Диалог между епископом и нечестивцем при посредничестве Рене Гиттона. Фрагменты книги
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2006
Перевод Наталия Кислова
Жан-Мишель ди Фалько, Фредерик Бегбедер[1]
Фрагменты книги
Введение
Фредерик Бегбедер. Пожалуй, эта книга рискует превратиться в исповедь, во всяком случае, с моей стороны. Не припомню, когда в последний раз исповедовался, если не считать мои романы. Так что теперь мне представится случай вернуться к этому таинству.
Итак, мы встретились, чтобы поговорить о Боге. Должен сказать, что, простившись с парижской школой Боссюэ, где ты заведовал младшими классами, а я учился, я вскоре перестал соблюдать церковные обряды. Ты был моим духовником, но с той поры я отошел от веры, позабыл все или почти все. Я уже слабовато разбираюсь в том, что такое грех, и, если мы будем начинать каждую главу с обсуждения одного из грехов, которые я совершил, наш труд превратится в многотомник. Он не поместится в книжном шкафу.
В свете событий последних лет я хотел бы задать «работнику Бога» вопросы более насущные, чем те, что касаются моих прегрешений. Ты утверждаешь, что Бог существует. Предположив, что ты прав, и видя, какие катастрофы вызывает Бог, я задаюсь вопросом: а нужен ли Он?
Я по-своему критиковал капитализм и вовсе от этого не отрекаюсь. Думаю, что эта система исповедует религию денег, которая заменяет Бога товарами, комфортом, наслаждением и т. п. Это превращение всего на свете в товар, приватизация природы. Мои книги наполнены тотальным нигилизмом, абсолютным отчаянием, довольно-таки злой (как я полагаю) сатирой на нынешний материализм. И вместе с тем безудержным гедонизмом, упоением минутой. Подытоживая, можно сказать, что мои персонажи ищут скорее удовольствие, чем счастье. Но почему? Потому, что они неспособны найти счастье. Мой пессимизм, навеянный постэкзистенциализмом поколения тридцатилетних, род поиска, бешено-безнадежного — влюбляешься, это длится три года, начинаешь все сначала с кем-то другим и т. д., — словом, вроде бы ты неплохо устроен в жизни, а в то же время чувствуешь пустоту — все это, по-моему, не чуждо метафизическим исканиям.
Вот чего я ищу в литературе — ответа на экзистенциальный вопрос: «Какого черта мы тут делаем?» Ответ я нахожу в искусстве, но это лишь слово. «Искусство» или «Бог» — разве это, в конце концов, не одно и то же? И (продолжу изливать желчь) разве многие не нашли для себя решение в наркотиках, сексе, ночных клубах?.. Разве не стали ночные клубы храмами для моего поколения? Те же обряды, та же униформа, те же церемонии… Танцплощадка — святая святых, housemusic — вместо песнопений, а водка с тоником несет «благую весть» и заменяет церковное вино, соединяя присутствующих в каком-то странном причастии! (Ладно, хватит, я успокоился.) Я упрямо критикую систему. Однако уже несколько лет мы наблюдаем, как подвергаются нападкам ценности, которые я хочу защитить: демократия, свобода слова и передвижения, свобода не закрывать лицо и волосы, если ты женщина… Вынужден признать: мне нравится система, которую я критикую, именно потому, что она позволяет себя критиковать. При любой другой, независимо от ее происхождения и местонахождения, мне бы заткнули рот, отрубили руки, подвергли бичеванию, а может, убили бы, лишь бы не дать высказаться. Покуда это еще возможно, я хотел бы поговорить с тобой о Боге — начистоту, без формализма, резко, когда надо, даже если я впаду в богохульство и признаюсь, что не прочь выступить обвинителем Бога, хоть и не собираюсь стать адвокатом черта.
Кое-кто во имя Бога себя не жалеет, чтобы укокошить побольше народа. Опять-таки во имя Божие совершались Крестовые походы, существовала инквизиция и немало иных бедствий было принесено людям — по инициативе или с одобрения Церкви. Мне кажется, твой Бог, которого нам представляют в качестве синонима любви, сегодня стал синонимом конфликтов, самоубийств, ненависти, кровопролития, смерти… Я читал выступление лауреата Нобелевской премии португальского писателя Жозе Сарамаго, который говорит, что виной этому насилию Бог, идея Бога. Он сожалеет, что Бог не умер, вопреки утверждению Ницше.
Мы с тобой знакомы, ты в значительной мере ответствен за мое религиозное воспитание и не производишь впечатления епископа-ретрограда, даже если твое слово должно быть словом Церкви, — в силу всех этих причин, казалось мне, нам обязательно нужно встретиться снова, чтобы я попытался разобраться в своем отношении к трансцендентному. Вот! Мне не терпелось выложить все это тебе — человеку Церкви… И я спешу услышать твои ответы.
Жан-Мишель ди Фалько.Другого вступления к нашей теме я от тебя и не ждал. Твоя горячность меня ободряет: она соответствует образу, в котором ты стараешься предстать. По крайней мере в этом ты себе не противоречишь.
Ты выдал мне все одним духом, но мы попробуем коснуться этих вопросов поочередно: грехи людей, твои, мои, бытие Бога, система, плодами которой ты пользуешься и которую одновременно разоблачаешь… Я считаю, что раз ты задаешь мне вопросы, желая знать, кто такой Бог и где Он, поскольку ты Его не нашел, мой долг — тебе отвечать, признав тем самым, что мое поколение, очевидно, недостаточно потрудилось, чтобы дать возможность твоему поколению встретиться с Богом. Начиная этот диалог, мы взяли на себя обязательство быть искренними, не прибегать ни к уловкам или обходным маневрам, ни к казенному языку, высказывать свою собственную точку зрения как можно правдивее. Прежде чем приступить к сути дискуссии, я хотел бы уточнить, чтó нас побудило к этому обмену мнениями.
Через несколько дней мне исполнится шестьдесят три, тебе — тридцать восемь, и ты — отец маленькой девочки. Ты представляешь определенную часть своего поколения, и порой больше других склонен к крайностям. Думаю, наши дебаты обогатят каждого из нас внезапными открытиями, помогут что-то пересмотреть, что-то изменить — не в собеседнике, а в себе самом. Наверняка твои взгляды на многие вещи дадут мне понимание того, чего я до сих пор не понимал, что-то прояснят для меня, а может быть — шире, — и для читателей.
Вернемся к твоему поколению. Многие, подобно тебе, равнодушны к Церкви, хотя и обращаются к ней в определенных обстоятельствах. Я хотел бы понять — возможно, с твоей помощью, — чем они живут. Что тобой движет, что тебя увлекает, побуждает идти дальше? Что вызывает у тебя желание мчаться во весь опор? Откуда ненасытная жажда жить в этаком вихре? Не может же быть, чтобы тобой руководило одно только честолюбие? Словом, я предполагаю… Есть же что-то другое, что заставляет тебя утром, когда встаешь, устремляться вперед! Этот ритм кажется мне подозрительным. Не похожа ли на отчаяние такая бешеная гонка? Я не могу в это поверить, а потому хочу, чтобы ты объяснил мне, в чем заключается для тебя стимул жизни.
ФБ.Иосиф Бродский говорил: «Есть только две поистине захватывающие темы, достойные серьезных рассуждений: сплетни и метафизика». Однако, работая в прессе «people», свою дозу сплетен я уже получил!
Глава II
О смысле Бога
ФБ.Приступим к главному. Поговорим о Боге в его отсутствии.
Для меня все сводится к словарю: «Бог» — слово. Некоторые предпочитают слова «случай» или «тайна». Но как бы то ни называть, зачем мы существуем? В чем смысл жизни? Можно было бы ответить: «Смысл жизни — Бог», но я, пожалуй, сказал бы: «искусство» или «любовь».
Ты спросил, что служит мне стимулом жизни, когда я просыпаюсь по утрам. Мой стимул — любовь к искусству, к красоте, просто любовь. Влюбляться, любить. Если подумать как следует, я не могу сказать, что верю в Бога, но и не могу утверждать, будто жизнь бессмысленна, ведь для меня очевидно: кроме того, чтобы есть, пить, заниматься любовью, существует нечто другое, и это дает мне стимул прожить день. Да, нечто высшее — думаю, это можно назвать абсолютом. Например, восхищение великими литературными произведениями. Когда я нахожу книгу, которая потрясает или заставляет смеяться, плакать, когда я смотрю гениальный фильм, когда я кого-то люблю… Мне кажется, все эти чувства и составляют единственное оправдание жизни, и, чтобы доставить тебе удовольствие, можно было бы приложить к ним имя Бога. Видишь, я живу не только материальными интересами.
ЖМДФ.Все, о чем ты говоришь, не чуждо Богу. Чуткость к Прекрасному, счастье любить кого-то или что-то — я тоже вижу Бога во всем, что ты описал. Восторг, с которым ты открываешь произведение искусства…
ФБ.…Или красоту в природе…
ЖМДФ.…Для верующего все это есть в Боге.
ФБ.Большинство людей думают, что живут на земле без всякого смысла. Вот это и вызывает страх. Вспоминаю интервью Алена Роб-Грийе в «Фигаро литтерер», где он подчеркивал разницу между страхом и отчаянием: «В богатых странах люди испытывают страх, потому что у них есть выбор. В бедных или тоталитарных странах люди отчаиваются, потому что у них нет выбора». Действительно, мы — в западных странах — избалованы. У нас столько свобод, что это пугает. Но разве страх не объясняется еще и отсутствием Бога?
ЖМДФ.Ты хочешь сказать, что люди не ощущают Его присутствия. Мы часто говорим о Его молчании и слишком редко — о нашей глухоте. Конечно, Холокост заставляет задуматься о Боге — ведь подобных крайностей не оправдывает никакая свобода выбора.
ФБ.Но если я говорю себе, что Бог — это искусство, красота, природа, любовь, так для меня проще.
ЖМДФ.Да, красота выражает Бога. Однако если ты этим ограничиваешься, твое представление слишком узко. Это больше похоже на бегство, чем на подлинную убежденность.
ФБ.Ты заметил, что, когда я был ребенком, религия являлась для меня как бы ответом на вопросы, которых я еще себе не задавал. По прошествии времени я бы скорее сказал, что она давала плохой ответ на самые важные вопросы. Сегодня мне думается так, и когда я слышу, как священники в своих проповедях говорят о верных, о святости, о Непорочном зачатии, — для меня это только слова, которые бьют мимо цели. Напротив, очевидно, что все основные вопросы, на которые должна отвечать Церковь, сегодня актуальны как никогда. Пока на них не будет дан ответ, дела в мире не наладятся.
На самом деле проблема в том, что Церковь дает мне плохие ответы на очень хорошие вопросы: зачем жить? Что с нами будет?
ЖМДФ.Плохие ответы или ответы, которые тебя не удовлетворяют?
ФБ.Может, все дело в семантике. Наверное, в этом ты прав. Да простится мне банальность примеров, но почему бы не именовать так называемый «большой взрыв» «сотворением мира» или так называемый «случай» — «Богом»? Я уже говорил: я отдаю себя литературе, пытаясь понять, кто я, для чего мы живем, почему влюбляемся, любим… Возможно, то, что я вкладываю в литературу, другие вкладывают в религию.
ЖМДФ.Каждый переживает поиск по-своему, в соответствии с собственными глубинными устремлениями. Мне известен случай с одним астрофизиком, для которого выбор профессии стал ответом на внутренние искания. Он углубился в научные исследования, руководствуясь стремлением к пониманию и самовоспитанию, к поискам Бога. Сегодня вместе с другими учеными он отмечает, что наука не только не дает ответа на все вопросы, но и показывает: чем больше делается открытий, тем очевиднее, что в начале и в конце всех вещей стоит Бог. Поиски первопричины заводят в такой тупик, что наука может быть лишь способом размышления об этом, но она не дает категоричного ответа, доказывающего небытие Бога.
ФБ.Рациональное нуждается в иррациональном. Отсюда успех Гарри Поттера!
Однажды я повел свою дочь в Венсенский зоопарк. Насмотревшись на слонов и жирафов, я остановился у пруда, усеянного розовыми фламинго. Великолепное зрелище: фламинго разных оттенков — от бледно-розового до оранжевого, даже несколько красных. Их было там штук шестьдесят: они стояли на одной ноге, на двух ногах или спали, повернув голову назад… В такие минуты я становлюсь верующим. Да, когда я вижу розовых фламинго в Венсенском зоопарке, я верую. Перед такой красотой, такой возвышенной чистотой я верую в тайну. Некоторые обретают откровение в деревьях, другие в людях. Но поскольку я полагаю, что человек — не самое удачное создание, я выбираю розовых фламинго как доказательство того, что есть нечто высшее. Завели бы вы по стае розовых фламинго в каждой церкви, и святош стало бы намного больше.
ЖМДФ.Ты открываешь Бога в прекрасном зрелище — фламинго. Они становятся синонимом эстетизма, свободы. Другие испытывают те же эмоции, слушая Моцарта. Твои фламинго и Моцарт воплощают земное совершенство, которое стремится к Богу, бесконечно совершенному. Прекрасное не чуждо Богу.
ФБ.А как ты определяешь Бога?
ЖМДФ.Я не могу Его определить. Самое большее, я хотел бы помочь тебе Его открыть, разделить с тобой явленное о Нем в откровении Христа, в том, что превосходит наше скромное человеческое понимание и относится не только к области разума. Ты ищешь доказательств — доказательств бытия Бога, но ты не видишь всех аргументов, «совпадающих и убедительных», которые приводят человека к истинной уверенности. Ты хочешь, чтобы я определил Бога. В этом опять проявляется твой материализм! Ну как на нашем языке дать определение Бога, когда мы так мало Его знаем? И потому нам трудно подобрать слова — ведь, чтобы говорить о Боге, в нашем распоряжении только бедный человеческий словарь. Некоторые из этих слов для меня прозвучат, а для тебя будут пустым звуком. У каждого свое восприятие Бога. Для меня это постоянное присутствие рядом. Я знаю Его по тому, что сказал мне о Нем Христос, и по тому, что переживаю в глубине души. Вера христиан непременно христологична. Христос — Бог, и вера находит опору в христологии, так как Божественное начало воплотилось в человечности Христа.
ФБ.Значит, это Кто-то, раз у тебя, по-видимому, есть потребность в воплощении Бога.
ЖМДФ.Речь идет не о потребности. Это моя вера. Христос — это Кто-то, кто постоянно присутствует рядом со мной.
ФБ.Выходит, меня Он сопровождает к Режин[2], в модные клубы?
ЖМДФ.Возможно, Он присутствует там скорее, чем где-либо еще.
ФБ.Однако Режин — далеко не Дева Мария! Я упоминаю клубы, так как это развлекательные заведения, которые как раз и символизируют эфемерный гедонизм.
ЖМДФ.Если в подобных местах людям грозит нравственная опасность, тем больше оснований у Бога быть там, а не где-либо еще. Бог присутствует во всем, из чего состоит наша жизнь. Он всегда здесь! Когда я бывал на Каннском фестивале, выполняя функции, порученные мне Церковью, меня часто спрашивали, что я делаю в местах погибели. Я отвечал, что кино и Канны, на мой взгляд, не средоточие разврата, но когда бы и так, мое присутствие здесь как священника было бы более обоснованным, чем может показаться. Там тоже я был вместе с Богом.
Я верю в Бога и люблю Его. Но нередко я обрушиваюсь на Него с упреками, высказываю Ему свое возмущение.
ФБ.Как Фернандель в «Доне Камилло», дерзкий, но покорный.
ЖМДФ.Я переживаю свою веру не как покорность. Нет. Просто я знаю, что Бог есть, и мне этого довольно. На вопрос, заданный Моисеем, Бог так и отвечает: «Я есмь». «Я есмь тот, кто есть»[3].
