Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2008
Весной 2007 года в одном из лос-анджелесских музеев была выставка, посвященная Магритту и его новейшим последователям. Мы собрались на нее в день перед закрытием, народу было не протолкнешься. Лейтмотивом выставки была, естественно, вездесущая магриттовская трубка, которая не трубка (“Cecin’estpasunepipe”), — написанная где маслом, где гуашью, где пером, где синтетическими красками, всех возможных цветов и размеров, в рамках и просто на стенах, где плоская, а где и трехмерная, главным образом в аккуратных стеклянных витринках, а в одном случае — в виде лежащего на полу уютного агрегата из дерева, коры и уж не помню какого еще материала величиной с небольшую индейскую пирогу.
Среди прочей публики по залам ходила Джулия Робертс собственной персоной со спутником (наверное, мужем), без грима, в восточного вида туфлях на мягкой плоской подошве, и, судя по всему, на последнем месяце беременности[1], являя собой едва ли не наиболее интересный экспонат выставки. Поразительным образом, к ней никто не приставал, не просил автографов, не подходил и даже не пялился. Вполне в духе мероприятия все вели себя как ни в чем не бывало, как если бы звезда была не звезда.
Мы тоже сдержались. Мне, конечно, очень хотелось поделиться с ней своими глубокими соображениями о ее сигнатурном фильме «Pretty Woman» (1990; в российском прокате «Красотка»), но я овладел собой, утешаясь намерением когда-нибудь поделиться ими с читателем, что и делаю.
«Красотка» реализует сразу два родственных сюжета — спасение проститутки клиентом и брак Золушки с прекрасным принцем. В связи со «Справкой» Бабеля я в начале 90-х как раз занимался изображением проституции в русской и западной литературе[2] и с тем бóльшим интересом следил за действием. Как-то вечером посмотрел по телевизору два раза подряд.
Оба сюжетных мотива разработаны очень внятно. Их сцепление держится на клишированном образе проститутки с золотым сердцем (по-английски это роскошная аллитерация: a hooker with a heart of gold); Джулия Робертс смотрится отлично; Ричард Гир спасает ее от бедности и проституции, она его от бизнесменской черствости; заодно ненавязчиво проводится достоевско-постмодерная и слегка феминистская идея Уважения к Другому, а само имя героини — Вивиан — придает ей ауру «живости, жизненности» (вспомним «Доктора Живаго»).
Ричарда Гира я всегда недолюбливал (за малый рост и какую-то общую мелковатость — хотя мне иногда думают польстить сходством с ним), но тут он меня не раздражал, и я честно болел за него. Я даже ввел переклички с «Красоткой» в курс «Шедевров русской новеллы» для калифорнийских первокурсников, общий художественный багаж с которыми находить становится все труднее (с Евангелием знакомо процентов тридцать, «Гамлета» читало хорошо если десять-пятнадцать, а о Вальтере Скотте, Мопассане и Генри Джеймсе не слыхал никто).
Одно место фильма бросилось мне в глаза полным выпадением из круга стереотипов. По окончании срока, на который Вивиан была нанята миллионером за кругленькую сумму и во время которого они сблизились, он предлагает продолжить связь — снять ей квартирку, открыть счет в банке и т. п. Заработанные деньги она берет (тогда как русская красавица обычно бросает их в камин, а при отсутствии такового — на пол), но на роль содержанки не соглашается: notgoodenough, это не то, о чем она мечтала, в голове у нее Prince Charming. Она направляется к двери, он ее удерживает и просит провести с ним еще одну ночь, на этот раз не за деньги, а потому что и она этого хочет. Она отказывается и уходит.
Дальше все возвращается в привычную колею: он понимает, что не может без нее жить, узнает ее адрес и в последнюю минуту перед ее отбытием в другой город и новую жизнь успевает заехать за ней на белом коне (черном лимузине) и, преодолевая мучивший его всю жизнь страх высоты, карабкается к ней с букетом в руках по пожарной лестнице, так что она имеет возможность процитировать ему концовку своей программной сказки: «And she rescues him right back» («И она спасает его в ответ»). Поцелуй в диафрагму.
