Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2009
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ[1]
Non—fiction
с Алексеем Михеевым
В середине 90-х на западных книжных прилавках появилось десятка два брошюрок, объединенных в серию под шутливым названием «Ксенофобский гид»: «Эти странные французы», «Эти странные немцы», «Эти странные греки» и т. д.; в 1999-2004 годах они были переведены на русский и составили серию «Внимание: иностранцы!» В этих небольших пособиях, ориентированных прежде всего на туристов, иронично описывались нравы, традиции и обычаи разных наций, а точнее, бытующие в массовом сознании стереотипные представления о них. Удачным продолжением (и качественным «углублением») этого ряда может служить изданная в 2004 году книга англичанки Кейт Фокс Наблюдая за англичанами. Скрытые правила поведения (Перевод И. П. Новосельцевой. — М.: РИПОЛ классик, 2008).
Будучи антропологом, Фокс выстроила свою работу как полноценное этнокультурное исследование, используя в качестве основной методики технику «включенного наблюдения». В обычных этнографических экспедициях (в отдаленные уголки Азии, Африки или Океании) ученый поселяется рядом с наблюдаемым «нецивилизованным» сообществом, фиксируя особенности его обыденной жизни; при этом желательно, чтобы члены сообщества привыкли к наблюдателю и не обращали на него внимания, иначе их поведение нельзя будет считать естественным. Если же этнограф сам принадлежит к тому же «племени», то данная проблема снимается (правда, появляется другая: ученый, внутренне «разделившись» на наблюдателя и наблюдаемого, должен уметь отличить черты специфически национальные от всех прочих — например, от социальных, от универсально-общечеловеческих или, напротив, от индивидуально-психологических).
Приняв на себя роль наблюдателя «изнутри», Кейт Фокс смотрит на свое общество пытливым аналитическим взглядом; результаты своей работы она описывает, с одной стороны, по-научному добросовестно, а с другой — с особым невозмутимо-сдержанным (именно что английским!) юмором. Вот лишь некоторые из выведенных автором правил: правило неназывания имен, правило игры на угадывание, правило взаимных комплиментов, правило «отрицательной вежливости», правило косвенного выражения недовольства, правило незримого режиссера…
Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказывается, что многие из этих правил не являются такой уж особой английской экзотикой: описываемые автором конкретные ситуации вполне могли бы быть зафиксированы, например, и в современной Москве. В уличной толпе при случайном столкновении вы и здесь сегодня, скорее всего, услышите инстинктивное «извините»; очереди в магазине, поликлинике или банке и здесь, будет выстраивать «невидимый режиссер», а в автобусе или метро громкий разговор по мобильному будет восприниматься окружающими с «косвенным», то есть не выраженным вслух, недовольством. «Отрицательная вежливость» (при которой даже в тесной толпе каждый делает вид, что стоящих рядом будто «не существует») — это черта, которую гости нашей столицы обычно считают специфически московской (и которая толкуется как проявление неприветливости и враждебности). А уж то, что Фокс описывает как «ритуал прослушивания прогноза погоды для судоходства», до боли напоминает феномен, подмеченный еще лет сорок назад приехавшим из Абхазии Фазилем Искандером и воспринятый им как загадочная и необъяснимая причуда москвичей. Похоже, что сформулированные Кейт Фокс «уличные» правила — все-таки не специфически английские, и даже не лондонские; это правила, естественным образом возникающие во многомиллионных (во всяком случае в европейских) мегаполисах. (Последнее утверждение, впрочем, имеет скорее статус гипотезы, так как экспериментально автор обзора — в отличие от автора книги — его не проверял.)
Особый же интерес представляют наблюдения Кейт Фокс над классовыми особенностями английских правил, ритуалов и обычаев: здесь, пожалуй, сугубо национальная специфика проявляется наиболее полно. Основные различия существуют между тремя классами: высшим, средним и низшим; в среднем классе, в свою очередь, принято выделять пограничные слои: «высшую часть среднего» и «низшую часть среднего». Определяющими мотивами поведения для всех классов, кроме высшего, являются, во-первых, стремление повысить свой статус, а во-вторых, страх быть причисленным в глазах социального окружения к классу ступенькой ниже. Для представителей высшего класса эти мотивы отсутствуют: «подниматься» им некуда, а «падать» тоже не получается в силу некоей специфики социального восприятия, когда возможные признаки «падения» трактуются как проявление индивидуальной эксцентричности.
Низший класс одевается на распродажах и держит дома старую мебель; средний класс обязательно следит за новинками моды, а интерьер дома выдерживает в едином (и современном) стиле; высший класс, в свою очередь, может позволить себе посещать распродажи (что рассматривается как особого рода охота или спорт), а мебель в его домах старая, поскольку перешла по наследству. Аляповатый садовый гномик в саду пролетария из низшего класса расценивается как проявление дурного вкуса; буржуа из среднего класса наличие аналогичного гномика в своем саду объясняет тем, что это «пародия на кич»; аристократ из высшего класса может поставить такого же гномика, не мучаясь рефлексией, просто как забавную штуковину — и «понизить» его за это в классовой иерархии никому и в голову не придет. Иначе говоря, если иметь в виду «естественность» поведения, высший класс парадоксальным образом оказывается ближе к низшему, чем к среднему; поведение же всех прослоек среднего класса максимально зависимо от тех или иных условностей: оборотной стороной его благосостояния является фактическая социальная несвобода.
