Роман. Перевод М. и Е. Кожевниковых
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2008
Сержио Кокис[1]
1.
Адриан давно заметил, что поезд сбавляет ход, с час назад, наверное, может, больше — до ссоры с женой, уж точно. В воздухе еще висело взаимное раздражение, гнетущее недоброжелательное молчание, а поезд все медленнее постукивал колесами. Их сын, четырехлетний пухлый мальчуган, перемазанный шоколадом, жевал очередную конфету как ни в чем не бывало. Но глаза у него остекленели, уставившись в пустоту, как случалось всегда, когда родители ссорились. Посмотревшись в зеркальце пудреницы, жена успела навести красоту — вызывающе красные губы искривились высокомерной усмешкой, брезгливо поджались и хранили молчание. Жена у него, ничего не скажешь, яркая женщина, чуть за тридцать, стройная, элегантная, даже слишком элегантная, этот ее темно-серый костюмчик не для такой утомительной и долгой поездки. Сидит выпрямившись, отвернувшись к двери купе, готовая поставить на место любого неосторожного, посмевшего сунуться и нарушить напряженный до звона покой ее семейства.
А за окном лениво разворачивается степь — серая, однообразная, насколько хватает глаз, до самого горизонта. Редко-редко унылое однообразие нарушит кучка камней или скособоченная ветрами рощица.
Степь обходится без холмов, без людей, самодостаточная, как застывший в неподвижности океан. Веет от нее скудостью иунынием, и так же уныло постукивают колеса. Степь неизвестно почему навела Адриана на мысль о смерти, и он порадовался, что здесь он только проездом, по дороге к себе домой.
Будь Адриан повнимательнее, он бы заметил, что поезд, неведомо где свернул и едет другой дорогой, не той, по которой вез их две недели тому назад.
Однообразные дни отдыха в курортном городке на побережье навалились на Адриана сонной одурью, и он думал лишь об одном: стоило ли так далеко тащиться ради столь сомнительного удовольствия. Эта-то мысль, высказанная вслух, и поссорила его с женой. Жена просто упивалась необыкновенной атмосферой модного курорта, которой дышала даже на пляже, она дорожила новыми знакомствами, наслаждалась изысканными вечеринками, на которых ей было так весело. В пылу гнева она назвала его дикарем, который не умеет пользоваться радостями жизни, а пора бы научиться, давно пора! Адриан покивал для вида головой и замолчал, не желая раздувать ссору. Теперь он смотрел на мертвую степь и никак не мог взять в толк, чем же радует его жену светская пустота. Могло бы, конечно, порадовать море, но и море было спокойно до отвращения — ни одной волны, и купалась она не часто, а больше загорала в обществе настоящих зануд. Глаза следили за нескончаемой степью, а думал он о песке, о дюнах, жалея, что так мало побродил по ним. Буквально урывал короткий час одиночества под предлогом похода в соседнюю деревеньку к рыбакам за свежевыловленной рыбой. И уже сожалел о своем недовольстве и о словах, из-за которых разгорелась ссора. Он же знал, как жена устала от долгой дороги, как огорчена внезапным отъездом, прервавшим столь желанный отдых. Но что можно было поделать? Был другой выход? Нет. Только взять билет и как можно скорее возвращаться. Телеграмма тестя о кончине его компаньона ничего другого не предполагала. Тесть доверял зятю, и долг Адриана, как человека признательного, состоял в том, чтобы быть в эту тягостную минуту рядом с директором фирмы. Адриан признавал, что хватил через край, сказав: «За возвращение скажи спасибо своему папочке». Ясное дело, жена разобиделась. Но какая семья обходится без ссор? Все люди ссорятся и даже не замечают этого. Не любить и ссориться — разные вещи. Мелкая нелепая стычка, пустяк, вздор — кому как не ему знать вспыльчивый, обидчивый нрав супруги, особенно когда речь зашла о ее семействе. Да, они наговорили друг другу колкостей, может быть, были излишне прямы и резки, но ничего по-настоящему обидного не сказали, и хотя обоим пока тяжеловато, они, конечно же, скоро помирятся. Адриан даже собрался предложить жене поехать еще разок отдохнуть, как только дела на заводе его отпустят. Предложит, и мир в семье восстановится, жена и не вспомнит, как он съехидничал, назвав мальчика «маменькиным сынком, напичканным шоколадом». В конце концов, рассуждал он про себя, мальчик скоро изменится, от вялости и дряблости не останется и следа, а избыток материнской заботливости объясняется просто: она ощущает в последнее время недостаток его, мужского, внимания. Скорее всего, так, хотя Адриан не чувствовал, что хоть как-то изменился по отношению к жене с начала их знакомства. С другой стороны, поди знай, что творится в голове обиженной женщины. Не зря же она говорила, что терпеть не может его витания в облаках, отстраненности, отсутствия у него честолюбия…
Адриан закурил сигарету, хотя прекрасно знал, как относится жена к курению в тесном купе. Сын тут же притворно раскашлялся, как всегда, когда рядом сидела мамочка, хотя и не думал кашлять, если ее рядом не было. Сигарета оказалась последней, Адриан скомкал пачку и кинул в мальчугана, сам не зная хорошенько, хочет, затеяв игру, помириться с сынишкой, или обидеть его. Сын предпочел опять ничего не заметить и продолжал жевать шоколадную конфету, уставившись стеклянными глазами в пустоту. Жена даже не шелохнулась. Адриан поднялся с места, подошел к окну и приоткрыл его, опустив сверху раму — скорее для того, чтобы размять ноги, посмотреть, с чего это вдруг поезд замедлил ход, чем для того, чтобы проветрить купе. Так он и стоял возле оконной щели, когда поезд окончательно остановился.
На платформе маленького полустанка ни души. Странно. Ведь остановился поезд дальнего следования. Адриан не заметил, где написано название станции, а теперь не замечал и суеты, которая хоть как-то объяснила бы неожиданную остановку поезда в чистом поле. Покосившийся сарайчик за узкой полоской платформы был, очевидно, зданием станции, возле сарая в цветочном ящике рос пыльный бурьян. Адриан разглядел проселочную дорогу, она начиналась сразу за станцией и терялась в степи, у самого горизонта. Но и на проселке никого не было — ни машин, ни лошадей с повозками, которые поджидали бы возможных пассажиров с поезда. Внимание Адриана привлекла еще одна странность — пустота пустотой, а две двери, расположенные впритык, свидетельствовали, что на станции есть туалет, и для мужчин, и для дам. Приколотая на двери записка, написанная от руки, предлагала пассажирам в случае необходимости требовать ключ от туалета у начальника станции. Между тем обе двери стояли открытыми, и сама пристройка выглядела настолько ветхой, что, казалось, налети ветер посильнее, и она развалится.
День как назло был знойным, солнце, хоть и затянутое облаками, раскалило вагон, и в жарком купе становилось все душнее, и все тягостнее казалось ожидание. Томила унылая пустота на станции, угнетала тишина, наставшая после стольких часов мерного стука колес. Однако другие пассажиры ждали отъезда терпеливо, не искали проводника, даже в коридор не вышли. Заснули, что ли? Или остановки среди голой степи — дело обычное? Адриан не мог понять и стоического терпенья своей жены, обычно любая неурядица выводила ее из себя, а сейчас ей сам бог велел возмутиться: столько времени сидеть в шикарном дорожном костюме, застегнутой на все пуговицы, в духоте! Но она сидела, не дергалась и не возмущалась, как обычно.
