Перевод Инны Стам
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2008
Я скосил всего рядка два, но меня вдруг здорово прихватило; ничего не попишешь, придется выключить эту чертову машинку. Боль не жгучая, но глубокая, неотступная и тошнотворная; так и накатывает волнами из самого нутра. Многие твердо уверены, что центр мужского существа — фаллос. Я-то был иного мнения, но только до сей поры.
Услышав, что косилка смолкла, из дома на заднюю террасу вышла Фэй — узнать, в чем дело. Хотя солнце светит ей в спину, она подносит ладошку к глазам, как юный скаут, и глядит в мою сторону. Участок у нас большой, я от нее далеко.
— Что случилось? — почти кричит она.
Так и тянет объяснить без обиняков. Уже тридцать лет или около того она время от времени задает мне этот вопрос. Сейчас мне очень хочется дать на него правдивый ответ. Прямо-таки подмывает крикнуть: Хер болит, аж дергает. И если бы могли услышать соседи, непременно, прости Господи, крикнул бы. Но как раз чтобы оградить себя от близкого соседства, мы и прикупили земли с обеих сторон участка. Жалею ли я об этом? Бывает; ведь теперь мне приходится косить траву, считай, на трех участках.
— Ничего, — отзываюсь я.
Это мой обычный ответ. Ничего не случилось. Ну-ка, сама отыщи, чтó не так. Если бы случилось что-нибудь действительно серьезное, я бы прямо сказал, заверяю я Фэй, всякий раз удивляясь легкости, с какой ложь слетает с моих губ. Я ведь в жизни не признавался жене, когда что-то шло не так, и сейчас не собираюсь сообщать про дергающую боль в паху. Хотя нам это было совсем не по карману, Фэй выложила целую тысячу долларов за газонокосилку с сиденьем и рулевым управлением — всего лишь потому, что доктор настоятельно советовал мне «не перенапрягаться» после недавней операции. Фэй просто не приходило в голову, что мужчине с оперированной простатой вряд ли полезнее сидеть на вибрирующей машине, чем спокойно управлять самоходной косилкой. Но можно ли упрекать ее в недостатке воображения? Я же и сам об этом не догадывался, пока не сел за руль и не включил движок.
Я снова завожу косилку и, сделав большую петлю, подъезжаю к задней террасе, останавливаюсь у ног Фэй и выключаю мотор.
— Закончил?
— А сама не видишь? — говорю я и оглядываюсь.
Такое впечатление, что я проложил пограничную полосу вокруг ничем не огороженной дальней части поля и теперь, как заправский бейсболист, спокойно сижу себе на основной базе.
— Почему ты в испарине?
Верно подмечено. В воздухе уже чувствуется осень, потеть явно не с чего, не стоит и голову ломать в поисках подходящего объяснения. Я ласково похлопываю ладонью по рулевому колесу.
— Прелесть, а не машинка. Не зря денежки потратили. Напомни, во сколько она нам обошлась?
— Только что звонила Джулия, — говорит Фэй.
Меня это совсем не радует. Наша дочь редко звонит без повода. Они с ее мужем Расселом слишком много нам задолжали и вряд ли станут попусту болтать по телефону. Они строят дом — между прочим, всего в миле от нас. «Где-где? — изумился я, когда Фэй год назад сообщила, что они купили участок. — Здесь? В Коннектикуте? В Дареме?!» У меня было ощущение, что они нарушили некий наш договор. Неужто мы дали им деньги в долг, никак не оговорив соблюдение почтительного расстояния между сторонами? Ведь проявили же мы предусмотрительность и застраховались от появления под боком соседей. Но, зациклившись на нежелательных чужаках, мы упустили из виду родню. Опять воображение подвело.
Перегнувшись через перила, Фэй протягивает мне изящную руку. Я легонько сжимаю ее; благодарность мешается в душе со смутным подозрением.
— Знаю, тебе страсть как не хочется, но, по-моему, ты должен к ним съездить. Сегодня же, — уточняет она на всякий случай: вдруг я хоть на гран усомнюсь в том, что дело очень серьезное, а какое именно, не суть важно.
— Что там?
Завладев моим вниманием, Фэй словно бы не знает, что с ним делать дальше. Она подыскивает слова, но ничего путного не находит. Мне это ясно с одного взгляда.
— Джулия говорит… Рассел ее ударил.
