Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2007
Перевод Борис Дубин
Здесь плачет сама проза[36]
Опираясь зонтиком на заснеженную землю, Роберт Вальзер, когда речь заходит о добившихся успеха авторах, говорит своему покровителю и единственному другу Карлу Зеелигу: «Взгляните на лица современных писателей! Среди них есть рожи подлецов и убийц». Годы спустя Элиас Канетти, глубоко восхищавшийся прозой Вальзера и, вероятно, не знавший его слов об успехе и убийстве, как бы развивает вопрос Вальзера Зеелигу в таких словах: «Любому писателю, который сделал себе имя и рассчитывает на него, отлично известно, что с этого-то момента он и перестает быть писателем, поскольку использует собственное положение, как какой-нибудь буржуа. Ведь этот так называемый писатель наверняка знал других, которые настолько были писателями, что как раз поэтому никогда бы не решились назвать себя подобным именем. Они умирали никому не известными, почти удушенными и могли выбирать только между жизнью нищего и заточением в сумасшедшем доме».
Успешный писатель, говорит тут Канетти, убивает других, настоящих писателей, которые куда достойнее его и которых он не в силах терпеть рядом с собой, хотя вполне готов почитать, если они окажутся в сумасшедшем доме.
Роберт Вальзер абсолютно не хотел, чтобы его почитали, даже в сумасшедшем доме, он хотел одного — стать нулем без палочки, устраниться, исчезнуть. Все его наследие — эти тысячи страниц, испещренных рассуждениями, в которых, кажется, нет ни малейшей связности и в которых искомая связь тем не менее проблескивает на каждом шагу, эта громада, пугающе лишенная основы, этот нечаянный клад есть, по сути дела, бегство от успеха и от самого письма. Как ни странно, среди самых прямых наследников Вальзера — Жорж Перек с его тягой к инфраординарному. Конечно, первым из наследников Вальзера был его страстный читатель по имени Франц Кафка, но поскольку упоминание пражского писателя как вальзеровского должника уже набило оскомину нехудо, по-моему, упомянуть здесь Перека, чтобы расширить и без того, впрочем, не узкий призрачный круг литературных родственников автора «Якоба фон Гунтена», одной из главных книг ХХ века.
По словам Перека, обычно нам сообщают исключительно о происшествиях, о выходящем из ряда, экстраординарном — и под заголовками как можно крупней: поезда становятся реальными, только сходя с рельсов, и чем больше пассажиров погибло, тем дольше в сознании людей сохраняется реальность поезда[37]. По словам Перека, за происшествием с необходимостью ожидают увидеть скандал, крах, угрозу, как будто жизнь раскрывается только через видимое, только через словесное, и все выразительное, все значимое — это непременно отклонение от нормы, будь то природный катаклизм или исторический переворот. Дневники рассказывают о чем угодно, кроме самого дневника. Перек — а задолго до него Вальзер — предлагает обращать внимание на самое обыкновенное. «Утратив далекое, — говорит Вальзер Зеелигу, — тем с большей нежностью смотришь на близкое. Если хочешь почувствовать себя удовлетворенным, что может быть лучше луга, рощи и других таких же мирных вещей? <…> До чего же приятно увидеть миркак дом, убранный к воскресенью».
Он видит в жизни счастливую прогулку. Потому что Вальзер — хотя кому-то может показаться иначе — всегда был категорически счастливым человеком. И читая его, чувствуешь такое же счастье, как при звукахвеселой, брызжащей радостью песни Роя Орбисона «Say: You’reMyGirl»[38]. «Вот сейчас, — читаем в вальзеровской «Жизни поэта», — я стою на улице, покуриваю, захожу в городской кабачок и тут же захвачен окружающим. └Какой замечательный парк! Какой замечательный парк!“- думаю я». В этом — один из ключей к миру Вальзера. Он счастлив своей связью с окружающим, и ему более чем достаточно этого окружающего, чтобы писать о сáмом инфраординарном, о беззвучно падающем снеге, о Гёльдерлине, который — говорит он Зеелигу — вовсе не был таким уж несчастным, каким его обычно представляют, поскольку мог «спокойно мечтать в укромном уголке, не чувствуя каждую минуту, что кому-то что-то должен». Луга, рощи — и всё.
«Я не скрываю, что люблю бродяжничать и шагать километр за километром дни напролет», — писал Вальзер, не скрывая и того, что терпеть не может своих «неприступных» коллег, о чем рассказал Зеелигу во время одной из прогулок по снегу: «Сегодня писатели вгоняют читателей в страх своей высокомерной неприступностью. Вряд ли эти величественные замашки говорят о хорошем вкусе нынешних времен. Раньше все было скромней, естественней. А теперь они все такие чванные. Простые люди должны перед ними склоняться. В этом есть что-то нездоровое». В словах другу тут скрыто одно из главных свойств Вальзера: искренность его прозы (таковы и его персонажи, которые живут минутой, и если плачут, то вместе с ними, обронил Вальтер Беньямин, плачет сама проза[39]), непритворный жар, обращенный к читателю и совершенно непохожий на остывшую интеллектуальную стряпню стольких его коллег, которые и сегодня — уже на грани болезни — продолжают вещать с прежним педантизмом и смехотворным высокомерием, способными лишь отпугнуть читателя. Замеченные Вальзером нездоровые черты дошли сегодня до немыслимых пределов: любой мужлан, сподобившийся провести несколько недель, допустим, в Нью-Йорке, видит в том достаточное основание, чтобы счесть читателей провинциалами и преподать им урок культурного превосходства.