ФБ.Бог — великий писатель! Только у Германа Мелвилла есть столь же сильное высказывание — знаменитое «предпочел бы не» Бартлби[4]. «Я есмь тот, кто есть». На такое надо осмелиться! Тут я, конечно, умолкаю. Почему Бог Моисея, а не чей-то еще? Почему на главные вопросы о том, что мы здесь делаем, ответ обязательно должен быть: Бог, Христос, а не Будда, Магомет или даже несколько богов? Почему монотеизм, а не политеизм? У шумеров, египтян, греков и римлян были десятки богов. Каждый мог в них себя узнать. Это было практично. Почему надо выбирать твою модель Бога, а не какую-то другую?
ЖМДФ.Потому что для нас, христиан, Бога явил Христос: Он пришел сказать нам, кто такой Бог, и это стоило Ему жизни.
ФБ.Вы думаете, что вы ближе к истине, чем те, кто верит в Магомета и в Аллаха?
ЖМДФ.Здесь ты затрагиваешь болезненный вопрос, предмет серьезных внутренних споров. Истина — это Кто-то: Иисус Христос. Церковь не говорит, что она обладает истиной. Она говорит, что знает ее и старается жить ею. Иоанн Павел II, однако, добавляет: «В каждой из великих религий есть частичка истины».
ФБ.Но я-то спрашиваю Жана-Мишеля ди Фалько. Ты солидарен с этим утверждением Церкви и папы?
ЖМДФ.Я не обустраиваю свою собственную религию. Вера — это не универсам, где ты нагружаешь тележку, выбирая то, что нравится, и оставляя все прочее, как поступают некоторые, когда они называют себя католиками и церковными людьми, но заявляют, что не верят в Воскресение.
Как выясняется из опросов, значительный процент регулярно посещающих церковь католиков не верят в Воскресение, и этого я не понимаю. Если мы не верим в Воскресение, то все остальное — не более чем красивая история и Христос — просто мудрец, такой же, как другие мудрецы или гуру у буддистов: ни один из них не был Богом.
ФБ.Но для тебя и для Церкви Иисус пришел, чтобы воплотить идею Бога. Эту идею трудно концептуализировать. Быть может, ощущая необходимость в Боге, люди Его придумали, а христиане присоединили Христа, чтобы подкрепить эту весть, придав ей плоть.
ЖМДФ.Чувство Божественного, духовное измерение — часть сущности самого бытия человека. Тот факт, что до Откровения существовали народы, которые сочиняли себе богов, для меня лишний раз доказывает фундаментальную потребность человека в установлении отношений с Божественным.
ФБ.Должна быть какая-то причина, объясняющая, почему мы оказались здесь! Я говорю о розовых фламинго, ты о — Моцарте. Но с тех пор, как родилась моя дочь, стоит мне услышать ее смех, увидеть ее — и меня затопляет любовь. Мне представляется, будто я больше, чем просто человек, будто во мне живет нечто высшее. Я сам для себя Бог! Потом я думаю, что невозможно жить спокойно, смирившись с тем, что всему этому наступит конец. Может, человек создал Бога из страха смерти? Именно об этом пишет в своем дневнике молодой Флобер: «Понятие бессмертия души придумали, скорбя об умерших».
Я родился в 1965 году и вырос в мире, где упразднили немало ценностей: семью, брак… Все разводятся, у меня есть ребенок, а я уже не живу с его матерью. Не будем говорить о глобализации, об отмене границ (понятие отечества, по сути, уже не существует), об унификации мира, о крахе коммунистической утопии… Все же это очень важно: крушение идеологий, религий, утопий. Нет больше Бога, нет больше надежды на равенство между людьми, остается только потребление. В мире, где я вращаюсь уже тридцать восемь лет, люди нуждаются в новой утопии или в объяснении. Нельзя же просто сказать им: рождайтесь, потребляйте и умирайте!
Никто не может этим удовлетвориться, потому-то люди больше ни во что не верят и отчаиваются. И тогда, как уже говорилось, они выбирают гедонизм, их привлекают цивилизация вожделения, реклама, секс. А также удовольствие, которое они находят в наркотиках. Человеку нужна мечта. Да, потребность в Боге сегодня вытекает из того, что человеку необходимо мечтать! Это прекрасно объясняет Режи Дебре в своей книге «Бог: путь в истории».
И здесь снова нас все разделяет, так как я не могу представить себе Бога таким, каким Его видишь ты, — как ЕДИНСТВЕННЫЙ ответ.
ЖМДФ.Иначе говоря, я могу сделать вывод: тебе хотелось бы иметь веру, потому что это был бы некий ответ.
ФБ.Конечно, мне хотелось бы, чтобы я мог во что-то верить.
ЖМДФ.Что касается меня, я верю в Кого-то. Меня удивляет, что ты такой нигилист. Читая твой роман “WindowsontheWorld”[5], я обнаружил, что Бог появляется на каждой странице — для того, кто хочет Его видеть. Ты говоришь об «определенных ценностях», ты с нежностью вспоминаешь свою дочь; хотя ты утверждал раньше, что в человеке Бога нет, что он этого недостоин, однако в твоей дочери Бог присутствует?
ФБ.Да, потому что моя дочь — это Мессия! В самом деле, видя такую чистоту, я верю в мою дочь. Я в нее верую.
ЖМДФ.Тогда ты пантеист. Твоя дочь, фламинго, природа… «Все, что существует, существует в Боге», — говорил Спиноза. В этом отношении я с ним согласен. Видя Хлою, ты чувствуешь: есть нечто выше тебя.
ФБ.Да, правда. Я вырос в городе и был лишен реального общения с природой. Когда я вижу небо, закаты, когда меня восхищает «Реквием» Форе[6], когда я понимаю, что писатель достиг вершин, что все слажено — форма, содержание, что он нашел единственный способ выразить мир, — я вдруг проникаюсь религиозным чувством.
ЖМДФ.Ты говоришь, как святой Августин: «Спроси красоту земли, спроси красоту моря, спроси красоту воздуха, рассеянного в необъятном просторе, спроси красоту небес, спроси все эти явления природы… кто создал их, если не Прекрасный»[7] — то есть Бог, который есть порядок и красота мира.
ФБ.Меня потрясло рождение моего собственного ребенка, сам факт, что я дал жизнь. Я ощутил, как меня наполняет редкое, необыкновенное чувство. Думаю, пять лет назад, до рождения моей дочери я не стал бы задумываться над подобными вопросами.
ЖМДФ.Ведь ты задумываешься над ними из-за нее.
ФБ.Да, именно из-за нее я задаю себе вопросы! В какой мир я ее привел? На эту опустошенную, лишенную смысла планету? Рожать ребенка — глубочайший эгоизм. Я чувствую себя тем более ответственным, что она здесь ни при чем. И если я говорю, что моя дочь божественна, — дело в том, что она прекрасна, как все дети, и представление о любви погружает меня в состояние благодати. Думаю, мне не захотелось бы сделать эту книгу, не стань я отцом.
ЖМДФ.Ты хотел получить определение и нашел его. Ты сам к нему пришел. Бог есть любовь.
Глава III
О пользе Бога
ФБ.Ты веришь в Бога и, стало быть, говоришь, что Он создал людей. Но если Его придумали сами люди, не слишком ли большой ущерб принесла их выдумка? Иными словами, я возвращаюсь все к тому же вопросу: зачем нужен Бог?
ЖМДФ.А всем, что дала Церковь: больницы, воспитание, помощь беднейшим, — ты пренебрегаешь; ну, ладно… Бог существует не ради того, чтобы приносить нам какую-то пользу, как и мы живем не для того, чтобы Его использовать. Однако некоторые задают себе такой вопрос, потому что мы устанавливаем между собой и Богом отношения утилитарного характера. На воскресных службах мне часто приходится говорить: «Сегодня утром вы пришли на мессу. У вас есть просьбы, с которыми вы хотите обратиться к Богу. Забудьте их. Молитесь за тех, чьи чаяния вам неизвестны, за тех, кто сейчас рядом с вами. Будьте уверены: если вы так поступите, другие станут молиться за вас, и вы обретете друг друга».
ФБ.Так ты занимаешься торговлей! Ты настоящий коммерсант. Молитесь за вашего соседа, а он помолится за вас. Это напоминает мне известное пари. Верьте в Бога, и если вы ничего при этом не выиграете, то, во всяком случае, вам нечего терять.
ЖМДФ.Я просто пытаюсь помочь людям освободиться от личных забот, оторваться от самих себя и от утилитарного отношения к Богу. Так они немного повернутся к другим, пусть на мгновение. Чем больше я избавляюсь от самого себя, от всего эгоистического во мне, от того, что не дает повода гордиться, тем больше оставляю я места для Бога.
ФБ.Интересно. Метафизика, единственная цель которой — в конечном счете стать физикой. Трансцендентное существует затем, чтобы сделать нас более человечными. Фу ты, черт, жутко головоломный обмен!
ЖМДФ.В молитве мы должны прежде всего просить Бога не о том, чтобы Он исполнил наши личные просьбы, то есть подчинился нашим желаниям, а, скорее, чтобы Он помог нам исполнить Его волю.
ФБ.Не скрывается ли за этим представлением о Боге своего рода низменная человеческая потребность подчиняться приказаниям кого-то или чего-то вышестоящего? Разве не пугает удел человеческий сам по себе? Так, может, Бога придумали для того, чтобы уйти от страха? Ведь, как говорит Паскаль в «Мыслях», идея смерти настолько невыносима для человека, что, убегая от нее, он предается развлечениям — и напрасно, ибо подлинный ответ — это Бог. Я-то убежден, что Бог и есть способ увильнуть от смерти, Бог и есть развлечение. Между прочим, как раз поэтому можно заметить, что люди становятся все более верующими и близкими к Церкви, начиная с определенного возраста, когда чувствуют, что стареют. Это несколько схематично, но верно: с приближением смерти старики активнее посещают церковь, задумываются о Боге чаще, чем в течение всей жизни. Подобное произошло и с Миттераном: на склоне дней духовные и метафизические запросы стали ему ближе, чем когда-либо прежде. Если бы с помощью клонирования удалось уничтожить смерть, церкви мигом опустели бы.
ЖМДФ.Ты думаешь? Запросы эти связаны не со страхом приближающейся смерти, а с постепенным изменением взгляда на собственную жизнь. Когда бóльшая часть ее остается позади, пожилые люди ставят перед собой вопросы, не так сильно занимавшие их раньше, потому что они обретают определенную зрелость. Они по-другому видят самих себя в прошлом, так как действительно не закрывают глаз на единственную истину, в которой все уверены: однажды мы покинем эту землю. Но вообразим, согласно твоей абсурдной гипотезе, будто люди перестали умирать, — я убежден, они все же будут обращаться к Богу и черпать в Нем силы для самосовершенствования, которое может отвечать их потребности в бесконечном.
ФБ. Другая проблематика, столь же для меня несомненная, заключается в том, что человек XXI века живет в условиях смерти Бога или, по крайней мере, Его отсутствия, отсутствия смысла — «в условиях абсурда», как говорит Камю.
ЖМДФ.Нет. Думаю, мы, скорее, свидетели своего рода смерти человека — гибели лучшего, что в нем есть. И в таком случае, возможно, у Бога «есть шанс» вновь к нам вернуться. Но до чего страшно понимать это!
ФБ.Нам неустанно твердят о Боге, как о чем-то полезном, необходимом. Но если смерть, наряду с Богом, составляет капитал религий, то ее упразднение будет означать смерть Бога, разве не так? Смерть смерти стала бы смертью сразу всех религий. И все вы слиняли бы потихоньку. Впрочем, это случится нескоро…
Что мне больше всего нравится в религии, так это ее абсолютная бесполезность. В труде «О религии, рассматриваемой в ее источнике, формах и развитии» Бенжамен Констан утверждает, что только религия способна внушить человеку бескорыстие. Мне очень нравится эта идея немотивированности. Это очень важно. Польза Бога в том, что Он бесполезен.
Глава IV
Об использовании Бога
ФБ.Рассмотрим теперь основные претензии, предъявляемые к Богу. Если Он существует, мы обязаны Ему множеством разрушительных конфликтов, религиозными войнами, терроризмом, фанатизмом, фундаментализмом. У меня складывается впечатление, что во многих наших бедах повинен Бог. Неужели же Он, допускающий миллионы преждевременных смертей во всем мире, создал людей, чтобы с удовольствием наблюдать, как они убивают друг друга?
ЖМДФ.Сегодня, если говорить об исламизме (но не исламе!), как бывало и прежде, в смутные времена христианства, встает вопрос о том, исходят ли эти бедствия от Бога или их причина в том, чтó люди сделали из Бога. В последнее время достаточно примеров того, как люди во имя Его развязывают войну. Всякий раз виноват не Бог, а те, кто превращают Его в свое орудие. К счастью, результат никогда не бывает убедительным. Каждый раз, когда кто-нибудь стремился использовать Его, навязывая свою власть, свой авторитет, взгляд на вещи, этот человек рано или поздно терпел крах. Случаются события, перед которыми мы совершенно бессильны: например, болезнь, страдание. Но происходит и многое другое, за что несем ответственность лишь мы сами, а Бога обвиняем понапрасну. Хватит сваливать на Него нашу вину, прикрываясь фразами вроде этой: «Если бы Бог существовал, подобная ситуация была бы невозможна». Воюет не Бог, а люди.
ФБ.Не слишком ли просто: когда все из рук вон плохо, виноваты люди, а когда все хорошо, так это благодаря Богу?
ЖМДФ.Нет. Когда все хорошо, в этом опять-таки заслуга людей — таких, как великие представители Церкви, прославившие ее историю святые. Конечно, они черпали силу в Боге, но вершителями дел был не кто иной, как они сами. Вспомним Мать Терезу — нет сомнения: действовала именно она, именно ей удалось мобилизовать вокруг себя людей и внушить им желание служить другим. Она черпала волю, всю свою необычайную энергию в вере. Прежде чем сказать: «Отдадим Богу Богово», следует отдать должное людям. Я говорю о святых, но мог бы назвать также мужчин и женщин, которые отдали жизнь ради других людей, хотя не имели веры.
ФБ.Вот именно, вспомним-ка некоторые недавние человеческие «подвиги». Вот уже целый век мы свидетели массового, «в промышленном масштабе» истребления человечества. Людей целыми составами везли на сожжение. Кое-какие печальные эпизоды XX века раньше были бы невозможны по техническим причинам, но технологическое развитие обогатило воображение разрушителей. «Нострадамус» во мне подсказывает, что скорей всего это еще не конец. Возможно, ядерное оружие, созданное во время «холодной войны», чтобы удержать противника от использования его собственных вооружений, сегодня начнут пускать в ход там и сям на планете, и, по всей вероятности, это будут делать во имя Божие: ведь именно так оправдывают войну, сражаясь обычным оружием. Человек XXI века не вызывает у меня иллюзий! И если одержимые Богом безумцы завладеют ядерным оружием, вряд ли Бог каким-то образом выручит нас.
Мне повезло: на башне Всемирного торгового центра меня не было. Но, сочиняя свой последний роман, я пытался представить себе положение жертв, их вопросы, обращенные в последние мгновенья к Богу. Должно быть, они спрашивали себя, где же Он, если Он есть. Зато они наверняка не сомневались в реальности черта. В любой момент повседневной жизни, стоит нам включить телевизор, мы увидим, как много у него дел. Сатана слишком загружен. Вот что тревожило Чорана: «Если допустить, что миром правит дьявол, тогда все объясняется. Напротив, если правит Бог, то понять ничего нельзя».
ЖМДФ.Ты веришь в черта, хотя, по твоим словам, не веришь в Бога?
ФБ.Да, надо же с чего-то начать! Ясное дело, я считаю, что существуют добро и зло. Не всегда легко заметить равновесие между этими двумя понятиями. Иногда люди полагают, что творят добро, а делают зло, как, например, Джордж Буш. Тем не менее зло, которое я в шутку называю «чертом», существует, и мне кажется, оно вот-вот одержит верх. Сатана есть, его-то я встречал!
ЖМДФ.Но кто совершает поступки? Мы.