«Злится, ох, как она злится, — вздохнул он про себя, — вот и не спрашивает, почему это поезд остановился, не высказывает, что она лично думает по поводу беспорядков, царящих на железной дороге». Адриан высунулся из окна и заметил у хвоста поезда человека в фуражке железнодорожника, в руке у железнодорожника торчал флажок. Но вот что странно, железнодорожник совсем не интересовался поездом. Стоял, повернувшись лицом к степи, курил трубку с длинным изогнутым чубуком, словно выглядывал машину или пассажира, которые должны были прибыть по проселку. Но в степи ни души, до самого горизонта – пустыня, и пустыня без всякого движения.
Адриан глаз не мог оторвать от железнодорожника, тот просто завораживал его своим безмятежным спокойствием, а поезд все стоял и стоял. Адриан подумал, что, вполне возможно, их поезд пережидает, пока пройдет встречный, и решил выйти в коридор, чтобы взглянуть на соседний путь. Выходя из купе, лишний раз отметил, что жена на него не смотрит, а делает вид, будто надумала наконец заняться измазанным шоколадом сынишкой. «Да, здорово она на меня разозлилась», — снова вздохнул он про себя, открывая окно в коридоре.
И с этой стороны тянулась такая же ровная, безжизненная до самого горизонта степь. Еще более унылая, потому что здесь не было сарайчика, платформы, утоптанного проселка. Не было даже, отметил он с изумлением, встречного пути с рельсами. Их поезд занимал единственную существующую колею. Адриан глазам своим не верил, он же помнил: когда они ехали к морю, им навстречу шел поезд! И вообще, по его разумению, такое важное направление железной дороги никак не могло обойтись одной колеей. И вот на тебе! Откос, заросший бурьяном, начинался сразу за вагоном, да, их путь единственный, но и за этим единственным путем очень плохо следили, сквозь щебень пробивалась сорная трава.
«Скорее всего, авария», — сообразил Адриан. И обрадовался. Есть повод без всяких там экивоков заговорить с женой. Обычно они так и мирились, он просто-напросто сообщал ей что-нибудь новенькое.
Он еще раз высунул голову в окно, желая найти подтверждение своей догадке. Потом вернулся в купе.
— К сожалению, авария, дорогая, — сообщил он, разводя руками. — Мы на запасном пути, это не настоящая станция.
— Скверно, — уронила жена с недовольным вздохом, даже не взглянув в его сторону.
Сын по-прежнему жевал шоколадную конфету. Жена смотрела на дверь и лишь подобрала ноги, пропуская Адриана. Адриан снова высунулся в окно купе и увидел, что железнодорожник стоит все так же, отвернувшись от поезда, он даже отошел подальше, стоял уже не на платформе, а на земле, в степи, и все так же безмятежно курил. Необычайно странная тишина висела в воздухе, а по платформе шагал черный ворон и поглядывал на поезд.
Адриан поискал в кармане пиджака сигареты и вспомнил, что смял и выкинул пустую пачку. Конечно, можно было бы сходить в вагон-ресторан и купить себе курева, но куда лучше спрыгнуть на платформу и спросить у железнодорожника, не продаются ли сигареты на станции. Глядишь, и узнает, по какой причине они так долго стоят, а заодно и разомнется. Не похоже, что поезд умчится в ближайшие пять минут, а тем временем обитатели купе подобреют.
Дверь вагона стояла открытой. Проводник тоже пожелал воспользоваться остановкой, сидел на ступеньках и курил. Хотя такое точно не положено. Он молча чуть подался в сторону и дал Адриану возможность пройти. Не сказать, что снаружи было прохладнее, зато тихо-то как! Тише, чем в поезде. Адриан вспомнил, как пареньком ходил на рассвете в лес на охоту. Хрустнешь нечаянно сучком, и замрет вся лесная жизнь, тишина набухнет настороженным ожиданием. Вот как сейчас на платформе.
Он заметил, что в помещении начальника станции темно и пусто, а в зале ожидания спит кудлатая собака. Она даже головы не подняла, когда Адриан проходил мимо. Он спустился с платформы и направился к тому месту, где заметил железнодорожника. Тот прохаживался позади станции и, как школьник на прогулке, сшибал палкой с флажком сорняки, по-прежнему глядя вдаль. Пассажир вне поезда удивил его, лицо у него напряглось и откровенно выразило неодобрение. Крайнюю степень неодобрения.
— Что это вы тут делаете? — осведомился он хрипло и сердито, голосом человека, явно привыкшего распоряжаться.
А на вид был низеньким худеньким старичком с обветренным, как у моряка, лицом и морщинистой шеей. Фуражка, вроде бы, форменная, и надпись на кокарде блестит «начальник», а вот китель изрядно поношенный, и вместо брюк пижамные штаны, на ногах шлепанцы. Судя по всему, прибытие поезда застало его врасплох — пуговицы на кителе не застегнуты, и вместо футболки или майки видна голая грудь с седыми волосами. Усы у старичка желтые от табака, зато волосы, что выбиваются из-под фуражки и торчат пучками из ушей, белоснежные.
Адриан не ожидал такого грозного приема, он даже ответить не успел, как старик заговорил снова:
— Ни один пассажир не имеет права сходить здесь! Инструкция дает четкие указания! Непорядок! Серьезный непорядок! Вы нарушитель, мсье, настоящий нарушитель!
— Извините, — сумел наконец вставить Адриан, — я и не думал сходить, я еду дальше. Но ведь любопытно: из-за чего эта неожиданная остановка?
— Остановки не вашего ума дело! — буркнул старичок. — Ваше дело ждать в своем купе. Насколько я знаю, билет не дает вам права находиться на этой платформе. Так что вы тут делаете? Ваше присутствие мне мешает! Не хватало только разбираться с нарушителями!.. Научитесь уважать порядок и соблюдать закон, мсье. Извольте вернуться в вагон и не смейте больше меня беспокоить!
Раздражительный старичок заинтересовал Адриана, ему захотелось с ним познакомиться поближе, и он, надеясь его смягчить, зашел совсем с другой стороны.
— Я вышел поискать табачку, — сказал он и кивнул на трубку, которую старичок снова вставил в рот. — Куришь, и ждать легче, а в вагоне-ресторане сигареты кончились.
Старичок, похоже, в самом деле смягчился, пососал трубку, затянулся разок-другой, поглядывая на Адриана, словно на провинившегося мальчишку, на безответственного несмышленыша.
— Могли и кончиться, мсье, меня это не удивляет. Если уж поезд здесь остановился, все возможно. Но поверьте, отсутствие сигарет еще не самая большая беда. Ничто меня не удивляет, день сегодня такой, все шиворот-навыворот. Идемте, — пригласил он по-прежнему без особой любезности и направился к двери с табличкой «начальник станции», бормоча под нос всевозможные ругательства.
Разобрать, какие именно, Адриану стоило немалого труда. Не дойдя до своей конторы, старик обернулся, на лице его мелькнуло подобие улыбки.
