Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2007
Анастасия Лестер[1]
Прошлое
никогда не кончается… пытаться понять его —
значит дать ему толкование.
Джонатан Литтелл Фурии
Каждый год осенью все причастные к литературному процессу во Франции напряженно следят за развитием одной весьма азартной интеллектуальной игры, цель которой определить лучшие произведения года и по достоинству наградить их создателей. Ставки сделаны, и всех лихорадит, как на скачках: какие писатели, пройдя все отборочные этапы, окажутся безусловными фаворитами и получат самые престижные премии в области литературы: Гран-при Французской академии, «Фемина», «Ренодо», «Медичи», «Интералье», Декабрьскую и, разумеется, премию братьев Гонкур?
В декабре результаты литературного забега уже известны. В минувшем сезоне победителями оказались: «Линии разлома» Нанси Юстон («Фемина»), «Воспоминания дикобраза»Алена Мабанку («Ренодо»), «Обещание» Соржа Шаландона («Медичи»), «Мэрилин Монро, последние сеансы» Мишеля Шнайдера («Интералье»), «Кома» Пьера Гийота (Декабрьская премия). Наконец, Джонатан Литтелл за роман «Фурии»[2] был награжден сразу двумя премиями: Гран-при Французской академии и Гонкуровской. Кстати, именно вокруг «Фурий», первого художественного произведения неизвестного автора, разгорелись споры, которые не утихли до сих пор.
Разобраться в смысле полемики вокруг премированных книг возможно лишь на фоне общих культурных тенденций, характерных как для Франции, так и для Европы в целом, где лучшие писательские умы озабочены осмыслением трагического наследия ХХ века с его революциями, мировыми войнами, колониальными конфликтами, тоталитаризмом, фашизмом, Холокостом… Видимо, это острая потребность нынешнего времени, и без глубокого анализа не столь далекого прошлого представляется невозможным понять день сегодняшний. Не случайно все романы, отмеченные в 2006 году во Франции высшими литературными наградами, объединяет именно такая одержимость историей ХХ века.
В этой статье мы решили ограничиться разговором о двух наиболее ярких книгах — «Фуриях» Джонатана Литтелла и «Линиях разлома» Нанси Юстон, — о двух романах, которые отражают, на наш взгляд, настроения и идейные искания, возобладавшие в современном европейском обществе, и помогают понять, что привлекает сейчас читателей и критиков.
В 1953 году во Франции вышел в свет роман Робера Мерля «Смерть — мое ремесло» (русский перевод был напечатан в 1963 году), главным героем которого стал Рудольф Хёсс, комендант Освенцима, и повествование основывалось на его подлинных дневниковых записях. Иначе говоря, реальность Холокоста, или Шоа, подтверждалась свидетельством от первого лица, к тому же слово было дано одному из палачей, преступников против человечества. Ад, в деталях воссозданный офицером СС, потряс умы читателей. Суть бурной негативной реакции на художественное, подчеркнем, произведение была тогда сформулирована известным французским писателем Жаном Кэролом, заявившим, что «аморальна попытка воплотить в романе бесформенное чудовище, которое не может и не должно быть описано как существо из плоти и крови». Полвека спустя тридцатидевятилетний Джонатан Литтелл, американец литовско-еврейского происхождения, живущий в Испании, женатый на бельгийке и пишущий на французском, снова дает слово высокопоставленному офицеру СС, Максимилиану Ое, — вымышленному персонажу, который в своих мемуарах повествует (на девятистах страницах) о событиях 1939-1945 годов. Он служил на Восточном фронте в составе подразделения службы безопасности, подчиненного непосредственно Генриху Гиммлеру, был свидетелем и участником операций айнзатцгрупп СС, которые, как известно, занимались в первую очередь «ликвидацией евреев и политических комиссаров» на захваченных территориях. Макс Ое был обязан составлять списки «враждебных элементов» с именами и адресами, готовить отчеты, писать рапорты, заполнять юридическую документацию — словом, заниматься рутинной работой палача. Макс Ое продвигался вместе с немецкой армией на Восток — Польша, юг России и Кавказ, — и теперь описывает военные будни немецкой армии (именно такого рода свидетельства особенно впечатляют, точнее, ужасают), описывает бесстрастно и отстраненно. Как же объяснить то, что книга Литтелла, в отличие от романа Мерля, не только не воспринимается сегодняшними читателями как «моральное преступление», но и получает во Франции и в других странах самую высокую оценку?
