Вступление Надежды Стариковой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2008
Перевод Жанна Перковская
Тоне Павчек[1]
Стихи. Эссе
К 80-летию Тоне Павчека
Кто говорит: иметь.
Я говорю: любить[2].
Тоне Павчек Кто говорит…
Один из выдающихся словенских поэтов второй половины ХХ века, переводчик, эссеист, автор многих книг для детей Тоне Павчек родился в 1928 году в Нижней Крайне, том благодатном крае Словении, где много солнца и света и виноградная лоза щедро дарит людям свое тепло и веселье, делая их дружелюбнее, общительнее и радушнее. Его жизненная энергия, жажда нового, умение радоваться каждому дню, любовь к крестьянскому труду — оттуда, из отчих мест. Более полувека родная земля является для поэта источником не только нравственного здоровья и вдохновения, но и отменной физической формы, ведь он сам виноградарь, признанный «рыцарь вина».
Юрист по образованию, Павчек проявил себя как человек разносторонних дарований и активной гражданской позиции — был журналистом, работал на радио и телевидении, руководил театром, издательством, Республиканским союзом писателей, был избран академиком Словенской академии наук и искусств. В его судьбе нашли отражение основные вехи новейшей словенской истории: родился в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, бóльшую часть жизни прожил в социалистической Югославии, в конце 1980-х в рядах демократической интеллигенции боролся за национальную государственность, после провозглашения независимости Словении активно содействовал укреплению ее позиций на международной арене в качестве посла доброй воли ЮНИСЕФ. Стремление сказать в стихах правду о времени и о себе, присущее Павчеку, во многом определило вектор развития современной поэзии Словении. И хотя неоромантическая приподнятость ранней лирики с годами сменилась горьким осмыслением вечных противоречий человека и окружающей его реальности, главным для поэта остается ощущение полноты и гармонии бытия, которое он стремится воплотить в слове. Все началось со сборника 1953 года «Стихи четырех», где Павчек и его друзья-поэты Каэтан Кович, Янез Менарт и Цирил Злобец, протестуя против политически ангажированного упрощенного стиха, обратились к мыслям и чувствам современников. Между этим сборником и последней книгой «Стихи с подковыркой» (2006) более полувека и свыше десятка поэтических сборников, многие из которых отмечены престижными литературными премиями. Так, поэтический сборник «Наследие» (1983) был в 1984 году удостоен высшей литературной награды Словении — премии Прешерна. Большой интерес у читателей вызвала книга автобиографических эссе «Время души, время тела» (1 часть — 1994, 2 часть — 1997), в которой автор рассказывает о важнейших встречах своей жизни. Такое творческое долголетие — следствие не только большого таланта, но и постоянного поиска, самосовершенствования, тяги к эксперименту. Одним из главных ориентиров на этом пути стала для Павчека русская поэзия, блестящим переводчиком которой он себя зарекомендовал. В его переводах в престижной серии «Лирика» вышли сборники В. Маяковского (1972), А. Блока (1978), С. Есенина (1984), А. Ахматовой (1989), Б. Пастернака (1991), М. Цветаевой (1993), Н. Заболоцкого (1997); совместно с Драго Байтом им была составлена антология русской поэзии ХХ века (1990). В антологии мировой поэзии «Песня Орфея» (1998), где словенские поэты разных поколений представляли свое видение поэтической картины мира через десять «своих» стихотворений, Павчек единственный, кто отдал безоговорочное предпочтение русской музе. Он объяснил свой выбор так: «Почти всю жизнь я прожил с русской поэзией… Общение с Блоком, Есениным, Пастернаком, Ахматовой, Цветаевой… подарило мне состояние влюбленности в силу и красоту стиха, дало убежденность в абсолютной суверенности стихотворчества и безграничной преданности музе и жизни…»[3]. Об искренней привязанности словенского поэта к русской культуре говорит и его активное сотрудничество с издательством «Художественная литература»; лучшие книги словенской поэзии на русском языке — «Лирика» Ф. Прешерна (1987) и «Поэзия Словении. ХХ век» (1989) — вышли с блестящими предисловиями Павчека.
Накануне юбилея хочется пожелать Тоне Павчеку, отметившему в прошлом году 60-летие творческой деятельности, и дальше следовать своему жизненному кредо, которое он сам в стихотворении «Жить» определил как:
Жить…
это значит быть
в пути,
как парус под яростным ветром похода.
Идти и идти, все время идти,
от восхода и до захода[4]
Пусть путь этот будет долгим и плодотворным.
Переводы со словенского. Вступление Надежды Стариковой
Песнь начала
Прихожу я из черных дней одиночества и молчанья,
из вязкого ила, где тень
тех, кто мною любим.
Прихожу я из запустенья, из одичанья,
через хаос и тьму, в час, когда этот свет
восстает из руин.
Прихожу я с верой, что выйду
на дорогу,
ведущую в день,
просторный и тесный, как земля, где прекрасная Вида
томилась под гнетом снов.
Прихожу я из темных долин
туда,
где растет виноград на холме,
где иззябшаяся лоза
ждет заботы и новых ростков.
