Пьеса. Вступление и комментарии Т. Баскаковой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2008
Перевод Татьяна Баскакова
Пьеса[1]
Облака, лес и корни
На двадцати с небольшим страницах пьесы Елинек, в двадцати трех сценах (отделенных одна от другой пропуском строки), рассказана история развития самосознания немецкого народа с начала XIX до конца XX века. Рассказана так, будто она увидена глазами Фридриха Гёльдерлина, «самого немецкого из немецких поэтов»[2], сквозь призму его миропонимания, сквозь совокупность характерных для него мотивов, и стилистически выдержана в духе его поэзии (текст Елинек почти целиком состоит из слегка измененных гёльдерлиновских цитат). Отсюда — единство взгляда на происходящее (взгляд «сверху», как бы с большой высоты), подкрепленное отсутствием разбивки на реплики разных действующих лиц, авторских ремарок и проч. Пьесу можно прочитать как реконструкцию мировидения Гёльдерлина.
А можно сосредоточиться на другом — на микроструктуре текста, состоящего из перемешанных фрагментов самых разных высказываний, которые все произносятся от лица «мы». В отличие от стихов Гёльдерлина, в пьесе Елинек почти никто не говорит от первого лица. Говорит как будто бы сам немецкий народ, а если присмотреться — разные его части, каждая из которых претендует на то, что она есть целое. И поэт, слышащий все высказывания, видимо, отождествляет себя с каждой из частей «мы» — вероятно, еще и поэтому реплики в тексте пьесы не отделяются одна от другой.
Три части немецкого народа, которые выступают в пьесе как три коллективных, если можно так выразиться, персонажа, — немертвые, мертвые и живые.
Немертвые — умершие великие поэты и мыслители, которых «извергла земля» и которые существуют в облаках (или: в виде облаков[3]), а также в людской памяти. Мертвые — герои войн, погребенные в земле и не нашедшие там покоя; согласно немецким народным представлениям, в облике корней мандрагоры они могут выходить на поверхность и тоже воздействуют на живых. У Гёльдерлина это трехчастное деление мира описано, например, так:
Ибо давно уже сверху
Влияют на нас облака
И корни что-то готовят, рояся в недрах.
Титаны
В пьесе-мистерии Елинек мертвые и немертвые — те и другие по-своему, с использованием совершенно разных аргументов, выражая разное отношение к жизни, — пытаются воздействовать на живых. Поэтому очень важно различать, кто произносит те или иные слова. Это можно определить по характеристикам, которые дают себе разные «мы».
Немертвые: обитают наверху, в небе; связаны с духом, со словом; похожи на детей, ибо отрешены от земных забот; называют себя «немертвыми», «сынами богов», «ангелами истории», «добрыми (духами)», «странниками», «вечными детьми», «небесным родом», «небожителями», «спящими».
Мертвые: обитают в глубинах земли; тоже отчасти связаны со словом — называют себя «мертвыми», «героями», «праведными», «корнями мандрагоры», «костями истории».
Живые: обитают на поверхности земли; называют себя «людьми», «народом», «немцами».
Начиная с 8-й сцены реплики мертвых, немертвых и живых перемежаются, порой все три «персонажа» спорят друг с другом, но определить, кто, когда и что говорит, предстоит самому читателю.
Пьеса Эльфриды Елинек, написанная в 1988 году, была воспринята критикой и воспринимается до сих пор как скандальная. Ее интерпретации[4] сводятся к тому, что Елинек издевается над Гёльдерлином и изображает его провозвестником нацизма. Однако никто из интерпретаторов не проводит различия между тремя «мы» и, правильно идентифицируя гёльдерлиновские цитаты в пьесе, не рассматривает их в контексте тех произведений, откуда они взяты. На самом деле Елинек не высмеивает мировидение Гёльдерлина, а точно его воспроизводит. Композиционно пьеса построена так, как обычно строится стихотворение Гёльдерлина, но структура эта расширена за счет включения сходных мотивов из других его стихов. В самом общем плане пьеса копирует композицию стихотворения «Любовь».
Если исключить первый, вводный, отрывок, где явных цитат нет, можно сказать, что пьеса начинается и кончается содержащимися в «Любви» характеристиками состояния современной (Гёльдерлину) эпохи, отличающейся безбожием и безлюбьем, и той эпохи, которая должна наступить:
Ибо молвите, где жизни осталось жить,
Если сковано все рабской заботою? <…>
… когда зимней немотою
Цепенеет земля…
(ср. текст Елинек, сцену 2-ю, начало)
Разрастайся, как лес! Сбудься, живой душой
Преисполненный мир! Стань, о язык любви,
Всенародным глаголом
И законы даруй земле![5]
(ср. сцену 23-ю, конец)
В промежутке описывается трудный процесс взросления человечества, представленный сквозной метафорой растущего леса, а также — как во многих стихах Гёльдерлина — появление божественного вестника, помогающего людям прийти к более разумной и счастливой жизни. Вестник этот в одном случае остается неуслышанным (сцена 6), в другом — о его появлении возвещает сама Земля (она, как это происходит в «Хироне» Гёльдерлина, обращается к людям: «Напейтесь же, ручьев моих отрада…»; сцена 17-я).
По мысли Гёльдерлина, человечество в его нынешнем состоянии подобно дикому зверю и неразумно, как малое дитя, процесс взросления ему только предстоит, поэтому в оде «Слабоумие» оно и названо «одинокой дичью», о небесном отце же сказано, что он «водит еще не проснувшихся на золотых помочах, как детей». Эта тема раскрывается, например, в стихотворении «У истоков Дуная»:
…зверь
К прекраснейшему непривычный, спит
Чутким сном до звезд. Так и мы. <…>
Истинам вечным и песням дивным
Сонные души не радовались.
Лишь немногие, бодрствуя, блуждали счастливые
Среди вас, жители городов прекрасных…[6]
Елинек виртуозно обыгрывает гёльдерлиновский мотив «дикости»: она, например, показывает — путем простого сопоставления цитат, — что негры, которых Гегель описывает как дикарей, ничуть не более дики, чем те, кто не в состоянии увидеть во всех человеческих существах Земли, будь то живые, мертвые или немертвые, жителей одного общего Дома. О новом человечестве, которое вспомнит о «небесных отцах», в стихотворении «Штутгарт» сказано: «Повзрослевший и ясноглазый (в отличие от «не проснувшихся». — Т. Б.), стоит перед вами опомнившийся человек».
В пьесе Елинек важную роль играет еще одна гёльдерлиновская тема: тема миссии поэта. Гёльдерлин затрагивал эту тему очень часто, видя в поэте глашатая «светлых сил небес», посредника между богами (или вышним миром) и людьми. В одном маленьком стихотворении, «Обманчиво-святые поэты», он обращает к забывшим о своем долге поэтам вопрос: «Если Земля умрет, кто вас поблагодарит?» У Елинек теме «обманчиво-святых поэтов» целиком посвящены первые семь из двадцати трех сцен, высказывания таких «небожителей» или высказывания о них встречаются и в других частях пьесы. Уже это позволяет предположить, что для нее тема ответственности поэта — одна из важнейших. Она характеризует ложных поэтов, выворачивая наизнанку характеристики, которые Гёльдерлин дает поэтам настоящим; получается и смешно и зло, но нападки ее относятся отнюдь не к самому Гёльдерлину, а к тем, кого он назвал «обманчиво-святыми поэтами». Речь идет, главным образом, о себялюбии современных поэтов, то есть о том, что они забыли свою посредническую роль и стали «знаками самих себя».