Почему же меня так удивил ее отказ? Не только привлек мое внимание как специалиста по изображению проституции, но и задел непосредственно — видимо, как носителя соответствующей ментальности. В отклонении героиней роли содержанки ничего обидного вроде бы нет: общение с клиентом и заработанные деньги вернули ей чувство собственного достоинства (это один из лейтмотивов фильма — как и, скажем, второй части «Записок из подполья»), и предлагаемый компромисс ее не устраивает. Но отказ от бесплатной ночи любви в привычные рамки русского топоса не укладывается.
Собственно, к этому моменту Вивиан проституткой уже не является — она заработала достаточно, чтобы, как сказал бы Беня Крик, «бросить профессию» — уехать, продолжить образование и встать на честный трудовой путь. Героя она явно любит, он ее тоже (в конце фильма это подтвердится), и отдаться ему теперь по любви, в порядке свободного выбора свободной женщины, казалось бы, более чем естественно. В чем же дело?
По сюжету — в ее приверженности той сказочно-романтической мечте о принце, которая засела в ее голове с детства, по сути же — в хладнокровном расчете деловой американки, отлично владеющей искусством переговоров. Отказывая ему сейчас, она завоевывает его навсегда. Для чего на наших глазах как бы внезапно превращается из проститутки обратно в девственницу, невинность которой может быть куплена лишь ценой венчания. Ее сердце оказывается золотым в самом буквальном смысле слова. (На этот случай в английском есть выражение «Sheisagold-digger» — «Она золотоискательница».)
Сама по себе договорно-финансовая сторона половых отношений не новость. Этому учат: литература (все тот же топос проституции — раздел, посвященный уравнению «буржуазный брак = проституция»); фольклор (типа анекдота о женщине, которую мужчина спрашивает, отдастся ли она ему за миллион? — да; а за сто рублей? — за кого вы меня принимаете?! — да нет, мы оба понимаем, что вы такое, просто торгуемся); американская юриспруденция (с ее понятием «prenuptialagreement» — договора о разделе имущества в браке и при разводе) и личный опыт (к собственно проституткам мне обращаться не приходилось, но с каким-то количеством женщин разной степени обеспеченности и материальной заинтересованности я за долгую жизнь дело имел). И все-таки во взаимном бескорыстии что-то есть. Best things in life are free[3].
Вообще, вызывает недоумение, почему в финале он, как надо понимать, решает на ней жениться. Об их религиозных и семейных ценностях в фильме не было ни слова — как и о планах иметь детей. Ее curriculum vitae (профессиональное резюме) к браку не располагает. По-чернышевски и толстовски спасать ее тоже не надо — она уже спасена. Она уверяет, что только замужество избавит ее от сплетен и приставаний циников — так это вряд ли: всегда найдется, кому припомнить ее прошлое. Тем более, что ее любовь к герою до сих пор была сугубо и последовательно продажной.
Вынуждает его к браку мертвая хватка героини, не замечаемая им не случайно, а в результате перевоспитания, которому Вивиан подвергала его на протяжении фильма, отучая от жесткого обращения с противниками. Он и отучился, размяк и, боюсь, не догадается составить толкового брачного контракта, необходимого для ограждения его миллионов. Но, чем черт не шутит, может, одумается, и тогда продолжением «Красотки» станет «Невыносимая жестокость» («Intolerabe Cruelty», 2003) братьев Коэн, с Джорджем Клуни и Кэтрин Зета-Джонс.
P. S. Мораль? С одной стороны: Что значит имя? Роза пахнет розой, / Хоть розой назови ее, хоть нет (Шекспир). «Роза это роза это роза» (Г. Стайн). И даже: «Иногда сигара — это просто сигара» (Фрейд). А с другой: «Если на клетке слона прочтёшь надпись ‘буйвол’, не верь глазам своим» (Козьма Прутков). В общем, Cecin’estpasunepipe.