Пьеса. Перевод и вступление Марии Аннинской
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2006
Перевод Мария Аннинская
Пьеса[1]
Перевод Марии Аннинской
От переводчика
Знаменитый канадский пианист Глен Гульд, начав в 60-е годы делать радиопередачи и стремясь отразить в них окружающую сумятицу звуков, использовал наложение и перемещение звуковых планов, полифонию, контрапункт.
Натали Саррот, в сущности, делала то же самое: она изобрела прием перекрестных диалогов (понятно, почему она писала за столиком в кафе, никогда — дома) и разложила хор человеческих голосов на составляющие. Тем самым она максимально приблизилась к истокам речи, заставив читателя совершать своего рода синтез, восстанавливала ситуацию и характеры персонажей. Вообще-то говоря, эта тенденция появилась в искусстве еще в конце XIX века, когда художники-дивизионисты (они же пуантилисты) стали дробить на составляющие цвет и свет, рассчитывая на то, что синтез произойдет в глазу зрителя. Впрочем, все искусство ХХ века, кажется, готово было вовлечь зрителя (читателя, слушателя) в творческий процесс, сделать его соучастником созидания.
Саррот хорошо известна в России: на русский язык переведены ее роман «Золотые плоды», книги «Тропизмы», «Здесь», «Откройте» («ИЛ», 1999, № 5), повесть «Детство» («ИЛ», 1986, № 12) и др. К ее манере привыкли, и все же позволю себе напомнить, что в своих текстах писательница прослеживает драматургию человеческих отношений, столкновение позиций и мировосприятий, зарождение неприязни, формирование мысли. У нее всегда звучит гул голосов: это спор, поиск истины, докапывание до мелочей, до нюансов, первопричины. Это, как правило, диалог, даже если звучит лишь один голос, даже если этот диалог ведут сами мысли или рождающиеся в сознании слова. Персонажи обычно не произносят законченных фраз, они лишь нащупывают мысль — и бросают ее, фиксируют возникшее чувство — и спешат дальше, перебивая друг друга.
В 60-е годы Натали Саррот написала серию радиопьес. Это небольшие диалоги для нескольких персонажей: «Молчание», «Ложь», позже «Это прекрасно» и «Она тут». Впоследствии все эти пьесы ожили на театральной сцене.
Пьеса «Иссм» (“Isma”) была впервые опубликована в 1970 году, поставлена в 1973-м. В центре ее — конфликт, возникший как следствие некоего факта, чего-то «что не имеет названия», и персонажи, условно обозначенные М. и Ж. (во французском, надо заметить, это выглядит не так комично, как в русском), сами не очень хорошо понимают, о чем речь. Причина долгих разбирательств — неприязнь к отсутствующей на сцене супружеской паре, и именно это чувство объединяет и заставляет спорить персонажей. Как и в других пьесах Саррот, хор голосов обсуждает то, что по существу является «ничем» (вспомним провозглашенный Роб-Грийе принцип новой литературы — «Из ничего, из пыли»). Это «ничто», вынесенное в заглавие, в конце концов оказывается суффиксом, произносимым не так, как принято!
Интерес к языку для Натали Саррот не случаен: манере говорить она посвятила не одну книгу. Например, сборник, озаглавленный «Дар речи», где в каждом из десяти эссе анализируется какое-нибудь часто употребляемое выражение. Или одна из поздних книг, «Откройте», где действующими лицами являются спорящие между собой слова. (Любопытно отметить, что нечто похожее написал в 1968 году итальянский классик Томмазо Ландольфи, его рассказ так и называется «Взбунтовавшиеся слова».
Вот ведь как, оригинальные идеи буквально носятся в воздухе.)
Пьеса впервые поставлена в феврале
Режиссер-постановщик — Клод Режи.
Исполнители:
Он — Мишель Лонсдаль.
Она- Доминик Бланшар.
М.1, М.2, М.3- Франсуа Дарбон,
Жерар Депардьё,
Мишель Робен.
Ж.1, Ж.2, Ж.3- Николь Исс,
Паскаль де Буассон,
Татьяна Мухин.
Он. Уничижение? У-ни-чи-же-ни-е. Да, именно так: уничижение. Мы занимались уничижением. Вы могли бы также назвать это злословием. Или сплетнями. Но вы предпочли «уничижение». Понимаю… Сказать по правде, я этого ждал. Ты ведь тоже этого ждала, разве нет? Мы оба этого ждали. И довольно давно…
Она. Да… Я видела, к чему все идет. Все было слишком уж хорошо…
Он (со вздохом). Что ж теперь делать? Надо смириться с обстоятельствами. Ничего не попишешь. Видите, какой у всех смущенный вид? Они как будто не знают, куда себя деть. Их смущение могло бы заставить вас сдержаться… Ведь так бывает, разве нет? Хотите смутить кого-нибудь… но от этого сами смущаетесь, и настолько, что лучше уж оставить все как есть… Я не очень складно объясняю, но вы ведь меня понимаете — все это так, замечания по поводу.
Она. Откровенно говоря, я рассчитывала на что-то в этом роде. Но, кстати, вы же не смутились.
Он. Я? Не смутился? А может, все же смутился? Да, пожалуй, есть немного.
М.1. Посмотрел бы я на вас, если б вам пришлось услышать такое в свой адрес… Нет, это выше моих сил.
Ж.2. Должна признаться, я тоже… когда слышу такое, всегда думаю: и меня, верно, разбирают по косточкам за моей спиной.
Он. Вот видите, она уже пришла в себя. Вы нас пробудили. У нас открылись глаза. Просто удивительно, как все сразу сделалось обычным, нормальным… Чуточку пресным… Или мне только кажется?
М.1. Ничего подобного. Я, знаете ли… такого рода возбуждение… я нахожу его отупляющим.
Ж.2. Мы вообще-то… занимались тем, что перемывали косточки этим несчастным Дюбюи… Пожалуй, мы немного увлеклись.
М.1. Так забудем их, ради всего святого! Давайте найдем другую тему для разговора.
Он. Да-да, вы правы. Я и сам об этом думал. Я легко могу переключиться на любой другой сюжет.
Ж. 3. Только не надо смотреть друг на друга с таким видом…
Он. Ну-ну, полно, не будем преувеличивать. Мы просто хотели всех развлечь, блеснуть остроумием, покрасоваться, выплеснуть наружу агрессию, чувство вины… Мы хотели пощекотать себе нервы, сделать приятное… слиться воедино, разделиться… убить, сожрать, освободиться… Да что толку перечислять, все это знакомо до боли. Этим занимаются все. Незачем бить себя в грудь. Все уже позади. Нас призвали к порядку. Это заслуга месье: он проявил мужество. Теперь мы подойдем к делу спокойно и творчески.
Молчание.
Он. Ну так что? Чего мы ждем? Похоже, возникло затруднение с выбором. Ну же, смелее, сделайте кто-нибудь первый шаг.
Ж.3. Не так-то это просто, по заказу…
М.3. Вам больше нравится, когда все молчат?..
Ж.1. О нет, только не это… Тем более сейчас…
Ж.3. Нет, конечно, что угодно, только не это…
Молчание.
Ж.1. Ангел пролетел.
Ж.2. Да, ангел.
Он. Прекрасно. То, что надо. Идеально для такого рода ситуаций. Ну, а теперь…
Голоса
— Прелестно.