ФБ.Опять ты стараешься внушить чувство виновности, как водится у католиков!
ЖМДФ.Когда я обвиняю людей, ты утверждаешь, будто я внушаю чувство виновности, — уж не хочешь ли ты сказать, что веришь в черта, а не в безумство людей? Я всего лишь подчеркиваю нашу ответственность, не пытаясь вызвать чувство вины. Признаем, однако, что Бог, так же как и черт, добро, как и зло, действуют через нас. Именно от людей исходит их собственное добро или зло.
ФБ.Я думаю: а может, борьба идет между богом добра и богом зла, как говорит индуистская мифология? Конечно, мы все за то, чтобы победил бог добра, но вырисовывается нечто другое. Может быть, сейчас важно читать текст Апокалипсиса? У нас есть все основания страшиться будущего, но не являемся ли мы уже теперь свидетелями конца света?
ЖМДФ.В таком случае, родится новый мир, и на подобный переворот можно смотреть только оптимистически. Одно из существенных условий нашего бытия — неравенство. Не привело ли к кошмару 11 сентября, среди прочего, свойственное людям восприятие несправедливости — даже если не считать отчаяние единственной причиной? Возможно, мы слишком долго проявляли равнодушие к тем, кто умирает от голода без всякой помощи? Возможно, весь этот хаос — следствие того, что наше общество живет, полностью забыв, забросив обездоленных, хотя мы постоянно слышим об утопии эгалитаризма, которая на деле почти не пользуется поддержкой.
ФБ.Да, эта идеология сегодня умирает. А причина, быть может, в том, что еще раньше умер Бог, умерла религия?
Хватит с нас всяких «измов», утопий, стоящих стольких жизней, пусть даже все мы испытываем потребность в утопиях. У каждого должны быть собственные мечты, каждый должен пережить собственную революцию в душе. Но проповедь утопии Бога особого оптимизма в меня не вселяет. Видеть идеал в Боге? Всякий раз это причиняло немало вреда. Хотелось бы подчеркнуть два момента: во-первых, у меня нет необходимости верить в Бога, чтобы делать добро; во-вторых, в XXI веке от Бога, по-видимому, больше неудобств, чем преимуществ.
ЖМДФ.Ты видишь зло, содеянное именем Бога! А добро? Я настаиваю: виноват не Бог, а идея Бога, то, во что Его превратили. Люди, всецело, совершенно бескорыстно преданные Богу, — святые. Именно они шли до конца, а не кто-то другой. Например, тибиринские монахи в Алжире[8]. Каждый из них был слугой, исполненным готовности, великодушия, молитвы. Они не обладали ни властью, ни богатством. Живя в мусульманском мире, они не пытались навязать ему христианскую веру. Эти люди отдали свою жизнь сполна и были до конца счастливы. Они познали, что такое подлинное счастье, хотя такое счастье тебя смущает.
ФБ.Да, потому что мне трудно принять христианскую идею жертвы, этот вкус к мученичеству. Ты говоришь о святости, прекрасно. Есть принципы великодушия, милосердия — они очень хороши, но не очень-то эффективны против тирании, ненависти, варварства, насилия. Тибиринские монахи явили пример мужества и достоинства, но они погибли. И когда передо мной люди, приверженные добру, а с другой стороны — зло, я задаюсь вопросом: почему дьявола мы слушаем чаще, чем Бога? Почему нам легче уступить черту, а не Богу?
ЖМДФ.Ты сам сказал. Мы «уступаем» злу. Мы «уступаем», потому что так легче, поддаемся дурным наклонностям. Напротив, ответить Богу — это акт воли, поступок почти героический. С одной стороны, склон, по которому надо всего лишь скользить, с другой — усилие, требовательность к себе.
ФБ.Но тогда — повторяю свой вопрос, — если Бог есть, для чего Он нужен? Или зачем люди Его придумали?
ЖМДФ.Бога не придумали. Он есть. Им и для Него создан человек. Неверие нередко объясняется страхом, непониманием возвышенной стороны Бога. И лишь тот, кто ищет Бога, может Его найти. Похоже на лото: только взявший талончик получает шанс выиграть. Бог вручил людям талончик, дал им «способность» Его найти, их дело — использовать эту возможность, этот шанс.
Теперь, раз уж ты настаиваешь на своем «для чего», скажу, что Бог нужен для того, чтобы найти истину, объединить людей. В нем — источник счастья, возрастающего даже в страдании. Увы, история постоянно доказывает, что некоторые создания Божии используют Его ради жестоких, дьявольских целей. Но можно пуститься в чисто умозрительные рассуждения и, исходя из соображения, будто Бог выдуман людьми, представить себе, чтó произошло бы в противном случае — если б Его не было. Вероятно, жизнь превратилась бы в сплошное зло, ведь тогда люди стали бы уступать лишь низким инстинктам, ничего иного не зная. Даже когда человек использует Бога, образ добра, для того, чтобы творить зло, он обманывает только самого себя, а не историю. Все мы умеем по прошествии времени, учитывая реальность, распознавать ложность якобы альтруистических, якобы благородных намерений. И нам известно, что использование Бога как орудия в итоге никогда не приносит успеха.
ФБ.После этого ты упрямо продолжаешь верить в человека?
ЖМДФ.Да, и, полагаю, ты тоже в него веришь.
ФБ.Я вырос в мире скорее материалистическом, лишенном идеала. Я построил своеобразную стену цинизма для самозащиты и, к несчастью, склонен считать, что окружающая реальность оправдывает такую позицию. Пессимизм — это, как мне кажется, вопрос выживания. Каждый день новые причины толкают нас к нему как к единственному способу избежать разочарования в жизни. Быть оптимистом, верить в победу нравственного начала, быть терпимым и открытым — все этого хотят. Вместе с тем во многих случаях эти качества вызывают огонь на себя и, добавлю, не вознаграждаются. Мы живем в обществе, где усиливаются эгоизм, индивидуализм, гедонизм. А рядом — те, кто строит соборы или мечети, кто верует, соблюдает религиозные обряды и молится. Я говорю себе: если люди столько потрудились для Бога, уж мог бы Он дать себе труд быть! Тем самым я с сожалением констатирую, что Он отсутствует. Да, видишь ли, я сожалею об отсутствии Бога, несмотря на то, что мне слишком очевидны связанные с Ним отрицательные последствия: насилие, войны, фанатизм… Все-таки я, наверное, вырос в ужасающем обществе. Самолетами, которые протаранили и разрушили Всемирный торговый центр, этими самолетами-убийцами управляли люди, верившие, как и ты, в Божественный абсолют, в Единого Бога, — и вот они бросили это в лицо миру, утвердили кровью. То же самое в Мадриде! Эти картины по-прежнему передо мной, как наваждение. Я вижу, как используют Бога эти одержимые, вижу, как американцы все решают именем Божиим, объявив себя избранным народом — пытая, они поют: “GodblessAmerica” («Да благословит Бог Америку»). И я думаю: уж лучше бы Богу не существовать, тогда Ему не пришлось бы стать самым страшным из всех алиби.
Изо дня в день мне не дает покоя все тот же единственный вопрос: имеет ли смысл этот мир? Ты же в ответ твердишь мне только про Отца, Сына, Святого Духа, которые в действительности все трое суть одно и то же! И, как будто это еще недостаточно сложно, ты добавишь, что Дева является Матерью Бога: на самом деле оплодотворил ее не мужчина, да и вообще никто, и уж, во всяком случае, не муж — хоть Иосиф и единственный мужчина в ее жизни, но сыну ее он не отец! Проще некуда, элементарная вещь! И ты предлагаешь мне во все это верить?
Между вопросом «Имеет ли смысл этот мир?», вопросом жгуче насущным, и вот этой евангельской схемой, относящейся к Христу и, по-видимому, далекой от реальности, — огромный разрыв. Нет, мне не удается поверить во все эти принципы, в такую организацию Вселенной и человечества. Реальность сводится к следующему: я чувствую, что все мы живем в мире, конец которого близок (возможно, наша планета протянет недолго, и надо сделать все для спасения природы и окружающей среды), что все люди рехнулись, жизнь наша совершенно пуста и человек катится навстречу собственной гибели.
Вот почему меня разбирает смех, когда я думаю, что есть вещи куда неотложнее, чем твои истории про Бога и Его полезность, про Христа, Святого Духа и Деву Марию.
ЖМДФ.Прежде чем отвечать по всем перечисленным пунктам, хочу подчеркнуть: есть любовь. Что касается твоего вопроса: «Имеет ли смысл этот мир?» — ответ: «Да, любовь». Любовь к Богу, любовь к ближним, любовь к самому себе…
Глава V
О вере
ФБ.Наша утробная привязанность к материализму — вот что порождает насилие, которое мы сегодня переживаем, и отличает западный разум от фанатизма террористов. Нашей системе — хотя она дает нам свободу и оставляет выбор — недостает конечной цели. Меж тем как в других частях света, в других обществах и других религиях первое и основное условие — духовность. Может, нам не хватает религиозного чувства? Или цель нашей системы — попросту саморазрушение? При капитализме потребление означает самоистребление. Отсюда — насилие, одиночество. Наш образ жизни напоминает позолоченную пилюлю для самоубийцы.
ЖМДФ. От Бога отворачивается больше всего людей именно в самых богатых странах — аргумент в пользу ужасного утверждения, которое широко распространяют хулители веры, а я отрицаю: о том, что якобы для бедняков, потерявших надежду на лучшие времена, прибежищем служит вера в верховное существо, способное в тот или иной момент помочь им в испытаниях. Бог становится тогда их единственным упованием.
ФБ.Вот и я говорил: Церковь привлекает только стариков (потому что они боятся смерти) и бедняков (потому что им нечего терять). По словам Ницше, религия — результат озлобленности. То, что подходит для рабов.
ЖМДФ.Разумеется, я опровергаю такие теории. А что делать с теми, кто не вмещается в эти категории? Множество примеров доказали бы обратное. Но разве подобные крайности чужды нашему обществу богатых? Всем пресытившись — деньгами, сексом, наркотиками, разве эти отчаявшиеся в какой-то момент не осознают: то, что они «ищут», что им нужно (бесконечность, полнота, полет, счастье), заключается в чем-то ином — в открытии Бога, в вере?
ФБ.Так мы приходим к парадоксу. С одной стороны, мы с нашей виной — оттого, что мы в богатых странах, а все остальные на планете подыхают от голода и болезней, и оттого, что наши страны переживают упадок, как Древний Рим, и, очевидно, ощущение Бога нами утрачено. С другой стороны, люди, готовые нас поубивать, доказывая нам свою правоту. И опять я делаю тот же вывод: Бог вызывает войны.
ЖМДФ.Нет! Ты прекрасно знаешь: в этом случае Бог — только повод, алиби во оправдание недопустимых действий. Верующий служит Богу, а не приспосабливает Его для достижения целей, Им осуждаемых. После 11 сентября и всех самоубийственных терактов, поразивших Восток, Индонезию, Марокко, Испанию, я слышал кое от кого, что, несмотря на возмущение, вызванное кровопролитиями, эти акции были восприняты как подлинные свидетельства веры. Спешу уточнить, что абсолютно не разделяю такую точку зрения. Эти люди чуть ли не восхищались безоглядной верой фанатиков, готовых в своем ослеплении пожертвовать земной жизнью ради обещанного рая. Странная оценка веры! Тут-то и надо обратиться к рассуждению в христианском смысле слова — ведь Бог выражает себя через людей. Следует видеть относительность того, чтó эти самые люди, как они утверждают, берут от Бога. В трех религиях монотеизма мы имеем по меньшей мере общую веру в Бога, Отца, несотворенного, невидимого, создателя Вселенной. А для христиан вера — дар Божий, который человек свободен принять или отвергнуть.
ФБ.Я, со своей стороны, далек от восхищения больными людьми, которые убивают себя, стремясь искрошить как можно больше невинных граждан. Этих опасных маньяков надо бы срочно посадить под замок. Фанатик — тот, кто лишен сомнений. И потому он превращается в безумца. Для него невыносимо, что не все такие, как он. Он становится жестоким, боясь в глубине души, что Бога нет. Он убивает других и самого себя: раз не убедил — все, надоело. «Разума лишает не сомнение, а уверенность» (Ницше).
ЖМДФ.Вполне согласен с твоим анализом. Разве у этих фанатиков больше веры, чем у их собратьев по религии? У нас нет барометра веры. Когда церкви были полны народа, это не значило, что у христиан было больше веры. Помню, в Марокко люди признавались мне, что во время рамадана некоторые соблюдают пост только потому, что боятся проблем с окружающими, в личной и профессиональной жизни. Такое же социальное давление знало и христианство. Сегодня более, чем когда-либо, Бог — это наша свобода. Принудить к вере не может никакой закон.
ФБ.Для меня свобода и демократия — главное. И я задумываюсь: оставляют ли эти два принципа место для веры, для Бога. Ведь у католиков все диктует Церковь, так? Где же тогда личная свобода?
ЖМДФ.Вера — это свободный ответ человека Богу, Который открыл ему Себя. Это личный акт. Конечно, Церковь изначально выступает гарантом этой веры. Она хранит Слово Христово и апостольское, увековечивая его, она как мать, воспитывающая свое дитя. Но прежде и в основе всего — личная вера каждого, каждой личности.
ФБ.Верую — значит, существую.
ЖМДФ.Сперва следовало бы сказать: «Я мыслю — значит, существую». С разумом соединяется духовное измерение, потребность в метафизике, что отличает нас от животных. Невозможно закрывать глаза на то, что стремление к Богу свойственно человечеству в целом. В любой цивилизации, в любой культуре, какой бы она ни была, всегда есть взгляд, направленный «ввысь», в инобытие, в недоступный нам иной мир. Обязательно найдутся люди, которые будут говорить, что религии придуманы теми, кто не в состоянии дать ответ на вопросы. Что в религиях ищут защиты, прибежища и что легко относить все на счет Бога. И вот тут вмешивается вера. У нас нет никакого способа достоверно объяснить появление человеческих существ на Земле, а ведь человек — неоспоримая реальность.
Часто, оказавшись на вокзале или в аэропорту, где снуют толпы людей, я пытаюсь вообразить историю, жизнь каждого человека. И думаю: не может быть, чтобы за каждым из них не стояла некая высшая, недоступная нам мысль. Не может быть, чтобы все сводилось к случайности. И именно потому, что я убежден в невозможности такой случайности, я вновь обращаюсь к своей вере, находя в ней единственный смысл, единственный — осмелюсь сказать — рациональный смысл!
ФБ.Конечно, против веры нет аргументов, это касается каждого из нас, и ставить веру в упрек кому бы то ни было невозможно. Наш диалог — диалог между глухими, между верой и разумом. Просто если считать, как я, что смерть окончательна, что после нее нет ничего, кроме небытия, то становится гораздо труднее принять все остальное. Быть может, Воскресение — это и есть точка расхождения между атеистами (или агностиками) и верующими. Между этими двумя представлениями — пропасть, потому что мы живем в обществе сциентизма. Я не святой Фома и готов прислушиваться ко всем теориям. Я тоже совсем не убежден, будто устройство мира — плод случайности. Если бы так, пришлось бы признать, что случаю все удается на славу. И это приводит в недоумение. Но не меньше смущает меня объяснение, будто Церковь, Бог и Иисус Христос существуют только ради того, чтобы мы могли преодолеть смерть или что-то там другое. Почему, к примеру, не предположить существование некой причинности и притом все же окончательной и необратимой смерти?
ЖМДФ.Христос нужен не только для того, чтобы помочь нам преодолеть смерть, но и чтобы научить нас любить так, как любит Бог, научить нас жить, быть мужчинами, женщинами в соответствии с Божественным замыслом о человечестве. Где ты видишь свое место? В лагере атеистов?
ФБ.Я читал интервью с Робертом Крамбом, великим художником американского андеграунда. На вопрос: «Вы не атеист?» — он отвечает: «Нет, логично, чтобы существовали силы умнее нас. Но если того, кто сомневается в бытии Бога, называют агностиком, тогда я, скорее, гностик — признаю существование высшей силы, но не знаю, какую форму она принимает. И всю жизнь мы ее ищем».
