Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2008
Перевод Людмила Пружанская
Подобно тому как литература США смыкается с английской, бразильская — с португальской, а литературные традиции стран Латинской Америки берут начало в Испании, квебекская литература является североамериканской гранью французской литературы. Она многолика и полифонична: в ней наряду со словами, зародившимися в cредневековом королевстве Наварра, можно отыскать понятия, возникшие в квебекском городе Шикутими[1], а речевые обороты, пришедшие из дореволюционной Франции, соседствуют с терминами, изобретенными в эпоху компьютера. Она свежаи полна жизни, но для того, чтобы сформироваться, ей понадобилось немалое время. В самом деле, легко ли жителям молодой страны создать словесность на языке, который, как и литература на нем, давно завоевал всеобщее признание?
Французский язык является центральным вопросом нашей истории. В знак нашей верности ему в 1974 году квебекский парламент единогласно провозгласил французский официальным языком. Эторешение потребовалось, чтобы навсегда покончить с многочисленными конфликтами, в том числе вооруженными, которые не утихали с тех пор, как в 1763 году на исходе Семилетней войны Новая Франция перешла под власть Англии.
Четыреста лет назад, выполняя замысел о расширении французского влияния, молодые переселенцы из парижских предместий и западных провинций Франции прибыли в Новую Францию, создав на берегах реки Святого Лаврентия французский форпост. Колонистам пришлось прорубать дороги в лесных чащах и поднимать целинные земли. Ни тяжкая жизнь, ни суровые и долгие зимы, ни голод, ни враждебность американских индейцев не обескуражили этих колонистов — они создавали семьи и продолжали трудиться на полях. Увы, для полноценной колонизации требовались куда более значительные человеческие и материальные ресурсы, чем те, что предоставил Версаль. В то время как на юге, в районе Бостона — в Новой Англии — британская корона способствовала росту иммиграции, развитию промышленности и коммерции, власти Новой Франции довольствовались прибылью от торговли мехами и только и делали, что призывали миссионеров обращать дикарей в католическую веру. Прибывавшие в город Квебек из разных частей Французского королевства колонисты говорили на разных наречиях, но для общения между собой им пришлось довольно быстро перейти на понятный всем язык «короля-солнца». Можно сказать, что Новую Францию французский язык объединил раньше метрополии. Эти же молодые французы были первыми, кто начал — пешком и на берестяных лодках — исследовать Америку от Квебека до Миссисипи и подножия Скалистых гор. Именем короля Франции они возводили форты и крепости, давали в его честь названия, составляли карты местности. Однако дальше долины реки Святого Лаврентия заселение не продвинулось: колонистам, численность которых была невелика, было трудно оборонять большие территории, а местное правление не проявляло особой заинтересованности.
Как известно, в то время Франция сражалась с Англией на суше и на море. Английские и французские колонисты также не переставали враждовать между собой, нередко привлекая к боевым действиям индейцев. Город Квебек, откуда можно было вести наблюдение за прибывающимис Атлантики кораблями, представлял собой важнейшую стратегическую цель. В 1759 году в решающей битве за город, которая продлилась не более двадцати минут, Англия захватила его, покончив не только с мечтой о Новой Франции, но и с французской колониальной империей в Америке.
Впрочем, французские географы и миссионеры-мистики не только трудились на благо заселения Америки, но и составляли многочисленные документы и реляции, однако до создания собственной литературы было еще далеко. После подписания Парижского договора, по которому Франция уступала свою североамериканскую колонию Англии, французские чиновники и вельможи возвратились в метрополию, оставив в оккупированной англичанами стране 60 тысяч переселенцев, чьи предки прожили на этой земле более ста лет.
Отныне Новая Франция стала называться Province of Quebec[2]. При этом британская корона оставила за франкоканадцами право исповедовать католичество и использовать французский язык. К тому же им было разрешено сохранить земли и жилища, обычаи и гражданское законодательство. Опасаясь за свой авторитет, французский король запретил местное книгопечатание, в то время как англичане, напротив, стали ввозить в Квебек первые типографские станки, тем самым открыв путь к определенной свободе слова.И вскоре английские купцы и канадские колонисты начали издаватьгазеты, где обсуждались насущные проблемы и выдвигались политические идеи. Однако к 1800 году, за первые сорок лет после поражения, канадцы так и не создали ничего, кроме газетных статей. А из художественной литературы они были вынуждены читать лишь те книги, что оставили им в наследство возвратившиеся домой французы.
Потеряв связь с родиной, франкоканадцы стали жить в Квебеке, что называется, «как дома». В их речи появились новые слова, потребовавшиеся, чтобы описать окружавший мир, индейские заимствования и английские технические термины. Они сохранили произношение, бытовавшее до революции 1789 года, которая прошла мимо них. Ждать первого французского корабля в квебекском порту им пришлось почти сто лет. А когда в 1855 году он наконец прибыл, капитан судна «Ла Каприсьез» был приятно удивлен, услышав на берегу родную речь, хотя не мог не заметить существенных расхождений с тем, как говорят во Франции.