— Удивительно.
— Ничего общего с его прежним стилем.
— Какая жалость! Представьте, я не видел…
— Я тоже. Всë откладывали, откладывали… и вот пропустили…
— Так всегда и бывает.
Голоса переходят в гул, на фоне которого слышны отдельные реплики.
— (По слогам.) С у-ма-сой-ти…
— (Медленно и протяжно.) В подобных вещах я, знаете ли…
— (Сухо и решительно.) Мнения могут расходиться.
Смех.
— Невозможно.
— Совершенно с вами согласен.
— Что вы говорите!
— (Сквозь зубы, пренебрежительно.) Кошмар. Ни крупицы таланта.
— (Заискивающе, торопливо.) О да, я тоже так считаю. Мне бы больше понравилось…
Фоновый гул голосов. Смешки. Вскрики.
М.2. Не забудь, ты подаешь сигнал.
Ж.2. Знаю, еще рано. Еще нет и четверти двенадцатого.
М.2. Будь внимательна: ты всякий раз говоришь, что еще рано, а потом затягиваешь…
Он (обращаясь к ней, тихо). Они больше не могут…
М.1. Что вы там говорите? Они больше не могут?
Он. Да нет же, я этого не говорил…
М.1. Говорили-говорили, я слышал.
Он. Вовсе нет. Я хотел сказать, что…
Она. О нет, пожалуйста… только не теперь…
Он (обращаясь к ней, тихо). Тебе не стыдно? Изменница! Предательница! (Вслух.) Знаете, о чем я сейчас подумал?
Голоса
— Нет…
— Расскажите.
— О чем?
Он. Я не решаюсь. На меня опять все набросятся.
М.1. Значит, опять про Дюбюи. Что, угадал? Неужели снова заведете старую шарманку?
Ж.3. Ну хорошо (устало и разочарованно). Значит, Дюбюи тут ни при чем… Что же тогда?
Он. Будьте покойны. Больше никаких Дюбюи. Ни за что. Но месье только что навел меня на мысль.
М.1. Весьма польщен. Хотя не вполне понимаю. Вы ведь не считаете, что мы тут снова, как и недавно, занимались тем…
Он. О, нет, конечно, нет. И потом, собственно, не мне говорить об уничижении. Хотя, признаюсь, был момент…
Ж.3. Это когда мы вспомнили про Валери?
М.1 (с достоинством). Никакой связи. Прежде всего, Валери мертв. К тому же это великий писатель.
М.3. Немаловажная деталь, в ней-то все и дело.
Ж.2. Безусловно. Тут и добавить нечего… Каждый имеет право… Более того, это долг…
Ж.1. Плата за гениальность.
Ж.2. Вот именно. Нельзя всех мерить одной меркой… Они выше… они за пределами…
Он. Согласен, бедняги Дюбюи не относятся к числу тех, кто «за пределами». Они внутри, целиком внутри, как мы с вами… именно так…
М.1. Только не начинайте все сначала.
Он. Да нет, не волнуйтесь. Речь вовсе не о них.
Ж.1 (с печалью в голосе). О ком же?
Он. Да, в общем, ни о ком.
Ж.3 (разочарованно). А, ни о ком… Значит, опять будет то же самое?
Он. Ну уж нет. Я как месье. Какое-то время я крепился, а теперь буду делать, как он.
М.1. Что же вы будете делать, как я?
Он. Я тоже позволю себе призвать всех к порядку, я, как и вы, отважусь высказать вслух свое скромное мнение о том, что происходит вокруг.
Она. Нет, умоляю, остановись! Я этого не вынесу.
Он. А я очень даже вынесу. По мне, так это даже полезно. Ну, а теперь хватит, в конце концов это утомительно… Вы не чуете, каким нафталинным душком веет от наших разговоров? Мы будто копируем копию, вы не находите?
М.1. Копируем копию?
Она. Он хочет сказать, что недавно, когда мы говорили, ему показалось, что мы подражали кому-то… Ты ведь это хотел сказать, правда?
Он. Должен сознаться, меня это и в самом деле приводит в замешательство… После всего, что мы видели… после всего, что нам демонстрируют каждый день, на каждом шагу… в театре, в литературе… и что мы сами иной раз заявляем… с такой серьезностью… Немудрено испытывать некоторое смущение…
Она. И вправду удивительно, вы не находите? Сколько бы писатели ни разоблачали, ни срывали маски… так что даже порой тошно становится… нам всё нипочем, продолжаем как ни в чем не бывало…
М.1. Это естественно. Какая же связь? Там — искусство. Тут — жизнь. Два совершенно разных мира. Ничего общего.
Он. Ну, что касается меня (валяет дурака), то теперь, когда мне всё показали.. В общем… ничего не поделаешь: я это вижу повсюду. Едва люди начинают рассуждать в таком духе — я сразу же реагирую на это, как на…
М.2. На что же именно?
Он. Как вам сказать… обмен избитыми фразами. Банальностями, одним словом. Вы понимаете, о чем я? Вам ведь достаточно об этом твердили? Всё уже, поди, наизусть выучили… И вас не смущает, что вы опять влезли в это по уши?
Ж.2. Чего ж вы хотите? Иначе было нельзя. Надо же чем-то заполнять молчание.
Ж.1. И притом быстро. Ждать было некогда. Надо было хватать, что попадало под руку. Пришлось воспользоваться готовым.
М.1. И все же я не понимаю… На что вы, собственно, сетуете? В театре слушаешь такое часами и даже получаешь от этого в некотором роде наслаждение. Или читаешь длиннющие романы — и все ради того, чтобы, страница за страницей, во всех подробностях…
Ж.1. О да, я обожаю…
Ж.2. В персонажах узнаешь себя. Или же не узнаешь.
Ж.1. В самом деле. Как будто видишь себя… но при этом не видишь… Смешно.
М.3. Только смех какой-то невеселый.
Ж.2. Ну, не то чтобы невеселый… Просто смеешься смеха ради, не по-настоящему… Это так упоительно.
Ж.1. Все это знакомо. До боли знакомо. И в то же время немного странно, будто впервые сталкиваешься…
Ж.3. Точно пелена спадает…
Он. Какая еще пелена? Что там спадает? Чепуха какая-то. Ничего подобного. небылицы. Так сказать, литература… Ни крупицы правды.
М.2. Прямо-таки ни крупицы? И избитых фраз тоже нет? Чем же тогда обмениваются?
М.1. Да почему? Как это нет? Избитая фраза — это общее место, то есть место, где сходишься с другими…
М.3. И делишься своими скромными запасами.
Она (смиренно). Ну да, вот то самое приданое, что нам готовят с детства…
Ж.3 (с иронией). И откуда мы берем, что нам надо, в случае необходимости.
Она (со вздохом). Совсем как недавно…
М.1. Вот именно. Как недавно… И я, со своей стороны, нахожу, что это очень даже хорошо. Во всяком случае, лучше, чем ваши мелочные нападки… на этих Дюбюи…
Он. Лучше? Вы так полагаете?
М.1. Конечно лучше. Чище. Невинней.
Она. Послушай, месье прав, не спорь с ним. Обмен банальностями — это что-то чистое, без примесей. Тут нет никакого подвоха.
Ж.2. Конечно, это всем известно. Так, одна видимость… впрочем, в этом есть свое очарование.
