Рассказ
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2008
Перевод Юлия Клименова
Перевод Юлии Клименовой[1]
I
Персис Реманет была богатой американской наследницей. Как она сама справедливо замечала, это стало обычной профессией для молодой женщины: в наши дни что ни американка, то богатая наследница. В лондонском обществе бедная девушка из Калифорнии явилась бы приятной неожиданностью. Но до сих пор лондонскому обществу на таковых не везло.
Персис Реманет возвращалась домой с бала у Вилкоксов. Она, естественно, гостила у сэра Эверарда и леди Маклур в их доме в Хампстеде. Я не случайно сказал «естественно»; ведь если вам или мне доведется поехать в Нью-Йорк, нам придется остановиться в «Виндзоре» или на Пятой авеню, рассчитывая только на собственные средства (пять долларов в день, не считая вина и дополнительных расходов); но когда в Лондон приезжает хорошенькая американка (а каждая американка по определению хорошенькая, по крайней мере в Европе; полагаю, дурнушек они оставляют для домашнего потребления), она неизбежно гостит либо у вдовствующей герцогини, либо у знаменитого члена Королевской академии художеств, каковым и являлся сэр Эверард. Янки посещают Европу, чтобы увидеть, среди всего прочего, наше искусство и нашу знать; и благодаря свойственному им упорству умудряются попасть в такие дома, куда нам с вами никогда не раздобыть приглашений, даже если мы посвятим этому делу все долгие годы нашей добродетельной жизни.
Однако к Вилкоксам Персис ездила не с леди Маклур. Маклуры были слишком важными особами, чтобы знаться со всякими Вилкоксами, которые хотя и пользовались колоссальным влиянием в Сити, но картин не приобретали; а академики, как известно, не снисходят до общения с дельцами из Сити, за исключением собственных клиентов. (Академики обычно называют их меценатами, но я предпочитаю простое деловое слово: оно звучит не так напыщенно.) Итак, Персис заняла место в карете миссис Данкан Харрисон, жены известного члена парламента от Хакнесского округа Эльметшира, предложившей довезти ее к Вилкоксам и обратно. Миссис Харрисон слишком хорошо знала обычаи и нравы американских наследниц, чтобы предлагать себя Персис в качестве дуэньи. И надо признать, что Персис, будучи свободной гражданкой Америки, стоила трех замужних англичанок и отлично могла о себе позаботиться в любой части света.
У миссис Харрисон был брат, ирландский баронет сэр Джастин О’Бирн, ранее служивший в Восьмом гусарском; он сопровождал дам к Вилкоксам и потом обратно в Хампстед, устроившись на заднем сиденье экипажа. Сэр Джастин был одним из тех очаровательных ирландцев, ни на что особо не годных и ничем конкретным не занятых, которых все любят и все осуждают. Он побывал везде, попробовал все, только на хлеб себе не зарабатывал. Отсутствие арендной платы в 60-х и 70-х[2] не помешало его отцу, старому сэру Теренсу О’Бирну, так долго представлявшему Коннемару в дореформенном парламенте, послать Джастина в Итон, а позже — в модный колледж в Оксфорде. «Он воспитал меня как джентльмена, — с сожалением говаривал сэр Джастин, — но упустил из виду, что джентльмену требуется соответствующий доход».
Тем не менее общество считало, что людей, подобных О’Бирну, стоит поддерживать на плаву; и действительно, общество все время таинственным образом его поддерживало; поскольку мы с вами в свете не вращаемся, нам вовек не понять, как такое возможно. Сэр Джастин тоже попробовал свои силы в политике: одно время он сидел в парламенте прямо за великим Парнеллом[3] и при этом ни на минуту не утратил всеобщего расположения даже в те далекие дни, когда считалось непреложной истиной, что гомруль[4] — дело, недостойное джентльмена. Это всего лишь одна из диких ирландских выходок О’Бирна, говорили в свете с той редкой снисходительностью, что распространяется на особых любимцев общества и уживается с крайней жестокостью по отношению к тем, кто нарушает его неписаные правила. Если бы О’Бирн в порыве политического энтузиазма взорвал пару царей, общество сочло бы это еще одной «эксцентричной выходкой». Он служил в кавалерийском полку, но вышел в отставку, по слухам, из-за некой дамы, по поводу которой они с полковником не сошлись во мнениях. Теперь же он был джентльменом без определенных занятий и вращался в лондонском свете; причем люди сведущие (а они знают о ближнем больше, чем он сам о себе) говорили, что он ищет милую девушку с кое-каким приданым.