— Хоть какое-то утешение в сегодняшней неразберихе, — сказал он, — у меня в магазине будет покупатель. Редкий случай, скажу я вам. На нашем забытом полустанке не часто удается продать товар. Думаю, сигареты у меня еще есть. Конфеты точно, а вот пирожных давно не держу. Чистый убыток, скажу я вам, одним мышам на радость. Идите, идите, не торчите тут огородным пугалом. Пассажир без поезда — такая беда, что плакать хочется. Идите и не забывайте, что вы поступили не по правилам. Если каждый встречный-поперечный поменяет решение, возьмет да и сойдет неведомо где, как прикажете управлять железнодорожным движением? На этот раз я так и быть закрою глаза, хотя знаю, что это неправильно, и я сам, проявляя преступную халатность, подвергаю себя большому риску. Иду навстречу только потому, что курильщики…
— Спасибо вам, шеф, вы славный человек, — отозвался Адриан, старичок его очень забавлял.
— Не по правилам, совсем не по правилам, это я вам говорю! Но сказать больше не имею права. Неслыханное дело! Немыслимое!
Старичок вошел в помещение конторы, пошарил в темноте, нащупал, как оказалось, свечу и зажег ее допотопной зажигалкой в виде гильзы от патрона.
— Электричества нет, как вы могли заметить, — сообщил он, объясняя наличие свечи, а сам искал сигареты, заглядывая в пыльные коробки, поставленные на полу одна на другую.
— Авария? — поинтересовался Адриан.
— Нет, мсье, не авария. А если авария, ей в обед сто лет. У меня давным-давно нет электричества. Даже поездам, когда они изредка тут проходили, я сигналил керосиновым фонарем. Устарел, скажете? А виден отлично. Электричество, надо сказать, я не люблю. Стоит полить дождю — бац! — и авария, а сигналы в дождь должны быть особенно яркими, должны быть видны издалека. Керосиновый фонарь меня никогда не подводил. А электричество…
— Наш-то поезд не электрический… — с сомнением заметил Адриан.
— Разумеется, нет, у вас дизель. И что?
— Тогда какая авария?
— Какая такая авария? Я же вам сказал: никакой аварии!
— С моим поездом! С нашим!
— А! С поездом… Нет никакой аварии. А вы, значит, все-таки что-то вынюхиваете, выискиваете?! Готовы критику навести, невежественный пассажир! С вашим поездом не случилось никакой аварии, он просто стоит на станции, вот и все. Или, по-вашему, это не станция? Ваш поезд просто-напросто сделал остановку, как делает всякий порядочный поезд, поездам положено останавливаться.
— Но…
— Да, поезд остановился на станции и ждет моего сигнала, чтобы отправиться дальше. Никакой аварии, все в порядке. Немного терпения, вот и все.
Начальник станции встал на коленки, чтобы удобнее было рыться в коробках.
— Сегодня все идет наперекосяк, понимаете? — снова заговорил он. — Сначала ваш дурацкий поезд, которого я не ждал! Потом пассажир-правонарушитель у меня на станции. И в довершение неприятностей, для драгоценного покупателя не осталось сигарет. Ни единой пачечки. Вот уж невезенье так невезенье! Я бы этот день из календаря вычеркнул! — Он показал Адриану пустую коробку. — Хотите конфет? Табака для трубки? Скрутить-то папиросу вы хотя бы сумеете? Интересно, но я совсем не помню, чтобы продавал в последнее время сигареты. Или память меня подводит? Если подводит, плохи мои дела…
Старик, скорбно поджав губы, протянул Адриану измятую пачку табака.
— Пригодится, очень хорошо, спасибо, — Адриан почувствовал неловкость: жаль старика, потратил столько усилий, желая услужить ему. — Можно и скрутить. Как раз то, что надо, — добавил он, получив от старика мятую книжечку папиросной бумаги. — Я уже сто лет не делал самокруток. Скручу. Что ни говорите, разнообразие.
— Разнообразие… — подхватил старик, с трудом поднимаясь на ноги. — Имейте в виду! Табак пересох. Я уж и не помню, сколько времени лежит у меня эта пачка. Не один год уж точно.
— Не страшно, — отозвался Адриан, испытывая еще большую неловкость.
— Положите в него дольку сочного яблока, и будет то, что надо, — старик помял пачку кривыми узловатыми пальцами. — Высох, как мумия, по-другому не скажешь, но яблочный сок оживит его, куриться будет как миленький, вот увидите. Я сам так делаю, когда не забываю. Приятный осенний запах получается, запах падалицы под яблоней. Ну, идемте. Теперь быстренько к себе в вагон и, прошу вас, не причиняйте больше никому беспокойств, мсье. День и так испорчен, а тут еще ваша неуместная суетливость. Имейте в виду, я за вами слежу.
Старик отвернулся и медленно направился к задам привокзального сарайчика, помахивая флажком, будто тросточкой. Адриан остался стоять на платформе, чувство неловкости сменилось раздражением — ну и фрукт этот старикашка! Потрясающее легкомыслие и полное пренебрежение к пассажирам! Не он, Адриан, тут главный нарушитель! Как только вернется домой, тут же подаст корректную, с соблюдением всех формальностей, жалобу, чтобы впредь подобные дорожные происшествия не случались. Однако вся эта чепуха не закончилась, он заметил вдалеке машиниста, тот спустился с паровоза с газетой в руке. Сначала помочился на колеса, даже особо не прячась, потом отошел на несколько шагов, присел на корточки и развернул газету.
«Интересно, чего они все ждут?» — задал сам себе вопрос Адриан с мечтательным любопытством, находя происходящее необычайно странным и даже немного тревожным.
Проводник пересел теперь на последнюю ступеньку лестницы и спокойно жевал большой бутерброд, устремив задумчивый взгляд в степные просторы. По всей видимости, поезд здесь застрянет надолго, хотя обслуживающий персонал не намерен сообщать пассажирам причину остановки. Может, они и сами ничего не знают? Может, подмоги ждут, что должна прибыть по проселку? Между тем другие пассажиры нисколько не тревожились, и Адриан по-прежнему был один-одинешенек на платформе.
Он уже собрался было подняться в вагон и терпеливо дожидаться, чем закончится происшествие. Проходя под окном своего купе, Адриан заметил перемазанную шоколадом мордочку, — сын, прижавшись носом к стеклу, следил за ним. Различил он и жену, она сразу отшатнулась от окна, будто не хотела, чтобы муж узнал, что и она за ним наблюдает. При виде своего семейства Адриан опять почувствовал раздражение и решил, сам не зная почему, до сигнала к отъезду в вагон не подниматься.
«Пусть немного понервничают, — подумал он, — поднимусь в самую последнюю минуту. А пока сладкая парочка пусть дуется без меня».
Стараясь, чтобы его не заметил никто из персонала, Адриан направился к мужскому туалету возле здания станции. Ему и в самом деле понадобилось пописать, а мысль, что он сделает это, не обращаясь за ключом к начальнику станции, как предписывало вывешенное на двери строгое объявление, почему-то его веселила. И зачем ключ, если дверь болтается на проржавевших петлях? Ясное дело, для того, чтобы вредный старикашка чувствовал себя на станции полным властелином.