М.3. Нет, моя дорогая, видимость — не то. Видимость предполагает невидимую часть, глубину… а глубина, как известно…
Ж.2. Да, знаю: что-то старомодное.
М.1. Истрепанное до крайности.
Ж.1. И все же порой…
Он. Порой вы чувствуете… как изнутри… поднимается что-то вроде… волны… Так ведь? Вы будто слышите милый старый напев? И не можете с этим совладать, верно? Вы не в силах ничего изменить… Чтобы далеко не ходить за примером, вот недавно: достаточно было чуточку напрячь слух… Из ваших реплик, друзья мои, какой получился концерт! Впрочем, нечто подобное происходит со всеми избитыми фразами. Взять, к примеру, любую, самую плоскую, самую невинную. Что-то вроде: «Ну и погодка! Лето от зимы не отличишь!» Или: «О-хо-хо, как время-то летит! Да и мы не становимся моложе». Или еще: «Мне нравится эта книга. Поистине литературный памятник». Во всем этом… сквозит… Если бы мы только захотели… если б осмелились… Только вы не хотите. Не будем трогать избитые фразы. Они для того и существуют, чтобы… смягчать… приглушать… А что касается этих Дюбюи… у них по крайней мере было то преимущество…
М.1. Довольно. Вы же обещали.
Ж.3. Пусть… оставьте его… пусть немного… Дюбюи все же… должна признаться…
Он. Согласитесь, это было недурно, а? (С видимым удовольствием.) Согласитесь, что в Дюбюи… было что-то такое…
М.1. Да у вас просто навязчивая идея. Наваждение какое-то. Кстати, это лечится.
Он. Ничего не выйдет. Поздно. С этим покончено. Не начинайте все сначала. Один раз я уже пошел у вас на поводу…
Она. Иначе было просто нельзя. После вашей выходки… Пришлось действовать силой.
Он. Прямо-таки путч! Зато теперь они увидели, в каких ежовых рукавицах их держали… Все с облегчением вздохнули, когда исчезли эти Дюбюи.
М.1. Все хотят вернуться к перемыванию косточек?.. К пересказу сплетен?.. Вам нравится?..
Он. Как видите, это уже никого не приводит в ужас, вы можете сколько угодно твердить: сплетни, уничижение. С них все как с гуся вода.
Ж.2. Если хотите знать, я считаю, что это было очень некрасиво. Пусть лучше меня убьют, чем я стану…
М.3. И я… Чем изображать из себя… судей…
Он. Вот видите. Все настроены против вас. Я же говорил.
М.1 (с возмущением). Но вы же сами недавно…
М.3. Нет, я совершенно не переношу скандала… Это выше моих сил. Я всегда отступаю… Во всяком случае, это моя первая реакция…
М.2. Да и я тоже… Все эти одергивания, призывы к порядку… Я, конечно, стараюсь не участвовать… но все равно терпеть этого не могу.
М.1. А я нахожу возмутительным именно то…
Он. К чему этот спор? Никто вас не слушает.
Она. И никто вам не верит.
Он. Нет, почему же? Я ему верю. Я думал, он ломает комедию: всякие там чистота, нравственность… но я пришел к выводу, что не прав: Дюбюи действительно его не интересуют. Ему до них нет никакого дела.
М.1. О да. Абсолютно никакого. Более того — и вас это, наверное, шокирует, — Дюбюи мне скучны.
Она. Дюбюи вам скучны? Не может быть!
Он. Еще как может! Уверен, что это правда. Я понимаю: поверить трудно. Очень редкий случай…
М.1. Редкий случай!.. Вот-вот…
Он (серьезно). Именно. Очень редкий. Я говорю о настоящих случаях. Потому что притворщиков не счесть. А вот такие подлинные случаи, как ваш… Нет, они, конечно, встречаются… Хотя бы даже в произведениях мировой литературы… Возьмите, к примеру, Данте… Достоевского…
М.1. Данте? Достоевский?.. Это становится любопытно…
Он. Ну да, я хочу сказать, умеренные. Равнодушные. Те, кто в первом круге Ада, о ком сказано в Апокалипсисе… Как это ни грустно, но вы из их числа.
Она. Да нет же, оставь его в покое. Ты отошел от темы… Зря теряем время…
Он. Хорошо-хорошо, не буду. Слушайте: попросту говоря, надо принять решение… Выбирайте. Кто не хочет, чтобы мы обсуждали Дюбюи? Кто хочет продолжить обсуждение?.. Кто хочет вернуться к безобидному разговору о высоких материях?
Голоса
— Нет, не хотим.
— Только не это.
— Ни в коем случае.
Он. Вот видите. Они сделали свой выбор. Вы остались в меньшинстве. А кто молчит, тот просто не решается… Вы в одиночестве. Вам ничего другого не остается…
М.1. Вот именно. Мне ничего не остается, кроме как уйти. Впрочем, завтра мне все равно рано вставать… Ивонна, ты идешь?
Ж.1. Нет… кажется…
М.1. Что с тобой?
Ж.1. Ничего. Прости, но я останусь.
Он. Вы отказываетесь следовать за вашим супругом, мадам? Вы понимаете, что такими вещами не шутят? Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня…
Ж.1. Я так решила. Я остаюсь.
М.1. Ивонна, заклинаю тебя, одумайся. Я не прощу тебе этого.
Ж.1. Ты мне не простишь… Очень хорошо! Вы только послушайте! Он мне не простит… потому что я отказываюсь возвращаться в его мир чистоплюйства, достоинства, целомудрия… к его молочной диете с протертыми кашками… Только высокие материи. ПОЛИТИКА. ИСКУССТВО. Или мертвецы. Великие мертвецы. Жид. Валери. Де Виньи. Шатобриан. Вечно ходить задрав голову, глядя в туманную даль. Не приведи Господи опустить нос и принюхаться, почуять что-нибудь… Сразу — шлеп по спине!.. Вернись, мол, к порядку!..
М.1. Ты отвратительна.
Ж.1. Я? Отвратительна? Знаете, что я вам скажу: я всегда это предчувствовала, с самого начала, только выразить не могла. Нужно было, чтобы кто-нибудь это произнес, непременно… нужно было как-то это назвать. И вот наконец… какое облегчение! Он умеренный. Равнодушный. Аморфный. И Данте тут! И Апокалипсис! Мне даже не надо столько. Даже чересчур. Благодарю. Разумеется, я остаюсь.
М.1 уходит. Обрывки прощальных фраз. Молчание.
Ж.3. Ангел пролетел.
Ж.1. Не надо. Уже не поможет.
Она. Не надо, прошу вас… Слава богу, всё позади…
Ж.3. Вы правы, простите. Старая привычка.
Молчание.
М.2. М-да… Ну-с… Значит, так, вот что я вам скажу… Коль скоро теперь можно спокойно, ни на кого не оглядываясь…
Ж.1. Да-да, скажите скорее…
М.2. В общем, у меня такое впечатление, что в любом случае, даже без этого инцидента…
Ж.2. К тому же еще в дурном вкусе…
М.2. …у меня впечатление, что мы в любом случае достигли бы цели.
Она. Как это?
М.2. Мы были от нее в двух шагах. Я как раз собирался вам сказать, что вы нашли наконец то, что искали. Что-то очень подходящее для вашего случая. Да не смотрите на меня так… Я думал, вы не хотите знать. Вам больше нравится мучить себя. Вы ведь это любите.
