Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2008
Александра Борисенко[1]
— Вы, конечно, думаете, что, сравнивая меня с Дюпеном, делаете мне комплимент, — заметил он. — А по-моему, ваш Дюпен — очень недалекий малый. Этот прием — сбивать с мыслей своего собеседника какой-нибудь фразой «к случаю» после пятнадцатиминутного молчания — право же, очень дешевый показной трюк. У него, несомненно, были кое-какие аналитические способности, но его никак нельзя назвать феноменом, каким, по-видимому, считал его По.
— Вы читали Габорио? — спросил я. — Как по-вашему, Лекок — настоящий сыщик? — Шерлок Холмс иронически хмыкнул.
— Лекок — жалкий сопляк, — сердито сказал он. — У него только и есть что энергия. От этой книги меня просто тошнит. Подумаешь, какая проблема — установить личность преступника, уже посаженного в тюрьму! Я бы это сделал за двадцать четыре часа. А Лекок копается почти полгода. По этой книге можно учить сыщиков, как не надо работать.
Артур Конан Дойл, «Этюд в багровых тонах»[2]
Конан Дойла не раз упрекали в черной неблагодарности по отношению к литературным предшественникам — виной тому были, разумеется, нелестные отзывы Холмса о знаменитых коллегах. Дойл с раздражением указывал на то, что не следует «смешивать кукольника и куклу». Он даже написал на эту тему стишок, в котором были строки:
Вновь призываю, теряя терпение:
Критик, не путай творца и творение!
Конан Дойл, в отличие от своего «творения», прекрасно сознавал, сколь многим он обязан предшественникам. Как всем известно, первый детективный рассказ был написан американцем Аланом Эдгаром По (1809-1849). Серия из трех рассказов («Убийство на улице Морг», 1841; «Тайна Мари Роже», «Похищенное письмо», 1845) оказалась началом невероятно популярного жанра, интерес к которому не ослабевает вот уже полтора века.
Как знают лишь немногие, сам термин «детектив» был также придуман в Америке писательницей Анной Кэтрин Грин (1846-1935), а ее саму вполне заслуженно прозвали «матерью детектива». К моменту появления первых рассказов о Шерлоке Холмсе Анна Кэтрин Грин уже была знаменитостью: ее первый детективный роман «Дело Ливенуортов», изданный в 1878 году, имел огромный успех. Дочь юриста, она до тонкостей знала процедуру следствия и коронерского дознания, а бурное воображение позволяло ей выдумывать страшные тайны и изощренные преступления. В 1894 году Конан Дойл пытался встретиться со знаменитой писательницей в Америке. Удалось ли им свидеться — неизвестно, сохранилась лишь переписка, в которой они уславливаются о встрече. Влияние Анны Кэтрин Грин особенно заметно в ранних рассказах о Холмсе: разделение повествования на собственно детективную часть и ретроспективу жизни главных героев (как в «Этюде в багровых тонах») — типично гриновский прием. Впрочем, Дойлу он скорее вредил: лучшие его рассказы лаконичны. Анна Кэтрин Грин напротив не слишком удачно пробовала свои силы в жанре короткого рассказа, ее необузданная фантазия требовала романной формы. Этой писательнице удалось оказать двойное влияние на классический английский детектив — первый раз через Дойла, второй — через Агату Кристи, которая всегда подчеркивала, сколь многим обязана «матери детектива». Сама же Анна Кэтрин Грин, в свою очередь, была большой поклонницей Диккенса, и это тоже довольно ощутимо в ее творчестве.
Заметно также повлиял на Холмса французский писатель Эмиль Габорио (1832-1873), создатель сыщика Лекока, чрезвычайно популярный в Англии в конце 80-х годов XIX века. (Он, как и Грин, имел обыкновение снабжать детективное повествование вставной новеллой.)
Были у Дойла предшественники и на родине: в 1852 году вышел роман Диккенса «Холодный дом», в котором впервые в литературе появляется герой-детектив — инспектор Баккет. В романе Уилки Коллинза «Лунный камень» (1868) действует не менее примечательный персонаж — сержант Кафф, во многом определивший будущий облик «типичного сыщика». Так, мечта инспектора Каффа удалиться от дел и разводить розы оказалась весьма заразительной — по всей видимости, именно отсюда пошли пчелы Холмса, кабачки Пуаро и орхидеи Ниро Вульфа.
Однако ни Диккенс, ни Коллинз не писали детективов в собственном смысле слова, «сенсационный» роман с загадочной интригой строился принципиально иначе: расследование преступления не стояло во главе угла и сыщик не был главным героем.
