Вступление Ю. Гусева
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2009
Перевод В. Леванский, Юрий Гусев
Литературное наследие #
Ференц Кёльчеи
Гимн и другие стихи
Перевод с венгерского В. Леванского, Ю. Гусева
Вступление Ю. Гусева
Первая половина XIX века в Венгрии (так же, как, впрочем, и у нас, в России) — исключительно важный этап национальной истории. Хотя бы уже потому, что именно тогда у венгров как народа сложилось некое более или менее единое понимание приоритетов и в общественно-политической сфере (прежде всего национальная независимость), и в культуре (ориентация на Европу). Приоритеты эти в сути своей не изменились и по сей день.
Как и в России, главной движущей силой социальной и культурной жизни в Венгрии тех десятилетий выступало дворянство; во всяком случае, его наиболее образованная, мыслящая часть. Эпоха реформ, как принято называть этот период в венгерской историографии, стала кульминацией исторического пути дворянского сословия. А Ференц Кёльчеи (1790-1838), поэт и общественный деятель, был одной из самых характерных, самых ярких, самых замечательных фигур тех бурных десятилетий.
Конечно, если речь зайдет о политике, то здесь Кёльчеи всегда будет упомянут лишь после Лайоша Кошута, Иштвана Сечени, других исторических деятелей. Если о литературе, то сначала вспомнят, разумеется, Шандора Петефи, ослепительным метеором блеснувшего на небосводе венгерской поэзии, МихаяВёрёшмарти, обогатившего поэзию рядом замечательных романтических поэм, Йожефа Этвеша, автора нескольких знаменитых романов.
Однако именно ФеренцКёльчеи с его поэзией, его философскими и публицистическими работами, его выступлениями на политической арене воспринимается как воплощение духа эпохи реформ, всего того прогрессивного, благородного, героического, что ее питало и что внушало и внушает благоговейное почтение потомству.
Таким отношением к себе Кёльчеи во многом обязан своим человеческим качествам. Тщедушный, слабый здоровьем, с несильным голосом, к тому же слепой на один глаз, он обладал удивительным мужеством, граничившим с героизмом, и несгибаемой твердостью в отстаивании своих убеждений. Недаром, будучи депутатом знаменитой сессии Национального собрания 1832-1836 годов (сессия эта стала едва ли не центральным событием эпохи реформ), он стал фактическим лидером реформаторского крыла депутатского корпуса, кумиром радикально настроенной молодежи и в Национальном собрании, и во всей стране.
Лайош Кошут, который именно на этой сессии вырос в вождя, возглавившего венгерскую революцию 1848-1849 годов, вспоминал о том, какое впечатление производили на депутатов речи Кёльчеи, негромкие, вроде бы лишенные пламенной зажигательности. “Сильный дух в оковах хрупкого тела. Голый череп овеян редким венчиком седеющих волос; на бесцветном лице — усталость бесчисленных, проведенных в раздумьях ночей; в единственном глазу — горечь прошлого, настоящего и будущего нации. <…> Когда он вздымал сжатый кулак, в наших глазах он выглядел неким потусторонним существом, чьи слова мы воспринимали не слухом, а непосредственно душой”.
В своей общественно-политической деятельности Кёльчеи представлял позицию, которую можно сравнить (разумеется, в самых общих чертах) с позицией наших дворянских революционеров — декабристов. То есть боролся против феодальных пережитков, прежде всего против крепостного права, за свободу убеждений и вероисповедания, за то, чтобы Венгрия встала в ряд с передовыми европейскими государствами. И, как необходимое условие для этого, обрела государственную самостоятельность, перестала быть австрийской провинцией.
Идеалы прогресса, свободы и национальной независимости пронизывают и поэтическое творчество Кёльчеи, в котором романтическая пылкость сочетается со строгостью классицизма. Кёльчеи значителен и как лирик; но, пожалуй, главное, что позволило ему занять такое важное место в истории венгерской литературы, — это поэтическое воплощение идеи патриотизма.
В патриотической лирике Кёльчеи пылкость неотделима от критичности. Его любовь к родине — любовь требовательная, действенная. Воспитанный на просветительских идеях, на античной классике, обладая тонким художественным вкусом, он и от современников своих требует приобщения к высокой культуре и ненавидит провинциализм, самодовольство и ограниченность. Всей душой веря в огромный духовный потенциал венгров и в исторические перспективы венгерской государственности, поэт не идеализирует “венгерскость” саму по себе. Порой его одолевают весьма мрачные мысли относительно исхода борьбы, возможностей изменения существующего положения вещей к лучшему; это нашло выражение, например, в стихотворении “Vanitatumvanitas” (“Суета сует”). Но все-таки самое главное в его патриотизме — это требование действенной, активной любви к своей родине. Не боготворить традиции, как бы они ни были замечательны, но, бережно сохраняя, развивать их. Не просто беречь венгерский язык как основу национальной духовности, но шлифовать, совершенствовать его (и тут главная роль отводится литературе). Не упиваться тем, что ты венгр (русский, француз, поляк и т. д.), не просто “верить”, вопреки всему, в исключительность той страны, где тебе выпало родиться, но стараться сделать родину (в широком ли смысле — как страну, в узком ли — как город, село, даже дом) лучше, уютнее, обогатить ее своим личным вкладом, своими творческими силами — и тогда родина действительно станет Родиной.