Итак, вступив на путь поисков высшего знания, я присоединяюсь к этой интерпретации. Вот теперь я сказал бы, что я гностик. Это лучше, чем атеист, нет? Правда, течение гностицизма было решительно опровергнуто в III веке святым Иринеем, епископом Лионским, но Крамба это как будто не смутило, если только он в курсе дела.
Мне так же трудно верить в Бога, как в теорию о рыбах, которые превратились в динозавров, а потом в обезьян, а уж те сами собой сделались людьми, и все это будто бы произошло случайно. Эти тезисы отстаивают законченные сциентисты. В то же время читаю я Бернаноса, Блуа, Пеги, Жюльена Грина, Клоделя, и меня берет досада. Они были куда умнее, чем я, и они верили! Тем не менее, разве они не говорят таких же глупостей, как и рационалисты? Верить в то, что все появилось без причины, такое же безумие, как верить в наличие причины.
ЖМДФ.Ты недавно заявлял, что верят одни «старики» и «бедняки»; не думаю, что те, кого ты сейчас назвал, согласились бы причислить себя к этим разрядам людей. Любопытное наблюдение: как только верующие получают чуть заметный численный перевес над неверующими, иррациональное переходит в мощное наступление.
ФБ.Верно, в кино, в литературе… Совсем недавно — «Страсти Христовы» Мэла Гибсона, «Властелин колец», «Гарри Поттер» и особенно «Матрица» — в образе Нео есть что-то от Христа.
ЖМДФ.То же и в более старых фильмах. Первый «Супермен» — там действие начинается, как в Евангелии. Отец посылает на землю сына, одаренного сверхъестественными способностями. То же относится к «E.T.» — афиша фильма говорит о влиянии «Сотворения Адама» Микеланджело, где изображен перст Божий, направленный навстречу руке человека.
ФБ.А отношения отца и сына в «Звездных войнах»! Темная сторона силы и все такое…
ЖМДФ.У всех этих режиссеров присутствует духовное измерение, осознанное или нет, в котором выражен вопрос.
Возможно, в наше время все увеличивается число людей, которые вопрошают себя о Боге. Среди интеллектуалов, например, Макс Галло, Режи Дебре, ты…
ФБ.Ну-ну, полегче! Что касается меня, я не интеллектуал. Вопрошать не значит примыкать. В то же время, столкнувшись с недостатком доказательств, совсем сникаешь. Может, я жертва диктатуры рационализма? Раз все недоказуемо, либо вера идет на убыль, либо остается одно: просто думать, что Бог есть, поскольку никто не в состоянии представить доказательства, что Его нет. Многие довольствуются принятием такого решения: credoquiaabsurdum. Верую, ибо абсурдно, по словам святого Августина. А вот что говорит Тертуллиан, основатель теологии: «Несомненно, ибо невозможно». Обожаю бредовые рассуждения вроде этих: великие богословы — большей частью дадаисты! Иной раз доказательства бытия Божия — просто халтура: Декарт, например, утверждает, что Бог есть, поскольку у нас возникло представление о Нем! Да уж, не перетрудился! А святой Ансельм заявляет, что раз Бог совершенен, Он существует — ведь совершенство предполагает бытие. Онтологическая насмешка над нами! Хватает примеров, объясняющих рост атеизма среди тех, кто отмел экзистенциальные и метафизические вопросы, чтобы жить спокойно.
ЖМДФ.Думаю, тут скорее желание держаться подальше от учреждений, от Церкви: «В непосредственных отношениях с Богом мне не нужны священник и месса, и потому меня больше занимает религия человека». Тогда люди называют себя атеистами, забывая значение слова «атеист» — «отрицающий Бога». Ты сказал: «Верую — значит, существую». Но, наоборот, «Мыслю — значит, не верую» подразумевает: «Лучше объявим себя атеистами и тем докажем, что мы — умные люди».
ФБ.Да, тенденции изменились. Бога можно и отложить. В первую очередь нужно деньги зарабатывать, как-то выкручиваться, растить детей, ведь потом останется только подохнуть. Все те же пресловутые материализм и индивидуализм, которые, по-моему, взяли верх.
Впрочем, теперь уже так банально называться атеистом, что, мне думается, скоро будет считаться высшим шиком объявить себя католиком, верующим и соблюдающим обряды! Или гностиком, как я! Надеюсь, новая мода начнется с меня.
Перед лицом абсурда, перед лицом тайны Церковь предлагает нам верить в некий набор чудес — со Святым Духом, Девой и богатым ассортиментом красивых историй. И брать надо все в комплекте. Только я не желаю быть фарисеем.
ЖМДФ.Я тоже! Церковь принимает каждого таким, какой он есть. Во всех приходах мы организуем группы размышлений, и вопросы, которые нам задают, доказывают, что люди задумываются о догматах, о Троице или о Воскресении. Никогда Церковь не скажет им: «Не старайтесь понять, верьте!» Мы пытаемся объяснять. Кстати, некоторые участвуют в этих группах анонимно, и кое-кто из них обращается. Придя к нам за разъяснениями, они уходят с твердым убеждением. Ведется ежегодный учет, согласно которому в 2004 году более 2,5 тысяч взрослых приняли католичество и более 9 тысяч человек подготовлены к этому.
ФБ.Откуда взялись эти обратившиеся люди?
ЖМДФ.Это взрослые, перед которыми встает вопрос о вере, и они проходят подготовку к крещению. Люди, безразличные к религии, атеисты или те, кто оставил другую религию. Это стихийный процесс. Никакого прозелитизма. Приведу пример: один католик, человек церковный, имеющий детей, разводится и вступает в гражданский брак с разведенной, у которой тоже есть дети. Дама — неверующая, однако благодаря их совместной жизни ей открылся Бог. С этим случаем я столкнулся недавно.
ФБ.Разве не из любви к мужу она так поступила?
ЖМДФ.Нет. Рядом с его верой настойчивее зазвучал вопрос в ее душе, и она открыла Бога. В случае если в брак вступают католик и некрещеный, Церковь не требует обращения второго из супругов. Если один из них принимает религию другого, потому что таково обязательное условие, как в исламе или в иудаизме, то о вере говорить не приходится.
ФБ.В моем роду несколько поколений назад все были протестантами. После брака с католичкой ветвь Бегбедеров, к которой принадлежу я, приняла католичество. Так я и стал католиком. Обращения не было. Убежденности — тоже. Все дело в моих предках. Это напоминает мне библейскую притчу — очень практичную. Всю жизнь я могу прожить гнусным эгоистом, а если обращусь перед смертью, со мной будет все в порядке, как сулит притча о блудном сыне: тебя примут, парень, добро пожаловать, ты слегка заблудился, но вернулся домой. Я держу в запасе одну карту — джокера, думая про себя: ах, я блудный!
ЖМДФ.В притче подразумевается, что сын искренен, о расчете речи нет. Эта притча свидетельствует также о безграничности веры.
ФБ.А я и не собираюсь лгать. Состарившись, я, наверное, стану ближе к религии и буду искренним, помирать-то страшно. Есть еще пример святого Августина, раскаявшегося грешника. Сначала он распутничал, а потом наступило озарение, и он услышал голос Предвечного. Это обнадеживает. Можно жить в пороке, а кончить святостью. Выходит, для прожигателей жизни не все потеряно! Нечто подобное было с Жаном Кокто: увлекшись Жаком Маритеном, он решил заменить опиум Богом. А римский император Константин крестился в самый день смерти: на всякий случай он постоянно держал при себе епископа…
ЖМДФ.Вот видишь, главное чудо нашей веры — милосердие, прощение, стоит только искренне признать, что наши поступки и поведение не соответствуют тому, чего ждет от нас Христос. Возьми, к примеру, отношение Христа к женщине, уличенной в прелюбодеянии, или, как ты сам говорил, притчу о блудном сыне — одну из самых прекрасных страниц Евангелия. По дороге сын обдумывает, чтó сказать отцу, заранее подбирает слова, готовясь просить прощения. Но едва сын вернулся, отец обнял его, прежде чем он успел произнести хотя бы слово. Главное место, которое отводится прощению в нашей вере, — еще и свидетельство того, что Богу хорошо известно, с кем Он имеет дело: Он знает, что ни один из нас не может всю жизнь неуклонно идти той дорогой, по которой мы следуем за Христом.
ФБ.Но повторяю: нам нужно доискаться смысла всего этого. Мы можем принять пари Паскаля: «Не делать ставку на Бога – значит, ставить против Него. Каков же ваш выбор? Взвесим возможный выигрыш и проигрыш, если вы решитесь поверить, что Бог есть. Выиграв, вы выиграете все, проиграв, не потеряете ничего. Ставьте же, не колеблясь, на то, что Бог есть».
В действительности вполне можно заключить противоположное пари, которое Франсуа Раклин[9] называет «пари Дон Жуана»: я ставлю на то, что Бога нет и после смерти ничего нет… И живу по заповедям Дон Жуана или Казановы — веселюсь вовсю, ловлю момент, пока я еще здесь: я — мерзкий тип, легкомысленный гедонист, который всю жизнь упивается роскошью, грязным развратом и пороком.
Ты, по-моему, заключаешь пари Паскаля, а большинство людей — по крайней мере, в западных странах — держат пари Дон Жуана.
ЖМДФ.Я верю в Бога, и мне не нужно спорить. Другие не делают никаких ставок, поскольку не задают себе такого вопроса.
ФБ. Нет-нет: как господин Журден, который, сам того не ведая, говорил прозой, они, не зная о том, держат пари, что Бога нет, что этим надо пользоваться и что, во всяком случае, потом нет ничего.
А ты? Ты никогда не сомневаешься?
ЖМДФ.Разумеется, у меня бывают сомнения.
ФБ.Сомнения в том, что Бог есть?
ЖМДФ.Да, конечно. Но вопрос в том, как мы преодолеваем сомнение. Если оно дает возможность продвинуться вперед в нашей вере, в конечном итоге оно оказывается позитивным.
Ведь Христос, будучи на кресте, сказал: «Отче, зачем Ты Меня оставил?» Не будем изображать из себя экзегетов и рассуждать о том, по каким причинам Христос произносит такие слова, однако это вопль сомнения. Так же, когда Иисус молится в Гефсиманском саду, мы чувствуем, словно идет борьба между Его человечностью и Божественностью. С одной стороны, Он говорит: «Отче, пронеси эту чашу мимо Меня», то есть избавь Меня от страданий, но в то же время: «Да будет воля Твоя». Есть муки, через которые проходим мы все, верующие и неверующие.
И если уж Христос сомневался, я не вижу, каким образом верующий может быть гарантирован от сомнений.
ФБ.Ты анализируешь и переживаешь свою веру только через Писание, через Христа. Но ты прежде всего человек, а потом уже — церковный деятель. Случаются ли разногласия между тем и другим? У меня такое ощущение, будто ты всегда отвечаешь мне с высоты своего сана.
ЖМДФ.Если бы я не отвечал с высоты моего сана, я не признался бы в своих сомнениях и в том, что, подобно любому человеку, испытываю чувство протеста перед ужасными, несправедливыми ситуациями — например, в случае смерти ребенка, когда я реагирую так же, как и неверующий. Все мое существо или стремится следовать примеру Христа, или же порой не следует ему. Я не шизофреник: человек — и священник. Оба составляют одно целое. Я — это я.
ФБ.Ты очень убежденный человек. Но как ты убедишь другого, что нужно верить в Бога, по воле которого мы изначально неравны, рождаемся больными, инвалидами, в Бога, который ведет нас к смерти?
ЖМДФ.Вопрос так не ставится: бывает, что больные, инвалиды излучают мир, а иногда, не побоюсь сказать, счастье — на зависть здоровым людям! Бог повел на смерть собственного Сына и через Него указал нам путь к Воскресению. «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом» (святой Ириней).
Позволь, я процитирую определение веры святого Франциска Ассизского. Оно предвещает прекрасные перспективы: «Вера — это предвкушение знания, которое дарует нам блаженство в будущей жизни».
ФБ.Моего любимого богослова зовут Мишель Полнарефф: «Все мы отправимся в рай. Даже я!»[10]
ЖМДФ.Я тебе этого желаю!
Глава VIII
О ценностях
ЖМДФ.Как я замечаю, ты причисляешь себя к нигилистам, но в то же время, по-видимому, привержен определенным ценностям. Я имею в виду не образ жизни в этой системе, а твое уважение к старым добрым традиционным ценностям. Ты, конечно, понимаешь: с моей стороны это не упрек — скорее, констатация, твои противоречия меня даже удивляют. Но, возможно, в тебе говорит отец? Быть может, ты стал так все воспринимать с тех пор, как у тебя на глазах подрастает малышка Хлоя?
Кажется, для тебя имеют смысл ценности добропорядочного отца семейства, как выражаются нотариусы?
ФБ.Твои слова напоминают мне памфлет Линденберга «Новые ретрограды», опубликованный три года назад, — там я фигурирую под двумя разными ярлыками… Похоже, за мной закрепилась слава сексуально озабоченного развратника. Я написал «Рассказики под экстази»[11], испытывал наркотические средства, так что я вроде бы ультраанархист. Одновременно меня причисляют к «новым ретроградам», потому что я критикую это общество, потому что время от времени я говорю себе: уничтожить все, все прежние ориентиры и схемы и ничего не построить взамен — скорей всего, это был не лучший метод.
Может, я и впрямь анархист-реакционер. Но меня это не расстраивает. Я еще вдобавок буржуа по происхождению. Что ни говори, раз уж родился в Нëйи-сюр-Сен, сойти за пролетария вряд ли удастся. Не могу сказать между тем, будто я отстаиваю семью, потому что женат и имею ребенка. Ведь я расстался с матерью Хлои, развелся и женился на другой женщине. На сей раз в мэрии, не в церкви. Впрочем, развод для буржуа стал явлением почти обычным. Однако я в самом деле сожалею о распаде семейной ячейки… Досадно, что не удается ее сохранить. Тем не менее я вовсе не читаю нравоучений, не призываю жениться и размножаться, не возвожу в ранг приоритетных нравственных ценностей большую, хорошую, крепкую семью с многочисленным потомством. Нет. Я всего лишь наблюдаю мир, какой он есть, — мир, к которому принадлежу сам. Так что, критикуя его, я критикую себя.
ЖМДФ.Какие же ценности для тебя приоритетны? Какие хотел бы ты передать дочке, которая, очевидно, все в тебе перевернула?
ФБ.Тема обширна, боюсь наговорить по этому поводу банальностей. В передачах «реального» телевидения все чаще звучит: «Будь самим собой», «Оставайся самим собой». По сути дела, это популяризация (что прекрасно) фразы Ницше: «Стань тем, кто ты есть», а она восходит к сократовскому «Познай самого себя». Думаю, этим практически все уже сказано.
Моей дочери я попытаюсь передать вот что (не знаю, о таких ли ценностях мы говорим): пусть постарается узнать, кто она и для чего родилась, что она хочет осуществить, а главное, пусть приложит все силы для достижения этой цели.
ЖМДФ.Неужели ты готов согласиться с тем, чтобы она занималась чем угодно? Полагаю, ты хочешь уберечь ее от ситуаций, которые причинили бы ей боль. Возьмем для примера какую-нибудь крайность — позволь тебя спровоцировать: ведь ты не хотел бы, чтобы твоя дочь стала наркоманкой, проституткой?
ФБ.Конечно, нет. Я — сын-анархист, но отец-ретроград! Даже если это, по-видимому, противоречит моему открытому анархизму, и при том, что я вовсе не осуждаю проституток. Разумеется, я хочу для моей дочки лучшего. А что ты ожидал услышать? Что я желаю ей выйти замуж, встретить хорошего парня, ходить по воскресеньям на мессу? Тоже нет! Вот уж был бы верный способ толкнуть ее к наркотикам! Я хочу, чтобы она была счастлива. Вот. А как — я не знаю. Я тут не властен… «Человек. Способ употребления» — нет у нас такой инструкции, в этом главная проблема эпохи[12].