Козырем Дойла оказался короткий рассказ со сквозными, «сериальными» персонажами (прием этот, впрочем, уже использовался Эдгаром По); «технические» подробности расследования также во многом были заимствованы у предшественников (например, у того же Габорио). Но, не будучи пионером жанра, Конан Дойл не только выписал необыкновенно живой и яркий образ сыщика, но и создал эталон классического английского детектива. После публикации в «Стрэнде» «Рассказов о Шерлоке Холмсе» вся детективная литература Англии создавалась с оглядкой на Конан Дойла.
Поразительно, насколько быстро рассказы Дойла стали осознаваться именно как канон жанра, об этом свидетельствует и немедленное появление пародий, и постоянные отсылки к Холмсу в рассказах современников. Например, Гай Бутби так начинает повествование о бриллиантах герцогини Уилтширской:
Для примерапозвольте мне рассказать историю Климо — ныне прославленного частного сыщика, который завоевал себе право стоять в одном ряду с Лекоком и даже с недавно покинувшим нас Шерлоком Холмсом[3].
Зять Конан Дойла Эрнест Уильям Хорнунг создал, с разрешения знаменитого родственника, зеркальное отражение Холмса и Ватсона в преступном мире — парочку мошенников, Раффлза и Банни. Конан Дойл не слишком одобрял эту затею: по его мнению, преступник не мог быть главным героем. Но это не помешало Раффлзу соперничать в популярности с Холмсом. Свой сборник «Взломщик-любитель», вышедший в 1899 году, Хорнунг посвятил Дойлу и сделал на нем дарственную надпись: «А. К. Д. — в порядке лести».
Популярность сыщика-консультанта с Бейкер-стрит заставила многих писателей обратиться к новомодному жанру. Особенно большой ажиотаж возник в 1893 году, когда Конан Дойл столкнул Холмса в Райхенбахский водопад. Журнал «Стрэнд» растерянно утешал читателей, обещая уже в ближайшее время порадовать их новыми увлекательными детективами. Немало авторов бросились заполнять образовавшуюся брешь — среди них были люди весьма оригинальные и талантливые; однако история распорядилась так, что они остались в тени: выразительная фигура Холмса заслонила от потомков бесчисленных новых сыщиков с их чудачествами, триумфами и неудачами.
И только недавно детективное наследие викторианской эпохи вновь оказалось востребовано. Начиная приблизительно с 70-х годов ХХ столетия в Англии и Америке стали появляться антологии викторианского детективного рассказа; порой они включали в себя лишь британских авторов, порой «викторианство» понималось как англо-американская традиция, ограниченная соответствующими временными рамками[4], — тогда в антологии включались и американские писатели. Несколько таких антологий носят одинаковое название: «Соперники Шерлока Холмса». Есть и сборники с рассказами «иностранных» соперников Холмса — главным образом в них представлены французские авторы. Обострение интереса к викторианской эпохе вкупе с бурным развитием детективного жанра заставило вспомнить забытые имена, извлечь из библиотек пыльные подшивки журналов «Стрэнд», «Хамсворт», «Айдлер» (детище Дж. К. Джерома) и многие другие. Обнаружившееся в них детективное наследие оказалось на удивление разнообразным.
Многие исследователи сходятся во мнении, что главной задачей детективных авторов, появившихся после Дойла, стало создание «непохожего» сыщика. Действительно, от всяческих странных личностей просто рябит в глазах: сыщик-экстрасенс, сыщик — русский князь, старик, вечно сидящий в углу со стаканом молока и веревочкой, слепой сыщик, не говоря уж о бесчисленных «леди-детективах», появившихся в литературе существенно раньше, чем в реальной жизни.
Однако едва ли такое разнообразие стоит приписывать одному лишь желанию как-то отличаться от Конан Дойла. Не нужно забывать, что детектив был совсем молодым жанром. Отсюда проистекает и некоторая «неуравновешенность», и непривычная свобода. Приглядевшись к героям повнимательней, мы обнаружим, что все они подчеркнуто маргинальны — чудаки, иностранцы, калеки, женщины. Детектив оказался тем полем, на котором происходил активный пересмотр «границ дозволенного», социальных и литературных условностей.
Если на то пошло, то и сами его авторы являют собой весьма пеструю картину. Элен Вуд, которая начала писать детективные рассказы со сквозными героями за несколько лет до Конан Дойла, всю жизнь страдала тяжким недугом и практически была инвалидом, что не помешало ей родить пятерых детей и содержать всю семью благодаря своему литературному успеху. Гай Бутби родился в Австралии, странствовал, пережил много приключений и сумел удачно переплавить свой довольно экзотический жизненный опыт в блестящую литературную карьеру — его детективные произведения по духу ближе всего к плутовскому роману. Израэль Зангвилл, создатель одной из лучших детективных повестей о «преступлении в запертой комнате», был сыном польских эмигрантов, страстно мечтал о создании еврейского государства в Уганде и писал романы о жизни гетто. Этот список можно продолжить; зачастую биографии авторов кажутся еще более невероятными, чем приключения их героев.
