Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2009
Среди книг
Ханна Арендт и суд над Холокостом
ХаннаАрендт Банальность зла.Эйхман в Иерусалиме. — М.: Европа, 2008. — 421 с.
Как это ни удивительно, изданная по-английски еще в 1963 году книга ХанныАрендт “Эйхман в Иерусалиме” вышла на русском языке спустя считаные годы после ее публикации на иврите: хотя речь в книге идет о самом знаменитом судебном процессе за всю историю еврейского государства, перевод монографии на государственный язык Израиля занял долгие тридцать семь лет. Учитывая, что в связи с иммиграционными потоками процент англоговорящих граждан в Израиле самый высокий среди неанглоязычных стран, дело явно не в нехватке профессиональных переводчиков: книгу эту, написанную одной из самых крупных еврейских интеллектуалок ХХ столетия, в еврейском государстве читать не хотели. Не укладывается то, что в ней написано, в модель коллективной памяти о Холокосте, которая в Израиле давно уже стала канонической. В результате по-русски уже изданы и переведенные с немецкого магнитофонные записи допросов А. Эйхмана в Израиле (М.: Текст, 2002), и речь израильского генерального прокурора на процессе Эйхмана (Иерусалим:Библиотека “Алия”, 1975), и переведенная с иврита книга МошеПерлмана “Как был пойман Адольф Эйхман” (СПб.: Лимбус пресс, 2001) — а вызвавшая самые жаркие споры книга великой ХанныАрендт появилась по-русски только в 2008 году, спустя тридцать три года после смерти ее автора. К этому времени по-русски уже вышли и ее фундаментальные “Истоки тоталитаризма” (М.: ЦентрКом, 1996), и сборники эссе “Люди в трудные времена” (Московская школа политических исследований, 2002) и “Скрытая традиция” (М.: Текст, 2008). Может, это в чем-то и хорошо: подготовленный русскоязычный читатель (а тираж в две тысячи экземпляров заведомо будет раскуплен только подготовленными читателями) уже знаком и с интеллектуальным наследием ХанныАрендт, и с деталями суда над Эйхманом, не говоря уж о Холокосте как таковом (масштабная “Энциклопедия Холокоста” под редакцией УолтераЛакёра вышла по-русски двумя изданиями, а общий список публикаций по теме составляет многие сотни книг и статей).
Вероятно, желая избежать каких бы то ни было обвинений, редакторы книги пошли на довольно странный шаг — в качестве эпилога был помещен разгромный пятистраничный отзыв, автор которого пишет, что “к книге довольно трудно относиться с симпатией”, что книга эта — “провал”, “произведение глубоко ошибочное”, что она “пронизана пренебрежением к жертвам Холокоста”, что высказывания автора “в адрес евреев язвительные, абсолютно клеветнические”, что ее “теории и утверждения <…> не только неточные, но чрезвычайно обидные и оскорбительные” и т. д. Довольно странно издавать книгу, помещая в качестве послесловия к ней такой уничижительный отзыв, написанный американо-израильским функционером, профессионально занимающимся розыском по всему миру нацистских преступников, собственный интеллектуальный уровень которого, мягко говоря, уступает уровню ХанныАрендт — одной из наиболее выдающихся представительниц политической философии предыдущего столетия. Более того, в отличие от автора послесловия, родившего в США уже после окончания Второй мировой войны, ХаннаАрендт, как и подсудимый Адольф Эйхман, родилась в 1906 году: он родился в австрийском Золингене, она — в Ганновере, и ее родным языком был немецкий. Для него приход к власти национал-социалистов стал началом более или менее успешной карьеры государственного служащего, после двадцати семи лет не шибко успешных брожений и метаний (А. Эйхман не закончил ни школы, ни технического училища, и ни в одном из мест, где работал, он не достиг никаких профессиональных успехов). Для нее это стало началом профессиональных мытарств и тяжелых миграционных метаний: не сумев получить работу в германских университетах или иных учреждениях из-за ограничительных антисемитских уложений новых властей, она вынуждена была вначале перебраться во Францию, а потом — в США. Они находились по разные стороны баррикад, и А. Эйхман, вступивший в 1932 году в НСДАП и в СС, принадлежал как раз к той группе немцев, которую Х. Арендт, арестовывавшаяся гестапо и побывавшая узницей в одном из концлагерей на территории Франции, имела самые глубокие личные причины ненавидеть более всего. Тем удивительнее, что ее книга вызвала столь негативную реакцию в Израиле, да и во многих кругах еврейской диаспоры.