Она. Очень тонкое замечание… Хотела бы я, чтоб вы оказались на нашем месте. Ну, так что же это такое? Говорите, не томите.
М.2. Ан-ти-па-ти-я.
Она (разочарованно). Антипатия?
М.2. Именно. Антипатия. Дюбюи вам антипатичны. И добавить к этому нечего. То, что вы в них чувствуете… непонятное, невыразимое… что вас в них притягивает… что вам мерещится… Все это вызывает у вас то, что именуют антипатией. Ну? Ведь именно это вы искали? В десятку. Прямо-таки на заказ. Общепризнанно. Официально разрешено. Совершенно законно. Что тут можно возразить? И к чему голову ломать? Ну, авось теперь страсти поутихнут.
Он. Антипатия!.. Так вот что вы нам приготовили. Только привереда тут найдет к чему придраться! Только какой-нибудь придирчивый капризник! Что еще нам нужно? Да за кого вы нас принимаете!
Она. Помилуйте, мой бедный друг, это же первое, что пришло нам в голову. Мы подумали об этом с самого начала.
Он. Ну конечно, с самого начала. В тот момент, когда попытались успокоиться. Остановиться…
Она. О да, поверьте, мы сделали все, что в наших силах. Даже, помнишь, мы до того дошли, что стали сравнивать себя с этими помешанными… с этой парой маньяков. Помнишь, у Жанэ: когда на них находило, они спускались в подвал и, взявшись за руки и раскачиваясь, повторяли хором: «Раз, два, три, хватит чертовщины».
Он. Верно, хватит чертовщины. Дюбюи? Ну и что? Что в них такого? Есть, однако, нечто, что все это охватывает. Всё. Смотри. Видишь? Это называется антипатией…
М.2. Ну и чего вам не хватало? Что было не так?
Она. Ну-у… просто, сколько бы мы ни повторяли… никакого результата. Что мертвому припарки… Нет, наоборот… как раз парило будь здоров, без передышки. Даже больно было. Но твердить: антипатия, антипатия — от этого ни холодно ни жарко.
М.2. Есть тут кто-нибудь, кто в состоянии все это понять?
Она. Да кто угодно может это понять. Помните, в «Меловом круге»[2]? Старый муж восьмидесяти лет и его престарелая жена пришли к судье и хотят разводиться. Судья спрашивает: «Вы давно женаты?» — «Пятьдесят лет». – «Так в чем же дело?» — «Дело в том, что между нами возникла антипатия».
Смех.
Вот видите, вы смеетесь.
Он. Вы и сами видите, что «антипатия» не подходит.
Ж.1. Разумеется, после пятидесяти лет брака!
Она (с жаром). Совершенно очевидно, что «антипатия» — это слишком туманно, слишком… отдаленно… Она может быть только первое время… Но потом…
Ж.2. Она права. Потом ее неизбежно сменяет что-то другое…
Она. Вот именно. Ах, бедные, как я их понимаю… Что же им пришлось вынести… за всю-то жизнь… только представьте себе… И так ничего у них и не вышло…
Он. Совсем как у нас. Что за наказание…
М.2. Да вы просто обманщики. Гнусные заговорщики. Вы хотите, чтобы вам помогали, а сами всех обманываете. «Антипатия», видите ли, им не подходит… Значит, Дюбюи вам очень близки? Вы хорошо их знаете? И давно?
М.3. Признайтесь, это ваши родственники?
Она. Ну… в общем… да. Дюбюи, это… так сказать… для отвода глаз… своего рода перенос, проекция… В сущности, речь идет… ну да, о родственниках… вернее, о свекре со свекровью… Просто Дюбюи очень на них похожи…
Он. Ты с ума сошла, что такое ты говоришь?
Она. А что я должна сказать? Что это наши дети?
Он. Ты вконец потеряла голову! Представляешь, куда нас это может завести?..
Она. Ой, я сама не знаю, что говорю… Да нет же. Конечно, не родственники. И не дети вовсе… Нет-нет… Ох, пощадите… Нет, это не комплексы. И не подавленные инстинкты. И не регрессия. Не детские фиксации… Да нет же, это собирательный образ. Мы сами их создали. Проходные персонажи. Продукт серийного производства… Впрочем, нет, извините, я все это придумала.
Молчание.
На самом деле это наши соседи. Мы уже много лет постоянно с ними встречаемся. В общем, вы понимаете…
М.2. Ну что ж, пусть так. «Антипатия» лучше всего подходит для вашего случая: соседи. С ними сталкиваешься на лестнице. Здравствуйте. До свидания. Антипатия оправдывает желание держаться от них подальше… хотя оправдываться незачем…
Она. Вот видишь… Соседи тоже не годятся. Вообще-то, вы правы. Речь идет о родственниках… о брате и его жене. Такие добросердечные люди. Они очень нам помогали. Когда они рядом, все прекрасно… И ничего особенного вы не чувствуете… А потом они уходят… и тут начинается…
М.2. Это ваш старший брат?
Он. Да нет, что вы! Вовсе даже не он. Я понимаю, почему вы спросили. И прекрасно вижу, к чему вы клоните… Но вы ошибаетесь. Это не проекция. И не зависть. И не комплекс неполноценности. О боже, что ты им наговорила! Короче, мы снова попытались вас обмануть. Должен сказать вам всю правду: нас с ними ничего не связывает. Решительно ничего…
М.3. Так в чем же дело?
Она (жалобно). В самих Дюбюи. Которых вы прекрасно знаете. Потому-то мы вас и спрашивали… Но только «антипатия» не подходит… а вы не хотели понять… Вот и пришлось что-то придумывать…
Ж.1. Знаете, мне кажется, есть еще что-то… чего вы нам не говорите… Все же вы что-то от нас скрываете…
Ж.2. Они не решаются сказать, чтó именно эти Дюбюи им сделали. Давайте попробуем догадаться…
Ж.3. Скажите, в самом деле, что они вам сделали? Скажите же, ну! Наверное, что-то такое, в чем трудно признаться? Я имею в виду, перед всеми… Скажите мне на ушко, я никому не передам.
Она. Да нет же. Ничего они нам не сделали. Ничего такого, о чем стоило бы рассказывать…
Ж.1. Значит, это то, о чем не стоит рассказывать. Ну сделайте же над собой усилие, если хотите, чтобы мы вам помогли.
Она. Нет, речь вовсе не об этом…
Ж.1. О чем же тогда?
Она. Дело в том… дело в том…
Он. Дело в том, что они существуют.
Ж.3. Существуют?
Он. Конечно. Они есть. Неустранимые. Неискоренимые.
Ж.1. Ну и что из того? Не вижу, из-за чего тут с ума сходить. Если из-за всего на свете…
Ж.2. Даже из-за самого что ни на есть отвратительного… Хотя, по правде, Дюбюи не вызывают у меня отвращения. Если из-за всяких там жаб, змей или крыс…
Ж.3. Верно, очень хороший способ. Успокаивает как нельзя лучше. Я знала одного человека, который таким образом пытался отделаться от собственных детей… Они его мучили… точно так же… приходили к нему по ночам и пугали… нелепо… бессмысленно… по-идиотски… А он только за голову хватался… Он мне рассказывал: «Я просто говорю себе: ну что ж, как есть. Ничего не поделаешь. Так уж они созданы… просто живут себе… как мартышки. Или попугаи…» И ему становилось легче.