Я потрясен, хотя уже довольно давно понял, что жизнь у дочери с мужем не ладится. Рассел вдобавок бросил недавно хорошую работу; думал, что подыскал место получше, а потом выяснилось, что начальство, вопреки обещаниям, отказывается брать крупный кредит, на который он рассчитывал раскрутить свой проект. Теперь Рассел признаëт, что уйдут недели, а то и месяцы, прежде чем дело сдвинется с мертвой точки.
— Сомневаюсь, чтобы Рассел мог ударить Джулию.
— А я нет, — говорит Фэй с такой уверенностью, что и я начинаю верить. Когда моя жена в чем-то твердо убеждена, она редко ошибается, если только речь не идет обо мне.
— И что прикажешь делать? Дать ему тумака?
— Просто ей хочется с тобой повидаться.
— Так вот он я.
— Она думает, ты сердишься.
— Я и впрямь сержусь.
— Нет, на то, что она не навестила тебя в больнице. И теперь казнится.
— Неужто она не поняла, что я ей только благодарен?
— Она думала, тебе будет неприятно. Тебе и было неприятно. Да и мне тоже.
— Мы женаты уже тридцать лет, а ты по-прежнему отождествляешь меня с собой. Я вовсе не хотел, чтобы Джулия приезжала в больницу. И чтобы ты туда приезжала. Будь это операция на сердце — другой разговор.
— Иногда мне кажется, что операция на сердце тебе бы не повредила. Или даже пересадка сердца. Речь же идет о нашей дочери.
— Об одной из наших дочерей, — уточнил я. — У другой-то все хорошо. И у сына.
— У Джулии тоже.
Очень хотелось бы ей поверить, но меня гложет сомнение. Еще перед свадьбой меня подмывало отвести Рассела в сторонку и спросить, отдает ли он себе отчет в том, на что себя обрекает. Возможно, с годами Джулия повзрослеет и станет ничуть не хуже брата с сестрой, но пока что она еще не созрела. Ни для колледжей, в которые она поступала, но так и не закончила ни одного. Ни для замужества. Ни для самостоятельной жизни.
Как и я не созрел для вмешательства в их брак. Пусть моя дочь еще не совсем повзрослела, но поступки-то она совершает взрослые: выходит замуж, строит дом, берет в долг деньги. И мне в принципе не нравится лезть в дела людей, которые спят в одной постели: они знают друг о друге такое, чего тебе нипочем не узнать. А коли ты воображаешь, что у тебя хватит ума понять, какая муха их укусила, стало быть, ты просто дурак, даже если один из этих двоих — твоя собственная дочь. Тем более если это твоя дочь.
— Не можем же мы мириться с физическим насилием, — говорит Фэй. — Сам знаешь, я прекрасно отношусь к Расселу, наверно, не он один тут виноват, но раз они уже не владеют собой, надо что-то делать. Не то сами потом пожалеем.
Я еще не готов согласиться с женой и, слушая ее вполуха, мысленно выстраиваю целую систему веских доводов в пользу невмешательства в супружескую жизнь дочери. Набралось с полдюжины очень убедительных аргументов, но все равно это будет пустая трата слов — как об стенку горох.
— Джулия считает, им лучше пожить врозь. Хотя бы некоторое время, — продолжает Фэй. — По-моему, это разумно. Она намерена добиваться разъезда и хочет, чтобы при разговоре присутствовал ты.
Я уже думаю вовсе не о Джулии, а о своих родителях. После свадьбы мы с Фэй очень скоро остались без гроша; нам казалось, что все идет из рук вон плохо, тем не менее я, помнится, заявил отцу: «Если потребуется ваша помощь, я вас сам позову». Может быть, у Джулии с Расселом похожая ситуация. Может, им просто кажется, что все идет из рук вон плохо. Как бы мне этого хотелось! А еще больше — чтобы меня не звали на подмогу. Но уже позвали.
Пойду к ним пешком. Я объяснил Фэй, что моцион мне на пользу, хотя на самом деле просто не хочу трястись еще на одной машине. Туда пути-то всего полмили, а до операции я ежедневно пробегал две мили — только, как правило, в противоположную сторону. Зрелище их прущего из земли дома давно вызывало у меня подспудную тревогу. Причины я не понимал, даже когда стал вырисовываться каркас здания. Только увидев обе террасы, спереди и сзади дома, я наконец дотумкал, почему они так жаждали заполучить моего подрядчика. Дочь строит точную копию моего дома. Фэй не колеблясь подтвердила мои подозрения:
— Ну, разумеется! А ты должен быть польщен.
