Подготовила Людмила Пружанская
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2008
Перевод Людмила Пружанская
Анкета «ИЛ»: вопросы квебекским писателям[1]
1. Как Вы стали писателем?
2. Назовите свои любимые книги и любимых писателей.
3. Российский читатель всегда высоко ценил французскую литературу. Не будучи хорошо осведомлен в квебекской литературе, он склонен отождествлять ее с французской. С вашей точки зрения, чего больше между французским и квебекским мироощущением: сходства или различий?
4. Что значит быть писателем в Квебеке в 2008 году? Каковы место и функция писателя в современном обществе?
Aндре Мажор
1. Я очень рано ощутил потребность писать. Побудило меня к этому чтение и наблюдение за окружающим миром. А еще — неосознанное желание ответить на многовековое молчание моих предков.
2. Их много: начиная с Кафки и «Путешествия на край ночи» Селина до великих прозаиков XIX века — Толстого и Флобера. А еще — А. Чехов, Ф. Ницше, Т. Манн, У. Фолкнер, К. Гамсун, В. Гомбрович, Р. Вальзер, М. Кундера, В. С. Найпол и В. Г. Зебальд. И конечно же мои любимые писатели Латинской Америки: Х. Л. Борхес, Х. К. Онетти, Х. Рульфо и Х. Х. Саер[2]. Среди наших, квебекских: Г. Руа, Ж. Феррон и великий ученый-ботаник Мари-Викторен.
3. Квебекское мироощущение довольно быстро обособилось от французского, чего не могли не заметить иностранные путешественники, посетившие нашу провинцию. Достаточно сказать, что квебекский характер формировался под влиянием сурового климата и смены колониальных режимов. Сказалось и смешение с ирландцами, шотландцами и теми, кого называли дикими аборигенами (последние и поныне остаются париями в нашем так называемом прогрессивном обществе).
4. В Квебеке, как и повсюду, литература стала маргинальной, а от писателя ждут, чтобы он играл роль королевского шута, которую ему отвели средства массовой информации. Есть писатели, которые вполне с этим согласны. Чтобы выжить, литература должна уйти в подполье, как во времена, когда свободная мысль считалась преступлением против власти. В наше время ее величество Власть — это демократически-меркантильное государство. Уже нет речи о том, чтобы «искать правду и истину», как предлагал Найпол. Важно хотя бы спасти то, что может ими стать. Иными словами, душу нам подобных, если слово «душа» еще имеет смысл для них и для нас.
Кароль Фрешетт
1. По окончании в 70-х актерского отделения Канадской национальной театральной школы я стала работать в труппе, в которой мы занимались коллективным творчеством. Мы сообща создавали сюжетную канву, а затем каждому полагалось написать мизансцену. Так я сделала первые шаги в драматургии. Когда наш коллективный проект себя исчерпал, мне уже было ясно: я хочу, чтобы делом моей жизни стало литературное творчество.
2. Среди драматургов я особенно люблю Чехова за его внимательный и точный взгляд, мудрость и отсутствие пафоса. Среди других любимых автров назову Беккета (особенно «О, прекрасные дни») и Бото Штрауса («Большой и маленький»), Бернара-Мари Кольтеса[3] — за красоту и свободу его творческого почерка. Совсем недавно я открыла, что мне близок Метерлинк, которого до этого я мало читала. Среди прозаиков, меня больше привлекают англосаксы: Фолкнер, Дос Пассос, Дорис Лессинг, Пол Остер, Джойс Кэрол Оутс, Дж. М. Кутзее, Нэнси Хьюстон (которая пишет по-французски и по-английски) и многие другие.
3. В области драматургии, как и во многом другом, квебекцы испытывают влияние нескольких литератур: будучи наследниками французской культуры, они тем не менее живут в англосаксонском окружении и принадлежат к общности, которая создала североамериканскую культуру. Ради упрощения я бы сказала, что французская драматургия стремится обновить театр, пересматривая ее основные элементы — персонажей, идею, действие — и превращая язык и поэзию в важнейший строительный материал своих пьес. Англосаксонская драматургия сохраняет свою приверженность этим базовым элементам, стремясь при этом подать их по-новому. В целом квебекские авторы ближе к англосаксонской традиции. В идеале они находятся на пересечении этих двух тенденций, соединяя поэтический порыв французов с точностью драматургической характеристики, свойственной англичанам.