Адриана удивило запустение в туалете: штукатурка на стенах растрескалась, плитка на полу выщербленная. А сам туалет? Дырка в полу за перегородкой, а перед перегородкой табурет, раковина и кран с бородой из ржавчины. Адриан пописал и уселся на табурет, посмеиваясь при мысли, что покурит тайком от старика в туалете, как курил когда-то школьником. Может быть, мысль о веселой шалости заронила в нем пачка табаку и папиросная бумага, напомнив о папиросах, которые он когда-то скручивал и курил тайком? Едва ощутимый запах хлорки тоже наводил на воспоминания юности, такой далекой, беззаботной, полной самыми разными возможностями…
Табак и впрямь пересох, под руками превращался в пыль, не так-то просто было соорудить из него самокрутку. Да и навык Адриан потерял. Еще бы! Столько лет прошло. Две попытки кончились ничем: бумага порвалась, табак просыпался. На третий раз удалось слепить жалкое подобие папиросы, закрутив бумагу с обеих сторон, чтобы табак не улетучился. На папиросу мало похоже, скорее косячок с марихуаной. Адриан опять улыбнулся, вспомнив собственные неуклюжие попытки не отставать от приятелей-подростков в освоении наркоты. Адриан почувствовал себя озорным мальчишкой и затянулся с ощущением, словно делал что-то из ряда вон выходящее.
Затянулся он глубоко, и едкий, горький дым от пересушенного табака, обжигая, защекотал легкие. Голова слегка закружилась, словно Адриан и впрямь вернулся в прежние времена и курил свою первую сигарету — легкий туман в мозгах, особая легкость в мускулах. Ничего общего с обычными сигаретами: их он курил механически, даже не ощущая вкуса. Адриан затянулся еще раз, и в памяти поплыли воспоминания, а пальцы тем временем старались свернуть еще одну папиросу, аккуратную, классную, такую, какие получались раньше. Адриану как будто бы снился сон, — воспоминания всплывали и расплывались, не соблюдая никакого порядка. Он и не старался выстроить их по ранжиру, наслаждался прошлым, получал его большими порциями, чувствовал умиленную нежность, сожаление, грусть, когда прошлое сравнивал с настоящим. Иногда чуть сдвигал по собственной воле события, пытаясь мысленно пройти ту возможную дорогу, которой жизнь злонамеренно не воспользовалась. Самокрутки получались все лучше и лучше, Адриан курил их одну за другой, наслаждаясь странствиями по воображаемым мирам, уводившими его от житейской рутины.
Сколько времени он пространствовал? Минут пять или целый час? Он и сам не понял, теша себя грезами, видя сны с открытыми глазами. Наконец он вышел на платформу. Поезда на путях не было. На станции по-прежнему ни души, легкий ветерок покачивал высокую степную траву. Адриан отчетливо слышал звонкое теньканье птиц в кустах.
2.
Отсутствие поезда Адриана ошеломило. Ступор. Полный. Он даже не мог сообразить, где находится и что, собственно, произошло. Без поезда, стоящего у платформы, станция выглядела неправдоподобно убого, а степь казалась еще шире, еще равнодушнее. Не сразу, а только через некоторое и даже немалое время Адриан осознал: поезд ушел. Далеко ушел. Вперед. А он остался. Здесь, на станции. С поездом уехала семья, вещи, соседи-пассажиры, а он отстал и остался в степи на полустанке, растерянный, смешной, нелепый. Охваченный ужасом, Адриан пустился бежать по платформе, вдоль путей в нелепой надежде пусть не догнать, так хотя бы увидеть поезд где-то на горизонте. На бегу он вспомнил, что не слышал гудка паровоза, который обычно возвещает отправление. И почувствовал яростный гнев на несправедливую судьбу, которая посмела так обойтись с ним! Он обрадовался своему гневу, распалял, разжигал его! Гнев был достойнеепостыдного и нелепого положения забытого на полустанке. Адриан повернул назад, пробежал бегом по платформе и застучал кулаками в дверь начальника станции. Тишина. Похоже, на этой станции в самом деле никого не было. Исчезла даже собака из зала ожидания. Адриан заглянул в туалет, там тоже никого. Он снова заколотил в дверь, и снова без всякого толка. На глазах у него показались слезы, гнева, конечно, но и отчаяния. Он спустился на проселок за развалюхой-станцией и пустился бежать по нему. Если есть станция, то должен быть и поселок поблизости. Надежда придавала сил подгибающимся от волнения ногам. Он позвонит на соседнюю станцию, заставит остановить поезд, учинит бешеный скандал, он так этого не оставит, пусть даже не думают, черт их всех побери! Бросить по дороге пассажира вот так, без всякого предупреждения, казалось ему тягчайшим из преступлений, он жаждал возмездия. Мысли на бегу путались и сбивались. Адриан потихоньку замедлил бег, гнев стихал, вместо гнева наваливалась тоскливая безнадежность: он наконец ощутил всю тяжесть свалившейся на него беды. Вокруг пустыня, он затерян в неведомом, свет гаснет, надвигается темнота, а вокруг насколько хватает глаз нет ни поселка, ни домика, ни даже признака человеческого жилья.
Адриан остановился. Идти дальше не было никакого смысла. И тут он подумал о жене: сидит себе спокойненько в купе и злится по-прежнему. Почему, интересно, эта идиотка не сообщила о нем проводнику? Не подняла тревогу? Не дернула в конце концов стоп-кран? Потому что она за ним следила, потому что видела, как он вошел в туалет, знала, что он оттуда не вышел…
— Идиотка! — выругал он жену вслух. — Гадина! Какая гадина! Но она еще пожалеет об этом!
И тут же осознал собственную глупость. Ничего она, конечно, не видела и, конечно, думала, что он в поезде, сидит в вагоне-ресторане или ходит по коридору, разряжается после их дурацкой ссоры. Вот как оно было. И подумав об этом, он почувствовал укол совести и вину. Осталась, бедняжка, одна, переживает, не знает, что с мужем. Адриан задумался, пытаясь себе представить, когда же она поняла, что он исчез, и что тогда стала делать. Конечно, расплакалась, раскричалась, малыш тоже заплакал…
Расстроенный, растревоженный Адриан шел обратно на станцию, решив непременно дождаться следующего поезда. «Главное, уехать отсюда, — твердил он себе, — какая разница, на каком поезде». Всегда найдется возможность свернуть на нужное направление, добраться до своего города. Потом он будет посмеиваться, вспоминая нелепое приключение.
Он устал от беготни, запыхался и от усталости немного поуспокоился, стал уговаривать себя, что ничего особенного не происходит, досадная задержка, не больше, злополучное опоздание, вот вернется домой, и все войдет в свою колею. «В конце концов, — сказал он себе, натужно улыбаясь, — может, будет и польза от происшествия: испуг послужит жене уроком, в будущем она подумает сто раз прежде чем затевать ссору, злиться и ругать мужа из-за совершенно невинного замечания. Черт возьми! Да и не отстал он вовсе, просто ненадолго задержался на полустанке, дал себе роздых, чтобы немного подумать, как делал дома, уходя часа на два, на три под предлогом, что сгоняет за сигаретами».
Адриан заметил белый дымок из трубы, он вился где-то на задворках станции. Значит, в здании, похожем на сараюшку, все-таки кто-то есть, не иначе давешний старик: видно, вернулся домой с прогулки. Оживившись, с надеждой на лучшее Адриан снова стал стучаться в дверь и опять не получил ответа. Он постучал громче, потом стал стучать ногой, колотя в низ двери, разозлился и заколотил изо всех сил, готовый разнести все в прах, лишь бы его услышали. Хоть бы что. Мертвая тишина. Он обошел кругом скособоченную сараюшку, ища окно. Сквозь мутное, давно не мытое окно, забранное ржавой решеткой, он различил в темном помещении слабый огонек свечи. Адриан постучал в окно и позвал начальника. Он звал его все громче, и ему казалось, что огонек в темноте зашевелился. Он ждал, прижав лицо к стеклу, и все-таки чуть не подпрыгнул от неожиданности, увидев перед собой маленького человечка, тот наконец покинул свое убежище, желая выяснить причину небывалого шума.