Тем временем напряженность между канадцами и английскими колонистами стала усиливаться — спор шел о разделении власти и о статусе французского языка. Под влиянием Американской революции по Канаде прокатилась волна протестов, вылившаяся в патриотический бунт, который был жестоко подавлен в 1838 году. Когда с мятежниками было покончено, один британский лорд составил доклад — образчик неуважительного отношения к национальному меньшинству, в котором франкоязычному населению во имя его же блага предлагалось перейти на язык Шекспира.
Тогда канадцы оказали интеллектуальное сопротивление: были изданынесколько номеров литературного альманаха «Национальный литературный репертуар» и «История Канады» — выдающийся труд Франсуа-Ксавье Гарно. Тогда же в свет вышел его первый роман. Канадский поэт Октав Кремази, уехавший в добровольную ссылку на берега Сены, так описывал состояние квебекской литературы в 1867 году: «Чего не хватает в Канаде, так это собственного языка. Если бы мы говорили на языке ирокезов или гуронов, у нашей литературы было бы больше шансов на выживание. Но, к сожалению, стоит признать, что мы изъясняемсяи пишем далеко не лучшим образом на языке Боссюэ и Расина. Что бы мы ни говорили, что бы ни делали, наш удел — оставаться обычной колонией. И даже когда Канада станет независимой и наш стяг будет гордо реять среди других национальных знамен, мы и тогда будем по-прежнему литературными переселенцами». Было ли оправдано ощущение неполноценности, присущее канадским литераторам,утверждать трудно. Но ясно одно: в XIX веке во всем мире литературу на французском языке представляли исключительно французские писатели, от Шатобриана до Виктора Гюго и Александра Дюма, и соперничество со стороны канадцев им никак не угрожало.
Положение изменилось только в середине XX века, когда взошла звезда Луи Эмона — французского писателя, современника Жида, Пруста и сюрреалистов. Его книга «Мария Шапделен», в которой описана повседневная жизнь квебекской глубинки[3], приобрела всемирную известность и долгое время считалась образцовым романом.
Канадские писатели разделились. Перед ними открывались два пути: либо следовать традиции регионализма, как это сделали Клод-Анри Гриньон, Ринге, Феликс Антуан Савар, либо — европейской эстетике, пример тому Сен-Дени Гарно. Все же можно было понять сомнения авторов, задававшихся вопросом: составляют ли эти немногие опубликованные в Квебеке произведения самостоятельную франкоканадскую литературу. Следует иметь в виду, что в ту пору интеллектуальная жизнь оставалась под неусыпным надзоромконсервативного католического духовенства, которое было исполнено решимости препятствовать распространению в Квебеке антирелигиозных идей, охвативших Францию на рубеже XIX и XX веков.
Если одна война — 1760 года — покончила с проектом под названием «Новая Франция», то другая — Вторая мировая — подвела страну к глубинным изменениям. С 1939-го по 1945-й это в целом слаборазвитое государство создало собственную промышленность, производя вооружение для Европы, и разбогатело. На заводы пошли женщины, заменив призванных на фронт мужчин, апосле войны к прежнему образу жизни вернулись далеко не все. Традиционный уклад франкоканадского общества начал разрушаться. Послевоенные технологии меняли обычаи и нравы: гражданская авиация приблизила Канаду к Европе, телевидение открыло окно в мир и способствовало обмену идеями, появление в свободной продаже противозачаточных средств ослабило контроль церкви за семейной жизнью. Все эти нововведения свидетельствовали о грядущих переменах, подобно тому как парад планет предвещает скорые потрясения.
В свое время на берегах реки Святого Лаврентия осталось 60 тысяч французских переселенцев, а через двести лет насчитывалось уже 6 миллионов франкоканадцев. Этой нации, росту которой способствовал послевоенный бэби-бум, требовались иные условия сосуществования с англоканадцами, а ее языку — новый статус. Если в Новой Франции мы назывались — французскими переселенцами, после поражения 1759 года — канадскими французами и затем просто канадцами — гражданами единой расположенной между двумя морями страны, то теперь мы стали франкоканадцами. При этом выяснилось, что во всех провинциях, кроме Квебека, мы оказались в меньшинстве. Что делать? Чтобы больше не быть французами в Канаде, мы в очередной раз изменили имя и стали квебекцами.
Но что это значило на деле? В ходе послевоенной деколонизации в Африке и Азии для самоутверждения народу требовались две вещи — знамя и литература. Флаг с королевскими лилиями у Квебека уже был… Оставалось объединиться издателям, авторам и читателям.
