Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2008
Перевод Наталия Ставровская
ЗЕРКАЛО-МИШЕНЬ[1]
В юности я проводил немало времени у зеркала, гримасничая. Не оттого, что находил свое лицо таким прекрасным и был готов без устали им любоваться, — наоборот, я его не выносил. И примерял иные лица, которые, едва возникнув, тотчас заменялись на другие, что давало мне возможность ощущать себя все время новым человеком, массой всяческих людей, толпой субъектов, которые поочередно становились мною, нет, наоборот, я — ими.
Нет, скорее каждый из них становился кем-нибудь еще из них, а я был словно ни при чем.
Порой, примерив пару-тройку, а случалось, и десяток, дюжину личин, я убеждался, что одну из них предпочитаю прочим, и старался воссоздать ее, опять сложить свои черты в удавшуюся мне физиономию. Какое там! Вновь зафиксировать сошедшую с лица гримасу, снова совместить ее с моим лицом не получалось, в поисках ее я обретал все новые личины — незнакомые, чужие, подчас враждебные, все менее похожие на ту, что мне приглянулась. В испуге я переставал гримасничать — и лицезрел свое всегдашнее обличье, казавшееся мне еще невыразительней, чем прежде.
Такие упражнения не длились долго. Кто-то непременно возвращал меня к реальности.
— Фульдженцио! Фульдженцио! Куда он подевался? Ну, все ясно! Разве неизвестно, где искать этого олуха? Фульдженцио! Опять ты корчишь рожи перед зеркалом!
Я лихорадочно импровизировал гримасы злодея, пойманного с поличным, солдата, вставшего по стойке «смирно», послушного ребенка, слабоумного, ангелочка, гангстера — одну ужимку за другой.
— Фульдженцио, сколько можно говорить: не замыкайся в себе, выгляни в окно! Взгляни, прислушайся, как буйно все в природе произрастает, зеленеет, расцветает, шумит и шелестит! И как бурлит, пульсирует, вибрирует, работает и стряпает трудолюбивый город! — Ближние указывали мне на некий элемент пейзажа, способный, на их взгляд, меня увлечь, зажечь и наделить энергией, которой, по их мнению, мне не хватало. Смотря во все глаза туда, куда были направлены их пальцы, я силился заинтересоваться тем, что предлагали мне отец и мать, дяди и тети, дедушки и бабушки, братья и сестры — старшие и младшие, родные и двоюродные, троюродные и четвероюродные, надзиратели, преподаватели, их заместители, товарищи по школе и каникулам. Но я во всех рекомендованных ими объектах или явлениях, как таковых, не видел совершенно ничего неординарного.
А вот за ними вроде бы скрывались некие иные — в самом деле возбуждавшие мой интерес и даже наполнявшие меня любопытством. Иногда я замечал, как что-то или кто-то — такой, а может быть, такая — появлялось и тотчас же исчезало. Не успев понять, чтó это было, я тотчас же начинал это искать. Меня интриговала изнанка всякого явления — домов, садов, дорог и городов, кухонных комбайнов, телевизоров, моря, луны… Добравшись до их оборотной стороны, я понимал, что интересовался-то на самом деле оборотом оборота, нет, скорее оборотом оборота оборота или даже оборотом оборота оборота оборота…
— Фульдженцио, что ты делаешь? Фульдженцио, ты что-то ищешь? Ты кого-нибудь высматриваешь там, Фульдженцио? — А я не знал, что и сказать.
Порой во глуби зеркала, за отражением собственной персоны, мне виделось какое-то другое существо, но рассмотреть его не удавалось — оно тотчас же пряталось. Я всматривался не в себя, а в то, что пребывало за моей спиной, и ничего особенного там не находил. Но, собираясь отвести глаза от зеркала, вдруг замечал, что это существо вот-вот возникнет с оборотной стороны стекла. Краем глаза я всегда улавливал его там, где совсем не ждал, но стоило мне присмотреться — и его как не бывало. Движения этого создания были быстрыми и в то же время плавными, текучими, как у плывущих под водой.
(Далее см. бумажную версию)