Какое же качество можно, по мнению автора, рассматривать как ядро английской самобытности? Юмор? Нет, это главный рефлекс. «Честная игра»? Это главная моральная ценность. Классовость? Это одна из основных составляющих мировоззрения. Ядром же, сердцевиной, стенографическим обозначением всех хронических социальных комплексов и дефектов англичан Кейт Фокс считает понятие социальной неловкости. А чтобы адекватно и полно его расшифровать, придется обратиться к самой книжке, которой, несмотря на весьма небольшой стартовый тираж (5000 экз.), удалось попасть в списки российских бестселлеров.
(Не могу обойтись без легкого укола в адрес переводчика. Часто цитируемый венгерский юморист Джордж Майкс в вышедшем в 2007 году русском переводе его известной книги 1946 года «Как быть иностранцем» несколько успешнее сохранил свои национальные корни, не утратив родное звучание фамилии — Микеш. Сорри.)
Издательство «Культурная Революция» выпустило однотомник, в котором собраны три главные книги знаменитого австрийского биолога, лауреата Нобелевской премии 1973 года Конрада Лоренца (перевод с немецкого А. И. Федорова; под редакцией А. И. Гладкого). Впервые в аналогичном составе сборник вышел в 1998 году в издательстве «Республика» под названием Оборотная сторона зеркала: именно так называется одна из трех включенных в однотомник книг. Для нынешнего издания было выбрано имя другой книги Лоренца — Так называемое зло (в сборнике 1998 года эта книга публиковалась в другом переводе и под другим названием: «Агрессия»).
Основной сферой деятельности Лоренца была этология — научная дисциплина, исследующая врожденные механизмы, которые обусловливают поведение животных. Инструментарий этологии Лоренц применил к анализу поведения людей, рассматривая их сообщества как разновидности живых систем. Исходная посылка Лоренца в том, что противопоставление «человеческого» и «животного» в качестве взаимоисключающих категорий некорректно, так как они манифестируют разные слои бытия: психика человека вовсе не замещает животные инстинкты, а надстраивается над ними. Над этим «этажом», в свою очередь, надстраивается слой бытия «духовного», и все эти уровни существуют в человеке параллельно, в совокупности определяя мотивы его реального поведения.
Однако Лоренц идет и дальше: он показывает, что многое из традиционно полагаемого сугубо «человеческим» представляет собой проявление сложившихся еще до человека универсальных животных инстинктов (характерно название одной из глав книги: «Формы поведения, аналогичные моральным»). Другой парадоксальный вывод Лоренца состоит в частичной реабилитации так называемого зла: внутривидовая агрессия, обычно считавшаяся проявлением зла, расценивается им позитивно, так как служит целям стабилизации отношений внутри системы и достижения ее гомеостатического состояния. Агрессивное поведение, например, позволяет установить иерархию отношений внутри группы, причем у многих видов это происходит в ходе так называемых турнирных боев, на которых схватка лишь обозначается: турнирные бои животных не могут не производить даже на знающих людей впечатления «рыцарственности», или «спортивного благородства».
Впрочем, агрессия,
конечно, не всегда бывает «мирной»: для выяснения отношений между разными
сообществами используются ее жестокие и кровавые формы. На маленьком островке
Нордероог в Северном море сосуществуют несколько крысиных стай, которые
поделили землю, оставив между собой полосы ничьей земли, шириной примерно
Читая Лоренца, порой приходишь к выводу, что «человеческое» зачастую проявляет себя как более «животное», чем собственно «животное». Этот мотив, в частности, характерен для открывающей сборник книги Восемь смертных грехов цивилизованного человечества, в которой автор констатирует глобальное нарушение современным человеком функций живых систем, ведущее к перенаселению, опустошению жизненного пространства, тепловой смерти чувства, генетическому вырождению и другим проявлениям подлинно зловещей стороны «зла».
А издательство «Весь мир» выпустило книгу немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса Расколотый Запад (перевод О. И. Величко и Е. Л. Петренко). Этот сборник статей и интервью, вышедших после критической для современной эпохи даты 11 сентября 2001 года, посвящен вопросам глобальной политики и новых форм мироустройства, складывающихся на наших глазах. Основную проблемную точку автор видит в противоречии между «конституциональным» и «силовым» векторами развития. Первый из них, восходящий к временам учреждения Лиги Наций и продолженный в варианте ООН, предполагает в конфликтных ситуациях согласование интересов всех субъектов мирового права; второй основан на том, что такой «псевдодемократичный» подход неэффективен и что сверхдержава, обладающая как силой, так и сознанием своей правоты, может самостоятельно действовать в интересах добра и борьбы со злом.
Хабермас анализирует реальные возможности конституционализации международного права и выработки таких инструментов, как, например, супранациональная конституция. Сложность прежде всего в том, что субъектами такой конституции должны быть одновременно как государства, так и отдельные их граждане, а это неизбежно приводит к ситуации, при которой пострадать должны либо права человека, либо национальные суверенитеты. Чем это оборачивается на практике, мы имеем возможность наблюдать на примере неудачных попыток принять общую конституцию Европейского союза. Так что в этой сфере остается пока больше вопросов, чем ответов; заслуга же Хабермаса в том, что он подводит под эти вопросы фундаментальное общефилософское обоснование.
Ну а чтобы отдохнуть от изысканий в сфере этнографии, антропологии, этологии и геополитики, можно посоветовать обратиться к истинному англичанину, старому доброму Джорджу Оруэллу с его Евразией, Остазией, Океанией и «Скотным двором».