И для того чтобы создать литературу, небольшая группа писателей стала выезжать в Лаврентийские горы. Там, среди озер и хвойных лесов, авторы (в числе которых было немало поэтов, только что издавших первые сборники стихов) совместно пытались определить насущные культурные и политические задачи эпохи.Как создать новую литературу? Обогащая всеми возможными способами ее роды и жанры: поэзию, песенное творчество, прозу и драматургию. Поэт Гастон Мирон стал издателем, другой поэт — Жан-Ги Пилон — основал литературный журнал «Либерте», из которого затем вышел политический журнал «Парти-при». Идея национального самоутверждения набирала силу. Появились первые романы — «Деревянные комнаты» Анн Эбер, «Один сезон в жизни Эмманюэля» Мари-Клер Бле, «Ближайший эпизод» Юбера Акена, «Привет, Галарно!» Жака Годбу, «Поглощение» Режана Дюшарма — хотя эти произведения ни в чем друг на друга похожи не были, они читались как главы одного национального романа. В концертных залах и на телевидении зазвучали квебекские песни. Наконец, Мишель Трамбле, подобно американским драматургам — бытописателям большого города, начал использовать в своих театральных пьесах народный язык (жуаль), к которому прежде относились с презрением, — то была победа натурализма.
Не все из опубликованного можно было причислить к шедеврам, но увлеченность читателей и читательниц, энтузиазм молодых учителей, у которых впервые появилась возможность обсуждать в школьной аудитории только что опубликованные книги, пропаганда отечественной культуры в средствах массовой информации сделали свое дело — потребовалось всего несколько лет, чтобы квебекцы осознали: у них есть собственная литература. Следом появились свой кинематограф и аудиовизуальное искусство.
А в Монреале, где по-прежнему господствовал английский язык, патриотически настроеннаямолодежь со всей страстностью митинговала в защиту языка французского. Благодаря монреальской Всемирной выставке 1967 года, которую посетил генерал де Голль, о стремлении Квебека к суверенитету узнали повсюду. Известные своим кротким нравом жители Квебека инстинктивно выбрали «тихую революцию», но на деле она привела к пересмотру прав и обязанностей граждан. Перемены коснулись и мира бизнеса: по мере того как росло влияние французского языка, английские предприниматели стали перебираться в английскую Канаду, а на их место начали приходить франкофоны. Государство постепенно перенимало функции церкви, мало-помалу исчезала литературная и кинематографическая цензура, брак стали воспринимать более свободно, был снят запрет с разводов и абортов.
Переход от поэзии к политике произошел в 1976 году, когда Квебекская партия получила большинство мест в Национальном собрании, и стало ясно, что литература, да и культура в целом, покончила не только с вчерашним ощущением неполноценности, но и с зависимостью как от Римской католической церкви, так и от Парижской литературной школы. Пришло время крупных писателей, таких, как Виктор-Леви Болье («Джеймс Джойс, Квебек, слова»), Гаэтан Суси («Девочка, любившая играть со спичками»), Моник Пру («Монреальское сияние»), Жак Пулен («Фольксваген блюз»). В великолепной автобиографии Габриэль Руа «Горечь и очарование»[4], опубликованной после смерти писательницы, сошлись канадское и квебекское мироощущения. Появились популярные в народе писатели, такие, как Ив Бошмен и Мари Лаберж. К этой когорте присоединились и писатели-иммигранты, среди них — Дани Лаферьер с Антильских островов и кореянка Ук Чанг.
Сегодня, по прошествии пятидесяти лет, нельзя неотметитьисключительную роль, которую сыграла литература в утверждении квебекской нации. Сегодня квебекская литература насчитывает тысячи произведений, издание которых неизменно поддерживается канадскими и квебекскими властями, одни книгиполучают широкое признание публики, другие — пользуются успехом у избранного читателя. Они переведены на многие языки, издаются в Париже и получают порой французские литературные премии.
Что отличает квебекскую литературу от публикуемой на том же языке на берегах Сены? Квебекские авторы черпают вдохновение в природе и мифах Нового света: у первых жителей Америки они стремятся отыскать некую первородную невинность. Возможно, поэтому главными действующими лицами квебекских романов часто бывают дети и подростки. Героям произведений не сидится на месте, они все время в движении, словно кочевники на бескрайнем континенте. Нередко в центре повествования — любовная коллизия, которая больше походит на кошмарное путешествие, чем на традиционный любовный треугольник, каким он предстает в классической французской литературе.
Более двухсот лет, с тех пор как аристократия покинула Новую Францию, во франкоканадском обществе не существует классовых конфликтов, а установившееся между людьми равенство означает, что каждый может преуспеть в соответствии со своими амбициями, невзирая на происхождение, — хватило бы таланта. И это неудивительно: ведь в современном мире, живущем по законам рампы, в иллюзию верят охотнее, чем в реальность, — поэтому и разочарования не избежать. В подобном «североамериканском» мироощущении и состоит особенность квебекской литературы, которая вносит свои собственные краски в великую французскую литературу Европы и тем самым обогащает франкоязычную литературу мирового сообщества.