Елинек приводит и некоторые высказывания Гёльдерлина, в той или иной мере окрашенные националистическим духом (из «Песни немца», «Смерти за родину» и ряда других стихотворений). Свое отношение к Гёльдерлину — вообще и в связи с этой пьесой — она, как мне кажется, очень ясно сформулировала в интервью с Вальтером Фоглем, корреспондентом газеты «Базлер цайтунг» (16 июня 1990 года):
Ритмообразующее здесь — Гёльдерлин. Именно он задает ритм речи, такт; то есть он — мощный метроном, который опять и опять толкает вперед целое. Немецкий идеализм был бы невозможен без Гёльдерлина, но сам Гёльдерлин это течение преодолел — он, можно сказать, олицетворяет победу поэзии над философией, потому он и стал для этого текста биением пульса.
Театральная судьба «облаков» показывает, насколько разными могут быть интерпретации этой пьесы. Премьера ее состоялась в 1988 году, в боннском театре «Шаушпиль», в постановке режиссера-авангардиста Ханса Хоффера. Спектакль был показан в рамках цикла «Мы, немцы» и назывался тогда «Клейст — инвенция».
Но настоящий успех принесла пьесе инсценировка швейцарского режиссера Йосси Вилера и драматурга Тильмана Раабке в Немецком театре Гамбурга в 1993 году. В 1995 году, на международном театральном фестивале «Контакт» в Польше, этот спектакль был удостоен первой премии. В 1996 году его показывали (в рамках театрального фестиваля) в Москве и Санкт-Петербурге. В постановке Вилера участвуют шесть действующих лиц — шесть женщин, вдовы военных летчиков. Они говорят то по отдельности, то хором, повторяют слова умерших мужей, пытаясь таким образом восстановить свою утраченную идентичность. Их реплики перебиваются обрывками фраз, доносящихся из громкоговорителя. Все это происходит неизвестно когда, в некоем бункере, через маленькое окошко которого видны облака… Режиссеру важно было подчеркнуть противоречие между стремлением человека к самореализации и притягательной силой штампов коллективного сознания.
В 1999 году «облака» были поставлены на родине Елинек, в Городском театре Клагенфурта, режиссером Эвой Бреннер. Здесь акцент был сделан на взаимоотношениях между «своими» и «чужими», националистами и их жертвами, которые могут и обменяться ролями. Место действия — современная Каринтия, реплики произносятся попеременно на двух языках — немецком и словенском (словенцы — национальное меньшинство в Каринтии). Границы между сценой и зрительным залом нет, театральное пространство поделено на черную и белую половины; поскольку в театральных билетах места не указаны, зрители сами выбирают, в какой из этих двух частей им устроиться, чью сторону принять… Главные роли исполняют две актрисы: одна одета в черный костюм и говорит по-немецки, другая, в белом, произносит свои реплики по-словенски. Деление текста на «немецкие» и «словенские» реплики каждый вечер меняется.
В 1992 году состоялась премьера радиопьесы «облака.дом.» в постановке Пеера Рабена, на Гессенском радиоканале-2. Это был коллаж из декламации, пения, музыки и шумовых эффектов. Рабен отталкивался от статьи Леонарда Шмайзера, которому Елинек посвятила свою пьесу. В его интерпретации «немертвые» — это мифологические персонажи немецкой истории (фактически — историческая память немецкого народа), которые покоятся в земле и надеются на возрождение. В неопубликованном сценарии радиопьесы «голоса» обозначены так: «Мертвый старик, умирающий старик, живой старик, мертвый юноша, умирающий юноша, живой юноша, прародитель (derUralte)». Фоновые шумы (среди них — звуки, доносящиеся с футбольного стадиона) подчеркивали обыденность националистических высказываний разных «мы».
2005 год. Знаменитый немецкий режиссер Клаус Пайман ставит в «Берлинер ансамбль» «облака» вместе с написанным Елинек (четырнадцать лет спустя) эпилогом к пьесе. Этот спектакль — он называется «Облака. Дом. И потом домой» — единодушно оценивается рецензентами как провальный. В спектакле занято четырнадцать персонажей — шесть женщин, восемь мужчин; все они одеты в зеленые фраки, у них белые перчатки, белые лица, к которым иногда приставляются клоунские носы, минималистская декорация изображает шахту с окошком, в которое можно разглядеть две ели. По мнению критиков, персонажи напоминают то ли лягушек (аллюзия к «Лягушкам» Аристофана? — Т. Б.), то ли «корней-детей», героев детской книжки с картинками, придуманной и нарисованной немецкой писательницей Сибиллой фон Ольферс в 1904 году. Как бы то ни было, это фарсовое действо, по их мнению, высмеивает сегодняшнее общество, в котором не осталось уже никаких идеалов…
Сама Эльфрида Елинек в одном интервью[7] сказала: «…я писала ▒облака. дом’ в расчете на совместную работу с режиссером. В этом случае я вижу в режиссере соавтора. Создавая ▒облака. дом.’, я хотела найти новые возможности для театра».
Экспериментальная пьеса Елинек очень трудна для восприятия, для русского читателя особенно, поскольку такого рода театральных текстов на русском языке практически нет. Поэтому мы предлагаем читателю — параллельно с чтением пьесы — заглядывать в приложенные к ней комментарии[8].
С благодарностью — Леонарду Шмайзеру («Память земли»)
и Даниэлю Эккерту
Мы привыкли думать: мы, мол, далеко снаружи. А потом внезапно оказывается, что мы в самом средоточье. Святые, светящие в темноте. Мы всегда теряемся, когда кто-то, пусть даже один, дает нам приют в своей памяти на какое-то время. О нас говорят уже очень давно — на обочинах дорог, украдкой. Это не наши фантазии! Приятное чувство — мчаться ночью по нашим эстакадам, а внизу светятся пивные: в них такие же люди, как мы! Светлое обманчивое сияние. Люди — чужие, как и мы, странники, — стекаются к автовокзалам, чтобы потом снова разделиться, растечься в разных направлениях, и мы нисходим на них дождем, от которого наутро у них промокнут ботинки. А бывает, что днем на перекрестке, где скапливаемся мы, людские потоки… Ничего особенного там нет, но всё кишмя кишит знаками, указующими на нас. После нас придут другие, но и мы не ничто! Недаром у нас от нас тяжелеет голова. Передвигаться таким способом умеем только мы, единственные. И пусть рельсы сколько угодно пересекаются, мы обозримо лежим перед нами и перед другими путниками — как надежные, отмеченные вехами пути. Теперь мы дома, и ничто нам не помешает воспрянуть.
В холодную пору года, когда завывает буря, над головами у нас Свет проходит, мы — у себя. Где еще жизни осталось жить? Быть у себя хорошо. Как хорошо крестьянину, когда он праздничным утром выходит взглянуть на поля, если из душной ночи прохладные молнии падали, да и теперь еще гром грохочет вдали. Других мы страшимся. Прокладываем для себя ровный путь. Не уклоняемся в сторону, ибо нас у нас не отнять. Ведь и ручей регулярно возвращается в старое русло, да и трава каждый год одинаково зелена. Хорошо быть и оставаться «в себе», а смертные — те пусть без страха пьют небесный пламень и навещают нас в нашем пустынном дому. Мы существуем. Существуем. Мы одиноки, но у нас хорошо. Отчий луч, чистый, нас не сожжет: он, потрясенно сострадая страданьям сильного, останется в буре Бога, губительной лишь для строптивцев, когда приблизится к нам, приблизится к нам. Мы у себя дома.
