Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2008
Перевод Нина Кулиш
Перевод Нины Кулиш[1]
Монреаль — в известном смысле нейтральная территория, на которой англичане и французы живут бок о бок, однако принадлежат к двум разным общинам. Оба народа наделили город своими национальными чертами, и вдобавок на нем сказалось близкое соседство США: здесь узнаются характерные особенности янки, какая-то незавершенность и торопливость. С горы Руаяль, ныне превращенной в великолепный парк, мы разглядываем обширную панораму, которая открывается внизу. Знаменитый мост Виктория через громадную реку Святого Лаврентия кажется туго натянутой ниткой; а за рекой простирается равнина с разбросанными по ней деревнями. Город выстроился вдоль реки; вереницы деревьев разделяют дома и прочерчивают линии улиц; куда ни глянь, поднимаются бесчисленные колокольни — церкви, монастыри и семинарии, которые богатеют день ото дня и создают серьезную угрозу будущему. Непомерное финансовое могущество, как нетрудно понять, только укрепит их власть над умами. Франкоканадцы — смиренные рабы своего духовенства и своих религиозных конгрегаций, и пусть это духовенство и эти религиозные конгрегации не дают ни малейшего повода упрекнуть их в аморализме и корыстолюбии, нельзя не признать, что они весьма неудачно управляют местной политической жизнью и, вместо того чтобы, как они утверждают, вести за собой людей, лишь порабощают умы. Их владычество превратилось в тяжелое бремя для той части населения, которую уже не прельщает земледелие и которая с радостью включилась бы во всемирную литературную и научную деятельность. А поскольку этот путь для нее закрыт, она обращается к торговле и финансам. В Канаде все кругом — дельцы, или же мечтают ими стать, ибо в делах преуспевают весьма редко. Впрочем, работу для ума канадцы находят только в этой области и в итоге превращаются в охотников за долларами. Их литература еще не вышла из детского возраста, пресса у них бесцветная; но они умеют подсчитывать, прикидывать, выгадывать не хуже нормандских крестьян, от которых унаследовали не только выговор, но и природные наклонности.
В прежние времена главные достоинства франкоканадцев — здравомыслие и упорство — помогли им выстоять против захватчиков, и когда сравниваешь их теперешнюю численность с тем, сколько их было в момент передачи Канады англичанам, когда вспоминаешь, как с ними обращались, какие жестокости им пришлось вынести, какие несправедливости над ними чинили, то не можешь не восхищаться результатами их многолетней борьбы за выживание, удивляться их сметливости, терпению и настойчивости. Они замечательно умели использовать к своей выгоде любые, пусть даже минимальные, послабления, любые сколько-нибудь благоприятные обстоятельства, добивались преимуществ всеми доступными средствами. В самые тяжелые дни американцы дважды пытались завоевать их, обещая в дальнейшем дать им независимость; и оба раза они объединялись со своими угнетателями, чтобы не допустить этого — независимость казалась им столь же опасной, сколь и привлекательной. Во всей мировой истории не найти другого примера такой политической прозорливости. В настоящий момент они обрели полную свободу; канадское федеральное правительство, гораздо лучше понимающее свои задачи и гораздо лучше организованное, чем в Соединенных Штатах, оказывает им всемерную поддержку. В их семьях традиционно очень много детей; благодаря этому обстоятельству, а также мудрому руководству человека, возглавившего переселенческое движение, знаменитого кюре Лабеля, они сумели обосноваться на севере и западе страны, на землях, которые считались непригодными для освоения, и вскоре неустанным трудом превратили эти земли в плодородные; и все у них было бы замечательно, если бы не их заметное отставание в области, наиболее важной для развития современных наций, — в области воспитания.