Пауза.
Ну что? Тоже не подходит?
Он. Нет-нет. Это невозможно.
Она. Совершенно невозможно. Дюбюи, они… Сколько бы мы над ними ни колдовали, сколько бы ни превращали в жаб, змей или крыс… Или в прекрасных принцесс… это ничего не меняет…
Он. Все равно от них будет исходить…
Она. Они что-то такое вокруг себя распространяют… Это «что-то» просачивается… добирается до вас… поднимается изнутри… пробирает до костей… оно рождается из ничего…
Он (строго). Источник этого — в них самих… скрытый источник… Это рождается, выходит наружу, заполняет нас, распространяется на все вокруг…
Пауза.
Ж.3. Тогда вот… моя версия вам понравится… Я вас понимаю… В этих Дюбюи есть нечто… (Присвистывает.) Просто они насквозь лживы. Такие притворно-слащавые. А она… она не говорит, а воркует…
Ж.1. Ничего она не воркует. Пищит, как…
М.3. Ну, хорошо. Если хотите… она такая простушка…
Ж.1. Немного инфантильна… И строит из себя дурочку.
Ж.2. Почему это «строит»? Она и есть дура, уж можете мне поверить.
Ж.3. Ничуть она не дура. Она себе на уме… Исподтишка за вами наблюдает.
Она. Вот как? Исподтишка? И себе на уме?
Он. Продолжайте, прошу вас.
Ж.1 (передразнивая). «Ах, пьявда? Это вы сеёзно?» И глазами своими хлопает…
Ж.2. И эта ее манера…
Она. Какая манера?
Ж.2. Не знаю…
Молчание.
М.3. А я вот знаю. Они пытаются встать с нами на одну доску. Снисходят до нас…
Ж.2. Это вы верно подметили. Только они плохо рассчитали и спустились слишком низко.
М.3. Я-то знал Дюбюи и раньше… Тогда он, наоборот, все стремился подняться повыше… Становился, можно сказать, на цыпочки… на задние лапки… перед сильными, перед «старшими»… Его презирали, ни во что не ставили… Это надо было видеть… А он все терпел, будто так и надо. Но с другими… Ничегошеньки не спускал… Обиду вовек не забывал… Я позволил себе однажды… так он…
Ж.1. О нет, простите, это никуда не годится.
М.3. Почему же? Что не так?
Ж.1 (поворачиваясь к Нему или к Ней). Простите меня, вы видите, я была готова вам помочь. В какой-то степени я вас понимала… я говорила, что эти Дюбюи… мне тоже при них как-то не по себе… (После паузы, твердо.) Но та область, в которую хочет нас затянуть месье, извините… я туда не…
М.2. И я тоже не желаю. А вы?
М.3. Что-то не так? Очередной моральный кризис местного значения?
М.2. Да нет же, нет.. Просто она права.
М.3. Ну, тогда я ничего не понимаю. Меня попросили помочь, я сделал что мог. Я признал, что она не бог весть что. Но теперь вижу, что ошибся: это чересчур лестный отзыв.
Он. Лестный! Да как у вас язык поворачивается! Вы лили воду на свою мельницу.
М.3. Что? На свою мельницу? Что вы хотите сказать?
Он. То, что сказал! Не прикидывайтесь, будто не понимаете. Вы прекрасно меня понимаете. Что, зудит? Почешемся публично. Стыд-то какой!
Она. Вы всего лишь свели свои личные счеты…
Ж.2. Как это некрасиво. Воспользоваться именем Дюбюи, чтобы безнаказанно… чтобы втянуть нас…
М.3. Что, не понравилось? Слишком уж прямо: я позволил себе без обиняков… показать то, что каждый…
Ж.2. Да вы только посмотрите на него… он становится опасным…
М.2. Не беспокойтесь, сейчас мы во всем разберемся. Итак, мой дорогой друг, вы находите, что у Дюбюи обостренное чувство иерархии?
М.3. Да. Я всегда это замечал.
М.2. И он раболепствует перед «старшими»?
М.3 (с сомнением). Ну, да… Мне казалось… он вьюном вьется…
М.2. Есть тут кто-нибудь, кто разделяет эту точку зрения?
Молчание.
Ну же, покажитесь… Никого. Так я и думал…
Ж.3. Дело в том… что касается меня… должна признаться, что все эти тонкости…
Она. Вот-вот, и я тоже — для меня это темный лес.
Он (простодушно). А в чем, собственно, суть?
М.3. Ммм, не знаю даже… Но это же всем известно…
М.2. Всем известно, говорите? А мне — нет.
Ж.1. И мне нет.
Ж.2. И мне.
М.2. Объясните же нам, это любопытно. Это основано на репутации? На деньгах? На связях? Мы вас слушаем…
М.3. Ну, по-разному может быть… не знаю даже…
М.2. Дюбюи пресмыкался перед теми, кого вы называете «старшими». Вы ведь это утверждали? Ну так вот, кто были эти «старшие», хотелось бы знать?..
Смех.
Повернитесь сюда. Посмотрите туда. Кто здесь «старшие»? А кто «младшие»?
М.3. Здесь? Да речь вовсе не о «здесь».
М.2. Но те, кто, как вы, различают иерархию, они же видят ее повсюду.
Он. Ты, старина, ты — «старший», это точно. И именно поэтому — а тебе было и невдомек — я счастлив быть твоим другом. И я перед тобой вьюном вьюсь…
М.2. Бога ради!.. Вы не представляете, куда это нас заведет… если все, как вы… Да со стыда сгореть можно…
Ж.2. К счастью, эти… возмутительные интерпретации… это самое мягкое, что можно о них сказать…
Ж.3. К тому же в них нет ни крупицы правды! Это поверхностное впечатление. Чистая условность.
М.2. Перед кем же, вы говорили, Дюбюи…
М.3. Перед… перед… Рудье…
М.2. Рудье! Впрочем, это и так ясно. Не нужно далеко ходить… Но ведь это совсем другое. Рудье — натура сангвиническая. Он любит выпить. Любит поесть. А Дюбюи — хилый. В чем только душа держится.
Ж.1. Ну да. Ничего удивительного, что Рудье его притягивал.
Ж.3. Более того, он внушал ему почтение… в некотором смысле… Почему бы нет?
Ж.1. И еще: Дюбюи привлекают натуры беспокойные.
М.3. Беспокойные? Это Рудье-то беспокойный? Вы меня удивляете.
Ж.3. Да, да. Именно так: его привлекает горячность. Беспокойные не могут без допинга: преуспеть в делах, сделать деньги. У Дюбюи они должны вызывать сострадание. Он, знаете ли, в глубине души такой нежный…
Она. Конечно. Он нежная натура. Золотое сердце, правда? Всякий раз заново в этом убеждаюсь. Ну все, хватит. Хватит чертовщины. (Смеется.) Мы любим его. Да-да, мы его любим. Любим.
М.2. Вам, наверное, стало легче?
Он. О да, это успокаивает. Внутри как будто все маслом смазано. Все разгладилось. А потом вдруг снова… как накатит… Точно струна натягивается… Ах, нет, вы не поймете, и ничего с этим не поделаешь…
Молчание.