Прихожу я, и снова тоскуется-плачется мне,
и молюсь я светлому Богу
жизни —
сердцем, без слов.
Я молюсь, как в далеком детстве:
пусть просыплется благодать
с небесных колоколов
на эту словесную пустошь, скудное место,
пусть слоги со дна этой ночи,
хромая и спотыкаясь, сбредутся,
сливаясь в родной и понятный почерк,
как день приникает к дню,
как овцы, что, бестолково
блея, друг к другу жмутся
и дольше хранят тепло —
чтоб зазвучало слово.
Земле
О, земля моих дедов и прадедов, благословенная,
в непогоду бредущая в город, за мною, — ступив на порог,
на паркет, с непривычки неловкая, постепенно ты
дух переводишь, снимаешь обувку, разматываешь платок
и садишься за стол, как хозяйка; обводишь взглядом
картины на стенах и, котомку свою развязав,
вынимаешь гостинцы — из погреба да из сада,
и заводишь повествование о делах
древних или недавних, и от слов твоих пахнет в доме
унавоженной пашней и дымом,
черносливом и вечностью. Будь же судьбой хранима:
моя мать и жена, несметно богатая и неприметно-скромная,
ты приносишь украдкой мне в грохот и гам полевые цветы,
и я снова ребенок, и пасу облака, и в глазах у меня
колоски, кукурузы початки в зное летнего дня —
и ты.
Простые слова
Нужно много простых и понятных слов,
как-то:
хлеб,
любовь,
доброта,
чтоб на распутье не сбиться с пути,
чтоб вслепую во тьме не плутать.
Нужно много безмолвия, тишины,
снаружи нас и внутри,
чтоб голоса были слышны,
тихие, робостью приглушены,
голубей,
муравьев,
людей,
сердец,
их боли или вины —
среди неправды, среди резни,
среди всего, что не есть
хлеб,
любовь,
доброта.
Тишины! Тишины! Лишь сердце пусть
отмерит время,
укажет путь.
Мольба
Подарите будущим матерям
все цветы,
все цветы земли.
Земляникой созрели мольбы
на устах младенцев,
что никогда не родятся.
Бегать бы им по зеленым лугам,
за мотыльками гоняться,
расти бы, как травам, как деревам,
смотреть в облака, слушать песни
рожденья, любви, любви, ликованья,
только не смерти,
не смерти!
И глядят на меня из немоты
стариковские личики нерожденных.
И колышется лес воздетых к небу ручонок,
словно чьи-то огромные губы твердят:
подарите же
все цветы
женщинам, матерям — пусть родят!
Крестная
Я сызмальства помню: она все бежала, бежала —
то к речке с бельем, то на луг, то полоть виноградник,
к печи и в амбар, и бежала по праздникам в церковь,
бежала весь день напролет, даже ночью, во сне
бежала от бед каждодневных, от страхов, грозящих
из темных ночей, с чердака или прямо с небес.
Но как ни бежала — судьбу перегнать не сумела,
ведь, сколько ни бегай, нельзя убежать от себя.
Потом постепенно, не сразу, замедлила бег,
а после все чаще случалось ей остановиться,
то слушая звон поминальный, то грома раскаты,
и вот, словно силы не стало, на сельском погосте
стояла, застыв изваянием скорби и боли,
когда засыпали сестру ее, мужа и брата,
и сына, и дочь. И тогда, наконец, никуда
уже не спешила и только подолгу бродила
в лесу за деревней, а чаще сидела у дома,
уставясь вперед, словно гостя ждала дорогого,
который, как учит молитва, придет и избавит.
Такой ее вижу и ныне я — в темных одеждах,
со взглядом, что видит свои и чужие невзгоды,
и словно неслышно звучит в ней старинная песня:
«Бежала девчоночка, счастью бежала навстречу…»
Теперь же я сам к ней бегу через горы и реки,
бегу за дарами ее: за святою водицей,
за стойкостью, имя которой она воплощала,
бегу за молчаньем, душевную боль утолившим,
за горстью черешен из юности чьей-то ушедшей.
Гимн бытию
И нет ничего иного.
Ничего, кроме траты
крови и времени.
Только тихое убывание,
только блуждание
во мраке ночей,
превращение вещества.
И нет ничего иного.
Только это стремленье — скорей
от семени до плода!
Незаметное иссякание
часов и минут в решете.
Только это прощание,
приближение
к смертной черте.
Ничего, ничего иного,
кроме этого бытия.
Камень, растение.
Растение, камень.
Мгновение
в вечном существовании,
как нечаянный
гимн живому.
И нет ничего иного.
Перевод Жанны Перковской
[1](c) EDINA d. o. o.
ї 2004 Knjižna zadruga Ljubljana
ї Жанна Перковская. Перевод, 2008
ї Татьяна Жарова. Перевод, 2008
ї Надежда Старикова. Вступление 2008
Редакция благодарит Тоне Павчека за любезно предоставленное право безвозмездной публикации его стихов и эссе на страницах журнала.
[2] Перевод М. Алигер.
[3]Orfejevspev: antologijasvetovnepoezijevizboruslovenskihpesnikov. — Ljubljana, 1998. S.66.
[4] Перевод Ю. Левитанского.