Из сказанного не следует делать вывод, что во французской Канаде плохо поставлено школьное образование; коммерческие училища, например, организованы прекрасно, и особое внимание там уделяется английскому языку — чтобы в будущем у выпускников этих училищ было конкурентное преимущество перед британцами, которые либо не могут, либо не желают выучить хоть несколько слов по-французски. Но с другой стороны, детям здесь внушают неправомерно ограниченные представления о жизни: усвоенные таким образом идеи оказываются бесплодными, ум замыкается в тесном пространстве и уже не может создать ничего великого или неожиданного. Однако прежде всего детям недостает именно воспитания: физические упражнения, забота о личной гигиене, закалка характера, умение понять, где начинается и где кончается твоя свобода, — все это у франкоканадцев считается вздором. А вот юные потомки англичан играют в игры, требующие, смелости, они вступают в активную жизнь, уже будучи инициативными и волевыми людьми… и в результате все достается им, они в центре событий, их мнение оказывается решающим, и они успешно отыгрывают то, что в принципе должны были бы проиграть, составляя здесь, в Монреале, национальное меньшинство. Франкоканадец с его могучим здоровьем вспахивает землю, тяжко трудится на ней, прилежно засевает ее. А урожай собирает англичанин. Быть может, никогда еще преимущество английского воспитания не выглядело таким очевидным и несомненным: в самом деле, у франкоканадцев, этого высокоодаренного народа, казалось бы, есть все… кроме инициативы и независимого характера. И в гонке за долларом, которая, как я уже сказал, стала любимым занятием франкоканадцев, не они приходят к финишу первыми.
У подножия горы Руаяль, крутизной и высотой напоминающей громадную неприступную крепость, находится университет Макгилла. Снаружи вам видны широкая подъездная аллея и футбольное поле, на котором студенческие команды играют в английский вариант этой игры, как известно, сильно отличающийся от американского. Далее можно увидеть комплекс зданий самой разной архитектуры: греческий храм, готическую часовню, длинный приземистый фасад без всяких украшений и несколько изящных колоколенок.
Университет Макгилла ведет свое происхождение от частного фонда; в этом
он сходен со многими университетами Европы и Америки и этому, возможно, обязан
своим процветанием и своими успехами. Его основатель Джеймс Макгилл, бравый
шотландец, родился в Глазго в 1744 году. Он эмигрировал в Канаду и занялся
торговлей мехами, которые тогда были главным богатством этого края. Затем он
обосновался в Монреале и стал одним из самых уважаемых его граждан. Когда в
1812 году началась война с Соединенными Штатами, он, несмотря на преклонный
возраст, принял активное участие в обороне страны, а год спустя умер, завещав
Проект создания университета пролежал под сукном десять лет; возможно, он был несколько преждевременным, если учесть, что в Монреале тогда насчитывалось всего 15 000 тысяч жителей, часть которых еще ютилась в деревянных хижинах, а порт принимал лишь 9 кораблей в год, и его грузооборот не превышал 1 600 тонн. Но Макгилл, понимая, сколь важную роль в XIX веке будет играть образование, хотел как можно скорее обеспечить его развитие в Канаде. Однако проекту не дали хода, “благодаря бдительности и энергии католического духовенства”, как выразился позднее монсеньор Ланжевен, по близорукости не разглядевший перспектив, которые открывал перед горожанами этот проект. Католики, со своей стороны, тоже основали бы коллеж, затем в городе стали бы мало-помалу возникать еще и другие, и Монреальский университет превратился бы в храм науки и труда, настоящий колониальный Оксфорд.
Тем не менее пришлось отказаться от идеи университета и просто основать коллеж; королевская хартия на это была получена, однако возникли серьезные финансовые трудности, и новое образовательное учреждение, которое в итоге свелось к одному-единственному, медицинскому, факультету, пребывало на краю гибели до тех пор, пока однажды не появилась группа серьезных людей, решивших оказать ему поддержку и обеспечить его существование в будущем.
Губернатор Канады — visitor[2] университета. Совет директоров, которые сами выдвигают себя на эту должность, вместе с fellows[3] и принципалом составляет корпорацию, определяющую устав и выдающую дипломы. К университету относятся несколько коллежей. У здешнего принципала нет таких широких полномочий, как у президентов Принстона или Гарварда. Что касается студентов, то в 1888 году их было 793 человека, включая 105 женщин, допущенных к посещению лекций. В университете четыре факультета: изящных искусств, прикладных наук, медицинский и юридический.
