Из книги Наше не наше
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2007
Перевод Полина Козеренко
МАЙЯ[1]
Ни один учебник истории, ни один географический атлас не подарили мне такого ощущения мирового пространства, как толстая зелёная книга с тисненным золотыми буквами названием “TheMayaArchitecture”[2]. Мой отец получил ее в начале тридцатых в подарок то ли на именины, то ли на Рождество, но с самой первой минуты она стала моей безраздельной собственностью. Детское «рассматривание картинок» превратилось в своего рода восхищение, было откровением, с которым не могли сравниться последующие, входящие в обязательную программу посвящения в тайны Древнего Египта, Греции и Рима. Все они были рутиной, элементом общего образования. Майя принадлежали только мне — никто среди одноклассников о них и не слышал. Но истинные размеры увлечения не объяснялись только мальчишеским снобизмом. Говоря о «мировом пространстве», я имею в виду его ошеломляющие богатства — широта географической и исторической сцены, на которую выходили и с которой сходили самые необычные, непостижимо сложные культуры, ничего друг о друге не ведающие, словно одинокие планеты рассеянной в космической пустоте галактики. Тот факт, что цивилизация майя существовала на самом деле, о чем наглядно свидетельствовали руины Чичен-Ицы, Ушмаля или Паленке, не переставал меня завораживать. Они как будто скрывались за горизонтом предназначенной моему познанию действительности, поэтому встреча с ними была приключением из разряда тех, что выпадали на долю тех, кто искал пути в Индию. По воле случая мне попалось нечто совершенно неожиданное. Такие случаи ценятся очень высоко.
Вскоре очарование тайной уступило место лихорадочному любопытству. Иератические фигуры с барельефов, благодаря изобилию перьев и слипшимся в гроздья зернам иероглифов похожие на какие-то тропические растения, были все же изображениями людей, которые когда-то жили, воевали, приносили жертвы, верили во что-то, ели, спали, любили друг друга, занимались различными ремеслами, знавали смех и слезы, страх и голод, удовлетворяли физиологические потребности, смотрели на звезды и слушали пение птиц. Искушение узнать, кем они были, каков был их мир, одолевало меня всякий раз, когда я раскрывал зеленую книгу. Конечно, я их идеализировал. Это было тем легче, что их история даже для специалистов осталась скрыта завесой тайны. Почему они покинули свои поселения на Юкатане задолго до конкисты? Откуда прибыли? Когда? Эти вопросы возникали у меня по мере накопления моих любительских знаний, которыми я старался охватить все более обширные регионы континента.
По сравнению с другими народами Центральной Америки, особенно ацтеками, майя казались мне более симпатичными. Их архитектура была менее угловатой, их искусство — меньше пронизано смертью, более чувствительно к красоте мира. В нем было больше цветов, что, возможно, свидетельствовало о нежности, склонности к лирическим переживаниям. Немногочисленные исторические свидетельства, с которыми мне удалось ознакомиться, подтверждали это впечатление. Символическое значение, например, имело для меня сказание об охромевшей лошади, которую испанцы оставили в одном из селений майя и которой народ приносил жертвы из самых красивых цветов. Круглая башня астрономической обсерватории в Чичен-Ице — единственное здание подобной формы на всем континенте, — столь не похожая на доколумбовские памятники, вызывала во мне восхищение и утверждала в убеждении об исключительности культуры майя. Однако желание увидеть Юкатан собственными глазами принадлежало к юношеским мечтаниям, в осуществление которых никогда всерьез не веришь.
Когда мои хозяева в Мексике предложили помочь мне съездить на Юкатан, я отнесся к этому с суеверной опаской. Что-нибудь обязательно встанет на пути. И действительно, накануне отъезда мои покровители из министерства проинформировали меня, что поездка на Юкатан нецелесообразна. В Мериде якобы беспорядки. Во время предвыборного митинга, происходившего на арене для боя быков, под толпой провалились трибуны, много убитых и раненых, в городе начались волнения. Если я готов ехать на свой страх и риск, то — пожалуйста, но власти не возьмут на себя за это ответственности и не смогут оказать мне помощь. Я же видел только одну опасность: что случай увидеть Юкатан никогда больше не представится. Мы с женой решили рискнуть.
В Мериде не было заметно никаких признаков волнений. Стоило выйти из самолета, как мы ощутили материальность воздуха. Неподвижный и влажный, он ложился на плечи горячим грузом. Тропики. Но в этой душной тяжести был покой. Тишина заполняла широкие коридоры аэропорта между стеклянными стенами, за которыми стояли мохнатые пальмы, погруженные в полуденную дремоту. Такси подъезжали не спеша. За поездку полагалось платить вперед, у столика за воротами. Казалось, что все здесь устроено с толком, так, чтобы свести к минимуму любые усилия и напряжение. Город под стать человеку. Вдоль улиц, лишенных названий и обозначенных номерами, низкие домики с плоскими крышами. Темно-фиолетовые каскады бугенвиллей на оградах садиков. Посреди тротуаров покосившиеся столбы линий электропередачи. На главном бульваре, где здания в стиле модерн соседствуют с современными магазинами, вокруг клумб, украшающих многочисленные круглые площади, стоят белые каменные скамейки в форме тех старомодных козеток для флиртующих пар, на которых один сидит передом, а другой задом. Среди машин и автобусов, размеренно двигающихся по проезжей части, можно встретить чуть покачивающиеся дрожки — смешные узкие коляски с высокой крышей, запряженные маленькими лошадками. После душной суеты столичного Мехико Мерида — оазис достоинства и благоразумия.
Но все же не Мерида должна была стать целью этой эскапады.
(Далее см. бумажную версию)