Очевидно, такое понимание патриотизма и способствовало тому, что стихотворение ФеренцаКёльчеи “Гимн” стало действительно гимном венгров.
Сочиненный в 1823 году, “Гимн” спустя двадцать с лишним лет был положен на музыку выдающимся венгерским композитором ФеренцемЭркелем — и в течение более полутора столетий является государственным гимном Венгрии. Причем текст его не менялся, несмотря на все исторические катаклизмы, революции и смены государственного уклада.
В чем причина такого (не многим государственным гимнам данного) долгожительства?
Главная причина, по всей видимости, заключается в том, что “Гимн” — выдающееся поэтическое произведение, одна из вершин венгерской поэзии XIX века (а у венгров поэзия играла примерно такую же — ведущую! — роль, как у нас).
Венгры видят (слышат) в своем гимне не просто аксессуар государственности, который положено слушать и исполнять стоя, но великое произведение, слова и мелодия которого отзываются резонансом в душе любого венгра, каких бы взглядов он ни придерживался, к какой бы социальной группе ни относился.
“Гимн” Кёльчеи — довольно большое стихотворение (как гимн из него принято исполнять одну-две строфы) и представляет собой эмоциональный обзор более чем тысячелетней венгерской истории. А история эта изобиловала катастрофами и трагедиями, венгры как нация не раз были на грани полного истребления. Но некая удивительная живучесть (“пассионарность”, если воспользоваться термином Льва Гумилева) помогала им не только уцелеть, но и сохранять, развивать свой язык, свою духовность.
Выстояв, вопреки всему, венгры, по мнению Кёльчеи, заслужили право на место под солнцем, на процветание. В этом — высокий, органичный пафос “Гимна”, и в этом же — второй “секрет” его долговечности.
Историческая панорама, изображенная в “Гимне”, содержит и параллель с Ветхим Заветом: народ (венгры), щедро одаренный судьбой, забыл о своем долге перед Господом и был жестоко наказан. Но искупление состоялось, и теперь венгры могут, не жалея сил и времени, трудиться на благо отчизны.
Едва ли все венгры воспринимают эту аналогию с Ветхим Заветом. Но та идея, что тяжкие испытания, перенесенные в прошлом, дают людям моральное право надеяться на лучшее будущее и побуждают с полной отдачей трудиться во имя создания благополучной и счастливой Родины, близка любому, независимо от возраста, пола, социального статуса и т. д.
Когда видишь, как венгры встают при звуках “Гимна” и какие у них при этом лица, то чувствуешь, что дело тут не в протокольных требованиях: они встают и подпевают по велению души.
Недаром 22 января — день, когда ФеренцКёльчеи закончил, в 1823 году, сочинение “Гимна”, — стал отмечаться в последнее время как День венгерской культуры. Не государственности, а именно культуры. Можно сказать, венгерской духовности.
Гимн
Из грозовых столетий народа венгерского
Боже! Дай Ты венгру свет
Счастья, благодати!
Огради народ от бед,
От враждебной рати!
Претвори разгром в успех,
В радость, в рай цветущий!
Искупили венгры грех
Прежний и грядущий!
Ты привёл нас в край Карпат —
Обрело в то время
Дом священный, райский сад
Бендегуза[1] племя!
Ты велел — и встал у вод
Тисы и Дуная
Арпад-вождь[2], взрастивший род,
Словно в кущах рая.
Куншаг[3] — Твой заветный дар,
Нива золотая.
И божественный нектар
Влит в лозу Токая[4].
Ты над турком взвил не раз
Венгра стяг военный.
Матяш царственный потряс
Стены гордой Вены[5].
Но увы! Наш грех узрев —
Страсти роковые —
Ты на нас обрушил гнев
В годы грозовые.
И разил нас тать-монгол,
И сверкали пики.
Ты и турка к нам привёл —
Грянул гнёт великий.
Сколько раз победный клич,
Брошенный османом,
Повергал, как Божий бич,
Нас на поле бранном.
Мы и сами жгли свой дом
Со стыдом и страхом.
И дымился он потом,
Словно урна с прахом!
Догонял бегущих меч,
Вырубал вчистую.
Где укрыться? Как сберечь
Родину святую?!
И метались мы, кляня
Бремя бед тяжёлых,
Море крови и огня
И в горах, и в долах!
Замок — в камни превращён.
Пламень — в холод смертный.
Вместо счастья — плач и стон.
Скорбь и боль — безмерны.
Ах! Свобода не взойдёт
На крови сражённых!
Слёзы рабства у сирот
Нищих, обречённых.
Боже! Венгру протяни
Длань над морем горя!
И спаси, и сохрани,
С тёмной силой споря!