Мы спасены. И к мертвым нисходит сиянье, но мы, сады милые, других потеснив, просторно расположились под ним. Свобода является единственно истинным духом. В нас самих наше средоточье, и мы — у себя дома. Когда грозит нам северный ветер, мы не опадаем с ветвей. Мы сидим. Улыбаемся безмятежно. Дóма. Вне нас нет единства, мы же его обрели, оно в нас, и оно есть только у нас. Свобода. Субстанция материи находится вне ее, дух есть у себя бытие. Это похоже на нас. На нас. Быть дома. Быть у себя. Упорно ждать, чтобы увидеть, как придет нечто! И то, что приходило, святое, всегда оказывалось нашим же словом. Держись мы друг за друга в ночи, мы были бы терпеливей в изгнании и улыбались друг другу. Привыкли б друг к другу и жили б в своем кругу. Мы себе верим. Быть дóма, когда великое мы замыслим, — тогда знаменьями и вселенскими деяньями воспламенится новый пожар. И мы, пусть в рабском образе, но владыки, из чьей груди ключом бьет голос владычества, — мы будем узнаны. Быть дóма, оттуда смотреть на других — тех, с неблестящими лбами, что, словно злато, погребены в земле; мы же, немертвые, у себя дóма, когда блуждаем меж небом и землей, и среди народов мы первый. Помыслы всемирного духа тихо завершаются в нашей душе. Мы свидетельствуем о себе: мы здесь.
Нас у нас не отнять.
Мы у себя. По непреложным законам, как встарь, обновляется вдохновенье — святым Хаосом зачатое всехтворенье. Влечет нас наверх, и снова, ничтожные, низвергаемся мы в тюремные стены, но все же мы здесь. Чем бы ни было то, что над головою висит. Мы здесь. Это дом наш, языком нашим полный, язык же ищет опору в нас, как и Природа, качающая нас в колыбели. Жизнь и язык, все прочее не имеет смысла. Мы блаженствуем, даже сидя в средоточье страданья. Но встаем, когда терпенье вконец иссякнет, и цветем как тополи. Нашего слова довольно. А годы народов, кто из смертных их счел? Сократили ль мы их, чтоб люди ниже в поклоне склонялись, чтоб даже тишайшие струны сердец перед нами умолкли? Чтоб они с радостью путь завершили у нас на глазах? Иль пусть живут, смирясь со страшным заклятьем, у нас на глазах? Но при условье, что все, о ком мы печалились прежде, что города наши станут светлы и открыты, чистым огнем смогут одаривать земли, где встарь жили музы. Мы это мы. Ограничен срок жизни нашей, тесны нам границы, и мы вперед устремляемся, бьем ключом, как звук из груди, не удостаивая других даже взглядом. Мы это мы, и отовсюду мы прогоняем других. Дух струится у нас со лбов. Но — ограничен срок жизни нашей. Восточные народы этого не знают. Они знают только, что Один свободен, но именно поэтому такая свобода оказывается произволом, дикостью, тупостью и необузданной страстью, душевная мягкость же обнаруживает себя лишь в силу случайности. Тогда как мы тогда как мы тогда как мы. Мы милые! Хотя и нам, вероятно, никто не сумеет сон отогнать от чела! Мы, добрые, тоже бедны на деянья, но мыслями полны! Мы! Но, может, как луч приходит из облака, придет из мысли — духовно зрелый поступок? Родится плод, как в темнолиственной роще, из тихих букв? А молчанье в народе не есть ли уже предвосхищение праздника? Или это затишье пред бурей? Или ветер, предвестник грозы? Или — но кто же нас отсюда прогонит, здесь мы у себя дома! Здесь мы у себя дома.
(См. далее бумажную версию)
КОММЕНТАРИИ
Название
Название пьесы многозначно.
Если учитывать точки, его можно понять и как «Облака. (И) дом.», и как «Облака. (Суть наш) дом.».
Прочитанное подряд, в одно слово, оно звучит как нормальное немецкое название города или замка (Wolkenheim, по-русски что-то вроде «Тучеград» или «Облачный град»), но в то же время отсылает сразу к двум комедиям Аристофана: к «Птицам», где описывается создание нового города между землей и небом, жители которого вознамерились помешать общению между людьми и богами (в немецком переводе этот город называется Wolkenkukuckheim, «Кукушечий дом в облаках»), и к «Облакам», где философ Сократ (персонаж пьесы) дает этим небесным странникам такую характеристику:
…Это — дети небес, Облака, а для нас, для мыслителей — боги
Величайшие, разум дающие нам, мысли острые, силу сужденья,
Красноречия жар, убеждения дар, говорливость и в речи сноровку[9].
Посвящение
Леонард Шмайзер (р. 1957) — австрийский философ и литератор, автор статьи «Память земли» (опубликована в журнале «Тумулт» в 1987 году), где он рассматривает немецкую националистическую доктрину «крови и почвы» и ее истоки в народных верованиях.
Даниэль Эккерт — современный австрийский философ, специалист по теории игр, автор диссертации «Исследования по философии языка» (1984); в период написания «облаков» Эльфрида Елинек обращалась к нему за консультациями.
Мы привыкли думать: мы, мол, далеко снаружи… (1)
Это единственный отрывок, где прямых цитат нет.
Святые, светящие в темноте… Аллюзия на стихотворение Гёльдерлина «Обманчиво-святые поэты» (DiescheinheiligenDichter); ниже в этой же сцене упоминается «обманчивое сияние».
Мы всегда теряемся, когда кто-то, пусть даже один, дает нам приют в своей памяти… Ср. в «Патмосе» Гёльдерлина: «…загадкой вечной останутся друг для друга, / не могут друг друга постичь те, / кто вместе живет в чьей-то памяти».
Люди — чужие, как и мы странники. Тема странника часто возникает у Гёльдерлина, ей посвящено и стихотворение с таким названием (в переводе Е. Эткинда — «Скиталец»). Слово «странник» отсылает, возможно, и к «Кольцу Нибелунгов» Р. Вагнера.
…всё кишмя кишит знаками, указующими на нас. У Гёльдерлина речь идет об одном «знаке спасительного решения», которому служат поэты («Патмос»), а не о знаках самих поэтов, которые «кишмя кишат». Поэты для людей — знак этого знака: «Мы только знак, но внятен смысл… Вне сомненья только Единый» («Мнемозина», перевод С. Аверинцева).
…мы, единственные… В стихотворении Гёльдерлина «Единственный» под этим словом подразумевается Бог или Божественный вестник, о поэтах же сказано: «Подобает поэтам, даже духовным, быть мирскими» (Перевод В. Микушевича).
В холодную пору года, когда завывает буря… (2)
…над головами у нас Свет проходит, мы — у себя. Где еще жизни осталось жить? Ср. у Гёльдерлина: «Ибо молвите, где жизни осталось жить, / Если сковано все рабской заботою? / Беззаботны лишь Бога / Над главою людской пути» («Любовь», перевод С. Аверинцева); «Над нами свет проходит, бури и ветра, и / Само Время, кажется, спешит туда…» («Пропето под Альпами»); «Над головою людской время, бушуя, бежит, / Но перемен роковых не видят блаженные очи» («Плач Менона о Диотиме», перевод В. Микушевича).