ЖМДФ.Увы, есть масса обстоятельств, когда счастливым быть трудно. Однажды я ночь напролет колесил по Парижу в автофургоне для кемпинга в обществе самоотверженных людей, прочесывающих неблагополучные кварталы, и общался с неприкаянными, которым требовалась поддержка. В том числе и с проститутками из района Венсенского леса. Приветливый прием, кофе, помощь, а главное — диалог… Положение многих из них было ужасно. Ни одна из тех, кого я встретил, не была счастлива.
ФБ.Бывают, однако, ситуации, когда кому-то счастье кажется недоступным, а другой в том же положении счастлив. В «Американской пасторали» Филип Рот рассказывает историю человека, дочь которого становится террористкой. Они уже не способны не только понять друг друга, но и просто разговаривать. Отец сделал все, чего требовали критерии «порядочного общества», дал дочери хорошее воспитание, образование, но она уходит от него и занимается тем, что, по ее предположению, должно дать ей если не счастье, то, по крайней мере, своего рода удовлетворение. Она надеется обрести его в этой форме самореализации, пусть отчаянной.
Я по-прежнему большой анархист, а именно: я — за легализацию легких наркотиков, отнюдь не против проституции — это неоспоримое явление реальности, существующее с самого начала человеческого бытия. Лучше попытаемся ее упорядочить, раз уж невозможно от нее избавиться. Если я теперь перечислю ценности, схемы, которым привержен, это будут лишь самые общие понятия: любознательность, великодушие, человечность (предлагаю заменить этой троицей девиз свобода-равенство-братство), смелость, вежливость, уважение, не повторять целый день «фу, бяка»…
ЖМДФ.Быть счастливым, возможно, значит также уклониться от ответа!
ФБ.Наконец, что касается Хлои, я не стану запрещать ей познавать то, что она захочет познать. Кстати, насколько я себе представляю, ее воспитание не должно идти путем запретов. Часто запретное становится притягательным.
ЖМДФ.Почему Хлоя? Борис Виан?
ФБ.Да, «Пена дней», Брет Истон Эллис в «Гламораме», и потом первый когда-либо написанный любовный роман — «Дафнис и Хлоя» Лонга. В конце моего романа “WindowsontheWorld”, изданного год назад, есть фраза, которая точно резюмирует мои сегодняшние размышления: «Я — нигилист, не желающий умирать».
Глава IX
О счастье
ЖМДФ.Похоже, ты счастлив, раз не хочешь умирать! Даже если твой нигилизм сильно смахивает на отчаяние избалованного ребенка.
Так ты счастлив или нет?
ФБ.Трудно сказать. Возможно, я боюсь быть счастливым.
Я частенько прячусь за цитатами, что поделаешь… Но хочется вспомнить, в подкрепление моего ответа, фразу одного малоизвестного автора дневника — Андре Бланшара, он записал: «Слово ▒счастье’ не назовешь счастливой находкой». Это высказывание вполне созвучно моей мысли: быть счастливым, по-моему, невозможно. Счастье — бессмыслица. Всегда что-нибудь не ладится. В лучшем случае, я стараюсь держаться на плаву. «Счастье» — всего лишь слово. Как и «Бог».
По натуре я склонен к страху, тревоге, неудовлетворенности и готов признать, что люблю жаловаться, хныкать, пока меня кто-нибудь не утешит. Не думаю, что я способен быть счастливым. Может, это звучит претенциозно, но, мне кажется, у кого есть хоть крупица ума, тот может только грустить. Печаль мне нравится, я нахожу ее эстетичной…
А ты, Жан-Мишель? Ты счастлив?
ЖМДФ.Нет, по совести, не могу этого сказать.
ФБ.Как? Даже несмотря на Божественный абсолют, как ты сам говоришь? Тебе этого мало?
ЖМДФ.Я переживаю минуты счастья, но этого мне мало. Быть может, из-за того, что я люблю Бога не так, как Он меня и как я должен Его любить. Тогда, наверное, Его любовь переполняла бы меня счастьем, как святых. Быть счастливым — состояние длящееся, когда оно достигнуто, оно становится частью нас самих. Такое не спутаешь с мгновениями счастья.
Конечно, я счастлив, когда переживаю глубокие мгновения, некоторые дни или более длительные периоды. Но если твой вопрос относится к моей жизни, то даже до обрушившейся на меня кампании лживых обвинений, когда что-то во мне погасло безвозвратно, я не был счастлив, не могу этого сказать.
ФБ.Разве Бог не дал тебе ответа?
ЖМДФ.Несмотря на всю мою любовь к Христу и на все, что Он мне дает, если быть честным с самим собой, я не могу сказать, будто купаюсь в счастье. Счастье — не «на лугу», а на Небе!
ФБ.Это очень серьезно! Когда так говорю я, со своей явной склонностью к пессимизму, тут сенсацией не пахнет. Но если ты, несмотря на Бога, несмотря на веру, делаешь такое признание, — это, на мой взгляд, поразительно. И я пытаюсь понять причину, даже если она связана с самым сокровенным.
ЖМДФ.Моя тревога отчасти коренится в истории моей жизни. Ничего оригинального. Такое бывает со всеми. Страх связан и с тем, что я живу не сам по себе под стеклянным колпаком. Мои отношения с Богом — не замкнутая система: Бог, я — и больше никого. Конечно же, вокруг меня друзья, родные, общение с ними — повод радоваться, но в мире столько причин для боли — иногда совсем рядом, и, сталкиваясь с болью постоянно, я не могу не реагировать. Отношения с Богом — это еще не все, чтобы чувствовать себя счастливым; они не должны заслонять от нас мир, в котором мы живем.
Тревога сближает нас, несмотря на разность наших путей. Ты происходишь из католической семьи, которая стремилась воспитать тебя в вере. Моя семья не была религиозной. Родители записали меня на катехизис, потому что в то время каждый ребенок из любой семьи, верующей или нет, обязан был посещать эти занятия. Вечная зависимость от чужого мнения… И вот я, родившийся в семье, далекой от Церкви, стал епископом. А ты, кому родители постарались дать религиозное воспитание, говоришь, что у тебя нет веры. Встретившись сегодня, мы подводим итоги, проверяем свои глубинные убеждения и констатируем, что…
ФБ.…Наши искания не увенчались…
ЖМДФ.Да. Мы оба полны тревоги.
ФБ.А поверхностный взгляд со стороны: «они достигли настоящего социального успеха, один — епископ, книжки другого неплохо распродаются, значит, они счастливы» — обнаруживает полную несостоятельность. Вдобавок, когда переживаешь личные испытания, подобные тем, через которые ты прошел два-три года назад, тревога только усиливается.
Ты был тогда в депрессии?
ЖМДФ.Да. Но даже если не вспоминать тот мрачный период, по характеру я беспокойный пессимист, и это сочетается с верой. Для меня она жизненно необходима. Один Бог знает, что бы со мной сегодня стало, если бы не вера.
ФБ.Однако некоторые священники частенько немного упрощают и сулят сомневающимся блаженство с Богом: «Вера принесет вам счастье, Бог вас осчастливит, и потому верьте».
ЖМДФ.Они говорят искренне. К примеру, один священник, от которого исходило необычайное сияние, — я отношусь к нему с восхищением. Порой я хотел ему сознаться, что не могу поверить, будто он живет в состоянии своего рода непрерывного блаженства. Это так меня занимало, что, помню, он мне приснился. И во сне в конце концов открыл мне — странно! — что он играет, притворяется счастливым ради других.
ФБ.Итак, ты способен понять мое разочарование. Поиски счастья могут отравить нам жизнь.
ЖМДФ.Верно. Вспомни Христа! Роль священника в том, чтобы уподобиться Христу, а пребывание среди людей, как известно, не всегда одаривало Его счастьем. Мы видим Его слезы! Когда в конце земного пути Он отдает жизнь ради спасения людей, Он испытывает страх.
В самом деле, большинство считает (по крайней мере, так кажется), будто священник не может быть несчастлив. Люди принимают его сочувствие к их горю, но, сталкиваясь со страданием священника, они смущаются.
ФБ.К психотерапевту идут не для того, чтобы слушать про его невзгоды, — предпочитают, чтобы он был спокоен, как дзен-буддист, и всегда в форме.
ЖМДФ.Да, но психотерапия основана только на выслушивании пациента, чтобы он мог сам осознать, в чем его беда. Священник должен выслушать, а также разделить боль страждущего, преисполниться сострадания и одновременно иметь счастливый вид. Но ведь он человек из плоти и крови, как все остальные. И так же переживает страдания, испытания, упадок духа, сомнения. Вместе с тем слабости не ставят под сомнение его миссию. Быть может, значимость и сила этой миссии еще возрастают от того, что, выполняя ее, приходится страдать.
Готовя будущих священников к проповеди, я советовал им приблизить ее к людям, каким бы ни был повод: радость или горе. «Начните с того, чтó разделяем все мы, верующие или неверующие, особенно когда вы служите на похоронах». Я и сам пережил подобное, когда отпевал детей — жертв несчастного случая на дороге. Веруете вы или нет, вас переполняют гнев и возмущение! Если священник произносит прекрасную проповедь, не учитывая прежде всего этого гнева и возмущения, то — повторяю — к кому бы он ни обращался, к верующим или неверующим, он не будет услышан. Непонимание — вот что он испытывает, как и все присутствующие. Он так и должен сказать: «Я не понимаю. Этому ребенку три года — и он умер?» Только разделив скорбь людей, можно пережить мгновение счастья в свете веры, в свете того, чтó вера дает нам при таком страшном испытании. Соединимся со страждущими в общих переживаниях, вызванных гибелью ребенка. Первая человеческая реакция — неприятие, возмущение, когда — повторяю — мы говорим Богу: «Не понимаю!»
ФБ.Я не прерывал тебя, потому что, мне думается, ты прав, напоминая о том, что священник — тоже человек. Он испытывает сомнения, страдания, возмущение и должен сказать, что он — такой же, как все. Это значит, что Церкви предстоит еще немало продвинуться в этом отношении. В наши дни для многих, и для меня в том числе, католический священник — что-то вроде НЛО, ведь от него требуют невозможного и, в частности, жить совсем не так, как живут другие. Как он может быть счастливым при всех ограничениях, запретах?
ЖМДФ. Я говорил: ему знакомы мгновения счастья. Мне хотелось бы привести в пример то состояние, когда священник глубоко переживает свою связь с Богом, пребывание в лоне Божием, в полном единении с Ним. Когда такое происходит со мной (а это бывает нередко), в эти глубокие моменты счастья я почти физически ощущаю связь с Богом. Меня наполняет своего рода блаженство, в этот миг я чувствую себя счастливым. Да, когда я в полном единстве с Богом, я счастлив.
Понимаешь, что я испытываю в такие минуты? Состояние блаженства, которое кое-кто пытается обрести с помощью особых средств.
ФБ.Намекаешь на тех, кто готов с этой целью подсесть на кокс или воспользоваться «бульбулятором»[13]? Тем не менее, если б, как ты выражаешься, «особые средства» не действовали, не оказывали эффекта на потребителя, не было бы ни дилеров, ни мафии «счастья».
ЖМДФ.С моей точки зрения, речь идет скорее о наслаждении и бегстве от реальности.
ФБ.Так и есть. Можно говорить о бегстве. Наверное, в этом разница.
ЖМДФ.Возвращаюсь к моему вопросу: приходилось ли тебе испытывать такие мгновения счастья?
ФБ.В свою очередь, повторюсь. Когда родилась дочка, в то мгновение меня коснулось счастье. Сначала мне протянули сверток, что-то шуршащее, синее и довольно липкое. А потом это что-то открыло глаза и… никогда у меня не было таких необыкновенных ощущений! Знаешь, что я ей сказал? «Добро пожаловать». Она смотрела на меня, и мне ее вручили. Произнесу банальность, в которую, однако, верю: кто не пережил этого, тому не понять.
Занимаясь любовью с кем-то, кого мы любим, кто любит нас, мы тоже прикасаемся к счастью. Опять-таки, ты не знаешь, что упускаешь… Конечно, это источник удовольствия, но и нечто гораздо большее. Нечто вечное. Я помню каждый из моих лучших оргазмов. Могу точно указать дату и место десяти моих высших достижений, да-да! Наркотики, алкоголь после этого — лишь мимолетные радости. Да и слово «радость» тут — преувеличение. Пожалуй, это способ отвлечься, сбежать, забыть тревогу.
Ну и что, спросишь ты: одурманившись на славу и удачно с кем-то переспав, становишься счастливым? Как сказал Бодрийяр: «Что делать после оргии?» Апокалиптический гедонизм Запада, это бегство вперед, к роскоши, комфорту, потреблению — доходит до стадии, когда наступает отвращение. Пусть у тебя хоть три спортивных машины, и ты спишь с моделью, и вхож в «VIPRoom» и тому подобные модные заведения, — счастливым от этого не будешь. Стало быть, чего-то не хватает. Может, как раз в этом заключается последний шанс для Церкви? Вероятно, последний шанс Бога — разочарование, к которому мы, кажется, близки — в частности, когда замечаем урон, нанесенный окружающей среде, природе, потепление на планете, разрушение всего, что любим. Возможно, в какой-то момент человек осознает происходящее, что приведет нас, допустим, не к Богу, но к новой иерархии приоритетов. В чем смысл нашего присутствия здесь? Я стараюсь быть оптимистом, двигаясь в том же направлении, что и ты. Например, я имею в виду романы Венсана Равалека «Венди 1» и «Венди 2», где речь идет о колдовстве, шаманизме, но также о Боге, «Театр операций» Мориса Ж. Дантека, где много говорится о его обращении в католичество. Я думаю о романах Уэльбека, проникнутых сожалением об отсутствии абсолюта. Визит в таиландский публичный дом не возвысит тебя в собственных глазах. Все эти романы, как и произведения Камю, Сартра и других, рассказывают истории потерянных людей. Такова характерная черта литературы XX века, описывающей блуждания людей без Бога.
Глава XVII
О светском характере общества и об исламе
<…>
ФБ.В конце XIX века Республика ощущала угрозу со стороны Церкви, а сегодня христиане, похоже, чувствуют, что Республике угрожает ислам?
ЖМДФ. «Христиане»: ты хочешь сказать — «граждане»? Какие из существующих феминистских движений выступили в защиту женщин-мусульманок? Много ты видел таких, кроме одного, недавно возникшего, — «Ни шлюхи, ни рабыни»[14]? Меня поражает это молчание, это бездействие. Мы капитулируем перед сутью проблемы.
ФБ.Когда я был ведущим «Гипершоу», меня поразило одно обстоятельство: можно было ставить скетчи, направленные против Иисуса, но только не против Магомета. Как будто дозволен только один вид расизма — антихристианский…
Что такое хиджаб? Обычай, мода, способ обрести укрытие, принадлежа к определенной группе, мера ограждения отрочества, вроде тех, что затронули всех нас, целомудренное требование защиты от эротизации общества, следствие радикализации одного из течений ислама?
ЖМДФ.Нося хиджаб, мусульманка показывает, что она покорна Богу. Таков точный смысл этого мусульманского слова: «покорный». Это зримый для всех знак ее покорности и принадлежности к общине. Однако разных интерпретаций и осмыслений не меньше, чем женщин, носящих хиджаб. А запрет демонстрировать внешние — явные, подчеркнутые — знаки религиозной принадлежности в образовательных и административных государственных учреждениях имеет границы, с трудом поддающиеся определению. Что делать, если мужчина отпускает бороду? И какую бороду? И т. д.