Ж.3 (робко). Вот что вы примете. Это вам подойдет, я знаю… Сами увидите, вас это никак не коснется, не принизит… даже наоборот…
М.2. Что? Что вы еще придумали?
Ж.3. Во мне самой этого нет и в помине. И ни в ком из вас тоже. Да и не было никогда. Это есть только в них. В Дюбюи… кое-что, что могло бы оправдать…
Она. Что же это? Говорите.
Ж.3. Нечто неопровержимое. Факты.
Она. Что за факты? Да говорите же скорее…
Ж.3. Я знаю из достоверного источника. У них жила девушка, постоялица… Такое нарочно не придумаешь… В общем, по вечерам, когда она уходила спать, они залезали на стул и… вытаскивали… из-за стопки тарелок… Или еще вставали на колени и… из-под кровати… доставали сундук…
Он. Сундук? Прямо Мольер какой-то. И что же, там были деньги?
Ж.3. Нет. Еда. Консервы в банках… консервированные трюфели… шоколадные конфеты… Они начинали все это уписывать… Как-то ночью девушка услышала грохот посуды… Это у них вся стопка тарелок рухнула… варенье разлилось по полу… Они принялись скорее мыть, драить… А сами с виду такие строгие, принципиальные… всех поучают… Как это омерзительно! (Говорит все быстрее, все возбужденнее, захлебываясь.) А люди вокруг слушают… верят… «Нежная натура»! Это Дюбюи-то!.. Ха!
Она. Вот видите, вы попались на удочку. Вас это задевает. Дюбюи и вас поймали.
Ж.3. Поймали? Меня? Я-то тут при чем?.. Нет, вы только послушайте! Дюбюи — нежная натура! Куда хватили! Лицемер — согласна. Эксплуататор. Сума переметная. И к тому же еще позволяет себе учить других… А сам… втихаря… Да об этом надо кричать, их надо вывести на чистую воду, заклеймить позором.
Он. Успокойтесь. Вряд ли это у вас получится.
Она. Поверьте, вы только сами себе нервы треплете. Что толку локти кусать… стоять на своем?..
Ж.3. Самозванцы… Мерзавцы…
Он. Ну-ну, образумьтесь… Нелегко это, я знаю, когда в ловушку попадешь…
Ж.3. И это говорите мне вы. Вместо того чтобы помочь. Вот он каков, ваш «скрытый источник»… который вы чувствуете… Вот он… теперь я поняла… за стопкой тарелок, в сундуке с продуктами… Они обжирались… в то время как все вокруг…
Он (твердо). Возьмите себя в руки. Хватит. Вы сами себя мучите. К чему это?
Она. Эти ваши сеансы… когда вонзаешь булавки в сердце восковой куклы… Ах, какая пустота потом, какое разочарование…
Ж.1. Да, прямо с души воротит.
Ж.2. Особенно подобные истории… с вареньем и гусиным паштетом…
Она. Вот мы и вернулись к началу.
М.3. В самом деле? И что же, легче не стало?
Она. Нет. Нисколько. Все, что мы знаем о них от третьих лиц… понаслышке… ничего не дает.
Он. Это информация извне, понимаете? Она пришла со стороны. Не сравнить с тем, что проявляется само… что проникает в вас… что вы ощущаете… что поднимается у вас внутри… точно шерсть на спине у кошки… прежде, чем вы успеете с этим совладать…
Она. Или придумать что-то в свое оправдание… И вот вы уже способны на… Если б только можно было…
Он. Если б это не было наказуемо…
Она. О, какой ужас.
Молчание.
М.2. Они правы. Я их понимаю. Варенье и сундуки с припасами — нам это не подходит.
Она. Да-да, вот именно. Не подходит. О, вы же понимаете…
Ж.3. Но почему? Разве это неправда?
М.2. Не в этом дело. Возможно, что и правда. Но поймите, они хотят, чтобы, ничего не зная, основываясь на одних только ощущениях…
Она. Вот-вот. На одних только… какими бы незначительными, ничтожными они… Исключительно на них… чтобы не было выбора…
Он. Чтобы иметь полное право…
М.3. Ну что ж, тем хуже… Я дам вам то, что вы ищете. Я поделюсь с вами… Думаю, на этот раз вы будете довольны. Это именно то, что вам нужно… И даже больше… Признаюсь, я тоже… по отношению к Дюбюи… я тоже. (Шепотом, торжественно.) Я уже давно почувствовал…
Она. О, вы тоже почувствовали?
М.3. Тоже. Нечто ужасное, кошмарное.
Она. Что же?
Он. Да помолчи, дай ему сказать.
М.3. При них возникает ощущение…
Она (с жаром). Не правда ли? Ощущение… И на чем же оно основано?
М.3. Честно говоря, не знаю…
Он. На чем? На чем же? Попытайтесь понять!
М.3. Да ни на чем. Ни на чем, чему можно было бы дать название.
Он. А еще на чем?
М.3. Возможно, что… Или нет… не то чтобы… А может… у них это что-то вроде порыва, движения…
Она. Ага. Что-то вроде колебания? У нее в глазах… вы замечали?.. Вроде как огонек…
Ж.1. Да, и вправду. Недобрый огонек… я тоже заметила. У нее глаза как из матового стекла… Временами кажется, будто там, внутри, что-то зажигается …
М.3. Нет, не то…
Он. А чего стоят одни только перекаты его смешка, а?
Ж.2. О да. Я тоже заметила. Фальшивый такой смешок, от него делается не по себе.
Ж.1. Ледяной смех… ха-ха-ха… он держит вас на расстоянии…
М.2. Именно. Такое впечатление, что вас щелкают по носу.
М.3. Нет, грубовато…
Она. Ну, тогда… может быть… Вы тоже заметили… такие вещи, как… иссм… иссм…
Он. Прекрати, ты всех напугаешь…
Она (в волнении). Иссм. Иссм… Капиталиссм. Синдикалиссм. Структуралиссм. Как он произносит это «иссм»! Будто приподнимает краешек… проскальзывает… крадется дальше… дальше… И так до сердца… Точно яд. Иссм… иссм…
М.2. Тут мне придется вас остановить. Есть одна очевидная деталь… появляется некий дополнительный смысл…
Она. Что еще?
М.2. Эта манера произносить «изм» на конце слов — она вам действует на нервы, не так ли?
Она. Ну да, иссм… в конце слов…
М.2. А не возникает ли у вас образ перешейка?
Она. Перешейка?.. Нет, никогда.
М.2. Ну ладно. Я все прекрасно понимаю. Просто вы не хотите. Слушайте же… я помогу вам. Только не сопротивляйтесь. Ну же… расслабьтесь… Скажите, какие у вас возникают ассоциации?
Ж.2. Истм… Кажется, древнее название Коринфского перешейка?
М.2. Нет, я серьезно… Скажите первое, что приходит на ум.
Он. Вот видишь, я тебя предупреждал. Теперь выкручивайся, как знаешь.
Она (подчиняясь). Иссм… Ну да, истм… что-то узкое… горлышко… пересекать… океан…
М.2. Очень хорошо. Продолжайте. Кажется, мы подбираемся к сути.
Он. Нет. Ни к чему мы не подбираемся. Речь вовсе не об этом. Иссм. Важнее всего это «ссм». Обскурантиссм. Романтиссм. Дюбюи произносит такие слова по-особому.