Как хорошо крестьянину, когда он праздничным утром выходит взглянуть на поля, если из душной ночи прохладные молнии падали, да и теперь еще гром грохочет вдали. Ср. начало стихотворения «Как в праздник…», в котором описывается миссия поэтов: «Как в праздник на поля свои взглянуть, / Выходит утром земледелец, если / Из душной ночи молнии прохладные / Все время падали, и гром гремит еще вдали… / Так и вы стоите при погоде ясной, / Вы, которых учит не только мастер, / Но и вездесущая могучая природа, / В свои объятия легкие заключив» (Перевод В. Микушевича).
Прокладываем для себя ровный путь. Ср. у Гёльдерлина, «Путь жизни»: «И ты стремился к великому, однако любовь принуждает / Всех нас спуститься ниже, скорбь гнет еще сильнее, / А все ж не напрасно сгибается / Лук человеческой жизни… Вот что постиг я. Вы, небожители, хранители жизни земной, / Как и смертные учителя, — с умыслом, так я понял, — / Никогда меня ровным путем не вели».
…а смертные — те пусть без страха пьют небесный пламень. Ср. у Гёльдерлина: «Могут с тех пор небесный пламень / Смертные пить, не страшась.» («Как в праздник…», перевод В. Микушевича).
Отчий луч, чистый, нас не сожжет… когда приблизится к нам. Ср. у Гёльдерлина: «Помыслы всемирного духа / Тихо завершаются в душе поэта, / Чтоб ей, сраженной, бесконечному издавна / Причастной, от воспоминания / Содрогнуться, сгореть от святого луча / И плод любви родить, богов и людей созданье, / Свидетельство о тех и других — напев. <…> / Отчий луч не сожжет нас, / И, сильного страданьям сострадая, / Потрясаемое горней бурей Бога, / Когда он приближается, — наше сердце / Не содрогнется…» («Как в праздник…», перевод В. Микушевича).
Мы спасены. И к мертвым нисходит сиянье… (3)
Мы спасены. Ср. у Гёльдерлина: «Ах! Как ребенок я часто к земле опускаю взор, / В пещерах спасенья ищу и, слабоумный, / надеюсь место найти для себя такое, / Где бы ты, Потрясатель основ, меня не достал» («Гений времени»).
И к мертвым нисходит сиянье. Ср. у Гёльдерлина: «И к мертвым снизошло ты, сиянье любви золотое?» («Плач Менона о Диотиме»).
…но мы, сады милые… Ср. у Гёльдерлина: «О песня, стань приютом приветливым. / Тебя, как сад, с любовью заботливой / Взращу я…» («Мое достояние», перевод П. Гурова).
…других потеснив, просторно расположились под ним. В этой фразе слышится отсылка к известному стихотворению Пауля Целана «Фуга смерти», где рефреном повторяется, слегка видоизменяясь, фраза: «…там в облаках вам найдется могила там тесно не будет» (перевод О. Седаковой).
Свобода является единственно истинным духом. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля (1837); здесь и далее они цитируются — иногда с незначительными изменениями — в переводе А. М. Водена.
В нас самих наше средоточье, и мы — у себя дóма. Ср. у Гегеля (там же): «…Именно духу свойственно иметь средоточье в себе, его единство не вне его, он нашел его в себе, он в себе и у себя».
Когда грозит нам северный ветер, мы не опадаем с ветвей. Мы сидим. Улыбаемся безмятежно. Ср. у Гёльдерлина: «Когда, враждебный влюбленным, / Жалобы громко суля, ветер грозил, и с ветвей / Опадала листва и с ветром дожди налетали, / Мы улыбались и в дождь, бога найдя своего…» («Плач Менона о Диотиме», перевод В. Микушевича).
Свобода. Субстанция материи находится вне ее, дух есть у себя бытие. Продолжение цитаты из Гегеля.
И то, что приходило, святое, всегда оказывалось нашим же словом. Ср. у Гёльдерлина: «Светает. Я увидел то, что пришло. И увиденное, святое, пусть станет моим словом» («Как в праздник…»).
Быть дóма, когда великое мы замыслим, — тогда знаменьями и вселенскими деяньями воспламенится новый пожар. Ср. у Гёльдерлина: «Как вспыхивает пламя в очах мужа, / Когда великое он замыслит, / Так знаменьями и вселенскими деяньями / Воспламенена душа поэтов снова» («Как в праздник…», перевод В. Микушевича).
И мы, пусть в рабском образе, но владыки, из чьей груди ключом бьет голос владычества, — мы будем узнаны. Ср. у Гёльдерлина: «Теперь мы знаем: наши нивы пахали / В рабском образе, улыбаясь, / Боги живые, бессмертные» («Как в праздник…», перевод В. Микушевича); «…Из груди твоей ключом бьет голос надежды…» («Плач Менона о Диотиме»).
…тех, с неблестящими лбами, что, словно злато, погребены в земле. Ср. у Гёльдерлина: «Гул долетает из недр, на сокровища ночь не скупится, / Золото в горных ручьях блеском себя выдает» («Плач Менона о Диотиме», перевод В. Микушевича).
Помыслы всемирного духа тихо завершаются в нашей душе. Мы свидетельствуем о себе: мы здесь. См. примечание к сцене 2-й (Отчий луч, чистый, нас не сожжет …).
Мы у себя. По непреложным законам… (4)
По непреложным законам, как встарь, обновляется вдохновенье — святым Хаосом зачатое всехтворенье. Ср. у Гёльдерлина: «Природа пробудилась… По непреложным законам / Зачата святым Хаосом, / Обновлена вдохновеньем / Всетворящая снова» («Как в праздник…», перевод В. Микушевича).
Влечет нас наверх, и снова, ничтожные, низвергаемся мы в тюремные стены, но все же мы здесь. Чем бы ни было то, что над головою висит. Ср. у Гёльдерлина: «Оголены небеса, небеса — как тюремные стены. / Бременем тяжким висят над головою они» («Плач Менона о Диотиме», перевод В. Микушевича).
Мы блаженствуем, даже сидя в средоточье страданья. Измененная цитата из «Плача Менона о Диотиме»: «Стало быть, я не один? Стало быть, издалека / Дружба мне знак подает? / Улыбаюсь я, изумленный, / Неизреченно блажен даже в страданье самом» (перевод В. Микушевича).
Но встаем, когда терпенье вконец иссякнет, и цветем как тополи. Измененная цитата из пьесы Г. фон Клейста «Семейство Шроффенштейн» (I, 1).
…чтоб люди ниже в поклоне склонялись, чтобы даже тишайшие струны сердец перед нами умолкли? Чтоб они с радостью путь завершили у нас на глазах? Измененная цитата из стихотворения Гёльдерлина «К немцам», где поэт (от первого лица) говорит о том, что хочет склониться перед «гением нашего народа», перед «душой отчизны».
Дух струится у нас со лбов. Измененная цитата из «Песни о колоколах» Ф. Шиллера: «Пусть струится горячо пот со лбов — еще и еще».
Восточные народы этого не знают. …душевная мягкость же обнаруживает себя лишь в силу случайности. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Хотя и нам, вероятно, никто не сумеет сон отогнать от чела! Ср. у Гёльдерлина: «Ужель одинок я / И не может никто сон отогнать от чела?» («Штутгарт», перевод Е. Эткинда); «Наверно, никто не способен / Ныне с чела моего грустную грезу совлечь» («Плач Менона о Диотиме», перевод В. Микушевича).
