Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2007
В конце прошлого года в редакции журнала «Иностранная литература» состоялась презентация книги известного азербайджанского писателя, ректора Славянского университета в Баку Камала Абдуллы «Неполная рукопись», вышедшая в московском издательстве «Хроникер».
Древний тюркский эпос «Деде Горгут», лежащий в основе писательского замысла К. Абдуллы, явился отличным и весьма своевременным предлогом для дискуссии на столь животрепещущую тему современной литературы, русской и зарубежной (достаточно вспомнить хотя бы Чингиза Айтматова и Габриэля Гарсия Маркеса), как обращение к эпическому наследию, переосмысление и развитие мифологических архетипов и мотивов. В дискуссии принимали участие автор книги «Неполная рукопись» Камал Абдулла, наши гости критики, литературоведы, издатели, переводчики Лев Аннинский, Александр Ткаченко, издатель «Неполной рукописи» Борис Евсеев, Алла Ахундова, Людмила Лаврова, Инна Ростовцева и заместитель главного редактора «ИЛ» А. Ливергант.
Александр Ливергант. Вы находитесь сейчас в своего рода историческом кабинете: здесь бывали Грэм Грин, Кобо Абэ, Сартр, Умберто Эко, Гюнтер Грасс и так далее. В свое время бывший главный редактор журнала Алексей Словесный из этой комнаты звонил Иосифу Бродскому в Нью-Йорк с просьбой стать членом нашего Общественного совета. И Бродский в разговоре с ним сказал, что почтет за честь, как, впрочем, и многие другие знаменитые писатели, чьи имена украшают оборот титульного листа журнала.
Сейчас бытует избитая фраза: «Журнал переживает не лучшие времена» — ее можно услышать в каждом толстом журнале. Лучшие времена для толстых журналов, в том числе и для «Иностранной литературы», были в начале девяностых годов, с которых мы ведем отсчет свободе печати. Тогда «выяснилось», что существует огромное количество произведений западных авторов, которые не могли быть напечатаны, такие, например, шедевры, как «Улисс» Джойса, произведения Лоуренса, Генри Миллера, не будем перечислять сейчас всех, — и тираж нашего журнала (да и не только нашего) прямо-таки взмыл. Однако когда после долгого литературного голода читатель насытился, этот тираж упал до разумных пределов. Поэтому я не согласен с фразой о «не лучших временах». Увы, наши нынешние тиражи соответствуют очень незначительному интересу современного отечественного читателя к литературе. И в этом смысле нашему журналу, по сравнению с остальными, грех жаловаться: у нас все-таки восьмитысячный тираж. Вы прекрасно знаете, что если книга — в России, в Америке, в Европе — издается таким тиражом, это, в общем-то, для некоммерческого издания тираж очень неплохой. Конечно, жить на него, прямо скажем, нелегко. Все вышесказанное — в качестве преамбулы. Тем более приятно сегодня устроить в этих стенах презентацию замечательной книжки Камала Абдуллы «Неполная рукопись». И я уже как профессиональный переводчик хочу сразу же сказать, что книжка замечательно переведена Вагифом Ибрагимоглу. Создается впечатление, что книга изначально написана по-русски — большего комплимента переводчику сделать невозможно. Я очень надеюсь, что и недавний перевод этой книги на французский язык столь же хорош. И последнее, о чем я хотел сказать. Книга не только увлекательна, но и — позволю себе еще один штамп — очень расширяет наши горизонты. Я читал ее с интересом подростка — не отрываясь. А в эпоху литературного постмодернизма авторов мало заботит такое чтение. Сейчас писатель больше рассчитывает на заумного критика, на ценителя высокой литературы, на того, кто не читает, а исследует литературное произведение. Лев Александрович Аннинский написал к этой книге, как всегда, живое, яркое, остроумное вступление. Ему и слово.
Лев Аннинский. Надо сказать, это действительно увлекательное чтение, прежде всего потому, что перед нами человек, хорошо знающий народный эпос, и когда читаешь, видишь, что за каждой очередной тайной возникает что-то еще: не познанное, а может, до конца и непознаваемое, не исчерпываемое. Это — эпос, возрожденный ученым, который заботится не только о верности оригиналу. Верность оригиналу в данном случае — вещь зыбкая, потому что оригинал пересказан. Но автор делает это для того, чтобы мы лучше поняли, что с нами происходит сейчас. И это — второй уровень, второй слой, который вскрывается при чтении. Потому что все мотивы, возникающие в книге, работают в сегодняшнем сознании, которое релятивно по своей природе, но и не мирится с этой релятивностью, а ищет все время: где же там подлинная реальность? Почти по теореме Томаса: если это не реальность, но всеми признано, что это реальность, то это и станет реальностью. Такое ощущение очень современно и очень драматично, оно требует сживания с ним, потому что мы воспитаны на марксизме и знаем, что материя дана нам в ощущениях не для того, чтобы испаряться тут же, а каким-то образом все-таки задерживаться. Ясно, что это артистическая ирреальность, играющая роль реальности. Именно таково состояние современной души, им и наэлектризована эта проза. И когда начинаешь соображать, как соотнести то, что с одной стороны — это старинный текст, который реконструирован с известной долей достоверности; а с другой стороны — это нынешняя реальность, которая про себя знает, что она реальность, но в то же время и не вполне реальность? И вот соотношение этих двух факторов образует третий уровень, очень глубокий и драматичный, который я вычитываю в тексте Камала Абдуллы.