«Фурии» — огромная, блестяще документированная и потому убедительная историческая фреска, по онтологическому размаху и трагическому накалу сравнимая, на мой взгляд, с романом «Жизнь и судьба» Гроссмана или даже (как ни странно выглядит такое соединение имен и названий) с «Орестеей» Эсхила. Кстати, название романа Джонатан Литтелл позаимствовал именно у Эсхила. В «Евменидах» фурии (или эринии) предстают безжалостными богинями мщения.
За что же они преследуют Максимилиана Ое и мстят ему, ничем не примечательному директору фабрики по изготовлению кружев на севере Франции, вынуждая его взяться за написание воспоминаний о своей чудовищной жизни и судьбе? Ключи к пониманию романа даны уже в предисловии, которым Макс Ое предваряет мемуары. Он, доктор права, почитатель Платона и классической музыки, мечтавший изучать философию и литературу, стал вместо этого, в силу хода истории и стечения обстоятельств, офицером нацистской армии и был вовлечен в гущу трагических событий. Впрочем, Макс Ое не слишком отличался от миллионов других людей и, по мнению автора, в сущности, не слишком отличается и от нас сегодняшних (эта мысль проходит через весь роман Литтелла). Макс Ое, «вышедший из войны опустошенным, с горечью во рту и глубоким стыдом, скрипящим на зубах», не ищет себе оправданий. «Я виноват, — пишет он, — а вы нет. Но вы должны хотя бы признать, что то, что делал я, делали бы и вы. <…> Если вы со мной не согласны, то вы чересчур самоуверенны — и в этом таится главная опасность… Вам повезло, — продолжает он, — если вы родились в стране и в эпоху, когда никто не только не убивает ваших жен и детей, но и вас не заставляет убивать чужих жен и детей». Джонатан Литтелл, создавая образ Максимилиана Ое и предоставляя ему право высказывать свое мнение, напоминает о том, что в периоды тотальных катаклизмов, войн и революций, человек не только лишается основополагающего права на жизнь — он лишается еще и признанного в цивилизованном сообществе права не убивать. О том же самом писали многие философы второй половины ХХ века, в частности Теодор Адорно и Ханна Арендт, считавшие, что Шоа является «поворотным пунктом западной цивилизации, чьи традиции и нормы обрушились на наши головы» (Ханна Арендт). После Освенцима «любые претензии бытия на позитивность лицемерны и оскорбительны для погибших» (Теодор Адорно). Вывод один: природа человеческого зла вечна и универсальна. Максимилиан Ое утверждает, что «мы живем в худшем из миров», где противостояние тоталитарному государству, фашистскому или коммунистическому, немыслимо, поскольку «любое государство — это обычные люди с их личными судьбами и повседневными заботами». Одни оказываются палачами, а другие — жертвами, но это чаще всего не результат их выбора, ибо «государственная бюрократическая машина выстроена из того же песка, в который она перетирает людей, песчинку за песчинкой». Таким образом, по-настоящему страшны, особенно в шаткие времена социальных потрясений, «не педофилы и психопаты, а обычные ▒нейтральные’ люди». «Главная опасность для человечества заключается в существовании таких людей, как я и вы», — пишет в конце своего предисловия Максимилиан Оe, обычный человек, юрист, нацист, гомосексуалист, при этом всю жизнь сохраняющий сексуальное влечение к родной сестре, участник гиммлеровского «решающего эксперимента», унесшего миллионы жизней таких же «обычных людей, которым не повезло». Государственному механизму нужны были жертвы и еще нужны были те, кто должен создавать для них газовые камеры. В таком положении дел либо не виноват никто, либо виноваты все.
Именно о чудовищной бюрократии нацистского государства, при котором нивелируется личная ответственность каждого человека и зло становится повседневностью, заботой всех, исполняющих свои профессиональные обязанности, размышляет на страницах романа Джонатан Литтелл. Он дает собственную интерпретацию тому феномену, который в 70-х годах прошлого века Ханна Арендт определила как «банальность зла». Вслед за Стендалем, Флобером, Жене, Бланшо, Батайем и Арендт (именно такую цепочку выстроил в одном из интервью сам Литтелл) писатель предлагает свое видение человеческой природы и гнездящегося в ней зла. Оно функционирует как огромная бюрократическая машина, воплощаясь во всех ее деталях. По признанию Литтелла, в известном документальном фильме Клода Лазманна «Шоа» его поразило именно то, что геноцид во время Второй мировой войны был детищем идеально отлаженной бюрократической организации, и эффективность ее работы обеспечивалась абсолютно всеми. Все были ее служащими. Писатель вскрывает и скрупулезно описывает внутренний механизм этой системы и включает в воспоминания Максимилиана Ое таблицы рангов и должностей, указатели имен, названий, сокращений, употреблявшихся только в Германии при фашистском режиме. Война — это бюрократия, утверждает Джонатан Литтелл. Войну ведут чиновники, они знают правила и умеют выполнять инструкции. При чтении «Фурий» возникает ощущение, что мы попадаем внутрь Замка Кафки и наблюдаем за тем, каким образом его служащие изо дня в день занимаются организацией военных действий против внешнего мира.