В этот вечер сэр Джастин был особенно внимателен к Персис; впрочем, он был к ней особенно внимателен с первого дня их знакомства; возвращаясь с бала, он всю дорогу смотрел на нее почти до неприличия пристально. Хорошенькая калифорнийка откинулась на сиденье и томно поглядывала на него. Этим вечером на ней было нежно-розовое платье, в котором она выглядела превосходно, а знаменитые рубины Реманетов сверкали и переливались на шее, оттеняя снежную белизну ее кожи. Это была шея, достойная кисти художника. Взгляд сэра Джастина несколько раз с сожалением задержался на сияющих рубинах. Он совершенно искренне восхищался Персис. После семи-восьми сезонов в лондонском обществе светский молодой человек вряд ли может настолько потерять голову, чтобы в кого-то влюбиться; он привыкает критически оценивать всех тех прелестных девиц, которых мамаши выставляют на обозрение его светлости, и размышлять с усталой улыбкой, что вот эта или вон та, вполне возможно, подошла бы ему, если бы не… — и тут неизменно возникает роковое НО. И все же сэр Джастин, вздохнув, признался себе, что Персис ему очень нравится; она была так свежа и непосредственна, так остроумна! Что до самой Персис, она бы все отдала (как и любая другая американка), чтобы называться «миледи»; и пока еще она не встречала титулованных поклонников, которые бы ей хоть наполовину так нравились, как этот очаровательный дикий ирландец.
Экипаж остановился у особняка Маклуров. Сэр Джастин выпрыгнул из кареты и подал руку Персис. Вам, конечно, знаком дом сэра Эверарда Маклура: это один из тех больших, новых, изысканных особняков из красного кирпича и старого дуба на вершине холма; он стоит скромно в некотором удалении от дороги, а его просторное деревянное крыльцо словно создано для сцен прощания. Сэр Джастин взбежал по ступенькам, чтобы позвонить в дверь; слишком горяча была ирландская кровь, текущая в его венах, чтобы уступить эту приятную обязанность лакею сестры. Но он не стал звонить сразу. Рискуя навлечь на себя неудовольствие миссис Харрисон, ждущей его в экипаже, он задержался еще на пару минут с прелестной американкой.
— Вы сегодня очаровательны, мисс Реманет, — сказал он, когда на крыльце она на мгновение отбросила легкую накидку и на снежной шее сверкнули знаменитые рубины, — эти камни так вам к лицу.
Персис взглянула на него и улыбнулась.
— Вы так думаете? — спросила она с легким трепетом, ведь, в конце концов, и американская наследница тоже женщина. — Что ж, я очень рада. Но сегодня мы должны проститься, сэр Джастин: на следующей неделе я уезжаю в Париж.
Даже в темноте крыльца, еле освещенного изящным красно-синим фонарем в кованой оправе, она заметила тень разочарования, промелькнувшую на его красивом лице, когда он воскликнул:
— Нет, не может быть! О, мисс Реманет, мне так жаль!
Потом сделал паузу и уже сдержаннее произнес:
— Впрочем… — после чего замолк.
Персис быстро взглянула на него.
— Впрочем — что? — спросила она с явным интересом.
Молодой человек чуть слышно вздохнул.
— Впрочем — ничего, — уклончиво ответил он.
— Возможно, для англичанки этого достаточно, — заявила Персис с американской прямотой, — но не для меня. Вы должны сказать, что вы имели в виду. — Ибо она мудро рассудила, что счастье двух людей может зависеть от этих двух минут, и было бы глупо потерять мужчину, который ей действительно нравится (да еще с титулом в придачу), из-за каких-то глупых условностей!
Сэр Джастин облокотился на балюстраду этого укромного крыльца. Она и впрямь была хороша собой. А его ирландская кровь была так горяча… Что ж, хоть раз он скажет ей всю правду.
— Мисс Реманет, — начал он, наклоняясь к ее лицу, — мисс Реманет, Персис, вы хотите знать, почему? Вы мне очень нравитесь. Я даже думаю, что влюблен в вас.
Персис почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Как он был красив — да к тому же баронет!
— И, однако, вам совершенно не жаль, — с упреком сказала она, — что я уезжаю в Париж!
— Нет, совсем не жаль, — подхватил он ее слова, — и я объясню вам, почему, мисс Реманет. Вы мне очень нравитесь, и, по-моему, я нравлюсь вам. Вот уже недели две я говорю себе: «Я должен сделать ей предложение». Искушение настолько велико, что я едва смог его побороть.
— А почему вы хотите его побороть? — спросила Персис, вся дрожа.
Сэр Джастин секунду колебался; потом абсолютно непринужденным движением (хотя лишь джентльмен мог на это осмелиться) поднял руку и дотронулся кончиками пальцев до рубинового ожерелья.
— Вот почему, — просто ответил он с мужественной откровенностью. — Персис, вы так богаты! Я никогда не решусь просить вашей руки.
— Возможно, вы не знаете, каким был бы мой ответ, — едва слышно прошептала Персис, пытаясь сохранить достоинство.
— О нет, мне кажется, знаю, — ответил молодой человек, проникновенно глядя в ее темные глаза. — Дело не в этом. Если бы только это, я бы смирился. Но я думаю, вы бы согласились.
На глазах девушки выступили слезы. Осмелев, он продолжал:
— Я знаю, что вы бы согласились, Персис, и поэтому не прошу вашей руки. Вы слишком богаты, и потому это невозможно.
— Сэр Джастин, — ответила Персис, мягко отстраняя его руку, но с трудом сдерживая слезы, потому что он ей действительно нравился, — очень жестоко с вашей стороны говорить так; вы должны были молчать, либо — если уж вы…
Она оборвала фразу. Ее охватил девичий стыд.