Почему же это произошло? Наверное, по нескольким причинам.
Во-первых, если в Израиле А. Эйхман еще до суда и даже до поимки был заочно объявлен дьяволом, причем не каким-то импульсивным публицистом, а судьей окружного суда в принятом им вердикте (по делу одного из руководителей венгерского еврейства Роже ИсраэляКастнера, который вел с А. Эйхманом переговоры), то ХаннаАрендт рисует совершенно другой образ — обычного человека, “практически необразованного”, “обладавшего весьма скромными мыслительными способностями”, возглавлявшего один из отделов одного из департаментов не самой влиятельной службы (отдел B-4 Четвертого департамента РСХА); “технически и бюрократически пост Эйхмана был не таким уж высоким”. Раз за разом ХаннаАрендт подчеркивает, что идеи, касавшиеся “окончательного решения еврейского вопроса”, исходили от других людей, другие люди и внесли куда более весомый вклад в их реализацию: рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер (покончил с собой спустя менее чем три недели после окончания войны в мае 1945 года), обергруппенфюрер СС РейнхардГейдрих (умер от ран после покушения на него, совершенного заброшенными с территории Великобритании чешскими патриотами в июне 1942 года), группенфюрер СС и руководитель гестапо Генрих Мюллер (судьба которого после 1945 года неизвестна; Х. Арендт также упоминает об этом на с. 108 книги), бригадефюрер СС Франц Шталекер (смертельно ранен советскими партизанами в 1942 году) и другие. Эйхману же “так и не удалось получить чин выше, чем оберштурмбаннфюрер СС (ранг, в армейской иерархии равный подполковнику)”, — отмечала Х. Арендт.
Это превращало всю ситуацию в принципиально иную, чем ее видели израильские власти: одно дело судить главного палача еврейского народа, “зачинателя, организатора и ответственного за осуществление преступления, именуемого ▒окончательным разрешением еврейского вопроса’… уполномоченного, распорядителя и руководителя этой ▒операции’”, который “был душой преступного заговора, имеющего целью истребление еврейского народа” (цитаты из заключительной, одиннадцатой, главы выступления генерального прокурора Г. Хаузнера на процессе Эйхмана), и совсем другое — подполковника, “возглавлявшего один из отделов одного из департаментов” РСХА… Более того: в то время как израильские власти рисовали портрет антисемита, с самых молодых лет потерявшего человеческий облик (достаточно прочитать третью главу выступления Г. Хаузнера), Х. Арендт пишет о человеке, который “умел быть благодарным: наличие в собственной семье евреев было среди тех самых ▒личных причин’, по которым он не испытывал к евреям ненависти”. Кузен мачехи А. Эйхмана был женат на дочери еврейского коммерсанта из Чехословакии, при помощи которого А. Эйхман получил в 1927 году место коммивояжера. И даже в Вене, где он в 1938-1939 годах добился таких “выдающихся” успехов в деле принудительной эмиграции евреев, у А. Эйхмана была любовница-еврейка. Чувствительность А. Эйхмана к крови доходила до того, что он не мог даже смотреть на технические средства, придуманные нацистами для массовых убийств евреев. “Я видел молодых людей, превращенных в садистов. Как можно такое делать? Просто стрелять в женщин и детей? Это невозможно!”, — патетически говорил человек, лично отвечавший за доставку сотен тысяч евреев в лагеря уничтожения. Не зверь в человеческом обличье, а пунктуальный, исполнительный чиновник второго эшелона, по воле судеб оказавшийся там, где он оказался… Эпохальность события предстает сильно смазанной, а ведь речь идет о единственном человеке за всю шестидесятилетнюю историю Государства Израиль, который был приговорен судом к смертной казни и в отношении которого этот приговор был приведен в исполнение!