Мы, добрые, тоже бедны на деянья, но мыслями полны! <…> А молчанье в народе не есть ли уже предвосхищение праздника? Слегка измененная цитата из стихотворения Гёльдерлина «К немцам».
Мы внятно слышимы… (5)
…нам никогда не забыться смертным сном. Этого у нас не отнять. Безымянны и не оплаканы — другие. Ср. у Гёльдерлина: «Бедный провидец! Тоскуя, погаснет твой взор, / И ты забудешься смертным сном, / безымянен и не оплакан» («К немцам»).
Мы смотрим на ту сторону, не страшась соседей, пятой попираем их главу. Дика и печальна их жизнь среди забот постылых, а все ж — они дóма. …они спокойно торят свой путь. Ср. у Гёльдерлина: «Но слишком долго смертный пятой встает / На грудь врага, и споры о первенстве / Ведет. <…> Но ты все так же верный свой путь творишь, / Земля, о Матерь!» («Мир», перевод С. Аверинцева).
Но именно потому, что мы рассматриваем историю как бойню… столь чудовищные жертвы? Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Мы всё хотим дотянуться до соседа, его скорей в противящиеся облака(sträubendeWolken) спровадить. Ср. у Гёльдерлина: «Судья взирает на юношей ристание — / Как пылкие бойцы себя и колесницы / В прахом курящиеся (stäubendeWolken) облака загоняют» («Мир»).
И эгоизм, находясь в безопасности на спокойном берегу, наслаждается открывающимся перед ним далеким видом развалин. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Другие же и на своей земле не имеют слóва (Sagen). Ср. у Гёльдерлина: «…соседей страшась, человек / На своей же земле благословения (Segen) не имеет» («Мир»).
Теперь, как в копь, сойдем к себе мы в душу, тысячекратно вскрикнем и найдем руду холодную губительного чувства. Цитата из пьесы Г. фон Клейста «Пентесилея» (сцена 24-я).
И всякий раз мы как дети, наши руки невинны. Ср. характеристику поэтов у Гёльдерлина: «Ибо, как дети, мы сердцем чисты, / Наши руки невинны» («Как в праздник», перевод В. Микушевича).
Негры, если к ним присмотреться… (6)
Негры, если к ним присмотреться… <…> Лишенные сознания, они просто цветут на своих берегах. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
О силы неба, как же люди бренны! Еще недавно на вершинах жизни шумели мы листвой! Ср. в «Пентесилее» Г. фон Клейста (сцена 24-я, перевод Ю. Корнеева): «О силы неба, как мы, люди, бренны! / Как гордо та, кто здесь лежит, стояла / Еще недавно на вершине жизни!»
На голос чуждый всюду встают стада, леса шумят, и недра подземные внимают духу реки, внятно дух шевельнулся, и в бездне трепет. Так в «Ганимеде» Гёльдерлина описывается появление Божественного вестника (перевод С. Аверинцева).
Чтобы дух наш принял Его, Бог должен быть не просто Громовержцем. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
У негров же этого нет, ничто не приводит их к осознанию высшего. Любой предмет, которому они приписывают волшебную силу, будь то животное, дерево или камень, обретает над ними власть. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Негры. Они не знают различий, всякая всеобщность для них — лишь глубина произвола. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Когда мы спим высоко в горах, из недр глубинных вскипает родник — в нас самих. Сбросив путы, мы, разъярившись, вершим над собой труд очищенья. Ср. описание Божественного вестника у Гёльдерлина: «Но крепнет мощно голос в груди. Из недр / Родник вскипает, словно бы в некий час / Как отрок спал в горах. И вот уж / Труд очищенья вершит он буйно» («Ганимед», перевод С. Аверинцева).
И любящими руками взваливаем себе на плечи небо. У Гёльдерлина о древних пророках говорится, что они «…бесстрашно на заре мира, / Взвалив на плечи судьбу и небо… Первыми научились / Лицом к лицу говорить / С Богом» («У истоков Дуная», перевод В. Микушевича). А в стихотворении «Рейн»: «Сыны земли полны, как мать, / Любовью всеобъемлющей и без труда / Приемлют весь мир, счастливцы. / Поэтому смертный муж / Дрожит, помыслив / О небе, взваленном на плечи / Влюбленными руками» (перевод В. Микушевича).
И как фурии разрушаем все по соседству, где выросли другие. Ср. высказывание Г. В. Ф. Гегеля об одном не названном им конкретно средневековом негритянском государстве (в «Лекциях по философии истории»): «Эти фурии разрушали все по соседству; так как они не обрабатывали земли, они постоянно грабили».
Затем благодаря этому наступает четвертый момент… (7)
Затем благодаря этому наступает четвертый момент всемирной истории: германское государство; при сравнении с возрастами человека оно соответствовало бы старческой поре. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Естественный старческий возраст — это слабость, однако старческий возраст духа оказывается его полной зрелостью, в которой он возвращается к единству, но именно как дух. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Мы у себя, мы — наше достояние. Ср. стихотворение Гёльдерлина «Мое достояние», где поэт говорит, что его достояние — песня, взращенная любовно, как сад.
Орлы обитают во тьме, и мы, их сыновья, бесстрашно проходим над пропастью по сомнительным тропам. Ср. у Гёльдерлина: «Во тьме живут / Орлы, и бесстрашно проходят / Сыны Альп над пропастью / По легким мостам» («Патмос», перевод В. Микушевича).
Поэтому, когда кругом громоздятся вершины времени и любимые живут поблизости, изнуренные, на разрозненных скалах, дай нам воды невинной, чтоб в горсти наши текла, чтобы мы наилучшее получали. Ср. в «Патмосе»: «Поэтому, когда кругом громоздятся / Вершины времени и любимые / Живут поблизости, изнуренные / Разлукой, на скалах, / Дай нам воды невинной, / Дай нам крылья, чтобы могли мы / Друг друга проведать и возвратиться» (перевод В. Микушевича).
Мы спим вверху, превыше
всего (über alles)… Эти
слова вызывают ассоциацию с немецким гимном «Германия превыше всего»,
написанным Августом фон Фаллерслебеном в
Но продолжительность времени есть величина относительная, а дух вечен. Продолжительности в собственном смысле для него нет. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
…мы, ангелы истории. «Ангелами родины» Гёльдерлин называет не самих поэтов, а Божественных посланников («Штутгарт»).
Далее уже местность не узнавали; но вскоре, на новой заре, таинственно расцвело в золотой дымке, стремительно вырастая с каждым шагом солнца, нечто нам неведомое. Ср. у Гёльдерлина: «…Местность не узнавал я, / Но вскоре, в свежем сиянии, / Таинственно, / В золотой дымке, расцвела, / Вырастая стремительно с каждым шагом солнца, / Тысячами вершин благоухая, / Азия передо мной…» («Патмос», перевод В. Микушевича).
И находим, кроме того, на Востоке славянскую нацию… <…> в истории мы имеем дело исключительно с прошлым. Слегка измененная цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Себя находим спящими в долине… <…> …мы не постигнем ни себя, ни этот детский жест. Измененная цитата из «Семейства Шроффенштейн» Г. фон Клейста (III, 1): «Я спящею нашел тебя в траве, / Покоившей тебя, как в колыбели, / Намет ветвей висел, как балдахин, / Пел водопад, и воздух тихо веял / В твое лицо дыханьем опахал. / Казалось, за тобой богиня ходит; / Ты пробудилась, показавшись мне / Моим родившимся в то утро счастьем. <…> Твоя душа лежала предо мной / Раскрытая, как книга, что сначала / Захватывает дух, потом его / Волнует глубиной и напоследок / Привязывает накрепко к себе» (перевод Б. Пастернака).