Он наклонился к ней и от всего сердца воскликнул:
— О, не говорите так! Если я вас оскорбил, я не вынесу этого. Но для меня было бы столь же невыносимым отпустить вас… ничего не сказав. Тогда вы могли бы подумать, что это просто флирт и вы для меня ничего не значите. Но Персис, вы для меня очень много значите — очень-очень много. Сколько раз я хотел просить вашей руки! Я объясню вам, почему я этого не сделал. Я светский человек, боюсь, ни на что особо не годный. Все говорят, что я ищу богатую невесту, а это неправда; и если бы я женился на вас, они бы сказали: «Ну вот! Мы так и знали!» Меня это не пугает, я мужчина и смог бы постоять за себя; но я бы переживал за вас, Персис, потому что я люблю вас и мне дорога ваша честь. Я бы не вынес, если бы люди стали болтать: «Вы знаете эту хорошенькую американку, в девичестве Персис Реманет? Она выскочила за этого никчемного ирландца, Джастина О’Бирна, охотника за приданым, который женился на ней из-за денег». Поэтому ради вашего же блага, Персис, я не прошу вашей руки; надеюсь, вы встретите более достойного человека.
— Но мне не надо другого! — вскричала Персис. — О, сэр Джастин, вы должны мне верить. Вспомните…
В этот самый момент миссис Харрисон выглянула из окна кареты и довольно громко позвала:
— Джастин, что ты так долго? Лошади закоченели, ведь их сегодня утром подстригли. Поторопись, милый. К тому же lesconvenances![5]
— Хорошо, Нора, — ответил брат. — Я сейчас. Мы никак не дождемся, чтобы открыли дверь. Наверное, звонок не работает. Попробую еще раз.
И, почти забыв, что это, строго говоря, неправда, потому что он еще не звонил, сэр Джастин яростно надавил на кнопку.
— Это в вашей комнате горит свет, мисс Реманет? — спросил он преувеличенно громко, услышав за дверью шаги слуги. — Та, что с балконом? Совсем как в Венеции, в духе Ромео и Джульетты. Но он словно создан для грабителей! Такие низкие перила! Будьте осторожны, берегите рубины!
— Не стану я их беречь, — ответила Персис, быстро вытирая кружевным платочком глаза, — если они вызывают у вас такие чувства, пусть их украдут! Мне все равно!
И стоило ей произнести эти слова, как лакей Маклуров, невозмутимый, словно сфинкс, открыл дверь.
II
В ту ночь Персис долго сидела в своей комнате, прежде чем раздеться. Ее голова была занята сэром Джастином и его таинственными намеками. Наконец, она все же сняла свои рубины и прелестный шелковый корсаж. «Не нужны они мне, — подумала она, и горло у нее сжалось, — если из-за них я лишилась любви человека, за которого хочу выйти замуж».
Уснула она поздно, и сон ее был неспокоен. В ее снах удивительным образом соединились сэр Джастин, бал, рубины и воры. Она долго не вставала на следующее утро, и леди Маклур не тревожила ее, полагая, что Персис утомлена после вчерашнего бала, — как будто хорошенькую американку так просто утомить! Около десяти она внезапно проснулась. Ее тревожило смутное чувство, что ночью кто-то забрался в комнату и похитил рубины. Девушка вскочила и подошла к ночному столику. Футляр лежал на месте; она открыла его и заглянула внутрь. О, вещее предчувствие! Рубины исчезли, футляр был пуст!
Еще прошлой ночью Персис было все равно, что станет с рубинами. Но то было вчера, и рубины еще не были похищены. Теперь же ситуация в корне изменилась. Было бы жестоко заставлять нас (особенно политиков) держаться своих вчерашних слов. Персис была американкой, а американки неравнодушны к чарам драгоценных камней; эту дикарскую страсть иммигранты-европейцы, вероятно, унаследовали от своих краснокожих предшественников. Она бросилась к сонетке и дернула за шнурок со всей женской злостью. Как обычно, на звонок явилась горничная леди Маклур. Это была разумная, сдержанная девушка, и когда Персис вне себя крикнула: «Немедленно вызовите полицию и скажите сэру Эверарду, что мои драгоценности украли!», она ответила «Да, мисс» с таким невозмутимым спокойствием, что Персис, импульсивная, как всякая американка, обернулась и уставилась на нее, как на чудо природы. Ни один йог не мог бы выказать большего самообладания, чем Берта. Казалось, она предвидела, что рубины украдут, и потому отреагировала на слова Персис так, словно та попросила принести горячей воды.
Следует заметить, что леди Маклур очень гордилась подчеркнутой бесстрастностью Берты, считая оную одной из главных добродетелей английской прислуги. Но Персис, будучи американкой, смотрела на вещи иначе; та безмятежность, с которой Берта ответила «Да, мисс; конечно, мисс; я сейчас же скажу сэру Эверарду», показалась ей просто возмутительной.
Берта удалилась, тихо притворив дверь; а спустя несколько минут сама леди Маклур появилась в спальне своей гостьи, чтобы утешить девушку в постигшем ее несчастье. Она застала Персис сидящей на кровати в очаровательной французской кофточке (бледно-голубой с бежевыми отворотами) с томиком стихов в руках.