Она. Да, у нас это вызывает… иногда… Ах нет, вам не понять…
М.3. Ну, тогда бросьте все это. Мы не понимаем. Вы совсем нас запутали. «Истм» или не «истм», мне-то что до этого? Чепуха какая-то. Украшательство, орнамент. Мне это ни к чему.
Он (изумленно). Ни к чему? Даже такие вещи, как эта?
М.3. Даже. Мне не нужно «ничто». То, что не имеет названия. Мои ощущения не основаны ни на чем… Ни на чем, что можно было бы хоть как-то назвать… Это навело меня на мысль…
Она. О чем?
М.3. О преступлении. Идеальном преступлении.
Она. Преступление? Дюбюи?
М.3 (шепотом). Да, преступление. Они совершили его когда-то давно. И подготовили с холодным расчетом. Однажды я это увидел так же отчетливо, как вижу теперь вас.
Он. Но все же, что дало вам основания так думать?
М.3. Никаких «дало». Это вас уводит в сторону. Забудьте. Я почувствовал, вот и все.
Ж.3. Это особый дар, между прочим. Он либо есть, либо его нет. Я знала людей с таким даром…
Ж.1. Ясновидение — в самом деле дар…
М.3. Ой, только не делайте из меня ясновидящую… прорицательницу… Вы прекрасно можете почувствовать это сами… Надо просто отбросить некоторые привычки… Забудьте о внешних признаках…
Он. Обо всех вообще? Ну, это вы чересчур.
М.3. Вовсе нет. Признаки так обманчивы. Вы ведь знаете, что в этот час повсюду бродят… тысячи, десятки тысяч убийц… да каких! Они убили, замучили, уничтожили сотни тысяч… Да рядом с ними Дюбюи — просто младенцы… Когда смотришь на них, поддаешься очарованию… ни тени колебания, ни одной фальшивой ноты, ни проблеска… ничего, ну решительно ничего… Громкий, искренний смех, взгляд… да не только это… Они оба так и лучатся добротой… подлинной… душа нараспашку. Для меня, знаете ли, все эти признаки… они для меня ничего не значили. И что же?.. В один прекрасный день у меня вдруг открылись глаза…
Он. То есть как открылись?
М.3. Вот так и открылись. И не осталось никаких сомнений. Я больше вам скажу. Временами я чувствую, что они знают, что я знаю.
Ж.2. Знают?
М.3. То-то и оно. Знают. Только понимаете, им на это плевать. Они приняли это раз и навсегда. Взяли на себя вполне сознательно… Тяжкую ношу взялись нести. Вот что в них такого… Тяжеленная плита с клеймом.
Ж.1. Да, теперь и я… Это ведь как ружье охотника, притаившегося в кустах… знаете, на рисунках… Теперь уж всё, я тоже это вижу. На них давит тяжелая плита. Очень тяжелая.
Ж.2. Могильная плита!
М.2. Дюбюи! Невероятно. Просто в голове не укладывается.
М.3 (с нетерпением). Вы прекрасно знаете, мой дорогой, что в жизни…
Ж.3. Да, конечно, но только это не аргумент. Всем известно, что в жизни невероятное поджидает нас на каждом шагу… Если я скажу, что…
Ж.1. Давайте в другой раз. Не будем отходить от темы… (Обращаясь к М.3.) Что это за преступление, как вы думаете?
М.3. Этого я и сам не знаю. Настоящее. Вот и все.
Ж.1. Ребенок… у них был сын. Я заметила, они никогда о нем не говорят.
Ж.2. Верно. Никогда ни единого слова…
Ж.3. Или мать. Меня это поразило… после ее смерти…
Ж.1. Она была им в тягость…
Он (обращаясь к Ней). Как ты себя чувствуешь?
Она. …не лучшим образом…
М.3. Вы недовольны?
Ж.1. Недовольны? А я-то думала, что нам всем хорошо…
Ж.2. Да. Мы вместе. В совершенном согласии…
М.2. Все заодно. Такое единодушие… Тихо и мирно.
М.3. Действительно. Мы как будто сплотились. Мы были единодушны в своей неприязни, в своем отвращении… И не нужны были ни тень… ни огонек в глазах… ни колебания… Ни «иссмы»… Но, боже правый, что вам еще нужно?
Она. Да поймите же меня. (Стонет.) О нет, это ужасно, с этим ничего нельзя поделать…
М.3. Я в самом деле ничего не понимаю.
Она. Попытайся еще раз, растолкуй им…
Он. В общем, так… вы тут упомянули об украшательстве. Об орнаменте. Огонек в глазах, колебания… «иссмы» — для вас все дело в этом. Для нас — совсем наоборот: «Иссмы» — вот главное. Единственно важное — это «иссмы». Преступление, оно лишь для отвода глаз… в дополнение… оно ничего не дает. «Иссм» само по себе уже…
Она. «Иссм». И ничего больше. «Иссм»… В нас это вызывает что-то такое… Я могла бы, кажется, только из-за этого поставить к стенке. Отправить на виселицу… Изничтожить. Стереть в порошок… Без снисхождения. Без жалости. Меня это мучит, понимаете? Я не должна. Это стыдно.
Он. Нам бы хотелось избавиться от этого, забыть… Мы стараемся изо всех сил, из кожи вон лезем… Мы готовы…
Она. Понимаете, мы бы хотели их любить. И когда мы их видим… у нас получается, мы их любим… Тогда их «иссмы» нам нипочем… так, чуть-чуть щекочут…
Он. Но как только они уходят, начинается… Впечатление усиливается. И мочи нет терпеть… От одной только мысли, что придется снова с ними встречаться…
Она. Я не теряю надежды, внимательно слежу… Иногда я просматриваю газеты… а вдруг какой-нибудь несчастный случай… Увы. Они по-прежнему живы. И всегда будут живы. Это сидит где-то глубоко внутри…
Пауза.
Ж.2. Честно говоря, когда я вас слушаю… Я не в состоянии понять. Просто головоломка какая-то! Вы слишком пристрастны. Слишком строги. Мне жаль вас. Вот если бы, скажем, оттопыренные уши…
Она. Оттопыренные уши?
Ж.2. Ну да. Вы не ослышались — оттопыренные уши. Вполне достаточно. Чего же больше? Необходимое и достаточное условие.
Она. Как! И из-за этого вы даете волю ненависти?
Ж.2. Ненависти? К чему громкие слова? Ненависть — это утомительно. Слишком много чести. Оттопыренные уши… Не все, конечно, некоторые… именно некоторые, потому что уши ушам рознь… Бывают такие уши… наверное, форма тут тоже важна. Еще важен цвет и, как я уже говорила, угол, под которым они… В общем, в результате я устраняю…
Он. Устраняете? Но как вы это делаете?
Ж.2. О, в рамках дозволенного, разумеется, иначе просто нельзя: я держу их владельцев от себя на расстоянии. Даже больше, чем на расстоянии: я попросту их не замечаю. Как будто их вовсе нет. Зачем мне их терпеть, если мне это неприятно?
Ж.3. Если вдуматься, вы правы. Уши, зубы… Зубы тоже могут вызывать…
Ж.1. Да. Стать определяющими.
Она. А если вам некуда деться?
Ж.2. Как это некуда деться?