Во всем мире идет странное сосуществование того, что говорится, пишется вроде бы на века, к чему если и надо делать какие-нибудь поправки, то исключительно большинством голосов конгресса или сената; и вместе с тем все это — в «дырах», все это натянуто, все это условно, заранее неполно и заведомо нуждается в исправлениях… Но в этих «дырах» запрятано и видно еще больше, чем в авторитетных текстах. И это тоже — ощущение современного человека, для которого вранье есть часть правды. И с этим сейчас живут все люди. Это очень трудное умонастроение, которым обмениваются культуры… великие культуры.
Александр Ткаченко. Когда читаешь «Неполную рукопись», ты начинаешь сочиться, как соты под солнцем, потому что книга сразу вызывает у тебя огромное количество ассоциаций. Каждую книгу, которая считается художественной, я поверяю одной мыслью Андре Бретона: поэзия есть метафорическое искажение мира под воздействием сильного чувства. И книга Камала Абдуллы такую проверку выдерживает — отвечает обоим условиям. Писатель, если он создал свой Чегем, свою Йокнапатофу, — большой писатель. Камал Абдулла создал свою «Неполную рукопись», это — его город, его страна, одновременно и мифическая, и реальная. И я думаю, что автор уже не вырвется за пределы этой книги, как Маркес из Макондо.
Борис Евсеев. Мы выбрали книгу Камала Абдуллы для серии «Мир современной прозы» потому, что хотя нас, уроженцев империи, и ругают: у вас, мол, мифологическое сознание, но выясняется, что мифологическое сознание — наиболее интересное. Я, читая эту книгу, вспоминал своих любимых писателей Томаса Манна и Германа Гессе — «Паломники в страну Востока»: переклички, безусловно, есть. В книге слышны и горькие ноты, но пусть лучше писатели говорят неприятное на языке культуры, чем политики плюются друг в друга с экрана. Культура всегда выйдет из положения, потому что она — универсальный инструмент познания. Миф всегда будет выше всяких жалких и часто неинтересных идеологических построений, потому что он гораздо глубже. И, в конце концов, он всегда современней.
Алла Ахундова. Для меня сегодняшнее событие имеет особое значение. То, что обсуждение книги азербайджанского писателя происходит именно в ваших священных стенах, для меня знак, потому что много лет тому назад, когда за нами было закреплено резервационное, будем так называть, место национальных литератур, для перевода, как тогда говорили, с чучмекского совершенно не обязательно было знать язык. Я еще, помню, как-то даже огрызнулась в «Дружбе народов», что, если такова ситуация, тогда и теорию литературы надо придумать специальную для национальных литератур. Я имела удовольствие читать книгу в оригинале, и сама по счастливой случайности являюсь еще и переводчицей самого памятника, эпоса «Деде Горгут», и мне отрадно, что здесь поняли многослойность «Неполной рукописи», сквозь «дыры» которой, по меткому замечанию Льва Аннинского, видно больше, чем из самого текста. Здесь есть и свободное апеллирование к культурному достоянию, и поразительные аллюзии на сегодняшний день.
Камал Абдулла. Я хочу поблагодарить «Иностранную литературу» за согласие провести презентацию моей книги в этих действительно священных стенах. Это для меня большая честь, потому что я рос на «Иностранной литературе», без нее невозможно было себе представить интеллектуальной жизни каждого из пишущих и думающих людей моего поколения в Азербайджане. Я думаю, что духовно мы настолько близки, настолько слиты друг с другом, что всегда будем чувствовать себя в роли двуликого Януса, одновременно являясь друг для друга и иностранцами, и соотечественниками, как в недавнем прошлом. Я хочу сказать несколько слов по поводу того, что здесь говорилось в связи с мифологизацией. Если бы меня спросили, я бы сказал, что эту книгу можно назвать «фантазией на тему». Темы моей книги начинаются там, где они обрываются в «Китаби Деде Горгут». У нас в Азербайджане мою книгу, случалось, ругали за вольное обращение с эпическим каноном, а бывало, что за это же и хвалили. Но самое важное, что меня и по сей день изредка спрашивают: а действительно вы нашли рукопись? Вот это для меня самое большое мое писательское достижение.