Детективная литература рубежа веков поражает и жанровым разнообразием: тут и детектив-«головоломка», иногда даже обходящийся без преступления; и «готический» детектив с нагнетанием ужаса и якобы мистическими вкраплениями (от настоящей мистики детектив отграничен по определению — все загадки в нем должны иметь реалистическое объяснение); и «плутовской» детектив — близкий родственник пикарески; и «научный» детектив, в котором во главе угла стоит научный подход к расследованию; и так называемый «перевернутый детектив», в котором читатель с самого начала знает отгадку и с высоты этого знания следит за ходом расследования[5].
Нельзя также не заметить удивительное обилие «леди-детективов» в творчестве писателей обоего пола. В конце XIX века женщин привлекали иногда к слежке или обыску дам, но никаких сыщиц в Скотленд-Ярде не было и в помине до 20-х годов XX века — тем не менее в литературе дамы-детективы уверенно потеснили мужчин-сыщиков уже в 1890-х годах.
Правда, чаще всего в детективной литературе XIX века женщина прибегает к этому не вполне почтенному ремеслу временно и вынужденно — спасая возлюбленного, обеляя имя несправедливо обвиненного и т. д. Обычно счастливое замужество кладет конец неподобающему занятию. Тем удивительнее героиня Кэтрин Луизы Пиркис — Лавдей Брук, дама не слишком красивая, не слишком молодая, одинокая и целиком посвятившая себя работе. Более того, явно получающая от этой работы удовольствие и пользующаяся непререкаемым авторитетом среди полицейских.
Друг Конан Дойла Грант Аллен, человек разнообразных интересов и талантов, также написал роман о медсестре-сыщице по имени Хильда Вэйд — впрочем, закончить его Аллен не успел: он тяжело болел и просил знаменитого друга дописать последнюю главу в случае его смерти. Так и вышло: последняя часть романа принадлежит перу Конан Дойла. Нужно заметить, что «Хильду Вэйд» это не спасло — сага о героической медсестре покажется современному читателю невыносимо скучной и выспренной, это тем более странно, что многие другие произведения Аллена и сегодня читаются с большим интересом; примером может служить публикуемый ниже рассказ «Рубины Реманетов». Этот рассказ, вероятно, следовало бы отнести к жанру «иронического детектива». Характерно, что и в нем преступление раскрывает женщина.
У английских писателей оставалась возможность компромисса: когда женщине выпадала уж слишком активная роль, ее можно было сделать американкой. Так поступил Кларенс Рук: в рассказе «Происшествие у ▒Кафе-Рояль’» отважная девушка приезжает в Лондон из-за океана, чтобы лично арестовать убийцу своего возлюбленного. Вот как описывается ее появление в кафе:
А в это время юная леди неторопливо вернулась к «Кафе-Рояль» и вошла в ресторан, бросив быстрый взгляд на людей, стоявших у входа. Кое-кто удивленно поднял брови, но девушка, не обращая на это внимания, направилась в обеденный зал.
— Американка, бьюсь об заклад, — бросил кто-то ей вслед. — Этим закон не писан. Делают что хотят[6]…
Персис, героиня рассказа «Рубины Реманетов», — американская наследница, да и Ирен Адлер, «Та Женщина», перехитрившая самого Холмса, — не просто американка, а еще и актриса.
Характерно, что в американских детективах описываемой эпохи женщина-сыщик пользуется гораздо меньшей свободой передвижения: скажем, героиня серии рассказов Анны Кэтрин Грин Вайолет Стрэндж ездит к клиентам исключительно в сопровождении брата.
Вообще надо сказать, что отношения английской и американской детективных традиций – отдельная, увлекательная тема. По крайней мере в начале пути новаторские прорывы принадлежали почти исключительно Новому Свету — Старый же Свет оттачивал до совершенства форму.
Рассказы о Шерлоке Холмсе были невероятно популярны в Америке и породили там немало подражаний. Однако американская традиция оставалась все же более независимой от вездесущего Холмса. Так, Мэлвил Дэвиссон Пост создал ставший впоследствии весьма популярным поджанр «судебной драмы» с необычным сквозным героем — адвокатом Рэндольфом Мейсоном[7]. Рэндольф Мейсон использовал глубокое знание закона для того, чтобы помогать преступникам уходить от правосудия. В предисловии Пост, предупреждая возможные упреки, пишет: «Можно возразить, что, создав данную книгу, автор подготовил пособие для хитроумного злодея. На это следует ответить, что, просвещая врагов, автор также предупреждает друзей закона и порядка и что Зло не становится сильнее, когда на него падают солнечные лучи». После этой добродетельной сентенции автор — и сам юрист по образованию — не упускает все же случая похвастать, что «формула каждого злодеяния в этой книге столь же точна, как чертеж архитектора, и может быть использована любым ловким мерзавцем»[8].