— Милая моя! — воскликнула леди Маклур. — Должно быть, вы их отыскали? Берта сказала, что вы потеряли ваши прелестные рубины!
— Увы, дорогая леди Маклур, — ответила Персис, вытирая слезы, — они исчезли. Их украли. Я забыла запереть свою дверь, когда вернулась вчера ночью, а окно было открыто; так или иначе кто-то забрался в комнату и взял их. Но в минуты горестей я обращаюсь к Браунингу. Он прекрасно успокаивает нервы. Так утешает, просто ставит на ноги.
Позавтракала Персис в постели, заявив, что не выйдет из комнаты до приезда полиции. После завтрака она встала, накинула элегантный парижский пеньюар (у американок в будуаре всегда наготове такие милые вещицы для неформальных приемов) и села в ожидании офицера полиции. Сэр Эверард, чрезвычайно расстроенный тем, что подобная неприятность случилась в его доме, сам отправился за представителем закона. Пока его не было, леди Маклур лично обыскала комнату, но не нашла ни малейшего следа утерянных рубинов.
— Вы уверены, что положили их в футляр, дорогая? — спросила она, беспокоясь о чести дома.
— Совершенно уверена, леди Маклур, — ответила Персис. — Я всегда, как только снимаю, кладу их в футляр; а когда я решила взглянуть на них сегодня утром, футляр был пуст.
— Должно быть, они представляли большую ценность? — поинтересовалась леди Маклур.
— Шесть тысяч фунтов в переводе на ваши деньги, если не ошибаюсь, — уныло ответила Персис. — Не знаю, как у вас в Англии, но в Америке это считается дорого.
Повисла пауза, но тут Персис снова заговорила.
— Леди Маклур, — резко спросила она, — эта ваша горничная — истинная христианка?
Леди Маклур была сильно озадачена. Она не привыкла рассматривать низшие классы в этом свете.
— Право, я не знаю, — задумчиво произнесла она, — вряд ли можно с уверенностью сказать такое о ком-либо, тем более о горничной. Но я полагаю, она честная девушка, определенно честная.
— Об этом я и спрашивала, — с облегчением сказала Персис. — Я рада, что вы так думаете, потому что я почти боюсь ее. По мне, она слишком тихая, такая молчаливая, непроницаемая.
— О, моя дорогая, — вскричала хозяйка, — не осуждайте ее за молчаливость; именно это я в ней и ценю. Потому я и наняла ее. Такая милая девушка; ходит бесшумно, как кошка, знает свое место и никогда не заговорит, пока ее не спросят.
— Что ж, возможно, вам в Европе такие и нравятся, — откровенно заявила Персис, — а мы в Америке предпочитаем, чтобы в них было больше жизни.
Спустя двадцать минут прибыл агент сыскной полиции. Он был в штатском. Почувствовав всю серьезность и важность дела, которое могло принести славу, а то и повышение, инспектор тут же отрядил детектива и посоветовал по возможности ничего не говорить слугам, пока агент не осмотрит как следует весь дом. Сэр Эверард заметил, что это бесполезно, поскольку горничная миледи в курсе, а значит, наверняка не утерпела и растрезвонила об этом всем слугам. Впрочем, можно попробовать, не повредит; и чем скорее детектив прибудет на место, тем лучше.
Детектив пришел вместе с сэром Эверардом. Проницательный взгляд, гладко выбритое лицо, безупречный вид — одна из многочисленных копий мистера Джона Морли[6]. Он был по-деловому немногословен. Первым делом он спросил:
— Слуги уже знают?
Леди Маклур вопросительно взглянула на Берту. Сама она все время просидела с осиротевшей Персис, чтобы (вместе с Браунингом) утешить бедняжку в постигшем ее несчастье.
— Нет, миледи, — сказала Берта как всегда спокойно (бесценная Берта!), — я никому из слуг об этом не говорила, поскольку решила, что, возможно, придется их обыскать.
Детектив насторожился. Он уже окинул беглым взглядом комнату, а теперь, словно фокусник, неслышно ступая, начал медленно обходить ее.
— А он не раздражает, — одобрительно заметила Персис, вполголоса обращаясь к своей подруге; потом, уже громко, добавила: — Как вас зовут, господин полицейский?
Детектив как раз приподнял край кружевного платочка на ночном столике. Он плавно обернулся.
— Грегори, мадам, — ответил он, едва взглянув на девушку, и продолжил осмотр.
— Как название порошков! — поежилась Персис. — Мне их давали в детстве. Терпеть их не могла.
— Мы, как лекарства, полезны, — ответил детектив с легкой улыбкой, — но никто нас не любит. — И он, довольный, вернулся к своему занятию, продолжив обыскивать помещение. — Первым делом мы должны убедиться, что действительно имеем дело с ограблением, — сказал он с видом спокойного превосходства, встав у окна и держа одну руку в кармане. — Нужно как следует осмотреть комнату: вдруг вы положили их в другое место? Такое часто случается. Нас постоянно вызывают, чтобы расследовать преступление, а оказывается, что всему виной женская невнимательность.
Персис вспыхнула. Дочь великой республики не привыкла, чтобы ей не доверяли, как простой жительнице Европы.