— Кто вы такой? — осведомился старичок, занеся над головой топор.
Был он без фуражки, седые волосы встали дыбом — сумасшедший, да и только! Или скорее бомж. Сумасшедший бомж в пижаме, потому как на нем не было сейчас и форменного кителя. Адриан невольно отступил на несколько шагов. Ему стало не по себе.
— Кто вы такой? Что здесь делаете? — допытывался начальник станции, грозя топором. — Отвечайте! Быстро! Кто вы?
— Это же я, — ответил наконец Адриан, не сводя глаз с топора, жилистый тощий старик продолжал держать его наизготовку. — Я! Пассажир с поезда…
— Какого еще поезда? Отойдите или я размозжу вам голову, негодяй!
— Погодите! Ради бога, послушайте, — умоляюще проговорил Адриан. — Помните? Я купил у вас табак… Я пассажир, который сошел с поезда…
— Пассажир… Сошел с поезда? Здесь?!- в голосе старика зазвучало неподдельное изумление.
Адриану показалось, что старик все-таки узнал его.
— Но сейчас-то что вы тут делаете? Господи! Говорите же! Что-то случилось с поездом?!
— Понятия не имею…
— Авария? Вы ранены?
— Да нет. Ничего подобного. Я просто-напросто отстал от поезда…
— Вы… Что?! — воскликнул старик, не в силах вообразить себечудовищное упущение Адриана.
— Отстал. Поезд ушел. Я остался.
— Как это ушел, а вы остались? Объяснитесь, мсье. Вы, наверно, пьяны? Или чокнулись?
Начальник станции не опускал топора и, по-прежнему держа Адриана на почтительном расстоянии, впился в него взглядом скорее подозрительным, чемгневным. Странный пассажир, который не так давно покупал у него табак, был, похоже, не совсем нормален, точнее, анормален, так какнаходился не на своем месте, не в поезде, который ушел уже далеко-далеко, а здесь. Вот он стоит у задней двери станционного здания и орет как резаный, а в степи становится все темнее и темнее. Как ни верти, что-то тут нечисто, невиданно и неслыханно, и старику придавал уверенности старый верный топор в руках.
— Поезд ушел, когда я был в туалете, — объяснил Адриан, горестно разведя руками, надеясь, что его горесть успокоит начальника станции.
— Неужели вы хотите сказать, что поезд ушел без вас?
— Да, именно так. Паровоз даже не загудел, а я не видел, как поезд тронулся. Я находился в туалете…
— Что доказывает: вы покинули поезд тайком.
— Ничего подобного! Почему тайком? И вообще я не покидал поезда! Я вышел из вагона, чтобы купить себе сигарет. Надеюсь, вы не забыли меня, шеф? Я же ваш покупатель, я купил у вас табак.
— Ах, вот оно что! Теперь я все понял, — проговорил старик, все еще грозя Адриану топором. — Покупка табака была только предлогом! Вы воспользовались ею, чтобы спрятаться в туалете и дождаться отхода поезда…Чтобы иметь возможность нелегально высадиться на станции, которая не имеет к вам никакого отношения.
— Да нет же! Вы что, прослушали, как обстояло дело? Я не заметил, что поезд тронулся. Пропустил момент, как пропускают трамвай или встречу. По рассеянности, по невнимательности. Вот и все. Вы решили, я хочу здесь остаться? Вот еще! Не волнуйтесь! Я уеду во что бы то ни стало. У меня билет за полную стоимость и по полной форме, и я сяду в первый же поезд. Вот!
Старик ему не поверил.
— Так значит, у вас есть билет? Покажите-ка его мне, прошу вас! — начальник станции и не думал опускать топор и не подпускал к себе Адриана.
— Есть конечно, но не со мной. Билеты у жены в сумочке. В купе, в поезде. Они уехали вместе с поездом.
— Ах, значит, у жены в сумочке? Великолепно придумано, мсье! Чем дальше, тем интересней. Поверьте, мсье, ваше положение и без того незавидно, не усугубляйте его недостойной ложью.
— Почему это незавидно? Что я такого сделал? Я же объяснил вам, как все произошло.
— Уж я-то вижу, что вы ничего не сделали! А я еще оказал вам снисхождение, посмотрел сквозь пальцы на ваше присутствие на платформе… Какой это было ошибкой!
— Но послушайте…
— Молчать! — рявкнул старик, подкрепляя приказ взмахом топора. — Я допустил ошибку, когда продал вам табак! Нечего вам было делать у меня на станции! Но я вам посочувствовал! А вы? Вы еще и в туалет проникли без моего разрешения, во второй раз нарушив правила! Дерзость вы усугубили неблагодарностью. Не сметь мне возражать! И еще хотите, чтобы я поверил, будто вы упустили поезд! Вы что, меня за дурака держите? Вы даже билет мне не можете показать! Думаю, у вас и нет никакого билета. Вы и в поезд сели незаконно! А здесь высадились из страха перед контролером. Или за вами гонится полиция?
— Да нет же, нет. Ничего подобного, — мягко принялся разуверять старика Адриан. — Билета у меня с собой нет, но зато есть деньги. Посмотрите, — он поднял руку, чтобы достать из кармана бумажник.
— Не шевелитесь, — приказал старик. — Одно движение, и я расколю вас надвое, грязный лгун!
— Помилуйте, мсье, что вы такое говорите? — Адриан отступил еще на шаг. — У меня с собой есть деньги, я заплачу вам за билет, если хотите, заплачу полную стоимость.
— Это невозможно! Думаю, вы и сами прекрасно это знаете. Во-первых, вы правонарушитель. Даже если я поверю байке о билете в сумочке вашей милейшей супруги, вы остаетесь правонарушителем, потому что у меня на станции билетов не продают. Не продают уже добрый десяток лет, а может быть, лет двадцать, а может, больше. Я и помнить не помню, когда их продавали. Потому-то на моей станции никто и не сходит, с билетом или без билета, не важно. Помолчите, не надо мне возражать! Сам я тоже не продаю билетов. Вынюхивая тут все исподтишка, неужели вы не заметили, что у меня на станции и окошечка кассы нет? Да, у меня на станции нет кассы. Вы не могли этого не заметить. И думаю, догадались, что нет ее потому, что я не продаю билетов. Таким образом, положение ваше вопиюще беззаконно, и не в моих силах его исправить. Поэтому лучше чистосердечно признаться, что вам нужно на самом деле.
— Мне? Уехать как можно скорее — вот мое самое горячее желание. Я проворонил свой поезд, это обидно, но у меня не было намерения оставаться у вас на станции. Посадите меня на следующий поезд, любой, мне не важно, под ответственность проводника или машиниста, и я заплачу штраф или куплю дополнительный билет, как только доберусь до станции, где продают билеты. Вот и все! Поверьте же мне наконец! Мне страшно неловко, что я доставляю вам хлопоты, но я всего-навсего отставший от поезда пассажир и прошу вашей помощи. Опустите в конце концов топор и дайте мне возможность показать вам свои документы.
— А они случайно не остались в сумочке вашей жены? — осведомился начальник станции с лукавой улыбкой.
— Нет, посмотрите. Вот мой бумажник, вот визитная карточка. Читайте: Адриан Тром, инженер, проживает в городе С. Я возвращался к себе домой поездом, конечный пункт прибытия которого город С. А вот мое удостоверение личности.
