Non-fiction c Алексеем Михеевым
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2008
Два впечатления из прошлого. Фото из учебника по истории партии: на одном из первых съездов РСДРП рядом сидят главный революционер всех времен и народов Ленин и какой-то неизвестный Мартов. Круглые очки, черные волосы, борода, умный взгляд — облик, казавшийся тогда, в 70-е, вполне современным и значительно более “актуальным” (чем-то напоминал Джона Леннона), нежели навязший в глазах растиражированный образ Ильича. Мартов и Ленин были на съезде лидерами двух основных фракций; сторонники Ленина по основным вопросам набрали больше голосов и именно поэтому стали “большевиками” (всего делегатов на том съезде было около полусотни, то есть большевиков оказалось больше человек на десять). Значительно позже кто-то из аналитиков предположил, что одна из главных причин победы большевиков в революции — лингвистическая: мол, народ пошел за большевиками, потому что “больше” в массовом сознании ассоциируется с “лучше”. В любом случае, фигура Юлия Мартова вызывала невольный интерес: во-первых, почему про него так мало известно, а во-вторых, зачем казалось бы умный человек смирился с заведомо проигрышным ярлыком “меньшевика”?
И второе, еще из более далекого прошлого. Тоненькая книжка с оторванной обложкой; на титульном листе название — “Палле один на свете”. Щемяще трогательная сказка о мальчике, который, проснувшись, обнаруживает, что в городе, кроме него, никого нет. Вначале это вроде бы здорово: в магазине можно взять сколько угодно конфет, а в трамвае — даже залезть в кабину вагоновожатого. И тем не менее вскоре героя охватывает скука, постепенно переходящая в тоску с маячащим впереди ощущением беспредельного вселенского одиночества. В дошкольном возрасте, в конце 50-х, — одна из моих любимых книжек (на имя переводчика я внимания, конечно же, тогда не обращал).
Теперь два впечатления соединились благодаря академическому изданию Из архива семьи Цедербаум (сост. В. Л. Телицын, Ю. Я. Яхнина, Г. Г. Животовский. — М.: Собрание, 2008). Этот сборник мемуаров и документов охватывает полтора столетия (!) из жизни большого рода, в генеалогическое древо которого вошли за это время несколько десятков (почти сотня) имен. И оказалось, что ту самую датскую сказку полвека назад перевела Юлиана Яковлевна Яхнина, которая тому самому Мартову приходится родной племянницей. В неожиданную цепочку сложились начало ХХ века, его середина и день сегодняшний.
Впрочем, известна Юлиана Яковлевна прежде всего, конечно, не по “Палле…”, а по многочисленным переводам скандинавской и французской прозы (ее работы на протяжении нескольких десятилетий регулярно появлялись в “ИЛ”); скандинависты благодарны ей также за многолетнее руководство переводческим семинаром при отделе культуры посольства Швеции. Кончина Юлианы Яхниной четыре года назад была большой потерей и для нашего журнала, и для всего переводческого сообщества. А работа над этим архивным томом стала одним из заключительных аккордов ее блистательной творческой биографии.
Фундамент книги, ее основа и “отправная точка” — мемуары деда Ю. Я. Яхниной, Иосифа Александровича Цедербаума, у которого было десять детей (двое умерли в младенчестве). Он работал над воспоминаниями в Петербурге в 1902-1903 годах, но не завершил их, успев описать короткое детство в Люблине, переезд семьи в Одессу и работу в Крыму; но, увы, не рассказал о Константинополе, где Иосиф Алексадрович служил в Обществе пароходства и торговли и откуда уехал в 1877 году после начала русско-турецкой войны. Второй большой по объему мемуарный блок связан с его дочерью Лидией Иосифовной (1878-1963): это фрагменты ее воспоминаний “Семья” и интервью 1960 года под названием Жили мы в обывательской интеллигентской русско-еврейской среде… Воспоминания членов семьи перемежаются документальными материалами: письмами, донесениями Департамента полиции, биографическими справками; присутствует даже стенографический отчет одного судебного процесса; много интересных фотографий.