Интересно отметить, что все больше молодых католиков носят крестик на шее. Может быть, это ответная реакция? Может быть, они стремятся утвердить свою самобытность в анонимно-безразличном обществе? В 1949-1950 годах в Марселе, будучи ребенком, я принадлежал к некой группе — движению «Отважные сердца», организованному наподобие скаутского. Мы должны были достигать определенных ступеней, а в награду вручался цветной крест: голубой, красный и т. д. Поднявшись на одну из ступеней, я с гордостью нацепил свой крестик на серую блузу, и директор школы немедленно заставил меня этот самый крест снять. Таково было наследие закона 1905 года.
ФБ.В США свобода открыто заявлять о своей религиозной принадлежности не ограничена. Нет закона, который запрещал бы публично выражать свои убеждения, даже для ку-клукс-клана или неонацистов, которые, кстати, не стесняются устраивать уличные демонстрации под защитой полиции. Не способствует ли непредвиденный эффект этого религиозного либерализма замкнутости общин? И в этом плане не ведет ли издание законов к тем же последствиям, что и отсутствие законов?
Дени Тиллинак написал книгу «Бог наших отцов, или Защита католицизма», где он упрекает нас, французов, в том, что мы не знаем своей истории, связанной с христианством, и ведем себя так, будто все религии равноценны. Он добавляет, среди прочего, что отношение к католицизму и исламу не должно быть одинаковым, потому что католицизм составляет часть истории нашей страны и Европы, чего не скажешь об исламе.
Как ты относишься к этой точке зрения?
ЖМДФ.Я читал книгу, и мне самому трудно принять факт отрицания первостепенного значения христианства в нашем обществе. Даже когда отрицание принимает форму сознательного умолчания, что можно отметить далеко не только в европейской Конституции. Такое отрицание, или «забвение», слишком часто оправдывают принципом светского характера общества.
ФБ.Духом политкорректности, боязнью расизма?
ЖМДФ.Каковы бы ни были основания, допуская это отрицание, мы можем прийти к нелепым последствиям: зачем тогда сохранять, к примеру, григорианский календарь, где что ни день, то праздник какого-нибудь святого? Между тем все светское западное общество живет в ритме календарной реформы папы Григория XIII.
ФБ.Благо ли это? Я решительный сторонник более светского характера общества, хотя новый закон нередко понимают — особенно за границей — как реакцию страха перед тем, что некоторые называют «вторжением иммигрантов». Из-за успехов крайне правых на выборах и запрета носить хиджаб в школе и общественных учреждениях нас сразу представляют чуть ли не расистской нацией. Достаточно послушать некоторые голоса с Востока, призывающие на борьбу с крестоносцами. Хотя сегодняшний Иерусалим — один из узлов израильско-палестинского конфликта, для радикальных исламистов священный город трех монотеистических религий все еще отмечен шрамом Крестовых походов.
ЖМДФ.Вот так историю современных конфликтов возводят к другим эпохам, где предвзятый взгляд находит им обоснование.
ФБ.Что касается интеграции, которая якобы полностью провалилась, то речь идет о понятии, отвергнутом французскими мусульманами. Как можно говорить об интеграции религиозной группы? Если они французские граждане, с какой стати, здраво рассуждая, смотреть на них как на особую категорию населения? Вопрос деликатный, и, желая лучшего, легко впасть в позитивную дискриминацию. Однако следует поддержать открыто мыслящих мусульман, причем во всем мире. В частности, в Магрибе многие говорят: «Мы против ношения хиджаба, помогите нам выстоять. Не предавайте нас». Им необходима поддержка демократов, чтобы выступать против интегристов и фанатиков.
Замечу, что папа осудил Крестовые походы и принес торжественные извинения еврейскому сообществу, индейцам Латинской Америки и т. д. Почему бы высшим мусульманским авторитетам не поступить так же? Им следовало бы попросить прощения за гнусности, совершаемые во имя Корана!
Турция, по-моему, образцовая страна в плане светских принципов. Запрещая открытое ношение религиозных символов в общественных учреждениях, Турция установила демократическую систему западного типа — и это в стране, на 99% мусульманской. Вот еще одно доказательство (можно считать его парадоксальным), что закон, который слишком часто трактуют как посягательство на свободы, принуждает людей быть свободными. Все же туркам предстоит еще пройти немалый путь: я не забываю, что женщина там подчинена мужу и семейному клану, и помню о всевозможных крайностях, которые отсюда следуют.
ЖМДФ.Соблюдения законов недостаточно, чтобы устранить все опасности. Все виды фундаментализма, экстремизма коренятся в одной и той же почве, все в том же отчаянии. Утопии XX века — утопии фашизма или коммунизма — продавали народам мечты; одна из них заключалась в том, чтобы избавить людей от Бога. Активисты движения верили в это сами и заставляли верить других. Они утверждали, что понятие Бога должно исчезнуть. Для них Бог умер. Мы знаем, что было дальше.
ФБ.Это лобовое столкновение, случившееся в прошлом веке, в итоге открыло нам, что коммунистическая утопия проиграла утопии религиозной. Сегодня у нас есть тому доказательство. Проблема состоит в том, что религиозная утопия в свою очередь сталкивается с капиталистической утопией. Надо подчеркнуть, что христиане все же участвуют в праздниках компартий, в движении антиглобалистов, в социальных форумах и пр.
ЖМДФ.В наши дни экстремисты всех мастей пророчат нам пресловутое «столкновение цивилизаций» как неизбежность. Что ты об этом думаешь?
ФБ.Мне кажется, это большая ошибка. В рамках каждой религии происходит столкновение между интегристами и прогрессистами. Значит, надо поддерживать внутри религий открытые течения, в противовес радикальным.
Но я упрямо повторяю, что, когда общество развивается и модернизируется, религиозный фактор отходит на второй план и перестает быть главной движущей силой. Мы это видели во Франции и — шире — в Европе в течение последнего столетия.
Мне кажется, религиозная одержимость народов гораздо сильнее, когда они лишены другой пищи, когда они испытывают экономическое насилие, своего рода политическую подавленность, которые вызывают ощущение западного господства. Тогда терроризм становится для них единственным способом борьбы. Вот дополнительное основание, чтобы добиваться мира на Ближнем Востоке и помогать бедным странам, это один из путей ослабить разрушительные проявления радикализма. Мы уже не в XIX веке, когда христианство несло успокоение обездоленным всех стран, внушая им: «Смиритесь!»
ЖМДФ.Напомню тебе, что смысл вести Христа и Церкви побуждает добиваться сокращения разрыва между богатыми и бедными, то есть — сегодня — между Севером и Югом, ради того, чтобы на земле прибавилось справедливости и, как следствие, стало меньше насилия.
ФБ.Да, но у нас, среди западных христиан, тоже есть свои фундаменталисты. Некоторые из них даже заявляют, что религиозный терроризм — новое испытание, посланное нам Богом, и что сам по себе ислам — часть этих испытаний. Другие цепляются за мессу на латыни, упорно носят шелковый платочек или бреют голову — проявления пассеизма, выражение паники, вызванной изменением общества и нравов. Не стоит забывать и о еврейских интегристах. Мы полагаем, что нет ничего общего между всеми этими экстремистами, рассеянными по свету, но их роднит ортодоксальность, нетерпимость и даже дух насилия, которым проникнуты их идеи.
ЖМДФ.В Европе началось христианское пробуждение. Единственный его плюс, на мой взгляд, — не в том, что оно будто бы является реакцией на недавнее массовое появление мусульман на Западе, как твердят медиа, но, скорее, в противодействии своего рода параличу, или спячке, в которую погружены христианские народы. Я рад, что заново открыта христианская весть с ее безграничным богатством.
ФБ.Наше богатство прежде всего в нашей свободе: в том, чтобы женщины, например, имели право носить мини-юбки, не закрывали лицо, могли работать, чтобы супружеская неверность не становилась поводом для побивания камнями, чтобы я всю жизнь был волен съесть бутерброд с ветчиной без каких-либо проблем (как многие беарнцы, я просто помешан на колбасах, ветчинах, окороках и тому подобных гастрономических изделиях!)… Список можно продолжить, распространяя мою мысль на все религии.
Поскольку настоящее положение вещей в духовно-религиозном плане создает больше проблем, чем дает решений, значит, надо биться за атеизм и светские принципы, так как сегодня эти ценности находятся под угрозой. И потому я, со своей стороны, проповедую глобализацию светского характера общества, благодаря которой со временем можно будет решить религиозные конфликты. Мальро, в конце концов, оказался прав: XXI век — век духовности, но если продолжать так же стремительно двигаться по этому пути, XXI век оборвется в начале.
Глава XVIII
О нравах
ФБ.Ты всю жизнь общался с людьми, ты видел, как менялось общество, и, конечно, заметил, что после Мая 1968 года неуклонно шел процесс либерализации нравов. Сексуальное освобождение 70-х годов сопровождалось воодушевлением, в результате чего, видимо, усилилась своего рода гонка за удовольствием — бешеная, как никогда. Как ты воспринимаешь эту эволюцию? Что это: благо или зло?
ЖМДФ.Вряд ли возможен такой манихейский ответ. Если ответить на твой вопрос твоими же словами, полагаю, что результаты сексуального освобождения 70-х годов скорее отрицательны. Пора уже серьезно задуматься о последствиях, которые может иметь для молодых людей то, что ты называешь «либерализацией нравов», «бешеной гонкой за удовольствием». Как пережить этап отрочества в условиях засилья порнографии, всеобщий доступ к которой открывают журналы, фильмы, Интернет, — вот что меня тревожит. Крайне необходимо восстановить ориентиры для молодежи и вернуться к евангельским основам, способствующим развитию цивилизации любви. Любовь — лучшее, что есть в человеке, — проявляется и в его доброте к ближнему, и в любовных отношениях между мужчиной и женщиной. Конечно, романтизм зарождается одновременно с половым созреванием и пробуждением чувств, но если начиная с этого периода подросток вопринимает порнографические изображения как единственную информацию о сексуальности или даже просто усваивает представление, что «все возможно, как я хочу и когда хочу», то я опасаюсь, что это может пагубно повлиять на его взрослую жизнь и жизнь в браке.
ФБ.Ты боишься, что эти «отклонения» поощряют мачизм, взгляд на женщину как на объект секса, групповые изнасилования, групповой секс?.. Не думаешь ли ты, что лучше поставить человека перед истиной, открыто показать существование этих явлений, чем оставаться при былом ханжестве, подпитываемом религиями? Эротика, разврат и порнография были во все времена. Секс во все времена правил миром, это реальность, которая распространяется на всю историю человечества. Секс — основа человека!
ЖМДФ.Да, но раньше не было Интернета, не было каждодневного пережевывания этой темы, которое навязывают нам медиа. Прежде всего, порнография и все, что связано с сексуальностью, становится для молодежи обыденным явлением, и именно это, как мне кажется, чревато последствиями. Порнография превратилась в нечто вроде параллельного воспитания подростков, которые развиваются под постоянным влиянием сексуальных образов. То, что некогда считалось непристойностью, сегодня загрязняет общественное пространство. Началось с рекламы, которая раздевает женщину на афишах и на телеэкране. Это уже не просто банально, это стало необходимым, обязательным. Скоро реклама без обнаженного тела станет исключением. К этим образам, которые нам преподносят как эстетический объект, добавилось нечто большее: эти ню предстают перед нами во все более откровенных, чувственных, эротичных позах, придающих им соблазнительность. Явление становится привычным, и «креативщики» вынуждены идти еще дальше. Несколько телеканалов начали демонстрировать эротические фильмы, потом, постепенно, чтобы привлечь определенный круг телезрителей, — порнографические фильмы. Думаешь, детям двенадцати-тринадцати лет полезно открывать для себя феномен сексуальности, воспринимая эти образы?
ФБ.Согласен, такая инициация, пожалуй, грубовата. Все же я не рекомендовал бы возвращаться к прежнему методу, который сводился к табуированию этой темы, — в былые времена для молодых людей, ничего не знавших о своем теле, первый сексуальный опыт оборачивался травмой. Уж лучше гинекология крупным планом «на телеэкране», чем невежество, фрустрация, отношение к сексу как к чему-то постыдному. Что касается сигарет, общество осознало вред табака и помещает на сигаретных пачках предупреждение о смертельной опасности курения. В порнографических фильмах, снятых в последнее время, партнеры используют презервативы: это способствует борьбе со СПИДом.
ЖМДФ.Вопрос не стоит о выборе одной из двух возможностей. Разве нельзя представить себе кампанию по пропаганде презервативов без порнографии?
Когда я думаю о таких крайностях, я говорю себе, что, наверное, это подмена утраченной опоры — религиозных и человеческих ценностей.
ФБ.Когда религии сдают позиции, на их месте остается духовная пустота, и человек спешит заполнить ее сексом, превращая нарушение нормы в новую норму. Он пытается найти успокоение в телесном контакте. Отсюда клубы обмена половыми партнерами, групповая любовь. Все тела взаимозаменимы!
ЖМДФ.Судя по количеству рекламы, которую я вижу в прессе, эти «обменные» заведения пользуются определенным успехом. У меня, конечно, слишком идеалистические взгляды на любовь и отношения между мужчиной и женщиной. Я не в состоянии понять, как двое, если они любят друг друга, могут согласиться пережить такую ситуацию.
ФБ.Не «согласиться», а сознательно пойти на это в поисках новых ощущений.
ЖМДФ.Прежде чем вынести суждение с нравственной точки зрения, повторяю: не понимаю! Ты называешь это «либерализацией», а я — рабством.
ФБ.Надо отделять секс от любви. Этот тип поведения был всегда: поиски чистого, если можно так выразиться, сексуального наслаждения. Но в дело вмешивалась Церковь, общество налагало свои запреты, и развратников, обвиненных в групповых дьявольских штучках, побивали камнями. Моральные табу ушли в прошлое. Надо позволить людям переживать свою сексуальность, как им угодно, только не стоит, конечно, вменять в обязанность обмен партнерами! А к тому идет. В некоторых кругах, если ты этим не занимаешься, тебя считают безнадежно отсталым. Я оставляю за другими свободу поступать по своему желанию и, пожалуй, нахожу здравым то, что в 70-е годы, в эпоху сексуального освобождения, Катрин Милле решила поставить такого рода эксперимент и рассказала о нем в книге, которая возбудила восторг масс[15].
У меня есть теория насчет обмена партнерами: людям надоела верность, и, чтобы избавиться от ее оков, они все чаще предаются адюльтеру. Я тебе уже высказывал свое мнение о противоестественном принуждении к верности. Идея, будто надо во что бы то ни стало прожить всю жизнь с одним и тем же человеком, устарела.
ЖМДФ.Супружеская измена и обмен партнерами — не одно и то же!
ФБ.Это измена под контролем обоих участников. Вместо того чтобы лицемерить и лгать друг другу, лучше изменять с согласия супруга и с партнерами, которых больше не увидишь. Таково последнее достижение верности.
ЖМДФ.Увы, сегодня у людей на первом месте не верность другому, а прежде всего верность себе, своим удовольствиям! Твое рассуждение достойно внимания, но замечу: ты мне сказал, что этим не увлекаешься.
ФБ.Больше не увлекаюсь, но и не осуждаю. Я нахожу позитивным, что становится все меньше табу. Секс — совершенно нормальная часть нашей жизни, без которой нас бы тут не было, не мешает об этом напомнить, так как борцы против порнографии частенько забывают, что их родители обладали друг другом как одержимые.
ЖМДФ.А ты забываешь об огромном большинстве тех, кто произвели детей в любви, без всякой одержимости. Я тоже не осуждаю, как тебе говорил, но не понимаю — не только практику обмена партнерами, но и эксгибиционизм, который заставляет людей делиться впечатлениями перед телекамерой (чтобы проинформировать таких невежд, как я) в псевдопсихологической передаче. Нам подают явление, будто бы анализируя его под углом зрения социологии, в рамках дискуссии о новых типах сексуального поведения на Западе, чтобы обеспечить алиби изображению и облечь его в интеллектуальную форму. Участники, заранее согласившиеся сниматься в этой ситуации, дают интервью. Любовь из акта созидания превращается в увеселительное мероприятие.