Потребы жизни иногда… <…> И вот мы здесь — пусть запечатаны, как письма сургучом… Измененная цитата из «Семейства Шроффенштейн» Г. фон Клейста: «Потребы жизни часто отрывают / Читателя, затем что хочет жертв / И жизнь земная; но лишь есть возможность, / Он возвращается к родной душе, / Которая весь мир ему толкует / На языке богов и от него / Не знает тайн, за исключеньем тайны / Своей красы, которая сама / Нуждается в истолкованье. Ныне ж / Ты — за печатью» (перевод Б. Пастернака).
Мы — у себя, хотя и отлучены от земли (8)
Почему рука ее тянется из могилы? Отсылка к «Сказке о своенравном ребенке» братьев Гримм (о похороненном младенце, который тянул руку из могилы, пока мать не освободила его от заклятья).
Не любим мы, как другие дети, плакать в пеленках. <…> …и двинутся горы, на бегу оседая. Слегка измененная цитата из стихотворения Гёльдерлина «Рейн».
Мы волка разыщем в его собственном логове. <…> Мы, люди, падаем не за деньги, не напоказ. Цитата из пьесы Г. фон Клейста «Семейство Шроффенштейн» (II, 2).
Мы здесь, чтобы просачиваться в почву, как вода. Чтоб как вода от камня к камню падать, из года в год все ниже, в неизвестность. Ср. описание человеческого удела в «Песни судьбы» Гёльдерлина: «Падают люди / В смертном страданье / Всегда вслепую / С часу на час, / Как падают воды / С камня на камень, / Из года в год / Вниз, в неизвестность» (перевод В. Микушевича).
Иди к своим друзьям… (9)
…Вон человек стоит, я с ним знаком! Ср. реплику Агнесы в пьесе «Семейство Шроффенштейн» (II, 1): «Вон человек стоит; я с ним знакома» (перевод Б. Пастернака).
Примем же, примем нас в наши ряды, чтоб не погибли мы бесславной смертью! Не по душе нам умирать зазря, хотим мы пасть на жертвенном кургане — за родину, ей сердца кровь отдав, — и вскоре час такой настанет! К вам, дорогие! Я сойду; к вам, научившим меня достойной жизни и смерти! Ср. у Гёльдерлина (обращение к героям и поэтам прошлых времен): «Меня, меня примите в свои ряды, / Чтоб не погиб я бесславной смертью! / Не по душе мне умирать зазря, / Хочу я пасть на жертвенном кургане / За родину, — и вскоре час такой настанет! / К вам, дорогие! Я сойду; / К вам, научившим меня достойной жизни и смерти!» («Смерть за родину»).
Процветай же, родина, наверху… А павших не считай! Дороже жизни любого ты, дорогая. Цитаты из «Смерти за родину» Гёльдерлина.
Уже давно мы управляем всем, находясь под ногами других… слышишь, окутанный тучей Гений Времени! Ср. у Гёльдерлина: «Уже давно ты управляешь всем, находясь над моей головой, — ты, окутанный темным облаком Гений Времени!» («Гений Времени»).
И однажды выйдем отсюда… <…> Немцы! Слегка измененная цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь седьмая). Под «совершенной ясностью видения самих себя» Фихте понимает дурное качество современных немцев, зараженных стремлением к «подражанию чужестранному»: «Ясность совершенствуется и закругляется в себе самой; она подразумевает радостное смирение человека, отсутствие у него угрызений совести, удовлетворенность самим собой; с людьми происходит то, что они начинают верить: отныне им нет нужды улучшать себя…» (там же).
Чужие же — те, что не относятся к нам… (10)
Ибо довольствуются тем, чтобы быть чем-то вторичным, производным. <…> …они, если рассматривать их как народ, пребывают вне исконного народа и являются по отношению к нему чужаками и иноземцами. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь седьмая).
Мы видим друг друга вновь… (11)
В той нации… <…> …не может не верить в мертвое. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь седьмая).
А веру в смерть… …отказ от любых попыток улучшить, посредством обретения свободы, нас самих или других людей. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь седьмая).
Ибо безрассудно противиться нам, героям. Ср. у Гёльдерлина: «Ибо безрассудно противиться героям» («Глас народа»).
Уже мы скатываемся с холмов… у бесчестных от наших песен подкашиваются колени. Слегка измененная цитата из «Смерти за родину» Гёльдерлина.
О немцах немцы обычно вспоминают… (12)
О немцах немцы обычно вспоминают в последнюю очередь — либо по скромности, либо из-за того, что людям свойственно откладывать лучшее на потом. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь седьмая).
Земля отличает чужих, приходящих сюда, но и понятия о ней не имеющих, от тех, кто знает ее законы, кто на ней вырос. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь седьмая).
Для чужого земля наша смертоносна. Цитата из «Битвы Германа» Г. фон Клейста (V, 4).
Вот мы и воспользуемся ясной погодой. Ср. характеристику поэтов у Гёльдерлина: «Так и вы стоите при погоде ясной, / Вы, которых учит не только мастер, / Но и вездесущая могучая природа…» («Как в праздник…», перевод В. Микушевича).
О добрые, ведь и мы тоже бедны на деянья, но мыслями полны! Но, может, как луч приходит из облака, придет из мысли — духовно зрелый поступок? Родится плод, как в темнолиственной роще, из тихих букв? Цитата из Гёльдерлина («К немцам»).
Из Ничто, в Ничто. Ср. в «Битве Германа» Г. фон Клейста (V, 4): «На пути из Ничто в Ничто, между Ничто и Ничто» (так немецкая колдунья определяет судьбу иноземного завоевателя древних германцев, римлянина Вара).
Когда ж ты откроешься нам, душа родины… <…> …и когда всюду под небом златым отчизны расцветет свободная радость. Цитата из стихотворения Гёльдерлина «К немцам» (с заменой «мне» на «нам»).
И у немцев есть чувство естественной цельности в себе, то есть та цельность духа по отношению к воле, благодаря которой человек ощущает удовлетворенность собой, такую же всеохватную и не поддающуюся определению. Цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля.
Ограничен срок жизни людской… <…> …согреться, сжав руку друга? Цитата из Гёльдерлина («К немцам»).
О родина, они пожинают плоды… (13)
О родина, они пожинают плоды твоей мысли и духа. Охотно рвут виноград, над самой же тобой глумятся, простая лоза! Цитата из Гёльдерлина («Песня немца»).
Страна любви! <…> А соловей на шаткой иве робко пел… Цитата оттуда же.
Воля к существованию… (14)
Воля к существованию немецкого университета… <…> …докажем, что достойны немецкой судьбы. Цитата из ректорской речи Мартина Хайдеггера «Самоутверждение немецкого университета» (1933-1934).
И пусть Платона благородный сад уж не цветет на берегу реки старинной, пусть бедняки распахивают прах героев и птица ночи на развалинах скорбит. Священный лес… Неужто хоть один из нашей молодежи предаст огласке то, что в сердце у него? Цитаты из Гёльдерлина («Песня немца»).