Тут, быть может, уместно задаться вопросом: что в многочисленных жанровых экспериментах выдержало проверку временем? В чем, кроме неповторимого Холмса, секрет жанрового эталона, раздерганного на поджанры и подражания, но до сих пор не потерявшего ценности?
Чем интересен Холмс? Он не очень молод, не принадлежит к сильным мира сего, практически не интересуется женщинами (портрет Ирен Адлер в архиве никак не тянет на романтическую сюжетную линию). Холмс интересен в значительной степени тем, что он профессионал. Читатель готов снова и снова с упоением наблюдать, как Холмс делает свою работу — строит логические умозаключения, изучает следы, смотрит в микроскоп. Может быть, главным открытием детектива была привлекательность «производственной» темы.
Острый интерес к «производственному процессу» вообще характерен для викторианства — это и признак социальных перемен, и в большой степени восторг перед достижениями прогресса. Если полистать те самые журналы, в которых печатались детективные истории, можно встретить обстоятельные иллюстрированные статьи о работе скульптора, парикмахера, инженера… В 37-м выпуске журнала «Стрэнд» (1894) бывший полицейский инспектор Моузер изысканным слогом, с латинскими цитатами рассказывает о том, как были изобретены наручники, как и когда они вошли в обиход, — снабжая повествование собственными рисунками. Заметим, что «Стрэнд» был журналом для семейного чтения — то есть предполагалось, что дамы у камина будут с интересом постигать, чем мексиканские «браслеты» отличаются от американских.
Время развития детективного жанра совпало с началом развития криминалистики как науки — появились первые системы идентификации (по антропометрическим данным, полицейским портретам, отпечаткам пальцев); первые детекторы лжи. Кровь животных научились отличать от крови человека. Детективный жанр упивается этими открытиями. Уже при первом своем появлении Холмс торжествует победу:
— Нашел! Нашел! — ликующе крикнул он, бросившись к нам с пробиркой в руках. — Я нашел наконец реактив, который осаждается только гемоглобином и ничем другим! — Если бы он нашел золотые россыпи, и то, наверное, его лицо не сияло бы таким восторгом[9].
Впрочем, детектив уделяет внимание и другим удивительным достижениям цивилизации: тут и поезд, и телеграф, и моментальная фотография — все это постоянно так или иначе вовлечено в действие. Пожалуй, последовательнее всех «научный» детектив развивали два автора: англичанин Р. Остин Фримен и американец Артур Б. Рив. Развивали они его по-разному — Рив увлекался невероятными новейшими изобретениями и частенько завирался. Фримен же не гнался за сенсационностью, но, сам будучи медицинским экспертом, был весьма точен и каждый факт проверял собственными лабораторными исследованиями. Его истории нередко проиллюстрированы зарисовками препаратов, увиденных под микроскопом, каждое наблюдение скрупулезно объясняется. Так, в одном из рассказов постоянный герой Фримена, доктор Торндайк, обнаружив на подкладке шляпы пару волосков, устанавливает, что носивший шляпу был, вероятно, китайцем или японцем — поскольку, объясняет он, поперечный срез волоса у людей разных рас выглядит по-разному (разумеется, тут же приведены зарисовки). В публикуемом ниже рассказе Фримена в полной мере отразились таланты и методы медицинского эксперта доктора Торндайка, который несомненно уступает Холмсу в обаянии и загадочности, но существенно превосходит в научной точности. По-видимому, роман Фримена с медициной оказался более долговременным и продуктивным, чем у Дойла. Профессия врача вообще вызывала острый интерес читателей и авторов детективов — врачи (и медсестры!) часто играют существенную роль в расследовании.
Колоссальный коммерческий потенциал «производственной» темы в полной мере раскрылся, быть может, только в наше время — самые кассовые зарубежные телесериалы (в особенности англо-американские) посвящены ежедневной работе врачей и юристов. Человек «во время профессии» (пользуясь незабываемым выражением М. Зощенко) невероятно притягателен для публики — и именно детективному жанру принадлежит честь этого открытия.
Мир викторианского детектива практически неизвестен русскому читателю, однако он, несомненно, заслуживает внимания. Кое-какие рассказы могут показаться наивными или излишне запутанными, «витиеватыми», иные вызовут улыбку неумело завязанной интригой. Есть и другие — их читатель проглотит, не отрываясь, как будто не замечая их несовременности. Впрочем, благородная патина лишь добавляет обаяния, сглаживает углы и шероховатости. Это относится и к рассказам о Шерлоке Холмсе, которым мы готовы простить любые натяжки ради неповторимой викторианской атмосферы и ради самого великого сыщика. Холмс давно завоевал нашу любовь — тем интереснее прислушаться к незнакомым голосам его современников, таким живым и таким разным.