиями” (“идеолог” серии Олег Никифоров в 2008 году получил премию “Человек книги” в номинации “Редактор”). Она объединяет книги ведущих современных европейских писателей-путешественников — Свена Линдквиста, Брюса Чатвина, Рышарда Капущинского. Из авторов, представленных в “Travel Series”, лишь нобелевский лауреат 2001 года Видиа С. Найпол знаменит в первую очередь не травелогами, а художественной прозой. Впрочем, по каким-то причинам романы его так и не стали событием для русского читателя — в отличие от вышедшей в “Европейских изданиях” “Территории тьмы”.
Издательство “Б.С.Г.-Пресс”, затеявшее серию “Sac de Voyage”, пошло по иному пути. Ее составили путевые заметки писателей, прославившихся в совсем иных жанрах, и соответственно имена здесь подобрались куда более известные, нежели в “Travel Series”. Не представлены в серии и современные авторы — хронологически ряд заканчивается Лоренсом Дарреллом и Алленом Гинзбергом.
Начинается же он с Ханса Кристиана Андерсена, чью книгу “В Швеции” “Б.С.Г.-Пресс” представляет русскому читателю. Разумеется, записки Андерсена имеют много общего с его сказочной прозой — говорящие птицы и тролли попадаются путешественнику едва ли не чаще, чем простые крестьяне. Не случайно ряд вставных новелл из книги, не имеющих отношения к “магистральному” сюжету, традиционно включаются в сборники андерсеновских сказок. Реальные впечатления и поэтическая рефлексия по их поводу равно важны для структуры книги.
Обилие лирических отступлений, философских пассажей, риторических вопросов и восклицаний — все это указывает на определяющее влияние на автора романтической поэтики. Современного читателя экстатичность исторических экскурсов и пафос пейзажных зарисовок могут утомить, но в середине XIX века книга стала на родине Андерсена настоящим бестселлером, по сути, открыв для датчан северного соседа и многократно увеличив “туристические потоки” из Дании в Швецию.
Травелог не бедекер, и тех, кто полагают, что авторы взялись за перо, дабы снабдить их разными общеполезными сведениями для плавающих-путешествующих, ожидает серьезное разочарование. Большинство представленных в серии писателей под прикрытием жанра путевых заметок решают какие-то свои задачи, имеющие мало общего с описанием достопримечательностей или указанием максимально удобного способа проезда из пункта А в пункт Б.
Тот же Андерсен описывал свое путешествие по Швеции не только ради фиксации путевых впечатлений, но и для трансляции панскандинавской идеологии. Но наиболее далек от привычного жанрового канона Олдос Хаксли. Аннотация предупреждает, что книга “В дороге” включает “не только путевые очерки писателя, побывавшего в Италии и Голландии, но и <…> множество наблюдений философского и культурологического свойства”. Но если уж говорить правду, то говорить до конца: из книги вовсе не следует, что Хаксли вообще когда-либо выезжал за пределы Англии. Томик содержит множество самых разнообразных сведений, которые свидетельствуют скорее об основательном знакомстве писателя со столь любимой им Британской энциклопедией, нежели о живых путевых впечатлениях. Эта книга — превосходный образец эссеистики в английском понимании термина, где основная сюжетная линия (насколько мы вправе говорить о сюжете применительно к эссе) совершенно растворяется в многочисленных и разнородных отступлениях.
Хаксли рассуждает обо всем на свете — о сравнительных достоинствах автомобилей, сплетнях, очках, Марселе Прусте… Плюс к тому треть книги занимает раздел “О путешествии вообще”, развивающий своего рода философию туризма и даже не пытающийся прикинуться путеводителем, а заканчивается она главой под названием “Кстати”, не имеющей к основному “сюжету” хотя бы внешней привязки. Как результат — об Италии и Голландии читатель не узнает практически ничего, зато закрывает книгу с послевкусием как от table-talk’а с умным и тонким собеседником.
По сравнению с энциклопедически образованным и готовым вести нескончаемую светскую беседу обо всем на свете Олдосом Хаксли Дэвид Герберт Лоуренс производит впечатление упрямого мономана. Вместо множества легкомысленных отступлений — идет ли речь об этрусках или индейцах — он предлагает читателю один и тот же слегка варьируемый трактат о преимуществах образа жизни древних народов перед западной цивилизацией. Все географические и бытовые зарисовки у Лоуренса — лишь предлог, чтобы перейти к выражению восхищения страной, где “ничто не напоминает современный мир”: “никаких домов, никаких хитроумных изобретений, лишь восторг и тишина, простор, над которым не успели надругаться”. Этруски и индейцы играют здесь однотипные роли и, в общем-то, взаимозаменяемы — не случайно автор то и дело проводит между ними прямые параллели. Роднит их, по Лоуренсу, практически все, начиная с использования красной краски в ритуальных целях и заканчивая анимистическим восприятием мира.