ФБ.Это объясняется неодолимо притягательной силой экрана. Вспомни слова Екклесиаста: «Суета сует, все суета».
ЖМДФ.Сегодня этот вид массовой информации играет, наверное, ту же роль, что религия у языческих народов.
ФБ.А боги — известность, слава, богатство.
ЖМДФ.Когда ребятишкам задают вопрос, каким они представляют свое будущее, некоторые отвечают: «Не знаю, но я хотел бы стать знаменитым». Что ты об этом думаешь?
ФБ.Обычно слава и богатство неразделимы. Такова суть мечты, которую продает нам телевидение в своих сериалах. Слава превратилась в опиум для народа, заменив религию. Веками человек верил в Бога. Сегодня он жаждет стать Богом.
ЖМДФ.Да, а рядом со славой — лесть, даже на уровне самых пошлых представлений. Людей запирают на вилле, на острове, на ферме, а если они занимаются любовью перед камерой, тем интереснее. Зритель следит за их непристойностями, родственники или друзья, призванные в свидетели, поверяют нам тайны вкусов и сексуальных пристрастий кандидата, и этого достаточно, чтобы создать звезду! Брак, верность, любовь сданы в архив, добытую любой ценой известность проповедуют как единственную ценность.
ФБ.Это новая религия. Жажда славы и денег явилась заполнить пустоту.
ЖМДФ.Я даже задаюсь вопросом, что важнее: деньги или потребность в признании. Наше общество: «метро-работа-сон» — настолько анонимно, что в ход идут самые неожиданные способы добиться признания. Например, говоря о мотивации действий тагеров, многие ставят на первое место их стремление заявить о себе: ради этого они запечатлевают на стенах и в умах людей собственную подпись. Для них это способ стать незабываемыми. Некоторые готовы на все, лишь бы существовать. Даже на убийство. Вспомним человека, который «казнил» Буске[16]. Он убивает, а затем появляется в средствах массовой информации и признается в убийстве! Для «великих жрецов» — ведущих теленовостей — это было даром небес. Телевидение осуществляет духовную власть, диктуя, что хорошо, что плохо. В былые времена люди сходились в полдень на молитву. Сегодня они собираются в восемь вечера перед экраном. Акценты дня определяются не молитвой, а важными телевстречами.
ФБ.Уже не колокол призывает паству собраться перед алтарем: в считанные секунды титры объединяют миллионы адептов по всей стране. О чем священникам остается только мечтать. Это нескончаемое зрелище: образы телеэкрана, кино, видеоигр, рекламы — формирует мышление.
ЖМДФ. Кстати, сами термины: «сетка», «канал»[17] — красноречиво свидетельствуют об отношениях между телезрителем и его малым экраном.
ФБ.Добавлю: «зэппинг», что характерно для моего и последующих поколений. Этот рефлекс настолько вписался в нашу действительность, что мы уже не замечаем, когда реально «переключаемся на другой канал». Если на званом ужине меня одолевает какой-нибудь назойливый тип, я «переключаюсь» с него на другого. «Зэппинг» вошел в привычку, я постоянно пользуюсь им в жизни. То же самое с телефонными сообщениями — эсэмэсками, которые я строчу, как из пулемета. Человек XXI века наращивает скорость, потому что он патологически нетерпелив, ему невтерпеж сменить один объект потребления (что-то или кого-то) на другой.
Служители Бога не могут и не должны игнорировать это не знающее меры потребление. Это факт. К примеру, ты уже смотрел порнографические фильмы?
ЖМДФ.Да, отрывки видел. Я тоже занимаюсь «зэппингом», как все.
ФБ.И ты шокирован тем, как используется тело?
ЖМДФ. Да. В этом мы с тобой сильно расходимся.
ФБ.Половой акт должен быть возведен в норму. Хватит налагать на него запреты и карать возмущением. Зачем приписывать ему что-то сатанинское, слишком серьезное? Мне приходилось испытывать приятные моменты с особами, в которых я не был так уж влюблен. Сексуальная жизнь не священна. Это просто действия, как любые другие, цель которых — получить удовольствие.
ЖМДФ.«Получить удовольствие»! Я могу понимать это только как обоюдный вклад в полноту любовных отношений.
ФБ.Тебе трудно понять вещи, связанные с сексом, опять-таки из-за незнания темы. Ты не практик!
ЖМДФ.Но другие «практики» разделяют мое мнение! Между тем ты забрасываешь меня вопросами, а сам отмалчиваешься: похоже, ты не хочешь касаться некоторых пунктов. Я, не колеблясь, обсуждаю с тобой чуть ли не скабрезные темы, а вот ты остерегаешься открыться.
ФБ.Тайна исповеди меня защищает, в отличие от бесстыдства литературы. Ладно, я могу во всем тебе признаться. Действительно, в далеком прошлом мне хотелось познакомиться с экспериментами в клубах по обмену партнерами. Тебе известна моя любознательность! Я многое испробовал за свою короткую жизнь.
ЖМДФ.«Утолив» свое любопытство, ты возвращался туда еще?
ФБ.Да, но я тебе сказал, это в прошлом. Я — не образцовый распутник, хотя в пору холостяцкой жизни, бывало, заводил по нескольку невест одновременно. В сексуальной игре без чувства, только ради самого акта, есть возбуждающие моменты. Вообще, конечно, лучше, когда есть любовь, в таком случае все это превращается в событие, которое принимает совсем иное значение. Порой доходит до того, что у слишком влюбленного мужчины пропадает желание!
ЖМДФ.К другим ты относишься с большой терпимостью, ты так же терпим к себе и к близким? Ты бы согласился увидеть любимую женщину в объятиях другого?
ФБ.Поскольку я скорее пессимист по натуре, если это когда-нибудь должно случиться, я бы предпочел быть информированным.
ЖМДФ.Ты бы ревновал?
ФБ.Еще бы. Я ревнивец и собственник. Знаю, я проповедую либерализм нравов, говорю и думаю, что никто никому не принадлежит, но в то же время я обнаруживаю мещанские чувства. Противоречий у меня хоть отбавляй! Будучи влюблен, я должен найти в себе силы принять счастье любимой женщины, даже если ее осчастливит другой мужчина. Если я люблю, то не для того, чтобы женщина мне принадлежала, но чтобы она была счастлива. Возможно, это легкомысленно, но я считаю, что требование верности ведет к фрустрации — ненужному страданию. Ничто не мешает любви и уважению к другому. Итак, если это сделает ее счастливой, да, я соглашусь, пусть она найдет счастье с другим мужчиной. Теоретически, на худой конец! Говоря точнее, я не жажду столкнуться с таким фактом!
ЖМДФ.Кажется, ты не очень убежден в том, что утверждаешь, и это меня радует. С удовольствием отмечаю, что образ либертина-нигилиста побледнел.
ФБ.Я говорю, не имея опыта, так что все лишь предположительно. Я хорошо сознаю, что проглотить пилюлю было бы непросто.
Мы уже затрагивали вопрос верности в главе про общество, но я на мгновение вернусь к нему, чтобы подчеркнуть реалии, на которые не стоит закрывать глаза. В нашей цивилизации эфемерных желаний нет ничего невозможного в том, чтобы пресытиться телом, продолжая все же любить человека, и искать встреч с кем-то на стороне. Можно ведь представить себе потребление двух продуктов одновременно. Йогурт и крем-брюле, вместе или по очереди. Понимаю: так говорить ужасно, однако это реальное положение вещей. В наши дни любовь становится все более мимолетной, пары легко расстаются, и я убежден, что желание — тот же скоропортящийся продукт: со временем оно ослабевает.
Бог, кажется, создал нас по своему образу. Так будем пользоваться нашим телом — божественным, прекрасным, не превращаясь тем не менее в его рабов. А если секс может укрепить любовь, тем лучше!
ЖМДФ.Достойно сожаления путать любовь и желание, и меня поражает, что ты говоришь о «другом» как о предмете удовольствия. Человек не вещь.
Ты играешь выражением «человек — образ и подобие Божие» как аргументом, хотя всем известно, что смысл этой метафоры не имеет отношения к назначению тела.
Некоторые пользуются своим телом так же, как животное, которое хочет спать и спит, хочет есть и ест, реагируя только на инстинктивные побуждения. Человек — это все же нечто большее! У нас есть понимание, разум, контроль.
ФБ.Может, нам стоит поменьше морализировать и легче мириться с животным началом в себе?
ЖМДФ.Это «животное начало» (оставляю за тобой выбор слова, которое мне не нравится), погоня за удовольствием во что бы то ни стало — удовольствием, а не счастьем, — удаляют людей от Бога… если только не наоборот: отдалившись от Бога, люди возвращаются в своем поведении к животному состоянию. Торговля телом, которое рассматривается как товар, обретает сегодня неслыханные масштабы. Проституция никогда не достигала такого размаха, как теперь, с вовлечением все более юных существ, нахлынувших с Севера, с Востока, из Африки. Может быть, раньше та христианская мораль, против которой ты выступаешь, защищала молодых людей менее богатых стран, чем наша.
ФБ.Я против этого рабства, против торговли девушками, и если я все же поддерживаю открытие публичных домов, дело в том, что таким образом проституцию легче контролировать, как происходит в Голландии, Германии и т. д., а вместе с тем уменьшается опасность для девушек попасть в зависимость от сутенеров. Я за то, чтобы разрешить любые сексуальные действия между взрослыми людьми при условии добровольности. Точно так же я поддерживаю порнографию и «секс-шопы». Относительно довода, суть которого в том, что телевидение и специализированные магазины превращают секс в банальный факт, а в результате появляются новые буйные душевнобольные, то, не будучи криминологом, можно утверждать и обратное. Если маньяки удовлетворяют свои порочные склонности, созерцая изображения в видеофильмах категории X, быть может, это удерживает их от перехода к действиям.
ЖМДФ.Все же мне представляется, что пятьдесят лет назад серийных убийц было меньше.
ФБ.Тогда не было такой широкой информации о происшествиях… Я выдвигаю всего лишь интуитивные гипотезы. Не выдаю себя за специалиста. В чем я не сомневаюсь, так это в том, что сокрытие истины за непроницаемой стеной безнравственнее, чем нынешний эксгибиционизм. По-моему, молчание опаснее, чем полная прозрачность.
Возьмем для примера гомосексуализм: множество мужчин и женщин переживали тяжелые психологические проблемы, подавляя или со стыдом скрывая свою любовь к лицам того же пола. К счастью, сегодня в Европе и те и другие могут свободно раскрывать свои возможности, занимать важные общественные посты, избираться мэрами, депутатами, сенаторами, назначаться министрами. Это показывает, насколько развилась способность принимать другого с его отличиями.
ЖМДФ.Это правда, и я добавлю, сколь важно обличать враждебность к гомосексуалистам. Смущает меня вот что: демонстрация боевой активности и стремление убедить общество в том, что разнополые и однополые пары ничем не отличаются.
Семью составляют мужчина и женщина, а не двое мужчин или две женщины. В природе царит взаимодополняемость, в ней — источник жизни. Союз подобных бесплоден. Гомосексуалисты не выбирали своего естества и не заслуживают, чтобы их в чем-либо ущемляли или относились к ним агрессивно.
ФБ.Значит, ты отрицаешь их право любить друг друга, жить совместно, вступать в брак?
ЖМДФ.Кто я такой, чтобы отрицать его? То, что представители одного пола могут любить друг друга, нравится это кому-нибудь или нет, — реальность. Однако несколько аспектов мешают мне принять «весь пакет» целиком — совместную жизнь, PACS[18], брак и, в особенности, усыновление детей… именно этот пункт, прежде всего, вызывает у меня вопросы. Можно понять, что люди хотят воспитывать детей, что от прежних гетеросексуальных отношений у них есть дети, которых они растят до совершеннолетия. Однако я по-прежнему думаю, что для гармоничного развития ребенку необходимо иметь рядом с собой мать и отца, а не двух женщин или двух мужчин. Мы говорим о праве, но что мы делаем с правами ребенка? У нас еще нет достаточной временнóй дистанции, позволяющей утверждать, что никакие последствия не угрожают психологической уравновешенности ребенка, воспитанного однополой парой.
Что касается брака, не будем о нем говорить. Рассуждения политиков, которые его поддерживают, представляются мне демагогией. Возможно расширение области действующих законов с тем, чтобы оградить от преследований лиц, пожелавших жить совместно. Но неуместно говорить о браке, который имеет совсем иной смысл и в обществе, и в Церкви.
ФБ.Что до ребенка, думаю, он как-нибудь выпутается из трудностей, лишь бы его любили. В этом отношении я настроен более оптимистически, чем ты. Но если говорить о желании однополой пары воспитывать детей, усыновлять их, заключать контракт о совместной жизни, тут я воздерживаюсь, подобно тебе, но, возможно, по другим причинам. Мне непонятно, почему геи, которые представляют движение, скорее, оппозиционное, хотят жить буржуазной семьей, по образцу классического «гетеробрака». Остается предположить, что тут замешаны экономические, фискальные, пенсионные или наследственные интересы. Но это уже совсем не так романтично. Жан Жене перевернулся бы в гробу от таких новостей![19]
Я прекрасно знаю, что они способны любить друг друга, а при взаимной любви люди хотят идти дальше вместе, строить жизнь вдвоем. Если это принесет им счастье, я ничего не имею против. И мне жаль, что Церковь их отталкивает.
В конце концов, наблюдая испокон веков губительные последствия разнополых браков, мы должны, быть может, дружно поддержать браки гомосексуалистов?
ЖМДФ.Церковь не отвергает лиц гомосексуальной ориентации. Однако она не признает PACS, а тем более однополый брак. Кроме того, мы придаем разный смысл понятию «брак». Что касается определения групп людей по признаку сексуальной ориентации, оно упрощает сложность человеческой личности.
ФБ.У англикан ведь есть епископ-гомосексуалист. Заключаются церковные браки между гомосексуалистами.
ЖМДФ.Действительно, иногда мы сталкиваемся с деликатными ситуациями, особенно когда они касаются детей. Поясняю: как-то один человек (из среды моих внецерковных знакомых) попросил разрешения поговорить со мной конфиденциально. Он объяснил, что живет с другом и они хотят усыновить ребенка. Поскольку для однополой пары это не разрешено законом, он осуществил задуманное самостоятельно. «Я христианин, верующий, — сказал он, — и хотел бы, чтобы мой ребенок был крещен, так как собираюсь дать ему христианское воспитание».
Должен ли я был сказать ему «нет» и повернуться спиной? Я его выслушал, принял и сделал то, что считал своим долгом. Ребенок не несет ответственности за ситуацию, которую не одобряет Церковь. Таких случаев будет все больше. Однажды пары гомосексуалистов получат право усыновлять детей — я уверен, к тому движется общество, пусть сегодня это вызывает сопротивление, пусть я сам этого не одобряю.
ФБ.Ты, значит, будешь крестить приемных детей однополых супругов?
ЖМДФ.Я не знаю, что буду делать, если представятся другие случаи, но того ребенка я крестил. Не знаю, что решат другие. Я не представляю, что откажусь совершить крещение, если речь идет об акте веры и люди, которые просят об этом, обязуются дать ребенку христианское воспитание.
ФБ.Следовательно, ты не согласен с Церковью.
ЖМДФ. Почему же? Она предоставляет нам принимать решение по своему усмотрению. Но поблажки недопустимы. Необходимо сказать со всей ясностью: «Вы просите крестить вашего приемного ребенка. Он не ответствен за ваше положение, у меня нет оснований ему отказать, однако не делайте вывода, будто ваше положение одобряется Церковью. Церковь его не признает».
ФБ.Это напоминает второй брак разведенных. С небом можно договориться.
ЖМДФ.Не бывает второго брака для разведенных! Священник принимает пару, чтобы помочь ей жить с верой, даже в положении, не одобряемом Церковью.
ФБ.На мой взгляд, все это прекрасно, но это доказывает лицемерие Церкви Понтия Пилата, которая закрывает глаза, предпочитая не высказываться.