— Я точно помню, что сняла их, — заявила она, — и положила в футляр. В этом я абсолютно уверена. У меня нет ни тени сомнения.
Мистер Грегори с удвоенной энергией принялся искать во всех возможных и невозможных местах.
— Что ж, так я и предполагал, — без всякого выражения произнес он. — Как показывает наш опыт, если леди абсолютно, без тени сомнения, уверена, что она убрала что-то в надежное место, то эта вещь наверняка окажется там, где, по словам леди, она быть никак не может.
Персис не удостоила его ответом. Ей была чужда невозмутимость британских аристократок. Поэтому, чтобы не выйти из себя, она углубилась в Браунинга.
Мистер Грегори методично обыскал всю комнату, ничуть не смущаясь и не принимая в расчет чувства Персис. Его работа как детектива, заявил он, состоит в том, чтобы раскрыть преступление несмотря ни на что. Леди Маклур стояла тут же с бесстрастной Бертой. Мистер Грегори обшарил все дырки и трещинки, словно желая показать миру, что он выполняет неприятную обязанность с особой тщательностью. Закончив, он повернулся к леди Маклур.
— А теперь, если позволите, — невозмутимо сказал он, — мы займемся осмотром вещей прислуги.
Леди Маклур взглянула на свою горничную.
— Берта, — сказала она, — спуститесь вниз и проследите, чтобы никто из слуг пока не поднимался к себе в комнату.
Леди Маклур не имела мерзкой привычки аристократов называть служанок по фамилии.
Но тут вмешался детектив.
— Нет-нет, — резко возразил он, — пусть лучше эта молодая особа останется здесь с мисс Реманет, под ее наблюдением, пока я не осмотрю вещи прислуги. Если же я там ничего не найду, возможно, как это ни прискорбно, мне придется вызвать одну из моих коллег, чтобы обыскать эту девицу.
На этот раз не выдержала леди Маклур.
— Но это же моя горничная, — ледяным тоном проговорила она, — и я ей вполне доверяю.
— Мне очень жаль, миледи, — сказал мистер Грегори как можно более официально, — но опыт учит нас, что грабителем оказывается тот, кого никто и не думал подозревать.
— Да вы скоро и меня начнете подозревать! — вскричала леди Маклур не без отвращения.
— Вашу светлость я бы стал подозревать в последнюю очередь, — ответил детектив, почтительно кланяясь, но после всего им сказанного это прозвучало по меньшей мере двусмысленно.
Персис начала злиться. Ей самой не нравилась эта Берта, но ведь она была гостьей леди Маклур и не хотела причинять хозяйке дома неудобства.
— Девушку вы обыскивать не будете, — с возмущением заявила она. — Мне совершенно все равно, найдутся эти проклятые камни или нет. Много ли они стоят по сравнению с человеческим достоинством? Ровным счетом ничего.
— Они стоят семи лет тюрьмы, — с профессиональной точностью ответил мистер Грегори. — Что до обыска, это теперь не вам решать. Мы имеем дело с преступлением. Я здесь выполняю свои обязанности.
— Я совершенно не против, чтобы меня обыскали, — любезно отозвалась Берта с безразличным видом. — Можете обыскать меня, когда у вас будет ордер.
Детектив пристально взглянул на нее, и Персис тоже. Такая осведомленность о правах подозреваемого неприятно ее поразила.
— Что ж, посмотрим, — ответил мистер Грегори, холодно улыбнувшись. — А пока, леди Маклур, я осмотрю вещи слуг.
III
Обыск (абсолютно незаконный) ничего не дал. Мистер Грегори вернулся в спальню Персис обескураженный.
— Вы можете покинуть комнату, — сказал он Берте, и та бесшумно выскользнула за дверь. — Я поставил снаружи еще одного человека, чтобы не упускать ее из виду, — объяснил он.
К этому моменту Персис уже решила для себя, кто преступник; но ради леди Маклур она ничего не сказала детективу. Тем временем непоколебимый представитель закона начал задавать вопросы, причем некоторые из них показались Персис чересчур личными. Где она была вчера вечером? Точно ли она надевала рубины? Как она вернулась домой? Уверена ли она, что сняла ожерелье? Горничная помогала ей раздеться? Кто сопровождал ее в экипаже?
На все эти вопросы, градом сыпавшиеся на нее, Персис отвечала с американской прямотой. Она уверена, что рубины были на ней, когда она вернулась в Хампстед, поскольку сэр Джастин О’Бирн, приехавший с ней в карете своей сестры, обратил на них внимание и на прощание посоветовал ей беречь их.
При упоминании этого имени детектив многозначительно улыбнулся. (Многозначительная улыбка — обычный прием детективов.)
— Сэр Джастин О’Бирн! — повторил он, скрывая торжество. — Он ехал с вами в карете? А сидел он случайно не рядом с вами?
Леди Маклур возмутилась (этого мистер Грегори и добивался).
— Право же, сэр, — гневно сказала она, — если вы не доверяете таким джентльменам, как сэр Джастин, мы, чего доброго, все окажемся в списке подозреваемых.
— Закон, — ответил мистер Грегори с видом крайне напыщенным, — не делает исключений для знатных лиц.