Максимилиан Ое вспоминает свое прошлое, и по мере погружения в него Джонатан Литтелл все четче показывает устрашающее нутро зла. Он раскрывает перед нами темную сущность бытия, выворачивает ее наизнанку, чтобы стали очевидны те законы, по которым в романе живут живые люди и происходят реальные события. Перед нами документальная реальность: точные данные, цифры, географические указатели, исторические лица, их высказывания — кстати, сбором и изучением материалов автор занимался более двух лет, работая в разных европейских архивах и посещая места, где шли сражения. Джонатан Литтелл побывал в Лодзи, Харькове, Киеве, Пятигорске, Волгограде, но он был и на Балканах, и в Африке, и на Ближнем Востоке. Ведь цель написания этого документального романа — осмыслить оборотную сторону цивилизации, занятой последовательным тотальным самоуничтожением, то есть показать реальность — и банальность — зла, за которым таится бездна. Максимилиан Ое заглянул в эту бездну. Он был не в силах сопротивляться тому, что философия ХХ века определяет, как «очарование зла». Оно затягивало Макса Ое все глубже. «Я убивал, потому что мне было любопытно, какое это произведет впечатление на меня, на мое эго». Он пишет мемуары, чтобы понять, может ли еще его сердце страдать. Его личная судьба, отмеченная трагедией запретной любви к сестре Уне (здесь легко угадать отсылку к «Аде» Набокова), вплетена в историю зла. Максимилиан Ое проводил эксперимент по расширению границ дозволенного и над самим собой, и над другими людьми, вовлеченными, как и он, во всеобщий и хорошо отлаженный процесс. Герой Литтелла убежден, что на его месте никто не смог бы поступить иначе, но фурии истории не отпускают его ни на секунду, не отпускают они и читателя, ибо все мы, живущие в мире обыденного зла, «немного палачи».
Максимилиан Ое пишет в своем дневнике о темной реке прошлого, которая уносит его назад, делая чуждым настоящему, однако это помогает ему сохранить воспоминания. В «Линиях разлома», романе канадской писательницы Нанси Юстон, уже более четверти века живущей в Париже, та же река прошлого тоже течет из настоящего благополучной американской еврейской семьи немецкого происхождения в Германию начала Второй мировой войны, чтобы помочь заполнить провалы в семейной памяти.
Нанси Юстон мастерски умещает полвека мировой истории в четырех эпизодах из жизни главных персонажей, представляющих четыре поколения одного клана: Соломона, его отца Рэндала, бабушки Сади и прабабушки Кристины (Эрры). В романе обозначены четыре ключевые даты: 2004, 1982, 1962 и 1944 годы. Повествование поочередно ведут четыре героя, причем каждому из них, когда он рассказывает свою часть истории, всего по шесть лет. Автор романа предпочитает детские голоса, поскольку детское простодушное видение зла убедительнее измышлений взрослых на эту тему. А суть многих человеческих трагедий — это часто глубокая тайна, сотканная именно из болезненных переживаний детства. «В каждом взрослом человеке живет ребенок, который страдал», пишет в «Линиях разлома» Нанси Юстон. Для того чтобы сложить четыре части тайны в одно целое, автор предлагает нам установить связь между последним эпизодом 1944 года и первым 2004-го, где, впрочем, уже дана развязка. Так, приехав с родителями в Мюнхен, в дом Гретты, сестры прабабушки Кристины, Соломон, юное шестилетнее дарование, страдающее анорексией и неодолимым влечением к интернет-сайтам со сценами насилия и порнографии, видит через приоткрытую дверь, как две старые женщины, Гретта и Кристина, ссорятся из-за потрепанной куклы в бордовом платье. Кошмарный смысл их ссоры раскрывается по мере движения назад, к истокам семейной трагедии.
Нанси Юстон делает из маленькой Кристины свидетельницу и жертву чудовищной программы нацистов «Лебенсборн» (от немецкого «Lebensborn» — «Источник жизни»). Эта программа была разработана Гиммлером для превращения германской нации в расу господ путем селекционного отбора. Долг немецких женщин — рожать расово полноценных детей и отдавать на воспитание в семьи с крепкими арийскими традициями.