ЖМДФ.Опять-таки нет. Есть «закон» Церкви, и есть конкретные, индивидуальные обстоятельства: в них оказываются люди, вести которых — наш долг. Если Церковь, не делая уступок, соглашается принимать людей, переживающих ситуации, которые она считает недопустимыми, ее обвиняют в лицемерии. Если бы она их отвергала, ее обвинили бы в том, что она бессердечная мать.
Позиция Церкви по вопросу PACS ясна: она против, как я тебе уже сказал. А дальше — приходится разбираться с конкретными ситуациями, в частности с положением детей.
ФБ.А гомосексуализм в Церкви? А педофилия? Христиане начинают всерьез беспокоиться. Им кажется, что таких случаев становится все больше. Пятьдесят лет назад матери, отправляя детей на Закон Божий, не думали о какой-либо опасности. Им даже не приходила в голову подобная мысль. А сегодня они волнуются за внуков.
ЖМДФ. Но ведь речь идет о тех же людях. Просто об этом стали больше говорить, и правильно. Вспомним, однако, что не следует путать гомосексуализм и педофилию. Не будем способствовать смешению понятий.
ФБ.Конечно, но что происходит в Римской апостольской Церкви, когда иерархия узнает о гомосексуальных отношениях священников?
ЖМДФ.То же, что происходит в случае, если у священника связь с женщиной. Ему надлежит осознать свою ответственность и сделать выбор. Прекратить отношения, чтобы продолжать служить.
В случае любовной истории с женщиной некоторые священники принимали решение жениться на той, кого они полюбили.
ФБ.Конкретно: ты узнаешь, что у священника с кем-то связь — с мужчиной или с женщиной. Он тебе признался. Что ты делаешь?
ЖМДФ.Во-первых, я его приму, не судя и не осуждая, и выслушаю. Я посоветую ему открыться духовнику, который ему поможет привести свою жизнь в соответствие с изначальным выбором. Я ни в коем случае не стану закрывать глаза и не закрою перед ним дверь. Могу перевести его в другое место, подальше от соблазна. Это еще самый простой случай. Но когда в результате связи рождается ребенок, абсолютный приоритет отдается, как мы видели, воспитанию ребенка, и для этого необходимо оставить служение.
ФБ.Дьявольская дилемма для священника: оставаться в Церкви или быть выставленным за дверь!
ЖМДФ.Вопрос решается не так резко. Церкви не безразличны те, кто решил ее покинуть, отдав ей часть своей жизни. В определенных случаях она оказывает им различную помощь. Но случившееся действительно оставляет глубокий след в душе человека. Повторяю, главное — ребенок, для которого отсутствие отца может быть чревато серьезными последствиями.
ФБ.Я задаю все эти вопросы, чтобы восстановить некоторое равновесие. Веками Церковь учит нас добру, обличает зло, дает наставления по поводу нашей сексуальности; на сей раз светские люди, верующие и неверующие, чувствуют себя вправе требовать от служителей Церкви образцового поведения.
ЖМДФ.Они правы. Быть священником — ответственность, предъявляющая высокие требования. Однако может случиться, что и священник проявит слабость, ведь он такой же человек, как все остальные.
ФБ.Требования Церкви к простым смертным, учитывая либерализацию нравов, стали почти невыполнимы, а тем более, как я тебе уже говорил, требования к священникам.
ЖМДФ.Не хочу замалчивать или преуменьшать ошибки, но давай перестанем создавать образ Церкви, не соответствующий действительности.
Глава XIX
Писатель сегодня
<…>
ЖМДФ.Какое место среди своей многообразной деятельности ты отводишь политическому пиару, которым занимался во время президентских выборов 2002 года? Почему ты согласился быть консультантом по связям с общественностью у генерального секретаря Коммунистической партии Робера Ю?
ФБ.Все началось с книги «99 франков»[20]: там я восстал против мира, где мы покорно существуем, не слишком жалуясь. В своей книге я резко критикую общество, которое, с моей точки зрения, разрушает само себя. Я обличаю покупательский ажиотаж, подстрекаемый рекламой, которая немало способствует превращению окружающей среды в общественную свалку. Будучи рекламистом, я обладал властью — она казалась мне чрезмерной, вездесущей, порой внушала беспокойство и несла в себе расизм, половую дискриминацию, презрение, цинизм. Обо всем этом я написал, разрядился по полной программе… и меня выставили вон. Книга имела определенный резонанс, меня стали приглашать на презентации в книжные магазины, на конференции, коллоквиумы, разные мероприятия, в которых я принимал участие вместе с ассоциациями противников рекламы и антиглобалистами.
Так я встретился с Наоми Клейн, автором «NoLogo»[21], и влился в ряды тех, кто, как я, восстали против общества гиперпотребления. На пути активной борьбы я оказался, в частности, рядом с коммунистами, которым понравилась моя книга, — они цитировали ее в своих текстах, политических выступлениях, на митингах в штаб-квартире партии на площади Колонель Фабьен. Для меня это было легендарное место. Я часто проходил мимо великолепного здания Оскара Нимейера, но и представить не мог, что в один прекрасный день меня пригласят на «политбюро». Между тем случилось именно так.
Однажды мне позвонил начальник канцелярии Робера Ю и сказал, что ко мне решили обратиться на предмет концепции связей с общественностью для кандидата коммунистов на президентских выборах. Почти тогда же мне позвонил Доминик Фаррюжиа, в то время директор телепрограмм на «Канале+», с предложением вести по этому каналу передачу accessprimetime[22].
Когда раздается подобный звонок, возможны две реакции — либо ты говоришь: «Нет, спасибо, это меня не интересует», и история окончена, либо говоришь «да», и тогда начинает происходить что-то новое. Романист во мне постоянно начеку. По натуре я любопытен и иду навстречу неожиданным событиям. В обоих случаях я дал согласие, потому что, мне казалось, согласиться интереснее, чем отказаться.
ЖМДФ.Очередное внутреннее противоречие? Как это ты стал консультантом по связям с общественностью Коммунистической партии?
ФБ.Никакого противоречия. Вернемся в то время: Жоспен вел не совсем понятную кампанию. Некоторая часть электората требовала, чтобы он акцентировал свою левую направленность. У Коммунистической партии были в правительстве свои министры. Однако в действительности Компартия представляла собой партию социал-демократическую, поскольку социалисты вели либеральную политику. Коммунисты реформировались. Это уже не сталинисты, крайне левые позиции они уступили революционной Коммунистической Лиге и партии «Рабочая борьба». Обслуживая предвыборную кампанию Робера Ю, я поддерживал не Иосифа Сталина, а левое крыло Социалистической партии.
Когда столь популярная политическая партия сообщила мне, что положения, которые я отстаиваю в своей книге, и мои взгляды на современный мир, очевидно, соответствуют ее идеалам, признаюсь, я был польщен. Итак, я пообедал в обществе Робера Ю. В его лице я встретил человека обаятельного, интеллигентного, эрудированного, осведомленного в вопросах культурной жизни, а главное, я понял, что наши мнения по многим пунктам совпадают.
ЖМДФ.Например? Ваши представления об обществе более эгалитарного характера?
ФБ.Да, в нем будет больше социальной справедливости, оно откажется от закона рынка, который стремится править миром, оно будет заботиться о гуманности.
Конечно, глобализация — это факт. Она есть, но если возможно привнести в нее чуть больше справедливости, чтобы сделать людей счастливее, это было бы лучше, чем закон рынка. Сегодня приходится констатировать, что богатые все богатеют, а бедные все беднеют. В моей биографии Компартию заинтересовал факт знакомства с миром богатых. Я вырос в обеспеченной среде, затем, благодаря рекламе, имел возможность понять, как функционирует мировая информационная система, и пришел к выводу, что она отнюдь не заслуживает доверия. Робера Ю привлекли эти взгляды плюс мой профессиональный опыт, и он поручил мне свой пиар.
ЖМДФ.Ты полагаешь, сотрудничество с тобой пошло ему на пользу?
ФБ.Нет. Урок этой истории в том и состоит, что образ важнее слов, и все, что я мог сказать или посоветовать сказать Роберу Ю, заранее было обречено на провал в силу того, что его консультантом был я. То есть моя особа представляла для него помеху, поскольку форма важнее содержания. Для меня это было поучительно.
ЖМДФ.Но, конечно, неудача затронула его сильнее, чем тебя.
ФБ.Ответственность за неудачу несу не только я. Хотя я вовсе не пытаюсь от нее уклониться, однако я предлагал партии сменить название, как в Италии, — это было отвергнуто. Я неоднократно делился с Робером Ю своими опасениями и даже задолго его предостерегал, говорил, что если бы он захотел, мы прекрасно могли бы не афишировать факт моего сотрудничества, что сообщать об этом — возможно, не самая удачная идея. Я знаю: меня считают дерзким, наглым, поверхностным, светским, и я действительно его предупреждал, что обо мне существует такое мнение.
Он, напротив, настоял на том, чтобы сделать мое участие в кампании достоянием медиа и организовать пресс-конференцию на площади Колонель Фабьен. Журналистов присутствовало гораздо больше, чем обычно. Давно уже не было такого нашествия прессы в штаб-квартиру Компартии. Они явились в полном составе: все газеты, радио и телевидение. Наш союз был настолько неожидан, что мы превратились в достопримечательность, а фотография, где я в своей джинсовой куртке и в очках на носу сижу рядом с Робером Ю, многим показалась какой-то сюрреалистической картинкой. И это означало провал.
Во всей этой кампании я работал бесплатно. У меня нет партбилета, я не коммунист, я против диктатуры пролетариата — впрочем, в это понятие несколько лет назад внесли поправки. Роль коммунистов заключалась в постоянном напоминании правящей команде с ее социалистическим большинством о том, что она — левая. В этом и состоял смысл выпущенных нами плакатов. «Поможем левым остаться левыми» — таков был лозунг.
Конечно, у Робера Ю и у меня ставки были не равны. Он поставил на карту свою политическую карьеру. Я отчасти рисковал репутацией. Вот и вся история.
ЖМДФ.Но что влечет тебя к светскому общению: твой характер (не мне его критиковать — люби что хочешь) или же стремление поддержать свой образ? Иначе говоря, тобой движет маркетинговый расчет или склонность, убеждение?
ФБ.Полагаю, за этими вопросами скрывается другой, настоящий: о месте писателя в обществе.
Во Франции — любопытно — существует флоберовский «катехизис»[23]: согласно ему, писатель должен удалиться от общества — в хижину в Нормандии или, как Пруст, в обитую пробкой комнату, или же, как ты, в Гап. Совсем как в Церкви, и, что интересно, здесь с той же предвзятой враждебностью относятся к любому, кто держится на виду. Если монах слишком заметен, его наказывают Церковь и сообщество верующих, как, впрочем, и неверующих. Точно так же автору или писателю, чересчур заметному вне литературы, достается от критиков.
И Церковь, и литература не приветствуют слишком открытый образ жизни — быть может, потому, что обе сферы соприкасаются со священным. Вдобавок в литературной среде есть некие «поборники справедливости», настроенные против людей, которые не прячутся и не стыдятся своей экстравагантности или экстравертности.
ЖМДФ.Но ты мне не ответил: твоя экстравагантность — проявление природы или результат расчета?
ФБ.Прямой расчет был бы теперь — исчезнуть, как Кундера, как Грак, по возможности скрыться, чтобы меня начали принимать всерьез.
Во времена Виктора Гюго, Александра Дюма писатели были звездами. Похороны Гюго стали событием национального масштаба, как в эпоху, не столь от нас далекую, похороны Сартра. По-моему, для литературы благотворно, когда писателей считают в обществе важными людьми. Если мы хотим, чтобы они прятались, меньше мелькали, а то и совсем пропали из медиа, включая скандальную прессу, мы в конце концов лишим писателя места в обществе. То есть уже не у писателей, а только у Джонни Холлидея или Эмманюэль Беар будут спрашивать, что они думают о мире.
ЖМДФ.Ты полагаешь, что интеллектуалу надо предоставить возможность свободно выставлять себя на обозрение?
ФБ.Пусть ведет себя в соответствии со своим характером. Но мне кажется смешным это несколько сомнительное наименование: «интеллектуал». Порой оно звучит чуть ли не уничижительно.
Когда я высказываюсь, я занимаю определенную позицию. Чаще в книгах, чем в интервью. “WindowsontheWorld” — книга, где я даю некоторую сумму оценок современной реальности, как и «99 франков». Значит ли это, что я интеллектуал? Нет, я довольствуюсь тем, что имею свой взгляд на мир и выражаю его. Вспомним слова Поля Морана: «Политика — ветряная оспа литературы».
ЖМДФ.В самом деле, что такое «быть интеллектуалом»? Надо ли подразумевать, что есть будто бы одна категория населения, живущая растительной жизнью, неспособная думать и размышлять, — и другая: элита, одаренная интеллектом, которая якобы только и может понимать и объяснять нам явления мира? Каждый на своем уровне обладает способностью анализа. Все мы — интеллектуалы!
ФБ.Видишь, Жан-Мишель, в конечном счете у нас много общего. Оба мы не имеем настоящей профессии, но у нас есть призвание, которое вдобавок толкает нас к совершенствованию. Служишь ли Церкви или пишешь — в обоих жанрах необходима требовательность к себе, более высокая, быть может, чем в других областях.
Служители Церкви наделены душевным благородством, но они должны также достигать определенного мастерства в умении слушать, оказывать психологическую помощь и, в особенности, проповедовать Евангелие.
Люди пишущие должны уметь время от времени отталкивать читателя, на одной странице обольщать его, а на другой иметь смелость быть немного скучными. Стараться нравиться — самое гиблое дело. Тогда быстро становишься нечитабельным.
ЖМДФ.Если хочешь найти черты сходства в твоем и моем положении, то их, конечно, немало, но многое другое нас разделяет. К примеру, вопрос доходов. Ты издал несколько бестселлеров во Франции и за границей, но ты не из тех, кто покупает себе «феррари», и одет, как я вижу, скромно… Что ты делаешь с деньгами, которые зарабатываешь?
ФБ.Ничего особенного. Действительно, я не транжирю, деньгами не сорю. Квартиру себе не купил… Я довольно много путешествую, вот и все. Поскольку я и не из тех, кто уезжает жить за границу, чтобы не платить налогов, больше половины я отдаю в государственную казну. По правде говоря, меня очень беспокоит завтрашний день, и я откладываю эти деньги, во-первых, для дочки, а также для себя, на всякий случай.
ЖМДФ.Что касается меня, учитывая возраст, призвание, серьезность моего «работодателя», главное в моей жизни уже осуществилось. Но тебе тридцать восемь лет, ты прожил, может быть, чуть больше первой трети жизни. Как ты представляешь себе будущее, которое, по-видимому, тебя тревожит?
ФБ.Я знаю: средняя продолжительность жизни с каждым годом увеличивается, но я всегда ощущал, что не окажусь среди долгожителей, пожинающих плоды бурного прогресса. Мне кажется, что я умру молодым. Может, это одна из причин моего постоянного беспокойства? Меня преследует идея смерти, я часто думаю о тех, кто рано ушел: Краван, Риго, Радиге, Борис Виан. В последнем случае — слишком рано, если подумать, сколько он мог еще сделать. Писатель, поэт, драматург, джазовый трубач, музыкальный критик, автор песен, и каких! «Дезертир» — юмор, близкий к отчаянию… Он умер в тридцать девять лет!
Я испытываю странное ощущение… предчувствие смерти, ранней и внезапной.
ЖМДФ.Оттого ты так торопишься жить?
ФБ.Да. У меня потребность ускоренно использовать жизнь, потому что она не будет долгой. Конечно, я предпочел бы прожить до ста лет, но и в ранней смерти есть для меня нечто привлекательное. Не представляю, что кончу свой век скучным старым писателем. Разве только в сорок три года получу Гонкуровскую премию, в сорок девять стану членом Французской академии, а в шестьдесят один — лауреатом Нобелевской премии в области литературы, прежде чем меня, как и всех, забудут навсегда.