— Должен быть польщен? — тупо повторил я, дивясь самому себе: с каких это пор уже не я первым замечаю, чтó вокруг происходит?
— Воровство — самая откровенная форма лести. Кроме того, до них целая миля. Так что вряд ли кто примет их дом за продолжение нашей застройки.
— Не миля, а полмили, — возразил я. — Но больше всего меня беспокоит, что Джулия сознательно копирует наш дом.
Вот уже на холме показалась знакомая черепичная крыша, но я вынужден остановиться на полпути к вершине и ждать, пока отступит накатившая тошнота. У дороги лежит здоровенный плоский валун, формой напоминающий перину. Я растягиваюсь на нем. Отчаянным усилием воли удерживаюсь, чтобы не расстегнуть ширинку и ощупать свои причиндалы. Лежу неподвижно и смотрю на плывущие облака. Наконец поднимаюсь, хотя и без уверенности, что смогу дойти до цели. А ведь всего несколько месяцев назад — мне тогда был пятьдесят один год — я рысью взбегал по этому самому холму. Сейчас мне пятьдесят два, и меня гнетет страх, что недолго еще осталось бегать по холмам. Врачи клялись, что операция прошла очень успешно; но я-то хорошо помню, чего стоили подобные заверения, когда болел мой отец. После химиотерапии его выписали домой с заключением «здоров», а через два месяца он умер.
И все-таки я на холм взбираюсь. Вблизи дом Джулии и Рассела выглядит карикатурным подражанием нашему, но они в том не виноваты. У них просто кончились деньги — и свои, и наши, и взятые в банке. Участок не благоустроен, подъездная дорожка не замощена. Местами зеленеет травка, местами чернеет голая земля. В дверь звонить не хочется, поэтому я обхожу дом с тылу, рассчитывая увидеть Джулию в кухне. Надо бы сначала переговорить с дочкой наедине. Правда, я понятия не имею, что ей сказать. У меня еще теплится надежда, что за последние полчаса она раздумала просить меня вмешаться в их жизнь. Может, Джулия стоит у окна и, завидев отца, подаст какой-нибудь знак. Я готов почти любой жест истолковать в том смысле, что могу немедленно отправляться обратно.
Обходя террасу, я по дороге соображаю, что лесенок у ребят еще нет, а терраса меж тем на три фута возвышается над землей. Оглядываюсь вокруг, ища, на что бы встать, и тут из раздвижных стеклянных дверей выходит Джулия. Мой план явно срабатывает, вот только мне по-прежнему непонятно, как забраться на террасу.
— Я и не надеялась, что ты приедешь, — говорит Джулия.
— Подай-ка мне один из шезлонгов, — прошу я.
Она подает шезлонг, я встаю на него. Она протягивает мне руку, я хватаюсь за нее, другой рукой — за перила и вскарабкиваюсь на террасу. Джулия одета в просторную деревенскую блузу; когда дочь наклоняется, я вижу, что под блузой нет лифчика. Мне и прежде случалось невольно созерцать голые груди Джулии. Может быть, у них с Расселом нелады из-за свойственной ей небрежности? — размышляю я. Может, ему не нравится, что, когда жена тянется, скажем, к луковой подливе, его приятели получают возможность чересчур близко ознакомиться с особенностями ее телосложения. По словам Фэй, Карен, наша старшая дочь, специально, на случай нашего приезда, держит под рукой один-единственный лифчик. Выходит, лицемерие — не такая уж плохая штука.
— Он сейчас отсыпается на диване, — чуть усмехаясь, говорит Джулия. — Ночью мы оба почти не сомкнули глаз. Вот его и сморило.
Она поворачивает ко мне голову. Теперь виден фонарь под глазом. Щека припухла, но и вторая вроде бы тоже — наверно, от слез. Еще год назад кожа у Джулии начала было очищаться от прыщей, а сейчас снова «зацвела». Но я уже крепко обнимаю ее, и в мозгу бьется одна-единственная мысль: это же моя доченька. Вряд ли удастся свалить всю вину на Рассела, зато мне ясно, на чьей я должен быть стороне.