В 1936 году в пригороде Мюнхена открылся первый «лебенсборнский дом», где старшие офицеры рейха оплодотворяли женщин чистой арийской крови. С 1939 года на оккупированных территориях был запущен следующий — сверхсекретный — этап программы по выявлению «расово приемлемых» детей, которых насильно отправляли в Германию на воспитание в немецкие семьи. На практике это означало, что на территории Восточной Европы нацисты похищали детей с голубыми глазами и светлыми волосами. В конце войны таких насчитывалось более 250 тысяч. В их числе оказалась и Кристина, которую младенцем украли на Западной Украине. Она попала под Мюнхен в «лебенсборнский дом», а затем — в большую немецкую семью, которую считала родной. У нее есть старший брат и сестра Гретта. Но однажды сестры поссорились из-за куклы в бордовом платье… И Гретта, нарушая запрет, приоткрывает завесу тайны происхождения своей названой сестры. Но всю правду рассказывает Кристине новый брат, Иоганн, появившийся в семье «вместо убитого на войне старшего брата», — десятилетний Янек, похищенный в Польше. Девочка, лишившаяся всех ориентиров, не знающая, кто она и откуда, оказывается заложницей истории, в которой ей дано не выбирать, а только существовать.
Нанси Юстон, как и Джонатан Литтелл, вымышленную судьбу девочки, похожую на тысячи других, вплетает в подлинную мировую историю. В романе «Линии разлома» дети становятся взрослыми в одночасье. Для героев Нанси Юстон «повзрослеть — значит понять, что мы не в раю», что мы обречены столкнуться со злом и жить в нем. Эта мысль очевидно перекликается с выводами, к которым приходит Джонатан Литтелл в «Фуриях». Для Юстон «жизнь недолговечна, смерть неизбежна, а невинность подозрительна». С этим ощущением живут четыре главных персонажа «Линий разлома». Оно связывает их и объединяет, как и наследственная родинка, переходящая из поколения в поколение. Дочь Кристины Сади, ортодоксальная иудейка, всю жизнь занимается поисками корней своей семьи, о которых Кристина, взявшая сценическое имя Эрра и ставшая известной певицей, упорно молчит. У нее есть тайна — не известное никому прошлое. Однажды ее находит в Америке Янек… После войны около пятнадцати процентов похищенных детей были возвращены в родные семьи, а другие направлены на воспитание в страны-победительницы. Сади узнает, что ее мать, опознанная по родинке на сгибе руки, была отвезена в Канаду, а затем, став взрослой, она перебралась в Америку.
Из Америки времен «холодной войны» Нанси Юстон отправляет своих героев в Хайфу — там, в местных архивах, они пытаются найти документы, проливающие свет на историю их семьи. А затем, в 2004 году, — в Мюнхен, где происходит встреча Кристины и Гретты после шестидесяти лет молчания и бегства от прошлого, откуда смотрит на них своими безжизненными выпученными глазами кукла в бордовом платье. Они опять, как и в детстве, ссорятся из-за нее. Но в действительности они ссорятся из-за прошлого, вернее, из-за навязанной им чужой волей судьбы. Они оказались по разные стороны линии исторического разлома, и поэтому общее прошлое не объединяет их, а, наоборот, разъединяет. Мало того, в доме Гретты четверо героев, связанных кровными узами, чувствуют, как вдруг становятся чужими друг другу. Это понимает даже самый младший, Соломон: «Кажется, приехав сюда, мы совершили большую ошибку». Круг замкнулся, все сюжетные нити виртуозно увязаны. Соломон, Рэндал, Сади и Кристина осознают, что прошлое навсегда останется с ними. Его нельзя вывести, как родинку. Хотя и с родинками не все так просто: когда Соломону пытаются удалить семейную отметину на виске, все равно остается шрам.
Вторая мировая война, колониальные войны, палестино-израильский конфликт, «холодная война», война в Ираке, присутствующие в «Фуриях» и «Линиях разлома» как незримый фон, — это шрамы и разломы неизменно повторяющейся истории зла, прорастающей в современность. О них размышляют в своих произведениях Джонатан Литтелл и Нанси Юстон. По их мнению, честный рассказ о прошлом необходим для того, чтобы возможно было жить дальше.
Из истории литературных премий во Франции
Открывает сезон престижных литературных наград стоящая вне конкуренции и времени Гран-при Французской академии. Эта премия, впервые врученная в 1918 году, является одной из старейших во Франции. Лауреатов отбирает солидное жюри, имена четырнадцати его членов вошли в историю культуры ХХ века. Помимо славы и престижа, которые получают вместе с премией победители, их ожидает еще и немалое материальное вознаграждение. У «бессмертных» щедрая рука, ибо счастливого обладателя премии Французской академии одаривают суммой в 50 000 евро (их ежегодно выделяет частный фонд Брокетт-Гонен).