Старик вытащил из кармана пижамы маленькие очочки, надел их и принялся тщательно изучать документы. Адриан стоял в стороне, раздражаясь и нервничая.
— Я заплачу вам, — пообещал он, надеясь таким образом положить конец сомнениям начальника станции.
— Не стоит усугублять свою вину, господин инженер, — произнес старик, устремив на Адриана суровый взгляд поверх очков. — Попытка подкупить служащего железной дороги — провинность куда более тяжкая, чем проезд без билета, можете мне поверить. Ваши попытки обойти закон не делают вам чести! Я не позволю вам этого сделать. Для вашей же пользы, молодой человек!
— Да не подкупить, совсем нет! Я имел в виду, что готов заплатить за билет или заплатить штраф, если вы считаете, что я нарушил правила.
— Я же вам сказал, у меня на станции нет окошка для подобных услуг. Я должен повторять одно и то же сто раз? Эта станция — объезд. Если хотите, станция для сброса балласта, станция-обход, но для поездов, а не для пассажиров. Не мое дело возиться с пассажирами, мсье! Но я знаю совершенно точно одно: полноценный пассажир с полноценным билетом никогда не соскочит с поезда там, где не положено. А всяких проходимцев, имейте в виду, у меня на станции ждет незавидная участь. В мои служебные обязанности входит только забота о поездах, нуждающихся в запасном пути, когда основной путь занят. Забот у меня по горло. А вам, молодой человек, — я это прекрасно помню, — я, любезно снабдив вас табаком, настоятельно порекомендовал вернуться в купе. Не так ли? Так чтó вы делали в станционном кабинете задумчивости, когда в каждом вагоне поезда имеется санитарный узел, специально для пассажиров? Можете вы мне это объяснить?
— Вы мне не поверите, шеф, но я пошел в туалет покурить, — признаваться в этом Адриану было не совсем ловко.
— Покурить? Не сомневаюсь, что косячок с марихуаной!
— Да нет! Выкурить папироску, свернув ее из вашего табака. Глупо, конечно, я понимаю, но именно так оно и было. Потом я чуть-чуть задремал, что ли, а поезд взял и ушел, даже не погудев перед отправлением, — закончил Адриан чуть ли не шепотом.
— Не погудев перед отправлением, говорите? А вы видели хоть раз в своей жизни поезд, который отбывал без сигнала? Вы уверены, что курили именно мой табак, а не какую-нибудь другую травку? Мне-то вы можете признаться. Я не полицейский, мне дела нет, каким способом люди замусоривают себе мозги. Но я всегда даю сигнал к отправлению флажком, потому как только машинист нуждается в сигнале у меня на станции. А вот пассажиры-подпольщики…
Начальник станции, тщательно сравнив фотографию на удостоверении личности с самим Адрианом, прибавил:
— Когда я смотрю на вас, молодой человек, то нисколько не верю в вашу историю, такая она дурацкая. А вот если верить фотографии, вот этой, на удостоверении личности, должен прямо сказать, вы способны упустить свой поезд из-за курения в туалете на совершенно неведомой вам станции — на фотографии у вас вид дебила. Уж простите мне подобное замечание.
— Не стоит извиняться. Жена мне сказала то же самое и не извинялась. Что поделать? В срочном фото всегда получаешь черт знает что!
— И что же? Неужели все, что вы тут нагородили, правда? — старик недоверчиво уставился на Адриана. — Вы в самом деле упустили свой поезд по чистой глупости и к тому же на моей станции? Признаюсь, не могу поверить, что инженер мог сподобиться на такое!
— Мог, по халатности, уверяю вас.
— Как это огорчительно, голубчик! Сочувствую вашему начальнику, хотя это вовсе не мое дело. Положение у вас, стало быть, аховое, и думаю, ваш случай не предусмотрен никакими правилами. Вы настолько неправильный, что мне вас, честное слово, жаль…
Начальник станции с озабоченным видом вернул Адриану документы, топором ему он больше не угрожал.
— Я сяду на первый поезд, куда бы он ни шел.
— Помолчите, бедный несчастный рассеянный инженер, — забормотал старик, и казалось, что он говорит сам с собой. — Не мешайте мне думать, ибо вы себе даже не представляете масштабы глупости, какую совершили. Ваше пренебрежение правилами довело вас до настоящей беды. И я вынужден расхлебывать последствия вашего легкомыслия… Кто знает еще, сколько времени?! Курить в туалете! Да проходите же, не стойте пугалом посреди дороги! Пойдемте ко мне в кабинет и спокойно разберемся, как быть. Кстати, почему вы не постучались в дверь моего офиса на станции? Для чего нужно было устраивать неприличный шум на задворках?
— Я стучал, стучал очень громко, но никто не отозвался.
— Так это вы стучали? — старичку, видно, стало смешно, и он улыбнулся. — А я-то подумал, что разыгрался ветер. С возрастом теряешь сообразительность. А ветер у нас — частый гость, бывает, даже двери выставляет. Бедный инженер! Между нами говоря, вы, на мой взгляд, не слишком сообразительны для профессии инженера. Мне всегда казалось, что инженеры — ловкачи, умеют за себя постоять и не витают в поднебесных высях.
Адриан следовал за начальником станции на почтительном расстоянии и готов был мигом отпрыгнуть в сторону, если старику вдруг пришло бы на ум воспользоваться топором. Но старичок, похоже, перестал сердиться. Он даже пригласил Адриана к себе, в жилую свою комнатку, что располагалась позади официального кабинета. В ней было темновато, одной свечки явно недоставало, чтобы хорошенько осветить комнатенку, заставленную старой мебелью, ящиками, инструментом, останками неведомых механизмов.
— Погодите, сейчас я лампу зажгу, — пообещал старичок начальник. — С вашей-то прытью вы и здесь мне беспорядков наделаете.
Он не без труда налил керосина в резервуар старой лампы, поколдовал над ней, и в комнате сделалось немного светлее. Адриана поразил хаос, в котором жил старик. Вместо стульев — деревянные ящики, а вокруг груды старой рухляди, накопленной с незапамятных времен. На стенах выцветшие расписания поездов, разобрать на них, что к чему, нет никакой возможности. Что-то вроде верстака в углу, и на нем инструменты, бухты с ржавой проволокой, здоровенные болты для шпал, телеграфный аппарат прошлого века и огромные неработающие часы. В углу небольшая дровяная печурка и камин, от него-то и поднимался белый дымок, который заметил Адриан. На печурке — кастрюля, и в ней что-то булькает. За занавеской, сшитой из старых полотенец, раскладушка, покрытая туго натянутым одеялом — так, наверное, учат застилать постели в армии.
— Ну вот, теперь садитесь, господин инженер, — сказал старичок и пододвинул Адриану ящик. — Я варил себе суп, когда раздались ваши неуместные крики. Кроме супа мне нечем вас угостить.
— Спасибо, спасибо, — отказался Адриан, грязь вокруг отбила у него всякий аппетит. — Ужинайте без стеснения.
— Не ломайтесь, молодой человек. Я приглашаю вас от чистого сердца. В конце концов, если позабыть о ваших неблаговидных поступках днем, вы как-никак покупатель, который приобрел у меня табак. Суп у меня вкусный, вот увидите. У нас с вами масса времени. Вы, легкомысленно отставший пассажир, пока даже себе не представляете, сколько у нас с вами времени. Но для начала стопку успокоительного, после бучи, которую вы тут подняли, мне оно просто необходимо. Ну, вперед, и без стеснения, как вы сами мне сказали. -Старик достал кувшин, два небольших стаканчика и наполнил их до краев водкой.