Вчера в футбол играли в университете Макгилла, а сегодня матч проводится на поле Montreal Amateur Athletic Association[4], но в индейскую игру лакросс, такую красивую и увлекательную, сейчас уже не играют; теперь всем хочется в Snow Shoes Clubs[5], где уже идет спешная подготовка к новому сезону. Скоро на заледеневших склонах, днем — под ярким солнцем, вечером — при свете факелов, появятся веселые компании на широких лыжах, легко скользящих по снегу; с горы на головокружительной скорости будут съезжать тобоганы; а по городским улицам покатят навстречу друг другу бесчисленные сани. Затем начнется чудесный ледяной карнавал с его непрерывными праздниками. Прозрачный дворец, строительным материалом для которого послужат замерзшие воды реки Святого Лаврентия, поднимется на одной из монреальских площадей, и каждый вечер его будут иллюминировать бенгальскими огнями. Как же здешние жители любят зиму! Зима дает им возможность чаще встречаться, дышать целебным, чистым воздухом и по-настоящему, от души веселиться. Летние радости здесь не ценят и довольствуются ими за неимением лучшего. Даже пожилые дамы, которым уже трудно двигаться, с нетерпением ждут снега и мороза: обжигающий холод канадской зимы возвращает им силы и молодость.
Snow shoes, снежные башмаки, — это средство передвижения; катание на тобогане — разновидность русских горок. Английская колония с ее любовью к спорту увлекается и тем и другим. В городе возникли различные объединения зимнего спорта; они помещаются в красивых шале, прилепившихся к склонам горы Руаяль, приютившихся за каменистым выступом или спрятавшихся среди деревьев. В каждом есть раздевалки и непременный танцевальный зал, отделанный панелями из лакированной ели, украшенный знаменами и охотничьими трофеями: танцы здесь рассматривают как обязательное приложение к любому спорту. В “Hunting Club[6]”, который расположен внизу, в городе, и который в основном посещают любители псовой охоты, имеются большая псарня, конюшня и манеж, а в доме — не только изящно обставленные комнаты и бассейн, но также и бальный зал с паркетом, уложенным — какая утонченность! — на экипажные рессоры.
Бывает, что франкоканадцы, любящие физические упражнения и свежий воздух, выражают желание вступить в одно из таких объединений; как правило, их принимают очень радушно, однако все разговоры там ведутся на английском языке и вообще преобладает все английское.
Когда наша “карета” остановилась перед фасадом Монреальского коллежа, учащиеся как раз выходили на прогулку. Они были одеты в ужасные поношенные сюртуки с саржевыми поясами. Невозможно передать, какими жалкими и убогими выглядели они в этой форме. Казалось, перед нами проходит процессия неудачников. Внутренний вид коллежа более или менее отвечал облику его питомцев; элементарная гигиена не соблюдается; в спальнях кровати стоят в четыре ряда, почти вплотную друг к другу, а тазики для умывания такие крошечные, словно их поставили там нехотя и с досадой, как вынужденную уступку современным требованиям. В этом заведении 350 учеников, и платят они лишь 80 долларов (400 франков) в год. Но ведь конгрегация сульпицианцев так богата! Неужели она не в состоянии хоть что-нибудь сделать для учащихся? И куда деваются доходы от половины Монреаля, которая принадлежит ей и налогов с которой она не платит?.. По ее вине дело может кончиться самой настоящей революцией!
Я посетил еще high schools[7], Политехническую школу, Коммерческую академию, а также английские школы, и повсюду замечал тот же контраст. Здесь — мускулы, активность, смелость, открытые лица; там — развинченные движения, неуклюжие позы, ни намека на независимость, ничего похожего на мужественность. Вопреки всему, суровый климат все же наделяет их здоровьем; но если характер у человека не начнет вырабатываться с детства, откуда взять его впоследствии? Мы зашли по пути в одну гимназию, где ученики во множестве занимались упражнениями, развивающими силу и ловкость… и все они были англичане!
