Фрагмент книги. Вступление Ирины Адельгейм
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2009
Перевод Ирина Адельгейм
Хуберт Климко-Добжанецкий#
Творчество Хуберта Климко-Добжанецкого, четверть жизни проведшего в Рейкьявике, называют “исландско-польским”: воплощение на родном языке исландского опыта, столь отличное от возобладавшего среди молодых прозаиков 2000-х годов течения антиглобалистской литературы, заставило критику заговорить о молодом авторе, а в 2007-м его книга “Дом Розы. Krуsuvyk” даже номинировалась на престижную литературную премию “Нике”. “Колыбельная для висельника” — своеобразная эпитафия другу писателя, польскому скрипачу, композитору, джазисту Шимону Курану (1955-2005). Куран становится одним из эксцентричных героев книги, эмигрантов, каждый из которых “чувствует себя немного обманутым”. Среди них — художник Боро, подкармливающий косатку, которую нарекает хорватским именем Пламен, и сам повествователь — литератор, “занимающийся искусством с маленькой буквы ▒и’”. В “Колыбельной” тесно переплетены тема искусства и тема безумия (Боро и Шимон страдают психическим заболеванием, последний кончает жизнь самоубийством), однако ирония, а также умение открыто и притом несентиментально говорить о живых человеческих чувствах, делают эту эпитафию светлой, обращенной не столько к смерти, сколько к дружбе и любви.
Я купил коричневый шкаф с раздвижными дверцами, а Боро притащил из города скамейку. У Шимона в саду мы укрепили шкаф на сиденье и привинтили к нему колесики. В боковой стенке шкафа провертели два отверстия для бамбуковых палок, а в дверце прорезали окошко. Приподнимаешь конструкцию с помощью этих бамбуковых жердей, центр тяжести смещается на колесики, и можно спокойно отправляться в город — выступать. Появление на улице клоуна с шкафом уже само по себе оказалось сенсацией — прохожие останавливались, махали, водители сигналили. Если кто-нибудь бросал в раскрытый чемодан монету или — иногда — купюру, я внезапно высовывал из окошечка голову, делал приветственный жест либо строил дурацкую рожу. Чемоданчик наполнялся. Ребята подтягивались часа в три, забирали деньги и шли в банк менять, а я сворачивал лавочку и отправлялся к Шимону — все это хозяйство хранилось у него в сарае. Смывал грим и нетерпеливо ждал. Сначала дела шли отлично, как-то раз я собрал больше шестидесяти тысяч крон. Когда наступила осень, люди погрустнели и редко обращали на меня внимание, да и то скорее сочувствуя, чем восхищаясь, — денег бросали все меньше. Надо было придумать что-нибудь новое или вернуться на работу, по крайней мере до весны. Однажды ночью я взглянул на чемодан, в который теперь снова складывал стихи, и подумал: а что, если взять да перевести их и самому издать? Утром я рассказал об этом Шимону. Наша затея удалась. Один человек, симпатизировавший Шимону, отредактировал двадцать пять стихотворений. Они были под стать окружающей атмосфере: времени года, этим людям и их хандре, а также хандре моей собственной, состоянию постоянной неопределенности, ожидания поезда неведомо откуда и куда. Я пошел в типографию и заказал двести пятьдесят экземпляров. Сборничек назывался “Стихи из шкафа. Ljódútúrskápnum”. Узнав, какой тираж, ребята сказали, что я буду с этим маяться несколько лет, потому что стихи никто не покупает, не говоря уже о стихах из чемодана… Я положил в чемодан тридцать книжек и вместе со всем хозяйством двинул в город. На дверцу шкафа я повесил записку: “Дорогой прохожий! Тебе выпала возможность приобрести сборник стихов уличного художника Хуго де Хуго. Книга стоит тысячу крон. Брось купюру в банку и возьми себе экземпляр”. В этот день, кроме нескольких тысяч подаяния, я получил деньги за пять книжечек. На следующий день дела пошли хуже. Я продал только два экземпляра, а на третий — ни одного. Черт, может, ребята были правы… Боро посмеивался, а Шимон сказал, что надо действовать иначе. Утром он встал у меня за спиной и принялся играть на скрипке. Люди подходили послушать и бросали деньги — бросать-то бросали, но книг не покупали. Я решил снова выступить в роли поэта-мима, дать себе еще один шанс. И произошло чудо. После обеда к моему шкафу подошла женщина и сказала, что берет все, что лежит в чемодане. Сорок экземпляров — она дотошно их пересчитала и бросила деньги в жестяную банку. Назавтра пришла снова, опять все скупила и спросила, есть ли у меня еще. Попросила адрес, обещала зайти вечером с коллегой. И действительно пришла к Шимону, причем не с одним коллегой, а с несколькими, в том числе женщинами. Они представились: члены Клуба-78, общества гомосексуалистов и лесбиянок Исландии. Я не очень понимал, в чем тут фокус, но они выкупили весь тираж, уверяли меня, что это отличный рождественский подарок для братьев и сестер, что они мне очень благодарны, что чувствуют себя теперь увереннее, что это прекрасная поэзия, и потом название — такое точное, лучше не придумаешь. Убеждали, что мне нечего опасаться, чтобы я вступил в их клуб, что в единстве сила и чтобы я вышел из шкафа.