Кто ж не захочет… (15)
Кто ж не захочет, посредством деяний или мысли… <…> …государство, в обычном значении слова. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь восьмая).
Привет же тебе, в лице лучших твоих сынов, родина с именем новым: плод самый зрелый времени! Цитата из Гёльдерлина («Песня немца»).
Землю, немецкую землю собственной кровью омой! Цитата из популярной во время Второй мировой войны песни, написанной в эпоху наполеоновских войн, на стихи Теодора Кёрнера.
Напитавшись нашей кровью, земля теряет память. Нас слишком много. Родина это не земля. Она — в нас. Все остальное пусть горит огнем, мы будем греться возле костра. Цитата из сборника писем арестованных членов террористической организации «Фракция Красной Армии» (1973-1977).
Или вспомним эти невыносимые восторги… <…> …революционное насилие и способность к противонасилию. Цитата оттуда же.
Как если б древние воды… повсюду смертная бледность, повсюду мрак слепоты покрыли и окутали человека. Цитата из Гёльдерлина («Мир»).
Ты спрашиваешь меня… <…> …тогда отвечу: смертью. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
Неужто нам цветок придется растоптать, взращенный нами, коль он прежде срока и непомерно пышно распустился? Цитата из пьесы Г. фон Клейста «Принц Фридрих Гомбургский» (III, 1).
Мы встаем (16)
И ни один боец не прекращает борьбы… <…> …бороться за свое сознание. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
Приветишь ли нас, небо отчизны… <…> В земле одиноки мы. Слегка измененная цитата из Гёльдерлина («Странник»).
Если человека могут ликвидировать, как собаку, ему не остается ничего иного, кроме как любым способом пытаться восстановить свое человеческое достоинство. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
Пусть даже прежде тебя пристегнут к твоей койке и будут кормить через шланг! Цитата оттуда же.
Вниз! Тесным сводом небо сомкнулось над нами. Сумрачно ныне: дремлют все переулки, и почти готов я поверить, что свинцовый век наступил. Ср. у Гёльдерлина: «На открытый простор, друг! / Пусть сегодня нет лучистого блеска, / Тесным сводом небо сомкнулось над нами…» («Загородная прогулка»).
Три рода привязанности… (17)
Три рода привязанности… <…> …одинаково необходимы и равноценны. Цитата из ректорской речи Мартина Хайдеггера «Самоутверждение немецкого университета».
Ибо желаем мы не излишеств, а того, что нужно для жизни: только такое всегда окажется к месту, всегда будет радовать нас. Цитата из Гёльдерлина («Загородная прогулка»).
Смотри, зеленеют когда-то выращенные тобою деревья, своими ветвями они обнимают дом…; Увереннее уже стоят деревья. Цитаты из Гёльдерлина («Портрет предка»).
…неудержимо тянется к небу предчувствий полный народ, пока об отцах небесных не вспомнят юноши снова… У Гёльдерлина в стихотворении «Штутгарт» сказано, что небожители привлекают своим светом «прозревших людей, / Чтобы небесных отцов узнали юноши снова» (перевод Е. Эткинда) и далее: «Разумом смелый, стоит преданный вам человек».
…но — опоздают прийти. Ср. у Гёльдерлина: «Мы же, друг, опоздали прийти. По-прежнему длится, / Но в пространствах иных вечное время богов» («Хлеб и вино», перевод С. Аверинцева).
И это разрушительное молчание… <…> …когда человек одновременно требует для себя неограниченной человечности и сам упрочивает ее. Цитата из письма Хольгера Майнса, арестованного члена «Фракции Красной Армии» (5 июня 1974 года).
Звезда блуждающая дня… <…> Добро пожаловать домой, в облака человечьей дичи! Слегка измененная цитата из «Хирона» Гёльдерлина, где таким образом описывается возвращение божественного вестника — Геракла.
Мы у себя дóма… (18)
…языки народа…; Мы охотно посещаем живых, там соединяется многое…; Наш отец, который всех непроснувшихся держит на золотых помочах, как детей. Цитаты из Гёльдерлина («Слабоумие»).
И головой окунает в священную трезвость вод… Ср. у Гёльдерлина: «О лебеди, стройно: / И вы, устав от лобзаний, / В священную трезвость вод / Клоните главы» («Середина жизни», перевод С. Аверинцева).
Мы живем главным образом… <…> …принципы, которым намерены следовать. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
…от святилищ, от оружия слова, которое на прощанье вы нам, неискушенным, оставили… Цитата из Гёльдерлина («У истоков Дуная»).
Куда нам девать раненых… <…> Содержание — это борьба это борьба. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
Но самые слепые — сыны богов. <…> Ибо где мы начнем, там и кончим. Цитата из Гёльдерлина («Рейн», перевод В. Микушевича), с изменением второго лица единственного числа на первое лицо множественного.
Однако человек может… <…> Несчастье снести тяжело. Но счастье — тяжелее. Цитата оттуда же (см. перевод В. Микушевича).
В нашем дому, однако, и эти юноши не чужие. Трижды живут они, так же, как первенцы неба. Цитата из Гёльдерлина («У истоков Дуная», перевод В. Микушевича).
Здесь они крепко пристегивают нас к койкам.<…> Пленный, который умирает в клинике, умирает как больной, в присутствии врачей, оказывающих ему последнюю помощь, — то есть он уже не борется. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
Они одряхлели в странствиях… (19)
Блаженные, простерлась в ожидании страна сегодня, тенью омраченная!; Посланцы прошлого, столь дорогие нам!; Прекрасный лик ваш созерцать, как прежде, сегодня я страшусь, погибель в этом, и не дозволено будить умерших. Цитаты из Гёльдерлина («Германия»).
В небе голубом уж не витает голубой ваш сонм. Ср. у Гёльдерлина: «И в небе голубом не медлят больше / Священным сонмом боголюди» («Германия», перевод В. Микушевича).
Мы не можем помешать им… <…> …никакие переговоры уже не будут возможны. Цитаты из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
Однажды между днем и ночью должна явиться истина. Цитата из Гёльдерлина («Германия»).
Бесстрашно проходят сыны Альп… <…> …перенестись на ту сторону и потом назад воротиться. Цитата из «Патмоса» Гёльдерлина (одной из поздних версий).
Наука как воля… <…> …достойны немецкой судьбы. Цитата из ректорской речи Мартина Хайдеггера «Самоутверждение немецкого университета».
Мы сами собой спешим к завершению. Ср. характеристику богов в «Патмосе» Гёльдерлина: «Не они правят; правит / Судьба бессмертная; их творение (то есть люди. — Т. Б.) / Спешит к завершению само собой» (перевод В. Микушевича).
…вброшенные в прах нашего песнопения (StaubdesGesangs). Отсылка к ключевому образу «Патмоса» Гёльдерлина — божественному «посоху песнопения» (StabdesGesangs), которому повинуются поэты. В том же стихотворении слово поэта сравнивается с пшеницей, которую провеивают на току: «Сперва мякина сыплется к ногам, / Потом приходит хлеб. / Не беда, если / Кое-что пропадет, не беда, если речи / Звук живой не вызовет отголоска» (перевод В. Микушевича).