В спальном вагоне поезда, который везет нас в Квебек, мне снится снегопад. Проснувшись, я вижу, что за окном и правда все покрылось снегом: и земля, и высокие северные ели, и низенькие бедные хижины; но вскоре он тает, и Квебек встречает нас лишь ветром и проливным дождем. В первый момент город разочаровывает: река здесь уже, чем ты себе представлял, гора — ниже, а цитадель — не такая внушительная. У вокзала ваше внимание привлекают знаменитые кареты; по форме они напоминают морские раковины, подвешены на ремнях, причем очень высоко, и забавнейшим образом раскачиваются, когда едут по мостовой. Кажется, что внутри должен находиться один из богов Олимпа, закутанный в облако и с гирляндой роз в руках. Зато вокруг все иначе: ветхие домишки, сырые лестницы, островерхие крыши, а дальше — следы страшного обвала, обломки стен, обрушившиеся кровли. Катастрофа произошла месяц назад: под террасой Дюффрена осыпался склон горы.
Эта терраса — настоящий шедевр. Она выложена паркетом, словно площадка для катания на роликах, и уставлена павильонами, где летом по вечерам играют оркестры; с этой высоты река Святого Лаврентия кажется громадной; старый город простирается у ваших ног, а цитадель нависает над вами; вы замечаете гранитную колонну без всяких украшений, на которой выбита надпись: MORTEM VIRTUS COMMUNEM — FAMAM, HISTORIA — MONUMENTUM POSTERITAS DEDIT. «В смертный час они были равны по доблести, история увенчала славой их обоих, и потомки запечатлели на этом памятнике два имени[8]: Вулф и Монкальм». Наверно, было бы лучше, если бы мы не потеряли Новую Францию, если бы Наполеон не пожертвовал Луизианой и не пренебрег Ла-Платой, если бы Индия осталась за нами. Но разве мы не должны радоваться, что столько французских имен увековечено на дальних берегах, что хроники всех народов полны рассказами о героических деяниях французов, что слава Франции гремит по всему миру?
Кучер уговаривал меня поехать поездом, который “ронит” быстрее других. Этот франкоканадец радостно улыбается, когда говорит о “старой родине”. По пути он показывает мне красивые “плейсы” и останавливается у железнодорожного переезда, чтобы дать дорогу “карам”. Ему очень хочется узнать, что мне больше по душе — “Доминион” или “Штаты”; сам он разделяет политические взгляды месье Такого-то, “сквара”. Эти английские слова run, place, cars, Dominion, States, esquire, которые не имеют эквивалентов во французском языке и которые франкоканадцы вынуждены заимствовать, в их устах звучат очень забавно.
От Квебека до Монморанси вдоль реки Святого Лаврентия как будто тянется одна сплошная деревня. Справа видна деревянная базилика с двумя островерхими колокольнями. Все здесь из дерева, все возвещает о приближении зимы; люди чинят сани, чинят меховую одежду, заготавливают дрова, вставляют в окна двойные рамы; холод уже стоит за кулисами: как только великий дирижер взмахнет палочкой, он сразу же выйдет на сцену.
Большая квебекская семинария была основана монсиньором де Лавалем в 1663 году, а малая семинария, или коллеж, — в 1668-м. Университет Лаваля, основанный семинарией в 1952 году, взял имя епископа, которому был косвенно обязан своим существованием. Королевскую хартию он получил по рекомендации лорда Элджина, в то время генерал-губернатора. Это учебное заведение, по сути, представляет собой единое целое с большой и малой семинариями: первая поставляет преподавателей для факультета теологии, вторая — для остальных факультетов. Архиепископ — визитор; ректор семинарии, понятно, является также и ректором университета. Здесь выдают дипломы бакалавров, лиценциатов либо магистров и докторов. Факультет искусств имеет два отделения: наук и изящной словесности. Здесь есть своя премия, которую учредил принц Уэльский; число обучающихся весьма значительно. Университет располагается в нескольких зданиях внушительных размеров, но грязных и запущенных. В окно я вижу узкий дворик, где прохаживаются и чинно беседуют студенты; здесь они носят все те же потертые сюртуки с зелеными саржевыми поясами.