4. Писатель рассказывает истории. В этом его основное предназначение. Он участвует, в меру своих скромных способностей, в создании единого общечеловеческого текста. Выделяя в хаотическом течении жизни конструкции с четко очерченными формами, он создает некий смысл. Писатель может также играть важную роль в обществе, используя свое мастерство, чтобы пробуждать мысли, вызывать споры, чтобы позволить людям увидеть свое отражение. При этом он не должен забывать: самое полезное из того, что он может сделать — это сочинять такие истории, от которых у читателя или зрителя захватывает дух, истории, в которых современники смогут узнать самих себя.
Дэвид Хоумел
1. В молодости я искал способ выразить себя, который в то же время не требовал бы саморазрушения. Мне повезло, поскольку я обладал определенными способностями и был дисциплинированным. С тех пор как я написал свою первую книгу, сочинительство стало моим основным делом.
2. Романы, в которых человек сталкивается с политикой. Грэм Грин, Кутзее (за исключением последних книг), Надин Гордимер, Джим Харрисон. В молодости я зачитывался Хемингуэем, Альгреном, Гвендолин Брукс[4] и писателями моего родного Чикаго.
3. Во Франции быть писателем — значит обладать неким социальным статусом, это факт классовой принадлежности. В Квебеке, как и на всем американском континенте, сочинять имеет право каждый. Однако мы здесь тоже немного зациклены на себе, как и французы. При этом наш рынок в сравнении с Францией просто крохотный. Литературная мода имеет меньшее значение, чем во Франции: мы можем спокойно работать, оставаясь в тени средств массовой информации.
4. Быть писателем — значит быть маргиналом. Но это везде и повсюду. В Квебеке писатель должен тщательно оберегать собственную личную свободу, иначе он окажется заложником местной политики.
ЖильАршамбо
1. Я стал писателем из-за неудовлетворенности жизнью. Мне хотелось мечтать.
2. Стендаль, Дидро, Сиоран, Буццати, Жорж Перрос, Анри Кале[5]. Я отдаю предпочтение авторам, которые рассказывают о себе самих, но не через описание своих поступков, а исследуя свое сознание.
3. Чтобы ответить на этот вопрос адекватным образом, нужно было бы уточнить, каких писателей мы имеем в виду. Мне лично ближе французский дух. Если говорить о русской литературе, то я — на стороне Чехова. Должен признаться, что я все больше предпочитаю Толстого (но не того, что впадает в религию) Достоевскому, которого мне становится труднее и труднее читать.
4. Я считаю себя писателем, живущим в Квебеке. Мне трудно сказать что-либо помимо этого. Несмотря на то, что в течение нескольких лет я вел рубрику в одной газете, где излагал свою точку зрения на общественные проблемы, я слишком дорожу своей индивидуальностью, чтобы представить себе, будто играю какую-то особую социальную роль в стране, в которой мне суждено было родиться и предстоит умереть. На мой взгляд, истинный вклад писателя в жизнь общества состоит в литературном труде. В остальном же я — рядовой гражданин, не умнее и не глупее прочих.
НаимКаттан
1. Я с детства любил слушать рассказы и сам с удовольствием их сочинял. Мой первый рассказ, написанный на арабском языке, был опубликован, когда мне было 13 лет. Затем я перешел на французский, и моя первая книга, написанная по-французски, была издана, когда мне было уже 36. На этом языке я написал затем 40 других книг. Среди них — романы, новеллы, очерки, пьесы.
2. Меня поразила Библия. Писателей, повлиявших на меня, много. Назову Мольера, Пруста, Мальро, Шекспира, Достоевского, Сола Беллоу.
3. Квебекские писатели пишут на том же французском, что и писатели Франции.
Они читают французских классиков и — все больше — своих квебекских предшественников. Различие состоит в окружающей среде и истории. Несмотря на тесную связь с Францией, Квебек является частью североамериканского континента, он находится в окружении англоканадцев и соседствует с США. Очень существенно и то, что Канада — страна северная, страна снегов и лесов. Города здесь развиваются по модели северного полушария. Таким образом, родство с Францией реально, но в той же мере необходимо учитывать абсолютно иные условия.
4. У квебекского писателя, даже если он и иммигрант, как я, — важная роль. Во-первых, описывать реальность (так называется моя последняя книга), но также находить выражение самым разнообразным взглядам, возможным и необходимым в квебекском обществе. Верность языку, истории и традициям не мешает, а даже наоборот, проторяет путь к открытиям, всему новому — тому, о чем и должны громко заявлять писатели.
Николя Дикнер
1. Случайно. Поскольку в Квебеке мало шансов заработать на жизнь писательским трудом, желающих сделать это профессией находится немного. Но часто бывает так, что выбор за вас делают обстоятельства и события: успехи, поражения и так далее.