— За вашу неудачу, инженер!
— За ваш табачок, начальник станции, — отозвался Адриан, он уже успел немного успокоиться.
В комнате царило приятное тепло, хотя меблировка, конечно, оставляла желать лучшего. Адриан расслабился, не сомневаясь, что очень скоро отправится дальше. Начальник станции поможет ему найти место в ближайшем поезде, если не сегодня ночью, то уж завтра утром наверняка. Все, что он тут городил этим своим официальным тоном, не более чем болтовня, самозащита, старичок хотел придать себе весу, показать, что и он на своем степном полустанке чего-то да стоит.
Адриан свернул папироску и закурил, наслаждаясь крепкой водкой, табак был до того горьким, что водка показалась ему сладкой. Старичок тоже выпил и теперь молча суетился вокруг кастрюли. Адриан думал о жене: еще несколько часов, и она будет дома. Если она все еще не поняла, что его нет в поезде, то очень скоро поймет — как только очутится на платформе. И что же она станет делать? А тесть? Он что скажет? Он же их встречает на вокзале в С., как было обещано. Адриан так и видел их обоих — бегают в тревоге по вагонам, жена плачет и злится. Может, думает, что он погиб, выпал где-нибудь из поезда? Да нет, она же видела, как он входил в туалет, идиотка… Конечно, как всегда скажет, что во всем виноват Адриан, его легкомыслие, беспечность, а то еще придумает, будто он сделал это нарочно, лишь бы все поволновались, лишь бы привлечь к себе внимание. Но жена ладно, а вот тесть… Тесть беспокоил его куда больше. Он же начальство. Адриан вынужден был прервать отпуск, потому что понадобился ему на заводе. И нате пожалуйста, зять исчез! Как тесть поведет себя в такой странной, сомнительной ситуации? Собственно, один день без Адриана не катастрофа, вот бы только придумать, как подать случившееся, чтобы оно не выглядело так нелепо и смехотворно…
Адриан сидел задумавшись, а старичок тем временем поставил две тарелки супа и положил два толстых ломтя серого хлеба на ящик повыше, который служил столом.
— Сначала поужинаем, молодой человек, — сказал начальник станции, — а потом подумаем, как нам избавиться от вашего присутствия. Постарайтесь забыть о вашем нелегальном положении хоть на пять минут, сделайте вид, будто вы случайный гость, что-то вроде дальнего родственника, племянник, например. Мне ведь строго-настрого запрещено впускать к себе пассажиров. Присутствие здесь пассажира, даже случайного, является нарушением правил. Поэтому примите самый непринужденный вид, постарайтесь хоть как-то скрыть, кто вы такой на самом деле.
— Вы ждете кого-то еще?
— Никого, успокойтесь. Если бы ждал, не стал бы вас приглашать. Место пассажира в зале ожидания, а не в квартире начальника станции. Дистанция необходима, иначе задохнешься от тесноты, не так ли? Пассажиры и служащие железной дороги — две категории людей, которые вынужденно соседствуют друг с другом, но никогда не смешиваются, как гласит одна из прекраснейших статей устава. Однако это не основание, чтобы отказаться от минимального соблюдения приличий. Итак, инженер, принимайтесь за суп. И как вы насчет еще одной порции успокоительного?
Они ели молча и выпили тоже молча. Суп оказался картофельным, густым, с луком и салом, вполне съедобный, вопреки опасениям Адриана. С хлебом и водкой ужин оказался хоть куда. Адриан ел без особенного аппетита, но все-таки ел и на десерт выпил еще стаканчик. Скрутив себе еще одну папироску и заметив, что старик с довольным видом взялся за трубку, он добродушно спросил:
— Ну а теперь скажите, что я такого натворил?
— Откуда мне знать, молодой человек, — отвечал начальник, попыхивая трубкой. — Понятия не имею. Учтите, что к вашему теперешнему положению я не имею отношения. Напротив, я хотел вам помочь, давал вам добрые советы. И если я продал вам табак, а теперь угостил супом, то только из любезности и чувства гостеприимства. Вы один в ответе за то затруднительное положение, в которое попали.
— Я с вами совершенно согласен. И очень вам благодарен за все, что вы для меня сделали. Я готов заплатить штраф, купить новый билет, все что угодно, шеф, только бы сесть на поезд. У меня там жена, ребенок, они беспокоятся. И начальник тоже. Я могу испортить себе будущность…
— Так у вас и ребенок есть?
— Да, есть. Мальчик. Сын. И тесть меня ждет, ждет помощи от меня на заводе. Понимаете?
— Понимаю. Это осложняет вашу ситуацию, молодой человек. Обо всем об этом нужно было думать раньше, до того, как вы покинули поезд. Как я вижу, вы не просто беспечный человек, вы человек безрассудный, а быть может, даже безответственный.
— У вас, шеф, я прошу всего-навсего место в поезде. Не луну же! Место в поезде любого направления, и все у меня наладится. Думаю, что я прошу совсем немного.
— Много, не много, что вы в этом понимаете? Откуда я возьму вам поезд?
— Следующий поезд, который здесь остановится, решит все мои проблемы. Если будет товарный, сяду в кабину машиниста и доеду до ближайшей станции, где смогу наконец уладить отношения с властями железной дороги. Я и за вас замолвлю доброе слово, в благодарность за участие, с каким вы помогаете мне выпутаться из ситуации, в которой виноват я один.
Начальник станции снова набил трубку и налил себе немного водки, а потом уж заговорил. Улыбка у него была странноватая, не горькая, а скорее невеселая. Вспоминая ее, Адриан определял ее для себя как печальную.
— Ох, инженер, инженер, бедолага!.. Вы так ничего и не поняли! Не будет поезда, их здесь вообще не бывает, и я понятия не имею, появится здесь когда-нибудь еще поезд или нет! Ваш был первым, который остановился у нас за полгода, вернее, за год, в общем, даже не знаю, за какой период. Вы что же, не заметили, что и рельсы у нас заржавели? Вы-то должны понимать, что это означает. В общем, поезд, конечно, может прийти прямо сейчас, а может через полгода. Точнее сказать не могу. Вам бы лучше, наверное, стоять на платформе и ждать, вернее, надеяться. Ведь у вас нет билета, и я никак не могу вам его обеспечить. Конечно, билет самая пустячная из ваших неприятностей, но и она существует. Теперь вы все поняли?
— Неужели?.. — Адриан не мог поверить словам начальника станции. — Мой поезд…
— Да, ваш поезд. Я глазам своим не поверил, когда увидел перед собой ваш поезд. Я-то был убежден, что мой путь окончательно и навечно остался в стороне. И вдруг ваш поезд потихоньку подходит к моей станции! А все из-за оползня где-то на дороге.
— Ну вот! Никто же от оползней не застрахован, так что поезда опять будут здесь останавливаться.
— Из-за новых оползней? Простите, но вы бредите, мсье инженер. Ремонт всегда производится очень быстро, только ваш поезд и пустили по запасной ветке, и скорее всего по недосмотру, если хотите знать. Мне сообщил это по секрету машинист вашего поезда. Ему приказали освободить основной путь как раз на то время, которого требует этот крюк, но согласитесь, делать его было очень глупо. График движения нарушился часа на три, а то и больше. Потом движение наладилось, и я прожду не один месяц следующего почетного визита. А может, меня вообще вычеркнут из списка, машинист видел, в каком состоянии пути, и, безусловно, подаст рапорт, чтобы составы больше никогда не отправляли по нашей ветке. Оно и понятно: вопрос безопасности.