Мертвых мы пробуждаем — тех, что еще причастны грубой стихии. Но много и робких очей — они пока не решаются взглянуть на наш свет. Ср. у Гёльдерлина: «Имя его — пароль небесный, посох / Песнопения, веха / Низкого нет ничего. Мертвых / Он пробуждает, если они / Еще стихии грубой непричастны. / Но многие, робко смежая очи, / Медлят взглянуть на свет…» («Патмос», перевод В. Микушевича).
Правда, для этого… их самих держать под неусыпным контролем. Слегка измененная цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь восьмая).
Воля ведь не собственность… (20)
Воля ведь не собственность… <…> …у них есть всё, а у тебя — ничего. Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
И так идет… на темя Отца. Цитата из незаконченного стихотворения Гёльдерлина «Титаны», где рассказывается о мятеже мертвых против божественных сил — «в неукрощенных глубинах» (перевод С. Аверинцева).
Последнее же, на зловещем поле: из славной груди героя кровь сочится, услада битвы, а из уст тех, кто подобен нам, голос бьет родником. О высшем не хотим мы умолчать… Ср. у Гёльдерлина: «О высшем я хочу умолчать <…> Последнее же есть Небесный знак <…> На зловещем поле, / Но не смешиваясь между собой, из славной груди героя кровь сочится, услада / Битвы, а из княжеских уст голос бьет родником» («Однажды я спросил музу…»).
От четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут! Цитата из Книги Иезекииля (37, 9), которая приводится в «Речах к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь третья).
…животворящее дыхание дýхов все еще веет…; Оно соединит и мертвые кости нашего национального организма, дабы он обрел величественную стать в новой просветленной жизни. Цитаты из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь третья).
Себе мы сами вскроем грудь и сами же себя разбрызжем в прах по капле. Ср. в «Принце Фридрихе Гомбургском» Г. фон Клейста (III, 1): «Он сам себе скорее вскроет грудь / И кровь свою разбрызжет в прах по капле» (перевод Б. Пастернака).
Старинное и выдержавшее все испытания глубокое чувство… (21)
Старинное и выдержавшее все испытания глубокое чувство немецкого народа произвело это низвержение по требованию простого, прямого сердца. Слегка измененная цитата из «Лекций по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля (речь идет о низвержении идеологической системы католицизма сторонниками Мартина Лютера).
В высших школах Германии много работают… <…> …отвоевывать для себя вновь и вновь. Цитата из ректорской речи Мартина Хайдеггера.
Все ж в средоточье времен живем мы спокойно и охотно, напоминаньем для не нуждающихся в напоминаньях. Ср. у Гёльдерлина: «А в средоточии времен / Живет спокойно со священной, / Девственной землей эфир. / Напоминанием часто / Они, беспечные, / Гостят у беспечных / На празднествах твоих, Германия, где, жрица, ты / И королям и народам соседним / Даешь совет безоружный» («Германия», перевод В. Микушевича).
Поэтому, добрые духи, легче вы нас окутывайте! Ср. у Гёльдерлина: «Вы, добрые духи, окутываете / Человека святым облаком <…> Если кого-нибудь слишком вы любите, / Не успокоится он, пока не станет одним из вас. / Поэтому, добрые, легче меня окутывайте, / Чтобы здесь мне остаться для песен» («У истоков Дуная», перевод В. Микушевича).
Самое главное для руководителя… <…> …кто уже проникся новым духом. Цитата из «Речей к немецкой нации И. Г. Фихте (Речь пятая).
Новые титаны замыслили еще раз штурмовать небо? <…> …у вас останется только ваша земля как холодное, темное и бесплодное пристанище. Цитата из «Речей к немецкой нации» И.Г. Фихте (Речь пятая).
Как агнцы на лугу — на зеленом ковре, который мать расстелила на радость нам. Цитата из «Портрета предка» Гёльдерлина.
Быть с небожителями так наедине… (22)
Быть с небожителями так наедине…; над нами — свет, и бури, и ветра, и само Время, кажется, спешит туда… Цитаты из Гёльдерлина («Пропето под Альпами»).
…где попираем мы пятой главу соседа и спор о первенстве ведем. Словно стихии древнего Хаоса, досель в разладе зыблются помыслы переживающего брожение века. Цитата из Гёльдерлина («Мир»).
…над нами — сеющие прах облака. См. комментарий к 5-й сцене (Мы все хотим дотянуться до соседа…).
Охотно дома остается тот, кто сохранил в груди божественную искру, и все языки неба мы хотим, пока живем, любовно толковать. Слегка измененная цитата из Гёльдерлина: «…И все языки неба я хочу, пока живу, любовно толковать» («Пропето под Альпами»).
Боль? Точно не скажу… <…> Это очень болезненно! Очень! Цитата из сборника писем арестованных членов «Фракции Красной Армии».
И детских лет покой, и юность, и любовь — их больше нет. Но ты, мой край родной! Святой и страждущий, остался ты со мною. Цитата из Гёльдерлина («Возвращение на родину»).
Удел наш — любить и страдать. Цитата из Гёльдерлина («Родина»).
Вне судьбы, словно спящий младенец, дышите только вы, небожители. И только ваши блаженные очи тихо смотрят, ясные вечно. А нам нет приюта никогда и нигде. Слегка измененная цитата из Гёльдерлина («Песнь судьбы», перевод В. Микушевича).
Если бы даже все остальные европейцы… немцы сохранили бы покой и благосостояние как у самих себя, так и у какой-то части прочих европейских народов. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь тринадцатая).
Но своекорыстных… <…> И доставлять домой. Цитата из «Речей к немецкой нации» И. Г. Фихте (Речь тринадцатая).
Так вот почему, Земля… (23)
Так вот почему, Земля, человек от груди твоей отлучен, своей же гордыней: твои дары и узы нежности презрев, ищет он, дикий, лучшей жизни! Цитата из Гёльдерлина («Человек»).
На пути из Ничто в Ничто, между Ничто и Ничто. Цитата из «Битвы Германа» Г. фон Клейста, см. примечание к сцене 12-й («Из Ничто, в Ничто…»).
Мы у себя дóма, но кто нас за это поблагодарит? Ср. у Гёльдерлина: «Вы, холодные лицемеры, не поминайте богов! / Вы кичитесь разумом! Сами ж не верите в Гелиоса, / Ни в Громовержца, ни во Владыку морских пучин; / Коли умрет Земля, кто вас поблагодарит?» («Обманчиво-святые поэты»).
Вдруг голос чуждый — и вспрянули стада. Ср. у Гёльдерлина: «Ужель не видел вестников отчих ты — / В воздушной глуби неуловимых игр? / Ужели не был ты окликнут / Веским глаголом из уст разумных? <…> На голос чуждый всюду встают стада, / Леса шумят, и недра подземные / Внимают духу реки, внятно / Дух шевельнулся, и в бездне трепет» («Ганимед», перевод С. Аверинцева).
…услышав звякнувший флюгер. Ср. у Гёльдерлина: «Горе мне! В стужу, зимой, / Где взять мне цветов и солнце, и где / Быстролетные тени? / Стоит стена / Безмолвно и холодно, флюгер / Звенит под ветром» («Середина жизни», перевод Г. Ратгауза).
Растем и становимся лесом. Ср. у Гёльдерлина: «…В тихом терпении / Возрастает любовь над одичалою, / Неприютною почвой, / Дочерь Бога и весть о Нем. <…> Разрастайся, как лес! Сбудься, живой душой / Преисполненный мир! Стань, о язык любви / Всенародным глаголом / И законы даруй земле!» («Любовь», перевод С. Аверинцева).