Ясно, что такого рода изданию не суждено стать бестселлером; более того, доступно оно будет лишь весьма узкому кругу читателей (тираж книги — всего 300 экз.). Однако для тех, кого волнует происходившее в ХХ веке, — это поистине бесценный томик. Благодаря таким книгам возникает шанс увидеть, как большая история преломляется в судьбах конкретных людей и как эти люди сами делают историю. Вот и революционная деятельность Мартова во многом вдохновлялась детской идеей — мечтой о придуманном им городе Приличенске, где жизнь будет устроена справедливо и правильно. И корни РСДРП можно отыскать отчасти и в этой семейной забаве.
Однако шансы стать бестселлером у документальной книги, повествующей о ХХ веке в коммунистической стране, все же есть. В начале 90-х “Британской книгой года” стали Дикие лебеди китаянки Юн Чжан; впоследствии книга была издана на тридцати двух языках (но не на китайском; в Китае она до сих пор запрещена) общим тиражом 12 миллионов экземпляров. Второе издание вышло в 2003 году; два года спустя главы из книги были опубликованы в “ИЛ” (№ 9, 2005), а теперь появился полный текст (перевод с английского Романа Шапиро. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008). Русское издание, впрочем, вовсе не претендует на грандиозный успех, о чем свидетельствует стартовый тираж — 3000 экз. Оно и понятно: в западном мире такого рода мемуары воспринимаются как леденящий кровь “ужастик”, грандиозное и жестокое реалити-шоу, от участия в котором читатель надежно застрахован, — описания чужих страданий для него лишь подчеркивают ценность собственного спокойного и комфортного существования. Для нас же ГУЛАГ — это и часть собственной истории, и литературы, да и в реальности никто не гарантирует невозможности рецидивов; поэтому и потенциальных читателей у книги о Китае на несколько порядков меньше.
А жаль. Ведь часто именно при сопоставлении близких, по сути, эпизодов проскакивает искра: “похожее” осознается как “бывшее возможным”, как вариант реально происходившего. Мы с автором практически ровесники (полгода разницы), и некоторые ее переживания воспринимаются мной как свои. Мне тоже знакомо внушенное в раннем детстве представление о том, что мы живем в лучшем из миров: как же жалко было тех, кто на капиталистическом Западе не понимал своего несчастья и был врагом нашего земного рая! Ощущение “сходства” возникает и при чтении воспоминаний о начале 70-х, когда Юн Чжан отправили на трудовое перевоспитание в далекий горный район; именно в эти годы я, будучи студентом, летом в подмосковных деревнях месил раствор для строительства коровников, на собственном опыте постигая прелести неустроенной сельской жизни и примитивного физического труда. Да и отцы наши были из “номенклатуры”: у Юн Чжан — партийный чиновник, у меня — журналист одной из газет ЦК КПСС.
Однако на этом сходство кончается. Мне трудно вообразить себя на месте героини, доставляющей, например, на пахотное поле удобрение вот таким способом: Я водрузила тяжелую корзину на спину и еле-еле поползла в гору на четвереньках. Навоз уже подсох, но все равно просачивался через хлопковую куртку и нижнее белье до самой спины. Через край корзины он пачкал мне волосы. А родители ее в это время работали в других дальних лагерях, причем в разных: По всему Китаю построили сотни таких лагерей. Они назывались “школами кадров”, но не говоря уж о том, что школами они не были, они предназначались не только для чиновников. Сюда же направлялись писатели, ученые, учителя, врачи и актеры, ставшие “бесполезными” для невежественного режима Мао. При этом сама Юн Чжан за три года до этого, в четырнадцатилетнем возрасте, в самый бурный период “культурной революции”, была активной хунвэйбинкой: на фотографии 1966 года она радостно улыбается на площади Тяньаньмэнь: На руке у меня повязка “красного охранника”; я в мамином “ленинском пиджаке” и заплатанных брюках — чтобы выглядеть “по-пролетарски”. Все мы в стандартной позе того времени держим цитатники. Их приехавшая в Пекин группа была очень серьезной и горела одним желанием — увидеть председателя Мао.