Во-вторых, Х. Арендт ставила под сомнение всю концепцию суда как такового. Она была права, когда утверждала, что прокурор Г. Хаузнер говорил в суде голосом премьер-министра Д. Бен-Гуриона, для которого поимка и суд над А. Эйхманом были событиями первостепенной важности. С его точки зрения, именно суд над А. Эйхманом был доказательством того, что создание Государства Израиль было актом необходимым и оправданным, ибо впервые в истории еврейский народ смог поймать и судить одного из своих самых кровавых палачей. Когда группа израильских интеллектуалов обратилась к Д. Бен-Гуриону, объявившему о поимке А. Эйхмана с трибуны парламента, с предложением передать нацистского преступника международному суду, глава правительства ответил им категорическим отказом. Для Д. Бен-Гуриона было крайне важно показать, что Израиль является суверенным государством, которое не нуждается в чьем-либо внешнем одобрении для проведения своей собственной политики, в том числе и относительно тех, кто совершал преступления против еврейского народа до того, как Государство Израиль было основано. Передача дела А. Эйхмана в какой-либо международный суд виделась Д. Бен-Гуриону как свидетельство “гражданско-правовой неполноценности” Израиля среди других наций, и аргументы формально-юридического характера казались ему совершенно незначительными.
ХаннаАрендт соглашалась с концепцией политического сионизма в том, что “еврейский народ в целом никогда не был организован, у него не было своей территории, своего правительства, своей армии, что в час, когда это ему было так необходимо, у него не было своего правительства в изгнании, которое могло бы представлять его среди союзников… что у него не было ни запасов оружия, ни молодежи, прошедшей воинскую подготовку”. Нет сомнений, что под этими словами Х. Арендт Д. Бен-Гурион подписался бы обеими руками. Более того, Х. Арендт не оспаривала и вынесенный Иерусалимским окружным судом приговор: “фактов, за которые его следовало бы вздернуть, было более чем достаточно”; “после того как суду были представлены магнитофонные записи [допросов А. Эйхмана], смертный приговор был вполне очевидным даже с юридической точки зрения”. Казалось бы, что бы израильским общественным деятелям не прийти в восторг от ее книги?
Но Х. Арендт пошла гораздо дальше, причем в двух направлениях. Во-первых, она раз за разом не оставляла камня на камне от неоднократно повторявшегося утверждения Д. Бен-Гуриона, что Германия К. Аденауэра — это “другая Германия”. В январе 1952 года Израиль оказался на грани гражданской войны, когда участники демонстрации, организованной оппозиционными партиями, попытались штурмовать здание парламента, утверждавшего договор о репарациях с Западной Германией. Голосование по столь судьбоносному для еврейского народа вопросу (получение немецких денег как компенсации за конфискованное имущество жертв Холокоста) закончилось благоприятно для Д. Бен-Гуриона благодаря поддержке арабских депутатов: еврейского большинства ему добиться не удалось. Понятно, что этот вопрос беспокоил Д. Бен-Гуриона и в начале 1960-х (дипломатические отношения между Израилем и ФРГ или ГДР еще не были установлены), и ему было крайне важно утвердить идею о существовании “другой Германии”, не несущей прямой ответственности за злодеяния гитлеровской эпохи. ХаннаАрендт утверждала прямо обратное: “свойственные Эйхману искажения действительности приводили в ужас потому, что сама действительность была чудовищной, но в принципе они мало чем отличаются от всего, что происходит ныне в постгитлеровской Германии”; об умерщвлении жертв газом: “немцы — обычные немцы, не эсэсовцы и даже не члены нацистской партии — и по сей день