Претвори раздор в успех,
В радость, в рай цветущий!
Искупили венгры грех,
Прежний и грядущий!
22 января
Хуст
Крепость могучая Хуст[6], на руинах твоих загрустил я.
Полночь тиха. Из-за туч вышла внезапно луна.
Между разбитых колонн вдруг повеял кладбищенский ветер,
Призрак с развалины рек, длань простирая ко мне:
О, сын отечества, знай: бесполезно скорбеть на руинах.
Тщетно мечтой улетать к теням старинных времён.
Ты настоящее сверь с вожделенным прекрасным грядущим.
Зижди, труждайся, дерзай — и займется над Родиной свет!
Vanitatum vanitas
Мой читатель досточтимый!
Вспомни стих былых времён:
“Все свершенья наши мнимы” —
Учит мудрый Соломон.
Пустота — всему основа.
Вновь придут, исчезнут снова
Зной, роса, узоры льда —
Все пустая суета.
Муравейник — вся планета.
За мгновенье век прошёл.
Наши грозы, бури — это
Блеск зарниц, жужжанье пчёл.
Канет в прошлое эпоха,
Пролетит быстрее вздоха!
Роскошь — пар, а бездна лет —
Как приморской пены след.
Александр блистал Великий[7]? —
Травлю зайцев вёл герой!
Орды вёл Атилла дикий? —
Стая крыс, осиный рой!
Даже Матяша знамёна;
Грозный путь Наполеона;
Ватерлоо, славы зов —
Просто драки петухов!
Доблесть войск, величье власти? —
Сон кошмарный, чары зла!
Как пожар бушуют страсти? —
Краска щёки залила!
Казнь Сократа — стыд Эллады!
Кровь Катона[8] — боль утраты!
МиклошЗрини[9] — прах святой —
Всё повито суетой!
Мудрецы, весьма опасен
Храм, что вами сотворен!
Лишь дурман от ваших басен,
Аристотель и Платон!
Блажь, напыщенные схемы
Вы смогли свести в системы.
Домик карточный, мираж —
Вот он, храм научный ваш!
Демосфен, греметь готовый? —
Брань базара — посильней.
Ксенофонт[10], язык медовый? —
Пряха пела понежней.
Оды пел Пиндар[11] воздушный —
Мы остались равнодушны!
Фидий идолов ваял —
Исковеркал глыбы скал!
Лава жизни полыхает? —
Сыплет искры уголек.
Буря страсти всё сметает? —
Бьет крылами мотылек.
Вновь конец началом станет.
Вера нас с Надеждой тянет
Вдаль — как радужный поток,
В тесном русле ручеёк!
Счастье — лунное свеченье,
А злосчастье — дым в ночи.
Смерть — всего лишь дуновенье,
Целый мир — огонь свечи!
Вянет роза вечной славы —
Аромат течёт лукавый,
Чтоб цветок увядший сей
Пережить на пару дней.
Так забудь восторг и муку,
Не тверди про Ад и Рай!
Славу, рок, судьбу, науку,
Жизнь земную презирай!
Будь незыблем в день грядущий,
Как утёс, прибоя ждущий.
Не терзают душу пусть:
Прелесть, мерзость, страсть и грусть!
Спите Вы — но Вы в полёте
Вместе с крохотной Землёй,
То Луну, то Солнце ждёте
У себя над головой.
Как неверный блеск удачи,
Мир — виденье, не иначе!
Зло и благо — всё тщета.
Все на свете суета.
Перевод В. Леванского
С перехваченным горлом
О, плакать, плакать, плакать!
Полна рыданий грудь.
Загубленное счастье
Слезами не вернуть…
Такое море боли
Чья выдержит душа?
Ах, боли столь глубокой,
И жгучей, и жестокой
Не видел белый свет!
Но почему же слезы из глаз сухих не льются?
Но почему же сердце в груди не разорвется?
И облегченья нет…
Песня девы
В ночной темноте утонули кусты,
Бредет ветерок вдоль аллеи.
Соловушка свищет, трепещут листы,
Девичья фигурка белеет.
О дева, куда ты? Упала роса,
Затянуты облачной мглой небеса.
Одна только звездочка тлеет.
Одна лишь, одна… Но сияет она
Счастливой любви обещаньем,
И полнится сердце до самого дна
Надеждою и ожиданьем.
Соловушка свищет; в ночи не страшны
Ни зыбкие тени, ни черные сны —
Их звездное гонит мерцанье.
Сгущается тьма, ветер всё холодней,
Но дева идет по аллее.
А тучи всё ниже, звезда всё бледней,
Всё реже меж тучами рдеет.
Соловушка свищет; о дева, взгляни:
Последние в окнах погасли огни,
Кусты всё чернее, мрачнее.
Пускай нескончаемой кажется ночь —
Не сякнут в душе упованья.
Пусть канет звезда, унося с собой прочь
О встрече счастливой мечтанья.
Соловушка свищет; с зарей без следа
Рассеются тучи, и снова звезда
Взойдет, как любви обещанье.
Перевод Ю. Гусева