2. Когда мне было 17 лет, я открыл литературу благодаря роману «Моби Дик», который до сих пор остается одной их моих самых любимых книг. Затем я с большим удовольствием стал читать Мишеля Турнье, Жоржа Перека и Итало Кальвино. В последние годы я увлекся Куртом Воннегутом и Харуки Мураками.
3. Французы всегда казались мне более интеллектуальными, более «концептуальными», чем квебекцы, однако я остерегаюсь обобщений. Не только потому, что не смею претендовать на полное знание французской литературы, но еще и потому, что мне кажется неверным делить литературу по национальному признаку. На мой взгляд, важнее межлитературные связи, общность тем и подходов.
4. В наши дни роль писателя становится заметнее, чем раньше, ведь от него все чаще требуется фигурировать в СМИ, нужно выступать перед публикой, ездить по школам — словом, быть на виду. Парадоксальным образом, само творчество начинает занимать все более скромное место. Книжная индустрия со всей очевидностью равняется на телевидение, которое стало главным образом для подражания.
Cюзан Жакоб
1. Благодаря чтению, музыке и театру.
2. С. Беккет, А. Эбер[6], Г. Брох, П. Целан, Б. Брехт, И. Бахман, Т. Бернхард и М. Дюрас — вот писатели, которые на меня повлияли.
3. Молодежь конца 50 — начала 60-х зачитывалась Достоевским, Толстым, Гоголем, Тургеневым, словно это были квебекские авторы. Затем перешли к Камю, который родом из Алжира, Беккету, родившемуся в Ирландии, Дюрас, родившейся в Индокитае, поэту кинематографа Годару, родившемуся в Швейцарии. С тех пор национальная идея перешла в собственность транснациональных корпораций, которые пользуются ею, чтобы рекламировать свой товар. Сегодня Монреальским «национальным» оркестром[7] руководит японец. В составе «национальной» хоккейной команды[8] лишь несколько квебекцев. Пирамиду (sic!) в Лувре создал японский архитектор в то самое время, когда французы восторгались телесериалом «Даллас» и слушали пение Селин Дион. Трудно сказать, куда делся французский или квебекский дух, если те же американцы убеждены, что получивший австрийское гражданство Рудольф Нуриев (как, впрочем, и иммигрировавший в Штаты Баланчин) был коренным нью-йоркцем!
4. Роль литературы всегда состояла в том, чтобы сохранить в человеке человечность, а также развивать в нем мышление, которое не дает скатиться к варварству. Вот почему литература всегда была и остается под угрозой, исходящей от тех сил в обществе, которым возврат к варварству был бы на руку. Писатель в мире экономической выгоды сродни полярному медведю, пытающемуся отыскать мостик, чтобы прыгнуть на льдину. И тому, и другому угрожает исчезновение.
Ив Бошмен
1. Вследствие того, что читал в детстве романы.
2. Бальзак, Стейнбек, Чехов, Толстой, Диккенс, Жюль Ромен, Альфонс Алле, «Мертвые души» Гоголя, «Война? Да, сэр!» Рока Карье[9].
3. Родственное — в языке и большой части культуры. Отличие — это «американский характер» квебекцев и абсолютно иная, нежели у французов, историческая судьба.
4. Быть писателем в Квебеке — значит вольно или невольно играть роль глашатая культуры народа, который до сих пор находится под политической опекой и подвергается гигантскому давлению со стороны англосаксонского североамериканского общества.
Есть ли у писателя социальное предназначение? За редким исключением квебекские писатели практически не представлены в средствах массовой информации, и большинство из них не стремится выполнять какую-либо иную функцию в обществе, помимо литературного творчества.
Почему так происходит?
Во-первых, радио и телевидение проявляют к нам слабый интерес, чего не скажешь об их внимании к артистам шоу-бизнеса, ведь мало кто из нас способен на «перформанс». Во-вторых, сочинительство требует тишины: как можно создать художественный образ среди шума и гама? Писатель зачастую интраверт. Я и сам таков до некоторой степени. В-третьих, книги все более уступают место электронике, люди меньше читают. В результате писатель делается менее заметной фигурой. Сама писательская профессия, в отличие от Европы, у нас не является престижной с точки зрения и масс, и элиты. Да и вообще квебекский писатель, как правило, «не высовывается». Увы! Мало кто участвует в общественных дебатах, что, в свою очередь, отражается на социальном статусе писателя.