— Но должен бы делать для лиц, ничем себя не запятнавших, — с чувством произнесла леди Маклур. — Кому нужна безупречная репутация, если… если…
— Если она не позволяет безнаказанно совершать ограбления? — вставил детектив, по-своему закончив предложение. — Что ж, это так. Это действительно так. Вот только репутацию сэра Джастина вряд ли можно назвать безупречной.
— Он джентльмен, — вскричала Персис, и глаза ее сверкали, когда она обернулась к детективу, — и он не способен на то низкое и подлое преступление, в котором вы осмеливаетесь его обвинять.
— О, я понял, — произнес офицер, словно узрел долгожданный луч света в глубокой тьме, — сэр Джастин — ваш друг! Он проводил вас до крыльца?
— Да, — ответила Персис, густо покраснев, — и если вы посмеете обвинить его…
— Успокойтесь, мадам, — холодно сказал детектив. — Ничего подобного я делать не собираюсь — по крайней мере, пока. Возможно, никакой кражи и не было. На данном этапе мы не должны исключать ни одной возможности. Это… довольно деликатный вопрос; но прежде чем мы продолжим, подумайте: быть может, сэр Джастин унес рубины по ошибке, они просто зацепились за его одежду, скажем, за рукав фрака?
Это была лазейка, но Персис ею не воспользовалась.
— Он никак не мог этого сделать, — мгновенно парировала она. — И я точно знаю, что они были на мне, когда мы расстались, потому что напоследок сэр Джастин взглянул на мое окно и сказал: «Этот балкон будто создан для грабителей. Следите хорошенько за вашими фамильными драгоценностями». Я вспомнила его слова, когда снимала ожерелье прошлой ночью; поэтому я так уверена, что рубины были еще у меня.
— И вы спали с открытым окном! — произнес детектив, по-прежнему улыбаясь. — Похоже, у нас получается первоклассный детективный сюжет.
IV
В ближайшие несколько дней в деле о рубиновом ожерелье ничего не прояснилось. Конечно, оно попало в газеты, как все в наше время, и весь Лондон говорил о нем. Персис прославилась как та самая американка, у которой украли драгоценности. Люди показывали на нее пальцем в парке, пристально разглядывали ее в бинокль в театре. И в самом деле, раньше, как обладательница знаменитых рубинов Реманетов, она привлекала куда меньше внимания, чем теперь, став жертвой ограбления. Стоило их лишиться, думала Персис, чтобы стать заметной фигурой в обществе. Все понимают, что молодая леди, готовая заплатить пять сотен фунтов тому, кто вернет ей безделушки стоимостью в шесть тысяч, должна собой что-то представлять. Сэр Джастин как-то встретил ее на верховой прогулке.
— Так, значит, вы не едете в Париж, пока они не найдутся? — очень тихо спросил он.
А Персис ответила, покраснев:
— Нет, сэр Джастин, пока нет; и… я почти рада этому.
— Неужели это правда? — вскричал молодой человек с мальчишеской пылкостью. — Признаюсь, мисс Реманет, когда я прочитал о случившемся в «Таймс», то сразу подумал: «Так, значит, она пока не уедет в Париж!»
Персис прямо взглянула на него и, затрепетав, произнесла:
— Я нашла утешение в Браунинге. Как вы думаете, что я у него вычитала? «Я учусь ценить верное сердце / Выше рубинов». Книга открылась именно на этих словах, и в них я нашла утешение!
Но когда сэр Джастин вернулся тем вечером к себе, его слуга сообщил:
— Сегодня днем вас спрашивал какой-то джентльмен, сэр. Гладко выбритый. Не очень приятный тип. И мне показалось, сэр, что он пытался у меня что-то выведать.
Сэр Джастин помрачнел. Он сразу же прошел к себе в спальню. Он знал, что было нужно тому человеку, и потому направился прямо к шкафу и внимательно осмотрел фрак, который был на нем в тот памятный вечер. Всегда что-то может пристать к рукаву, зацепиться за манжету или случайно оказаться в кармане. Или это что-то могут туда положить.
V
В последующие десять дней мистер Грегори развил бурную деятельность. Без сомнения, он был самым активным и энергичным детективом на свете. Он настолько строго придерживался своего принципа, подозревая всех и вся от Китая до Перу, что под конец бедная Персис совсем запуталась в лабиринте его версий. Никто не был защищен от его подозрений, крайне изощренных благодаря многолетним тренировкам: ни сэр Эверард в своей студии, ни леди Маклур в будуаре, ни дворецкий в буфетной, ни сэр Джастин О’Бирн в апартаментах на Сент-Джеймс. Мистер Грегори учитывал все варианты. Он не доверял даже попугаю и считал вероятной причастность крыс и терьеров. Персис порядком устала от его хитроумных схем, тем более что сама она, с присущей ей проницательностью, уже поняла, кто украл рубины. Однако когда детектив выразил некоторые сомнения по поводу честности сэра Джастина, Персис отреагировала на эти намеки очень болезненно и отказалась слушать мистера Грегори, хотя тот упорно пытался донести до нее свою любимую мысль, что преступником оказывается тот, кого подозревают меньше всего.
