Беседа Марцелы Богацкой-Вундлих с Анджеем Стасюком
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2007
Перевод Марины Курганской
Славяно-германский трагифарс[1]
Беседа Марцелы Богацкой-Вундлих с Анджеем Стасюком[2]
Всё описанное в пьесе — правда?
Самая что ни на есть. Если всего этого пока не произошло, то непременно произойдет, потому что должно произойти — я уверен. Знаете, художественный вымысел сейчас в загоне. Люди любят слушать о том, что было на самом деле. Им хочется видеть только себя. Герои им больше не нужны. Они сами герои, и этого им достаточно. Поэтому я написал нечто в стиле реалити-шоу. Так мне, по крайней мере, кажется.
Но ведь в реалити-шоу не увидишь духов, душ, говорящих трупов…
Говорящих трупов — очень даже. Я видел как-то по телевизору — живые мертвяки, мертвее не бывает, а их трепотня — тоска смертная. Ну, а мне захотелось несколько оживить зрелище, вот и появились духи и души. Не знаю, как для вас, а для меня они в высшей степени reality. Моя бабушка часто говорила, что их видит. Я ничего не выдумал. Всё слышал собственными ушами. Какой смысл ей было лгать? Да, она иногда видела духов, они к ней приходили. Тридцать лет назад это было в порядке вещей. Духи входили в комнату, заглядывали в шкафы. Тогда я чувствовал себя каким-то недоразвитым, просто-таки дебилом, потому что их не видел, а бабушка видела. Я и посейчас так себя чувствую. Поэтому и пишу о привидениях, духах и душах.
Да, это очень по-славянски: история и духи. Прошлое и кающиеся души. Вечность как континуум времени.
История? Моя вторая бабушка была по этой части. Она помнила все. Например, помнила, сколько раз ее хотели расстрелять, помнила фасоны и цвет мундиров, помнила армии и военные части, даты и времена года. Когда ты еще маленький и у тебя нет воспоминаний, то такой запас, кладезь, такой массив чужих воспоминаний производит огромное впечатление. Словно узнаешь какую-то другую реальность, заглядываешь на тот свет. И тут у моих обеих бабушек было общее свойство — способность не удивляться. Одна воспринимала духов как нечто само собой разумеющееся, а другой виделись чем-то обыденным попытки то одних, то других ее расстрелять. Мне кажется, иногда бабушки оказывают на подростка большее влияние, чем родители. Я, во всяком случае, слушал своих очень внимательно, веря каждому слову. Сейчас их уже нет, но я им по сей день верю.
Действие вашей пьесы, по крайней мере частично, «происходит» в Германии. Как вы относитесь к этой стране?
Ну да… конечно… Кто, как не я, должен быть знатоком. Я побывал примерно в сорока городах Германии, примерно в сорока немецких гостиницах, и мне нравится эта страна. Довольно хорошо я знаю и тамошние вокзалы. Во Франкфурте и Кёльне неоднократно пересаживался с поезда на поезд. Бывал в нескольких аэропортах. В аэропорту Дюссельдорфа мне однажды велели снять ботинки. У меня в Германии есть несколько приятелей и приятельниц — надеюсь. Но мое отношение к этой стране такое же сложное, как и к своему отечеству. И к Польше, и к Германии у меня одинаково сложное отношение, с той лишь разницей, что к Польше — с утра до ночи, а к Германии — время от времени. Когда я там бываю или когда переношу туда действие моей пьесы. Хорошо все же, что эта Германия есть. Господи! Что бы мы без нее делали? Без нее нам пришлось бы постояннодумать только о России. Согласитесь, довольно своеобразная перспектива. О России и об Америке. Это какое-то помешательство, какая-то паранойя, свойственная странам средней величины. И хорошо, что Германия есть, для нас это вроде ментальной терапии. Если человеку плохо, если у него проблемы с самоидентификацией, одолевают комплексы, он всегда может углубиться в размышления о Германии. Помогает. Мы братья по заморочкам, по двинутости, по комплексам. Славяне и германцы, поляки и немцы. Я пытался описать это в «Ночи», попробовал этого коснуться.
Вы сделали главным героем поляка — угонщика автомобилей…
И немецкого ювелира-убийцу…
Ну да. И ювелира. А не кажется ли вам, что это слишком провокационный ход, слишком очевидный — просто-напросто штамп?
Скорее всего, так оно и есть. Но суть в другом. Я хотел создать пьесу, зрелище, былину (не важно, как это назвать), картинку в лубочном стиле, где главное — пересуды, сплетни, выбалтывание всего, что за душой… Вот и получился такой спиритический сеанс пополам с сеансом психоаналитическим. Да…