Как понятно по книге Зеелига, Вальзер вряд ли мог преподать что-нибудь, кроме пива и сумерек. Эти его уроки и доносит до читателя, служа ему помощником, незаменимый Зеелиг, чье бескорыстие напоминает самоотверженность и материнскую заботу учительницы Хедвиги из романа «Семья Таннер», — служа ему помощником, сказал я с мысленной отсылкой к вальзеровской книге того же названия, «Помощник». Дружелюбный Зеелиг постоянно навещал Вальзера и записывал его суждения, со временем превратив их в ценнейший источник для каждого, кто любит это письмо беззвучно падающего снега — эту прозу, плачущую над невероятным нулем, в который превратился прежний возмутитель спокойствия Роберт Вальзер. Как пишет в послесловии к «Прогулкам с Робертом Вальзером» Элио Фрёлих[40], Зеелиг с его дружелюбием стал истинным «помощником» Вальзеру, которому никогда не хотелось жить по указке разума, но хотелось быть под чужим началом, быть слугой и, повинуясь побуждению извне и изнутри, делать что-то нужное и красивое. «Многие годы, — пишет Фрёлих, — Зеелиг исполнял в жизни Вальзера обязанности правителя. Правителем он был мягким и неравнодушным, свидетельство чему — его трогательная книга».
Еще одна характеристика вальзеровского письма, которая с полной ясностью раскрывается в книге Зеелига, это его упорное противостояние писателям, которые, наподобие Томаса Манна, пишут, «как прокурист в конторе», иными словами — писателям, которые всегда при исполнении и выглядят «как человек, который всегда прилежно корпел за письменным столом и конторскими книгами»[41]. В отличие от них, Роберт Вальзер дышит в полную силу только на прогулке. Он дышит прозой, которая прогуливается и не скрывает, что любит бродяжить, которая, можно сказать, провокационно и исподтишка подстрекает к подрывному разоблачению пресловутого писательского искусства. Проза этого ни на кого не похожего и оттесненного на обочину швейцарца сама насыщает воздух кислородом: нерадивый ученик, он машет рукой на неукоснительные предписания и вдруг получает высший балл. Или, говоря словами Луиса Искьердо[42] (двадцать лет назад открывшего Вальзера испанцам, так что его сегодня в конце концов начинают ценить, хотя всем нам, вальзерианцам, этот путь казался слишком долгим и тягостным), «Вальзер — это лидер гонки, который, почти достигнув вожделенной цели, вдруг в изумлении останавливается, оглядывает наставников, сотоварищей и сходит с дорожки. У него свой путь, своя обескураживающая эстетика».
Под конец жизни, в приюте Херизау, его путь — и Зеелиг об этом рассказывает — свелся к тому, чтобы подбирать и завязывать веревочки на почтовых бандеролях: работа, которая была ему, кажется, по душе, поскольку Вальзер, без сомнения, все на свете делал как следует.
(2000)
[36] ї Enrique Vila-Matas, 2000
ї Santillana Ediciones Generales, S. L., 2004
ї Борис Дубин. Перевод, 2007
[37] Здесь и дальше цитируется эссе «К вопросу — о чем?», открывающее книгу Жоржа Перека «Инфраординарное» (опубл. 1989); его русский перевод см. в книге «Объять обыкновенное». — М., 2004.
[38] Рой Орбисон (род. в 1936 г.) — американский рок-певец, упоминается его песня 1965 г.
[39] Имеется в виду эссе Вальтера Беньямина «Роберт Вальзер» (перевод см. выше в этом разделе). Беньямин буквально говорит следующее: «То, как они плачут, и есть проза».
[40] Д-р Элио Фрёлих – попечитель наследия умершего в 1962 г. Карла Зеелига; в 1966 г. он основал Фонд Карла Зеелига (CarlSeelig-Stiftung), частью которого до 2004 г. был Фонд Роберта Вальзера (RobertWalser-Stiftung) в Цюрихе, ныне существующий как самостоятельная организация.
[41] См. «Прогулки с Робертом Вальзером» Карла Зеелига, запись от 26 мая 1947 г.
[42] Луис Искьердо (род. в 1936 г.) — испанский (каталанский) поэт, переводчик, литературный критик, автор работ о Шницлере, Кафке, Гофманстале.