Шмыгая носом, Джулия наконец высвобождается из моих объятий.
— Я тут собрала его шмотки. А укладывает пусть сам.
— Ты уверена, что поступаешь правильно?
— Я знаю, надо бы мне самой ему все сказать…
— Но ты хочешь, чтобы это сделал я. Тогда посиди здесь.
Она кивает и опять шмыгает носом. Я вхожу в раздвижные двери.
Где искать Рассела, я знаю точно. Ведь они, считай, живут в моем доме, их диван стоит там же, где наш. Я иду в гостиную. Рассел, в джинсах и свитере, уже сидит и протирает глаза. Как ни странно, он мне явно рад.
— Хэнк, а вам по виду совсем не жарко, — говорит он.
— Молодец, первым заметил, — говорю я.
Он тянется пожать мне руку, и я не вижу причин ему в этом отказывать.
— Не годится спать среди дня, — виновато говорит он.
И колотить мою дочь тоже, вертится у меня на языке. Но зачем это говорить? До него и так уже доходит, что я вовсе не случайно появился в их гостиной. Он заглядывает в кухонное окно. На террасе видна лишь светловолосая голова Джулии.
— Вот оно что, — произносит Рассел. — Вы приехали дать мне нахлобучку.
Я вдруг остро ощущаю всю нелепость ситуации.
— Рассел, я приехал тебя выгнать.
— Что-что?
— Что слышал. Сейчас отвезу тебя в аэропорт.
— Нет, серьезно?
— Да, Рассел, серьезно.
Слышится урчание подъезжающей к дому машины. Мы оба смотрим в окно. Кто бы ни приехал, равновесие будет нарушено. У одного из нас появится союзник. Меньше всего я ожидал, что примчится Фэй, но это она, и у Рассела сразу вытягивается лицо. Появление моей жены лучше любых аргументов подтверждает, что я действительно уполномочен выдворить зятя из его собственного дома.
Раздается звонок в дверь. Я открываю и прошу Фэй пройти к задней террасе: там сидит Джулия. Фэй интересуется, как обстоят дела. Я объясняю, что сам только-только прибыл. «Как только прибыл?!» — изумляется она. Я опять прошу ее пройти к задней террасе.
— Бред какой-то, — бурчит Рассел.
С этим трудно спорить. Я соглашаюсь, после чего сообщаю, что Джулия уже собрала кое-какие его пожитки, так что пора укладываться и катиться отсюда. У Рассела такой вид, будто он никак не может решить: заплакать ему или бурно возмутиться, но, к моему удивлению, послушно идет выполнять, что велено.
Тут я соображаю, что Джулия и Фэй сидят на террасе, стало быть, мне здесь разговаривать не с кем и делать нечего. Включить телевизор или полистать их книги? Неловко как-то. Из соседней спальни доносится шуршание: это Рассел роется в стенном шкафу. Наверно, ищет чемодан. Или ружье. Придется подождать. Я сажусь, но, вспомнив кое-что, опять встаю. Джулия уже помогла матери залезть на террасу и теперь снова плачет. Надо идти к ним. Я разглядываю их обеих через окно. Со спины они очень похожи, почти как сестры. Я пытаюсь отыскать в Джулии сходство со мной. Почти никакого. Тут Фэй замечает меня, и я направляюсь к ним.
— Сколько у тебя на текущем счету? — обращаюсь я к дочери.
Она молча моргает.
— Сколько? — повторяю я.
— Немного, — отвечает она. — Много там вообще не бывает. Может, сотни две.
— Выпиши мне чек. Я отвезу его в аэропорт.
— Ты хочешь, чтобы за это платила я? — удивляется Джулия.
— А ты хочешь, чтобы я?
— Хэнк… — вступает в разговор Фэй.
Нет, тут я пасовать не намерен. Потом, возможно, я дам Джулии эту сумму в долг, в крайнем случае — просто верну, но если она хочет, чтобы Рассел сел на самолет и улетел, пусть хоть для видимости оплатит дорогу.
Джулия идет в кухню и достает из ящика стола чековую книжку. С нескрываемой досадой выписывает чек. Я сую его в карман.
— Он смотрит на нас из окна спальни, — шепчет Джулия. — Не гляди туда.
И не собираюсь.
(Далее см. бумажную версию)