Как-то утром, день или два спустя, Персис, укладывая волосы, выглянула из окна. Она теперь делала прическу сама, хотя и была богатой американской наследницей, а следовательно, крайне ленивой; но она по непонятной причине невзлюбила эту тихоню Берту. И вот тем утром, выглянув из окна, Персис увидела Берту, поглощенную беседой с хампстедским почтальоном. Эта сцена нарушила и без того хрупкое душевное равновесие Персис. Почему Берта вообще вышла к почтальону? Ведь в обязанности горничной леди Маклур явно не входило забирать почту. И с какой стати она интересуется письмами мисс Реманет? Дело в том, что прямо сверху лежало письмо от сэра Джастина — Персис узнала его сразу, даже на таком расстоянии, по крупному конверту из грубой бумаги, — и, следуя женской логике, сделала вывод, что Бертой движут тайные мотивы, имеющие к ней, Персис, непосредственное отношение. Мы привыкли смотреть на все с личной точки зрения; что делает мужчину или женщину писателем, хорошим, плохим или посредственным, так это способность ставить себя на место многих разных людей. Этим даром обладают в лучшем случае один мужчина из тысячи и одна женщина из десяти тысяч.
Персис принялась что было силы звонить в колокольчик. Берта вошла к ней, сияя улыбкой:
— Что вам угодно, мисс?
Персис была готова ее придушить.
— Мне угодно знать, — сказала она прямо, беря быка за рога, — с какой стати вы сейчас внизу рылись в чужих письмах с почтальоном?
Берта взглянула на нее, неизменно вежливая, и ответила, не задумываясь ни секунды:
— Почтальон — мой жених, мисс; мы собираемся обвенчаться.
«Гадкая девчонка! — подумала Персис. — На каждый случай у нее готова ловкая отговорка».
Но сердце Берты бешено колотилось. Оно билось от любви, надежды и скрытой тревоги.
Позже в тот же день Персис вскользь упомянула об этом инциденте леди Маклур, главным образом чтобы убедиться, что девушка ей солгала. Однако леди Маклур подтвердила слова Берты:
— Кажется, она помолвлена с почтальоном. По-моему, я что-то об этом слышала, хотя, моя дорогая, я стараюсь как можно меньше вникать в любовные дела слуг. Это так неинтересно. Но Берта заверила меня, что проработает здесь до замужества. Она говорила об этом всего десять дней назад. Ее жених пока не может обеспечить ей кров.
— Возможно, — мрачно изрекла Персис, — за это время ее положение изменилось к лучшему. Происходят такие странные вещи. Может быть, она неожиданно разбогатела!
— Может быть, — вяло согласилась леди Маклур. Эта тема ее утомляла. — Хотя тогда это действительно неожиданно, потому что она говорила мне об этом недавно, как раз перед тем, как у вас пропали драгоценности.
Персис нашла это странным, но ничего не сказала.
В тот вечер перед ужином она на минуту забежала в комнату леди Маклур. Берта укладывала волосы миледи. На ужин было приглашено несколько друзей, среди них сэр Джастин.
— Леди Маклур, мне идет этот жемчуг? — с волнением спросила Персис, ибо ей хотелось выглядеть как можно лучше — ради одного из гостей.
— О да, очень! — ответила та со светской улыбкой. — Никогда не видела ничего, что бы шло вам больше, Персис.
— Кроме моих бедных рубинов! — печально произнесла Персис, ведь цветные безделушки дороги сердцу дикаря и женщины. — Как бы я хотела их вернуть! Не понимаю, почему этот Грегори не смог их найти.
— О, дорогая, — протянула леди Маклур, — можете не сомневаться: они сейчас в Амстердаме. Это единственное место в Европе, где их теперь стоит искать.
— Почему в Амстердаме, миледи? — внезапно поинтересовалась Берта, украдкой бросив взгляд на Персис.
Леди Маклур откинула голову, удивленная столь неожиданным вмешательством.
— А вам это зачем, милочка? — довольно резко спросила она. — Разумеется, потому, что их там распиливают. Все резчики алмазов живут в Амстердаме. Вор, укравший крупные драгоценности, первым делом отправляет их туда, чтобы из них нарезали новых камней, которые нельзя будет опознать.
— Но, мне кажется, он не будет знать, кому их отправить, — спокойно заметила Берта.
Леди Маклур быстро повернулась к ней.
— Такими вещами занимаются только опытные грабители, — объяснила она с уверенностью знатока, — они знают все ходы и выходы и действуют заодно со скупщиками краденого во всем мире. Но Грегори наверняка следит за Амстердамом, и мы скоро что-нибудь выясним.
— Да, миледи, — покорно согласилась Берта и снова замолчала.
VI
Четыре дня спустя, около девяти часов вечера, тот же почтальон, разнося письма, задержался у дома сэра Эверарда Маклура, открыто нарушая правила своего ведомства, и о чем-то тайно совещался с Бертой.
— Ну, есть новости? — спросила Берта, дрожа от волнения, ибо наедине со своим возлюбленным она была совсем непохожа на сдержанную и невозмутимую идеальную горничную, прислуживавшую миледи.
— Да уж, есть, — ответил почтальон с тихим торжествующим смешком, — письмо из Амстердама! Думаю, дело в шляпе.