Различие между книгами “Утро в Мексике” и “По следам этрусков”, пожалуй, лишь в том, что, рассуждая в первой из них об индейцах, Лоуренс отдает дань мультикультурализму и признает, что “образ мыслей индейца отличается от нашего и губителен для нас”, а “наш образ мыслей отличается от его и губителен для него”. И хотя весь ход авторской мысли и эмоции этому утверждению противоречат, формально знак равенства все же поставлен.
“По следам этрусков” — путешествие не в пространстве, а во времени, ретроспективная утопия, размышление о том, какой могла бы быть Европа, веди она свое начало не от римлян, а от этрусков. Последние, в соответствии с законами жанра, идеализируются, а римскому миру, напротив, отказывается в каких бы то ни было достоинствах. То же касается и их потомков (биологических или культурных), нынешних европейцев: даже в ногах танцующего этруска с полуразрушенной фрески “больше жизни, чем в телах наших современников”. Все мрачные стороны этрусской религии и культуры — плод греко-римского влияния. И не беда, что историки с такой трактовкой не согласны — Лоуренс объясняет археологам, что на самом деле представляла собой этрусская картина мира, с той же уверенностью, с какой Розанов разъяснял раввинам, что такое настоящий иудаизм.
На первый взгляд куда ближе к “чистой” путевой прозе другой англичанин — Лоренс Даррелл, представленный в серии “Sac de Voyage” двумя книгами: кипрскими “Горькими лимонами” и “Размышлениями о Венере морской”, посвященными Родосу. Впрочем, “Размышления…” можно назвать книгой о Родосе ровно в той же степени, в какой знаменитый джеромовский роман является книгой о Темзе. Никакой внятной картины островной жизни из совокупности случайных наблюдений не возникает, и вообще Даррелл с куда большим интересом описывает компанию чудаков, которые разъезжают по острову, разглагольствуя и попадая во всевозможные переделки, — Родосу же отводится роль блестящего фона для их похождений. Остроумная и стилистически безупречная (что ощутимо даже в переводе) проза Даррелла здесь предстает неисправимо легкомысленной и необязательной, хотя обаятельной и вполне занятной.
Зато “Горькие лимоны” — пожалуй, лучшая из книг Даррелла после великого “Александрийского квартета”. Это тот случай, когда жизнь помогла писателю выстроить внятный сюжет. На Кипр он попал в начале 50-х (через пять лет после отъезда с Родоса) и стал свидетелем начала борьбы киприотов против английской администрации и попутных греко-турецких междоусобиц. Несмотря на всю свою грекофилию и влюбленность в кипрские пейзажи, рассказчик не может, да и не собирается, скрыть великолепное презрение английского джентльмена и чиновника к туземцам, которые еще вчера были такими милыми, а сегодня ведут себя из рук вон. Очевидно, что люди, которые вполне устраивали Даррелла в качестве персонажей фона и даже собеседников, сильно упали в его глазах, взявшись за винтовки и бомбы. О “национально-освободительном” движении автор пишет иногда гневно, иногда снисходительно, но без малейшей попытки посмотреть на мир глазами террориста и понять его “правду” — что в сегодняшнем политкорректном мире только добавляет свежести и актуальности описанию давно прошедших политических событий.
Едва ли не единственный автор из представленных в серии “Sac de Voyage”, честно играющий по жанровым правилам, — это Андре Моруа, который в книге под названием “Голландия” как раз о Голландии и пишет. Моруа удается немногословно охарактеризовать особенности нидерландского пейзажа, описать “национальный характер” голландцев в его связи с географическим положением страны, дать несколько живых сценок из голландской истории, набросать колоритные зарисовки экономики и повседневного быта местных жителей. И — чего уж совсем нельзя представить в других книгах — вставить раздел “Советы молодому французу, отправляющемуся в Голландию”. Конечно, Моруа записывал свои голландские впечатления более полувека назад, по материалу его книга в значительной части устарела, а по манере — не слишком отличается от путеводителей “Афиши” или “Ле пти фюте”. И тем не менее это, пожалуй, единственная книга серии, которую действительно стоит положить в саквояж, отправляясь в путешествие.