Когда читаешь о невообразимых подробностях издевательств подростков над своими учителями, когда узнаешь, с какой легкостью жгли антикварные книги и уничтожали тысячелетней давности памятники архитектуры, а семейные кастрюли и сковородки бросали в специальные дворовые печи, чтобы увеличить общую выплавку стали по стране, то сначала предполагаешь, что причиной всего этого может быть только массовое помешательство (наше собственное драматичное прошлое на этом фоне выглядит каким-то санаторно-вегетарианским). Однако если безумие становится регулярным и повсеместным, то в нем, наверное, следует искать систему. И тут понимаешь, что мы имеем дело все-таки с другой цивилизацией, основанной на иной совокупности социальных ценностей, где понятия типа “свобода”, “демократия” или “права человека” просто неприменимы, потому что для них здесь нет адекватных смыслов. Но при этом общество тем не менее работает, выживает и самовоспроизводится, а лозунг Мао “Разрушайте, а построится все само” парадоксальным образом воплощается в жизнь.
Даже таская жидкие фекалии, Юн Чжан порой позволяла себе витать в облаках и писала стихи в классической манере. Работая в поле, часто самозабвенно сочиняла что-нибудь, что делало работу сносной, а временами даже приятной. А десять лет спустя, пройдя через работу на машиностроительном заводе, окончив университет и отправившись продолжать обучение в Англию, осталась в Лондоне, где написала свой грандиозный разоблачительный “самоотчет”. Можно, конечно, поиронизировать насчет того, что коммунистическое трудовое перевоспитание дало, мол, свой эффект: ведь написать и эту книгу, и биографию “Неизвестный Мао” (см. аналогичный обзор в “ИЛ” 2008, № 8) — это действительно большой труд. Однако здесь мы все-таки имеем дело скорее с ситуацией не “благодаря”, а “вопреки”.
И в завершение — еще одна “эмигрантская” книжка. Эмигрант из России, художник, написал об эмигранте из Германии, практически неизвестном в России кинорежиссере: Юрий Анненков Макс Офюльс / Перевод с французского И. Обуховой-Зелиньской и Д. Полякова. — М.: МИК, 2008. Автор и его герой встретились во Франции, где в 50-е годы сняли несколько фильмов (Анненков работал как художник по костюмам). Это третья книга в проекте “Юрий Анненков: Жизнь и творчество”, выпущенная при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках федеральной целевой программы “Культура России” (автор проекта — И. Обухова-Зелиньская). В 20-е годы Юрий Анненков стал широко известен после выхода двух альбомов с портретами советских вождей (один из альбомов был вскоре отовсюду изъят и запрещен), а затем уехал на Запад, где за 40 лет (сохраняя до 1947 года советское гражданство) как художник принял участие в работе над более чем пятьюдесятью фильмами (от немецкого “Фауста” 1926 года до итало-израильско-французского “Только не в субботу” 1964 года). Замечательно выглядит именной указатель книги, где Троцкий Лев Давидович соседствует с Трюффо Франсуа: “перманентная революция” благодаря Анненкову плавно перетекает в “новую волну”.
Во всех трех упомянутых книгах можно усмотреть общую линию развития: некий процесс, начинаясь как сомнительная политическая инициатива, завершается как успешная художественная практика. Анненков и Юн Чжан партийным чиновникам предпочли кино и литературу, а самой известной из семейства Цедербаумов стала переводчица художественной прозы Юлиана Яхнина. Вот какое высказывание Макса Офюльса поставил эпиграфом к своей книге Юрий Анненков: Представьте себе поток, несущий корабль нашей жизни, это огромное судно, где актеры и режиссеры разыгрывают свои пьесы. Это не электрический и не атомный поток, на его берегах живут поэты. Это поток воображения. Наш долг, долг кинематографистов, — уберечь от высыхания этот поток поэзии, который был до нас, есть вокруг нас и который возродится завтра. Уточним: не только кинематографистов.