Берта чуть не бросилась ему на шею.
— О, Гарри! — воскликнула она, вне себя от радости. — Такая удача, просто не верится! Тогда через месяц мы сможем пожениться!
На минуту воцарилось молчание, прерывавшееся звуками, которые не передать книгопечатнику. Потом Гарри снова заговорил.
— Это же куча денег! — задумчиво произнес он. — Целое состояние! А главное, Берта, если бы не твоя смекалка, нам бы столько в жизни не получить.
Берта нежно сжала его руку. Горничные тоже люди.
— Если бы я так тебя не любила, — откровенно призналась она, — не думаю, чтобы я догадалась все это провернуть. Но ради любви, Гарри, чего только не сделаешь!
Если бы Персис услышала эти загадочные слова, остатки ее сомнений тут же бы рассеялись.
VII
На следующее утро, в десять часов, в дом сэра Эверарда прибыл полицейский по срочному делу. Он попросил позвать мисс Реманет. Когда Персис, в утреннем туалете, спустилась вниз, он передал ей короткое сообщение из участка:
— Ваши драгоценности нашлись, мисс. Не проследуете ли вы со мной, чтобы опознать их?
Персис, дрожа от волнения, поехала с ним. Ее сопровождала леди Маклур. Они оставили экипаж у полицейского участка и вошли в приемную.
Там собралась небольшая группа людей. Прежде остальных Персис заметила сэра Джастина. Ее сковал ужас. Грегори настолько отравил ее ум сомнениями во всех и вся, что теперь она боялась собственной тени. Но тут же Персис поняла, что баронет находится здесь не как обвиняемый и даже не как свидетель, а как простой наблюдатель. Она быстро ему кивнула и снова огляделась. Теперь ее внимание привлекла Берта: как всегда спокойная и невозмутимая, горничная стояла в самом центре, на своего рода почетном месте, которое в подобных случаях занимают арестованные. Персис ничуть не удивилась: она знала это с самого начала. Она выразительно посмотрела на Грегори, который стоял несколько сзади и совсем не выглядел победителем. Персис озадачил его угнетенный вид. Впрочем, он был гордым детективом; возможно, кто-то другой поймал преступника.
— Полагаю, это ваши драгоценности, — сказал инспектор, показывая ей рубины; Персис подтвердила.
— Неприятное дело, — продолжил инспектор. — Крайне неприятное. Печально, что преступником оказался один из наших людей; но поскольку он во всем сознался и собирается сдаться на милость правосудия, нет больше смысла говорить об этом. Он не станет себя выгораживать; впрочем, с такими уликами ему не остается ничего другого.
У Персис голова пошла кругом.
— Я… я не понимаю! — воскликнула она, совсем запутавшись. — Ради бога, объясните, о ком речь?
Не говоря ни слова, инспектор указал на Грегори; и только тут Персис заметила, что он под конвоем. Она прижала руку ко лбу. Вдруг ей все стало ясно. Когда она вызвала полицию, рубины еще не были украдены. Их украл Грегори!
Персис все теперь поняла. Факты встали на свои места. Той ночью она сняла украшения, небрежно положила их на туалетный столик (поглощенная мыслями о сэре Джастине), случайно накрыла рубины кружевным платочком и сразу же о них забыла. На следующий день она их хватилась и сделала поспешные выводы. Когда пришел Грегори, он заметил рубины под платочком — естественно, ей как женщине и в голову не пришло искать их там, — и, полагая, что ничем не рискует, прикарманил камни у нее на глазах, не вызвав ни малейшего подозрения. Он был уверен, что никто не обвинит детектива в ограблении, которое было совершено до его прихода и которое его же пригласили расследовать.
— Хуже всего то, — продолжил инспектор, — что он сплел хитроумный план, чтобы обвинить сэра Джастина О’Бирна, которого мы бы арестовали сегодня, если бы не вмешательство этой молодой женщины: она пришла в последний момент и заработала награду, предоставив улику, позволившую обнаружить и вернуть камни. Детектив из Амстердама доставил их сегодня утром.
Персис пристально посмотрела на Берту, а та, не менее пристально, на нее.
— Мой жених — почтальон, мисс, — просто объяснила она, — и после того, что сказала миледи, я поручила ему проследить, когда мистер Грегори получит письмо из Амстердама. Я с самого начала его подозревала, и как только письмо пришло, мы обратились в полицию. Мистера Грегори арестовали, а из письма узнали, у кого находятся рубины.
Персис слова не могла вымолвить от изумления. Ее рассудок пребывал в полном смятении. И тут Грегори подал голос.
— И все-таки я был прав, — заявил он с профессиональной гордостью. — Я говорил вам: тот, кого вы никогда и не вздумаете подозревать, точно окажется виновным.
В прошлом сезоне в Монте-Карло все восхищались рубинами леди О’Бирн. Мистер Грегори на ближайшие семь лет получил работу в каменоломнях Ее Величества на острове Портленд. Берта и ее почтальон, получив пять сотен фунтов, уехали в Канаду, чтобы купить там ферму. А сэр Джастин О’Бирн, по всеобщему мнению, побил все рекорды ирландских баронетов, женившись выгодно и по любви.