Обладая значительными доходами, университет открыл филиал в Монреале, дабы изничтожить недавно открывшийся там филиал университета Виктория из провинции Онтарио. А поскольку противник оказался живучим, решили обратиться к помощи Папы, и тот изничтожил его по долгу службы, что вызвало в Монреале законное недовольство. Здесь есть еще один университет, под названием “Bishop’s College”, в Ленноксвилле, в Восточных кантонах, который находится под покровительством и под управлением англиканской церкви. Его основал епископ Маунтин в 1843 году.
Некоторые люди, слывущие у нас невеждами, уверены, что отношения между Европой и Канадой оживились благодаря открытию Суэцкого канала. Более просвещенные умы все же знают, в какой части света находится эта страна; но обычно она у нас считается маленькой английской колонией со столицей в нашем старом городе Квебеке. Есть и такие, кому известны этапы политической истории Канады; они знают о существовании «Доминиона», конфедерации, в которую вошли семь провинций: Новая Шотландия, Новый Брауншвейг, Квебек, Онтарио, Манитоба, Британская Колумбия и остров принца Эдуарда, знают, что однажды, быть может, к этому союзу присоединится Ньюфаундленд и что на необъятных просторах Северо-Западной Канады скоро возникнут новые провинции. Но французы, как правило, не знают, что канадская провинция по своему политическому устройству ничем не отличается от американского штата. Подобно Массачусетсу или штату Нью-Йорк, провинция Квебек имеет губернатора, министров и двухпалатный парламент. Она издает собственные законы и пользуется полной автономией.
Именно благодаря этому сегодня вечером я оказался в гостях у министра образования, а за столом со мной сидят премьер-министр, глава оппозиции и еще несколько видных политиков. Оноре Мерсье, премьер-министр провинции Квебек, — личность примечательная. Он ничем не напоминает главу государства, холодного, чопорного, обремененного заботами и даже во время беседы терзаемого какой-то неотвязной мыслью. Он добродушный, веселый, знает множество забавных историй; он рассказывает их выразительно и сочно своим тягучим, словно бы крестьянским, говором, и первый над ними смеется. А на самом деле это необычайно хитрый человек, который ведет сложную игру с противниками и просчитывает ходы заранее. Возглавляемая им партия легко меняет окраску: сегодня она может быть партией “бобров”[9], завтра — либеральной партией, послезавтра — национальной и так далее, и при этом она не считает нужным отрекаться от прежних принципов. Сидевший напротив глава оппозиции, кипучий, отважный, этакий парламентский Дон Кихот, подпускал премьеру шпильки и с торжеством наблюдал за произведенным эффектом. Какой он цельный и прямодушный человек, этот глава оппозиции. “Месье премьер-министр, — взывал он, — месье премьер-министр, послушайте!” И беседа оживлялась, и все разом принимались говорить. Тогда премьер обводил присутствующих насмешливым взглядом и, вонзив нож в столешницу, произносил: “Видите ли, дети мои…”
Среди его “детей” были два молчуна, которые наверняка отлично понимали по-французски, поскольку занимали в провинции официальные должности, но делали вид, будто не говорят на нашем языке. В речи премьера и других сотрапезников английские фразы чередовались с французскими; не отличаясь чистотой произношения, они все же проявляли глубокое знание английского языка.
За столом не было только одного министра — министра земледелия, знаменитого кюре Лабеля. Папа возвел его в сан епископа, однако на нем это ничуть не отразилось. Его ревностное усердие не ослабло, несокрушимое здравомыслие не пострадало, трубка его не остыла, и он, как прежде, носит алый галстук и черный редингот. Но кто посмел бы сказать, что люди меньше почитают и меньше любят кюре Лабеля из-за его трубки, алого галстука и грубоватых шуток?
От этого ужина в Квебеке у нас осталось очень яркое и очень приятное воспоминание; своеобразное и покоряющее обаяние премьер-министра, необычность местных парламентских нравов, искренняя веселость в таком официальном кругу — все это было неожиданно и привлекательно… и я пытаюсь представить себе, как месье Тирар вонзает нож в столешницу и говорит своим коллегам: “Видите ли, дети мои!..”…