— Но-о в таком случае… как я могу попасть на основной путь, добраться до настоящего вокзала? — оторопело спросил Адриан, чувствуя нервную дрожь.
— Понятия не имею, мсье. Потому-то вас и жалею, хотя ваше присутствие здесь для меня сплошной геморрой, да простится мне подобное выражение.
— Я могу сесть на автобус, могу взять такси, если надо.
— А где у нас автобус, где такси, бедолага? Вокруг нас безбрежная степь, никакой конь не доскачет. До ближайшей станции лье шестьдесят, не меньше. На поезде пустяки, а пешком чувствительно.
— Я попрошу вас тогда хотя бы телеграмму послать, уведомить о случившемся со мной несчастье, пусть там похлопочут, что-нибудь для меня сделают.
— К сожалению, единственный телеграфный аппарат перед вами. Видите? Весь проржавел. Телеграфная линия перестала работать одновременно с электричеством, их за ненадобностью отключили.
— Не верю! Быть такого не может! — вспылил Адриан. — А станция почему осталась, если нет ни в чем надобности?!
— Видите ли, все очень изменилось. Когда не было скоростной железной дороги, здесь ходили паровозы. Они запасались у нас водой и дровами для топки, потом стали запасаться углем. Вот пройдете немного вдоль полотна и увидите, что осталось от водокачки. Она рухнула несколько лет тому назад. Ручеек, откуда мы качали воду, превратился в болото. Перестали расчищать русло, вот его и затянуло. Остатки дров и угля пока еще лежат вдоль дороги кучами. Я ими топлю, обогреваюсь. Но если подумать, сколько начальство погубило топлива, ликвидировав ветку, становится нехорошо. Раззор да и только.
— Что ж, выходит, вы один-одинешенек затерялись в степи?
— Да нет, дорога ведет в поселок, он примерно в лье отсюда. Ваша единственная надежда, вы туда сейчас и отправитесь. С моей стороны было бы вопиющим нарушением правил, если бы я оставил вас ночевать в зале ожидания. Зал ожидания предназначен для пассажиров, а вы, полагаю, на достаточно долгий срок перестали быть пассажиром. А станция, должен вам заметить, не гостиница.
— Неужели поселок? — переспросил Адриан. — Настоящий поселок? А как называется? — В душе ожила надежда и принесла облегчение.
— Да, совсем небольшой поселочек. Называется просто — Вокзал. Так, собственно, и станция моя называется. Здесь станция Вокзал, там Вокзал поселок. Никаких сложностей, и ошибиться невозможно. Дорога там и кончается, другой дороги нет, так что вы не заблудитесь. А за поселком увидите старую дорогу, она идет вдоль старого полотна в две колеи. Но я напоминаю, до ближайшего города не меньше шестидесяти лье, такой путь мало кому по нраву, так что если уж кто, по несчастью, высадился на Вокзале, то уж так при Вокзале и живет, в поселке, я имею в виду.
— Конечно, я немедленно туда отправлюсь. Не сомневаюсь, что решу там все проблемы. Надо же, какая темнотища! Могу я попросить вас одолжить мне фонарь?
— Не можете, драгоценнейший инженер. Вы двинетесь в путь при свете звезд. Ночь светлая, поверьте. Свежо, но не холодно. Пойдете себе по дороге и доберетесь до поселка. Главное, не пытайтесь идти степью, и все будет любо-дорого. Вы окажете мне величайшую услугу, если не будете распространяться, каким образом оказались в наших местах. Моя станция не принимает пассажиров, и если вдруг поползут слухи о благодеяниях, которые я вам оказал, закрыв глаза на ваше беззаконное появление, мне придется сразу же заявить о вас как о пассажире-нелегале перед муниципальными властями.
— Вы уверены, что идти ночью по степи не опасно? — с ноткой тревоги в голосе осведомился Адриан.
— Нисколько. У нас здесь нет людей, а стало быть, нет и опасности. В рощице, которая вам встретится, волков нет уже лет сто. Идите себе спокойно. И потом, у вас выбора нет. Я вас здесь ночевать не оставлю. Но вы будете желанным гостем, если вдруг придете за табачком. Я продаю товар и тем, кто не является настоящим пассажиром, именно им я все и продаю, потому что настоящие пассажиры никогда не сходят на моей станции с поезда. И вот еще что скажу вам на прощанье: я сожалею, что назвал вас, молодой человек, негодяем. Я не знал, кто вы такой, хотя ваша история и сейчас мне не кажется такой уж достоверной. Я приготовился обороняться от преступника. В степи бывает, что убивают без всяких на то причин, вот я и старался вас напугать, ведь вы моложе меня и крепче. Так что не обижайтесь, а впредь ведите себя осторожнее в наших пустынных местах.
Адриану не слишком улыбалось ночное путешествие по незнакомым местам, тем более что, пробежавшись по дороге, он не заметил ни вдали, ни вблизи ни малейшего признака поселка. Последние слова старика растревожили его еще больше. Однако всерьез он боялся совсем другого и поэтому не хотел расставаться со станцией Вокзал. Пока он был здесь, не все казалось потерянным, — семья, работа, положение в обществе, — все было при нем, он просто дожидался, когда служащие железной дороги помогут ему найти выход. Но вот он ушел, а без него пришел поезд, и что тогда? Отправиться в путь пешком означало согласиться с тем, что он сам и все вокруг изменилось, что он уже не пассажир, ожидающий следующего поезда, а путешественник, свернувший в сторону. Он прекрасно понимал, что его опасения и страхи нелепы, но что он мог поделать, если чувствовал суеверный страх и не мог не считаться с ним. Ведь если вдуматься, старик вполне мог услать его в степь, чтобы только избавиться от него…
— Вы уверены, что поселок неподалеку? — спросил еще раз Адриан. — Может, мне лучше не трогаться с места и подождать следующего поезда здесь? Я посижу в зале ожидания, а завтра с утра пораньше, когда рассветет, двинусь в поселок. Честно говоря, я боюсь заплутать в темноте.
— И не думайте, мсье инженер. Я не позволю вам остаться на станции, иначе получится, что я впустил в зал ожидания бродягу. Как пассажиру вам ждать нечего, я же сказал: поезда не будет. Ваша единственная надежда — поселок. Забудьте прошлое, когда вы были пассажиром нашей линии, так будет для вас гораздо лучше. Но если вы держитесь за прошлое, возвращайтесь сюда завтра, урегулировав ваш статус на том Вокзале. В путь, молодой человек, и удачи вам! Вы ведь не боитесь потемок, не так ли? Еще глоток успокоительного, и в дорогу, — сказал старичок и наполнил стаканчики. — Сверните заранее несколько папиросок, а то с вашей-то неуклюжестью просыплете весь табак в темноте. И не забудьте: ни слова о вашем тайном побеге. Люди, конечно, что-то заподозрят, не без этого, но если лишнего не болтать, тайна будет все равно что похоронена.
Адриан свернул две папиросы, простился с начальником станции и пустился в путь твердым шагом, несмотря на немалую дозу успокоительного.
(См. далее бумажную версию)