относятся к акту, который в других странах называется убийством”, как к “медицинским процедурам”; “высокопоставленные госчиновники, которых Гитлер вынужден был терпеть, как вынужден их терпеть Аденауэр, хотя они и скомпрометировали себя выше всякой меры”; “со всех сторон и во всех сферах жизни и труда молодежь Германии окружают люди, обладающие властью и положением, — эти люди действительно виновны, но ничего подобного они не чувствуют”; “немецкое общество, состоявшее из восьмидесяти миллионов человек, так же было защищено от реальности и фактов теми же самыми средствами, тем же самообманом, ложью и глупостью, которые стали сутью его, Эйхмана, менталитета. <…> Практика самообмана была до такой степени всеобъемлющей… что даже теперь, через восемнадцать лет после падения нацистского режима… порою трудно не думать, что лицемерие стало составной частью немецкого национального характера” и т. д. Х. Арендт отдельно отмечает, что, “если бы администрация Аденауэра была слишком чувствительной к тем, чье прошлое запятнано сотрудничеством с нацистами, этой администрации попросту бы не существовало”, поэтому в результате обвинению “приходилось лавировать, чтобы не поставить в неудобное положение администрацию канцлера Аденауэра”. То есть не “Правосудие в Иерусалиме”, как озаглавил свою книгу государственный обвинитель Г. Хаузнер, а политический процесс, имевший воспитательные и пропагандистские цели: сформировать некий исторический нарратив памяти о Холокосте и укоренить его в умах израильских граждан, прежде всего неевропейских евреев, а также молодежи: “аудитория… должна была состоять из молодых израильтян, не слишком хорошо знающих историю, или евреев из стран Востока, которым ее никогда не рассказывали”.
Во-вторых, Х. Арендт сделала очевидный акцент на еврейском коллаборационизме, на высочайшей степени готовности еврейских общинных лидеров сотрудничать с ведомством А. Эйхмана и его коллег в надежде спастись самим, пусть и ценой гибели сотен тысяч других евреев. Эта проблема раскалывала израильское общество в ходе дела Кастнера, который все же был признан виновным Иерусалимским окружным судом, потом убит неизвестными и лишь посмертно оправдан тремя голосами против двух Верховным судом Израиля (в 1958 году). Суд над А. Эйхманом (а с ним, как указывалось выше, и вел переговоры Р. И. Кастнер в 1944 году) был нужен Д. Бен-Гуриону как раз для того, чтобы “перевести стрелки” от того, кто в бесчеловечных условиях “продал душу дьяволу”, к самому “дьяволу”. Х. Арендт отказывалась следовать этому вектору, вопрос об ответственности еврейских лидеров (как религиозных, так и светских) Германии и порабощенных нацистами стран поднимался ею снова и снова. Вывод ее был страшен, и принять его было чудовищно сложно: “Где бы ни жили евреи, у них были свои признанные лидеры, и почти все из них — за малым исключением — тем или иным образом, по той или иной причине сотрудничали с нацистами. <…> Если бы еврейский народ действительно был неорганизован и у него не было бы вожаков, тогда воцарился бы хаос, и было бы множество великое страданий, но общее число жертв вряд ли бы тогда составило от четырех с половиной до шести миллионов”.
Книгу ХанныАрендт было больно читать в первой половине 1960-х, обжигает руки она и сейчас. Вопрос о том, как подобная беспримерная по своим масштабам трагедия в принципе стала возможной, рассмотрен Х. Арендт с потрясающей глубиной, причем еврейско-германское происхождение автора в значительной мере предопределило глубину проникновения в самую суть исследуемых вопросов. Счастье, что эта книга была написана. Замечательно, что она стала доступна и русскоязычным читателям.
Алек Д. Эпштейн
Иерусалим