Мишель Трамбле
1. Это произошло из-за трудностей, которые я переживал в молодости. Юноша становится художником и особенно писателем, когда он обнаруживает, что не может поделиться своим мироощущением с самыми близкими ему людьми — семьей и друзьями. Тогда он берет чистый лист и пытается, излагая на нем самое сокровенное, разобраться в себе и происходящем. Во всяком случае так было со мной.
2.Софокл, Еврипид, Вийон, Елизавета Пфальцская, мадам де Севинье, Расин, Гольдони. Великие писатели XIX века: Гюго-романист, Бальзак, Мюссе, Рембо, Бодлер, Золя, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой. В ХХ веке — Хосе Доносо, Мисима, Жене, Габриэль Руа, Дюшарм, Сомоса, Маркес, Беккет, Майкл Коннели и недавно — Стиг Ларссон и Хеннинг Манкелль[10], которым удалось поднять детектив на уровень большого искусства. Я люблю драматургию и романы, в которых повествование позволяет увидеть человеческую душу.
«Сто лет одиночества» стали самым большим литературным открытием моей жизни. Я узнал, что можно переплести два начала — реалистическое и фантастическое, которые до этого существовали для меня отдельно друг от друга. С 70-х годов я нахожусь под сильным влиянием литературы стран Латинской Америки.
3. Между французским и квебекским мироощущениемсуществует большая разница. Своим происхождением квебекцы обязаны Европе, но по образу жизни и образу мысли это сугубо североамериканский народ. Я часто в шутку говорю, что мои корни уходят в Европу, но плоды я приношу в Северной Америке.
4.У писателя всегда есть общественное предназначение, сознает ли он его или нет, отказывается выполнять или нет. Культура существует, чтобы придать смысл тому, что его не имеет и что называется жизнью. Великие художники перенастраивают наши нервные клетки, задают «проклятые» вопросы, объясняют нам бытие, воссоздают его, воспевают. Иными словами, обществу они необходимы.
Aнтонин Майе
По правде сказать, ничто не предвещало, что я стану писателем. Я родилась в разгар Великой депрессии в 1929 году в бывшей французской колонии Акадия, в которой и по прошествии двухсот лет продолжали чувствоваться последствия массовой депортации моего народа, жителей атлантического побережья, в Америку. Квебек всегда оставался французским по своим языку и культуре, но Акадия, вплоть до самого названия, оказалась вычеркнутой из истории. Все было стерто с лица земли, осталась лишь коллективная память, по-прежнему сохранявшая традиции, культуру, язык Франсуа Вийона, Франсуа Рабле, Франциска I. Акадийцы никогда не переставали ассоциировать себя с наследниками всех Франсуа, которые были родом из Франции! Но без французских школ, колледжей и университетов, без издательств и книжных магазинов в моем поколении никак не мог бы появиться свой писатель. Во всяком случае так тогда казалось. Являюсь ли я живым доказательством тому, что видимое на поверхности порой скрывает истину и что подобно спокойному морю, в глубинах которого таятся омуты и водовороты, молчание народа скрывает мощную энергию? Акадийцы вернулись из ссылки всем смертям назло, потому что не желали забыть прошлое, перевернуть страницу истории — иными словами, они отказались умирать. По тем же самым причинам я стала писателем.
Но не только. В конце концов я всего лишь акадийка, родившаяся в переломное для истории франкоязычной Америки время. Я происхожу от обезьяны, от растения, от камня, который достали откуда-то из глубин. И я убеждена, что приходя в этот мир, писатель уже несет в себе более глубокую травму, нежели та, что возникает в данном конкретном времени и месте. Что он тянет за собой нечто более древнее и общечеловеческое, чем история его собственных предков. Я осознала это, читая Шекспира, Джойса и Фолкнера, Толстого, Достоевского и Чехова, Ибсена и Лагерлёф, Сервантеса, Борхеса и Маркеса, а еще раньше — на моем родном языке — Рютбефа[11], Вийона, Рабле, Монтеня, Мольера, Лафонтена, Стендаля, Пруста и всех тех, кто не только открыл для меня вселенную, но и позволил заглянуть внутрь разлома, отделяющего время от бесконечности. Все они были заняты поиском тайны, спрятанной за тем, что видно на первый взгляд, но никто не пришел ко мне посмотреть на мир моими глазами, вдохнуть запах моря моими ноздрями, услышать на моем языке, имеющем четырехсотлетнюю историю, остатки моих воспоминаний, которым уже тысяча лет.
Я пишу потому, что увиденную мною жизнь могу рассказать только я.
Подготовила и перевела Людмила Пружанская