Премия братьев Гонкур — самая старая и почетная из всех французских премий, она была учреждена в 1903 году по инициативе братьев Жюля и Эдмонда Гонкур. Победителя определяют члены Литературной ассоциации Гонкур, или так называемой Гонкуровской академии. В состав жюри входят десять именитых писателей. Критерии оценки литературных произведений (в основном романов, так как сборники рассказов были премированы лишь дважды) определены в уставе ассоциации: «Премия присуждается литературному произведению, вышедшему в свет в текущем году, за молодость духа и свежесть мысли, за оригинальность формы и содержания». Победителю вручается очень небольшое денежное вознаграждение — 25 евро. Однако тиражи произведения, отмеченного Гонкуром, тотчас взлетают минимум до 250 тысяч экземпляров.
Премия «Фемина», или так называемая «Дамская премия», вторая по престижности среди французских литературных наград. Она была учреждена в 1904 году, то есть год спустя после Гонкуровской, и замысливалась как своеобразный протест против женоненавистничества Гонкуровской академии, поначалу игнорировавшей произведения, написанные женщинами. О важности этой премии можно судить хотя бы по тому факту, что существует официальное соглашение между Гонкуром и «Феминой» о чередовании дат их присуждения: раз в два года «Фемина» вручается на неделю раньше Гонкуровской. В состав жюри «Фемины» входят только женщины: двенадцать известных писательниц и критиков. Они выбирают трех лауреатов: за лучшее произведение, написанное на французском языке, за лучшее переводное произведение, а также за самое удачное эссе. Критерии отбора остаются неизменными: «Премию ▒Фемина’ получает самое сильное по духу и оригинальное по форме произведение, обладающее несомненными литературными качествами, свидетельствующими о большом потенциале автора».
Премия «Ренодо» — еще одна из достойных соперниц Гонкуровской. Первый ее лауреат был провозглашен в 1926 году — кстати, в тот же день и час, что гонкуровский. Но, отдавая дань уважения старейшей премии, это сделали на минуту позже. Такая традиция сохраняется по сей день. В уставе премии записано любопытное положение: «Ренодо», в отличие от всех прочих премий, не может быть присуждена автору, чьи произведения были отмечены за последние пять лет хотя бы одной из французских литературных наград. В состав жюри, как и в Гонкуровской академии, входят десять критиков, журналистов и писателей, но они представляют более молодое поколение литературной Франции.
Премию «Медичи» с момента ее создания в 1958 году Пьером Жироду называют премией авангардистов. Жироду был весьма недоволен результатами голосований жюри Гонкура, «Фемины» и Французской академии и поэтому решил, что стране нужна другая премия — «не такая, как прочие». Она должна вручаться «начинающему автору романа или рассказа, имя которого еще не известно широкому кругу читателей, но который обладает безусловным оригинальным талантом». Поначалу «Медичи» присуждали в основном представителям «нового романа», стоявшим в авангарде французской литературы, но со временем критерии «Медичи» утратили свою «особость». Кстати, с момента своего учреждения «Медичи» вручается в один день с «Феминой» — отставая всего на одну минуту. Ее денежный эквивалент — 2222 евро. Эту сумму перечисляет победителю основательница и меценат премии Гала Барбизан. Существуют также «Медичи» за лучшее переводное произведение и «Медичи» за эссеистику.
«Интералье»— премия журналистов была задумана в 1930 году как некий фарс или пародия в противовес «мужененавистнической» «Фемине». Но со временем «Интералье» стала очень серьезной и в то же время популярной литературной наградой. Десять известнейших французских журналистов выбирают достойного лауреата, причем он должен быть не просто писателем, но еще и журналистом.
Декабрьская премия — самая модная и молодая во Франции. Как на то указывает ее название, она вручается последней из всех, уже в декабре, и закрывает литературный сезон. Премия была учреждена в 1999 году по инициативе любителя литературы и мецената Пьера Берже. У премии весьма солидный призовой фонд — 100 тысяч евро. Декабрьская премия присуждается литературному произведению, «чтение которого дарит настоящее интеллектуальное наслаждение». В жюри входят двенадцать человек — известные актеры, критики, писатели, общественные деятели, и не только французские, но также иностранные, ибо предполагается, что интеллектуальное наслаждение доступно всем ценителям французской литературы.
—