А. Л. Слушая вас, я подумал, что такой подход к художественной литературе вообще очень характерен для советского читателя. Скажем, в России шел фильм «Евангелие от Матфея», а между тем многие зрители, даже дожив до седых волос, не держали в руках Священного Писания. Я, скажем, во вполне уже зрелом возрасте привез Библию под полой из Польши, к тому времени прочитав уже какое-то количество художественных произведений по мотивам книги книг. И задним числом я удивился, как скромен, краток и в каком-то смысле нехудожествен канон; современный человек, как правило, знакомится с Библией опосредованно, задним, так сказать, числом, посмотрев большое количество картин и прочитав книги по библейским мотивам; иными словами, мы знаем о Евангелии гораздо больше, чем само Евангелие. Поэтому в известном смысле мы сейчас имеем дело, прошу прощения за вольность, с переписанным каноном. И прекрасно, что этот канон переписывается, потому что если не отступать от него ни на шаг, он просто погибнет в конце концов. Он, собственно, и живет за счет переписки, живет в фантазиях на тему — живописных, литературных и прочих.
К. А. А такие фантазии только углубляют понимание канона, возвращают к нему.
А. А. Хочу уточнить, что в отличие от Священного Писания или Корана, бытовавшего у наших бабушек и прабабушек, «Китаби Деде Горгут» разрешено было впервые опубликовать только после смерти господина Джугашвили.
Инна Ростовцева. Надо сказать, что очень трудно зафиксировать тот момент, когда романный жанр начинает терять свою высоту, начинает падать, начинает буксовать. Критический инструментарий здесь достаточно ненадежен. Мы можем только доверять своему ощущению. И у меня как у критика и как у читателя ощущение ото всех почти романов, вышедших в последнее время в отечественной литературе и даже получивших Букеровскую премию, что они не вызывают желания быть прочитанными. И это, пожалуй, самое главное. Книге предпослано предисловие Льва Аннинского «Магия слов: полнота неполного». Я бы заменила слово «полнота» на словосочетание «качество неполного». В чем заключается эстетическое качество неполного?.. Морис Бланшо говорил, что, забывая то или иное слово, мы предчувствуем, что забвение этого слова существенно для речи. Я думаю, что когда художник осуществляет пропуск какого-то звена, или, как в произведении Абдуллы, повествование обрывается и автор говорит, что конец утрачен, — это вызывает у читателя обостренное желание разгадать, что же было дальше, он чувствует какую-то тайну. По сюжету якобы ловят шпиона, потом забывают про него — на самом деле ловят не шпиона, а ловят тайну, которая заключена в каждом человеке. И еще одна особенность этого произведения: преступление и наказание, вся мистерия, которая происходит перед нами, совершается в рамках слова. Нам показано, как при помощи слова происходит уклонение от смысла, строятся ловушки, раскрываются тайны, идет дознание. И прежде всего — изумительно показана ответственность за слово. Слово непосредственно привязано к наказанию, причем не в будущем, а тотчас — к пыточной яме или и того хуже.
А. Т. Мы все как-то забыли, что в произведении Камала Абдуллы один из главных героев — время. Был такой великий астрофизик Николай Козырев. Он в своей причинной механике еще в 1927 году открыл два хода времени. Одно время движется от единицы до бесконечности, а другое — от бесконечности до единицы. И самое удивительное, что он сделал совершенно мистическое открытие: когда время движется от единицы до бесконечности, то есть вперед, происходит умирание (от жизни к смерти), а когда в обратном направлении (от смерти к жизни) — происходит воскрешение. То есть когда художник, в частности Камал Абдулла, обращается к рукописи, которая была написана несколько столетий назад, идет по времени вспять, он занимается воскрешением, мы получаем из ничего что-то. Он воскрешает события, про которые толком не известно были они или не были, но теперь, получается, что они были. Отныне они существуют.
Людмила Лаврова. Хочется сказать вот о чем: когда Вагиф Ибрагимоглу передавал мне свой перевод, он особо подчеркнул, что намеренно уходил от стилизации. Во всяком случае, пытался избежать малейшего уклона в фольклорную русификацию. А такой соблазн был. Возможно, переводчика удержал от него тот неожиданный ракурс, в котором он почти осязаемо увидел текст Камала Абдуллы на русском. Как-то в одном из писем Ибрагимоглу привел мне поразительные строки Хлебникова 1908 года:
Огнивом-сечивом высек я мир
И зыбку-улыбку к устам я поднес,
И куревом-маревом дол озарил,
И сладкую дымность о бывшем вознес.
И мы сошлись с переводчиком в том, что блуждающее «марево» этой своеобразной поэмы в прозе, вот эта «дымность о бывшем» — и есть самое главное, хорошо бы именно этот дух донести в русском варианте «Неполной рукописи». Очень точно Александр Ткаченко говорил о метаморфозах, которые происходят со временем в книге К. Абдуллы. Именно так, путешествуя в прошлое, можно воскресить время.