Она. Ну, если, к примеру, вы едете в одном купе или сидите вместе на работе? Или лежите в одной палате в больнице? Или делите камеру?..
Ж.2. Я стараюсь не обращать внимания. Мои глаза смотрят, но не видят.
М.2. В самом деле. Так поступают все. Не фокусируются. Нет этого — и всё тут. Не существует.
Он. Весь человек не существует?
Ж.1. Вообще-то говоря… если у человека такие уши или зубы, значит, и в нем самом…
Ж.2. Возможно. Только я не трачу время на рассуждения. Зачем усложнять себе жизнь? Я отделываюсь от таких людей, вот и все. Я их ликвидирую. Так, во всяком случае, поступаю я. Может, кому-то и нравится… всегда есть любители…
Она. А вас это не смущает?
Ж.2. Почему это должно меня смущать? Я, знаете ли, небольшая охотница рассуждать, не интеллектуалка… Я подчиняюсь инстинкту…
Ж.3. Как и все женщины…
Ж.1. Или художники. Особенно великие. Так или иначе, все сильные личности… Завоеватели…
Он. Ты знаешь, что нам мешает? Мы слишком робкие. Непритязательные.
Ж.2. Совершенно верно.
М.2. К тому же у вас отсутствует логика. Вы доверяете исключительно тому, что чувствуете. А когда это подводит вас к каким-то выводам… вы упираетесь… «Ой, нет, только не это!»… Вы пугаетесь, говорите, что не должны… Судите сами: из ничего, поддавшись одному только чувству, он сотворил преступление… А в самом деле, почему бы нет? Он прав…
Она. Настоящее преступление. А ведь здорово. Преступление как таковое. Нечто грандиозное. Предусмотренное всеми законами. А мы тут… со своими «иссмами»… Ни к чему серьезному они нас не приведут…
Он. «Иссм»… если исследовать корни… можно прийти…
Она (совсем тихо). К невыразимому. К тому, что не имеет названия. Что нигде не оговорено. Никем не запрещено.
Он. Что-то ускользающее… проскальзывающее между пальцами…
Она. Уловить это можно лишь на мгновение. Романтиссм… Капиталиссм. Синдикалиссм. Структуралиссм. Окончание иссм. Они его растягивают, произносят как-то с присвистом… Оно напоминает хвост скорпиона. Жалит нас… впрыскивает яд… будто в наказание… за эти самые слова… за эти окончания…
Он. Они исподволь пытаются уничтожить в нас… О, это, конечно, безумие, совершенное безрассудство… уничтожить в нас жизненный импульс…
Она. Потихонечку, украдкой, незаметно.
Он. Они пытаются уязвить в нас… попрать… что-то другое…
Она. То, что они всеми силами своей души ненавидят… оба ненавидят…
Он. Определенный стиль жизни… образ мысли… (Приглушенно.) Самою мысль… Они хотят свести на нет… изничтожить…
Она. И чтобы им это сошло с рук. Чтобы мы не могли и пальцем шевельнуть… чтобы не посмели… чтобы сами себя безумцами считали…
Он. И никто! Никто не может нам помочь.
М.2 (со смехом). Вы никогда не пытались поговорить с ними об этом?
Он. Поговорить об этом? С Дюбюи?
М.2. На вашем месте я бы взял быка за рога, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Я бы сказал ему: «Произносите «изм», а не «иссм», дружище. Ваше «иссм» действует мне на нервы».
Она (со смехом). Я даже подумать об этом не могу, меня нервный смех разбирает. Да он после этого вызовет «скорую помощь» и отправит нас в больницу…
Он. Вот уж точно. В соответствующую больницу… (Смеется.) Нет, об этом нечего и думать…
М.3. Они правы. При наших законах они заранее обречены на поражение. Что им нужно, так это…
М.2. Я думал об этом. У них так развито чувство… у вас так развито чувство законности, что вам следовало бы…
Он (понизив голос). Надо, чтобы этот способ попирать, уязвлять… чтобы эта особенность речи… каралась законом.
Она. Да-да, именно, этот затаенный порыв, стремление уязвить, уничтожить… потребность сделать гадость… именно за это… при всеобщем одобрении… схватить их… держать…
Он. Заставить признаться…
Она. Ах, какое это было бы облегчение…
Он. Да, искоренить в них… Выставить на всеобщее обозрение… Вытравить… Сжечь…
Она. Это бы всех нас очистило. Излечило бы. И их. И нас. Мы могли бы даже простить…
Ж.3. Простить? Нет, думаю, тут вы ошибаетесь. Это немедленно вылезет в другом месте. Вместо «иссмов» будет что-нибудь другое. Поверьте, появится что-нибудь новое…
Ж.1. В самом деле. Подобные вещи — их вырывают с корнем в одном месте, так они пробиваются в другом.
Ж.2. Вы думаете?
Ж.1. Я совершенно убеждена. Это как метастазы… «Иссм» — это лишь признак. Симптом.
Она. Да-да. Иссм… иссм… Как маленький прыщик, возвещающий о начале чумы…
Ж.3. Как ничтожное отступление от правил приличия, которое свидетельствует об отсутствии воспитания….
Ж.1. Вот-вот. И позволяет мгновенно и безошибочно распознать человека…
Он. Именно, вы абсолютно правы. Распознать. Отнести к особой категории. К закрытой категории. Поместить в клетку. Мы останемся снаружи. А он будет в карцере.
Она. И мы… мы будем наблюдать за ним в окошко. Вон он, обвиняемый: бритая голова, одежда арестанта, бирка с номером… А что он такого сделал? Он говорил «иссм», упирая на «ссм». Он специально так делает, чтобы низвергнуть, уничтожить… Отныне это наказуемо — официально. «Иссм» — этого довольно. Других доказательств не требуется. Теперь вы никуда не денетесь. И не думайте сбежать. Вас крепко держат. Вас раскусили. Доподлинно известно: вы — враги. Вы осмелились… исподтишка, как всегда, полагая, что никто не заметит… Ведь именно так вы поступали прежде, а? Когда думали, что вам все дозволено? А теперь вас разоблачили, теперь всё как на ладони: вас определили, классифицировали, дали название. Это называется зло. Вы и есть зло.
Он тихонько смеется.
Она. Что ты смеешься?
Он. Ты смешная. Напоминаешь лягушку. Раздуваешься, раздуваешься… Достаточно, чтобы перед тобой были они… И вот ты уже готова их растерзать, испепелить… Забавно… Когда они здесь… Если б только кто-нибудь позволил себе с ними… хоть малейшее… Я уж не говорю о каком-нибудь несчастном «иссме»… Ты бы тут же вмешалась… как заботливая мамаша… Только не при мне, я этого никогда не допущу… стыдно… они такие добрые, такие милые… (Передразнивая ее.) «…Это наши друзья, не забывайте об этом… Помнишь, как мы гуляли по берегу и вдруг он наклонился… низко-низко… и так порывисто… В этом чувствовалось какое-то особое почитание.… Но не сорвал… а только наклонился, чтобы рассмотреть… Помнишь?.. Уже только за это…»
Она (с грустью). Вы правы… Я любила его.
М.2. Так любите и сейчас.
Она. Да-да, благодарю за совет… но вот тут-то… я вам уже говорила… когда мне кажется, будто мне это наконец удалось… тут вдруг… точно волна какая-то, что-то вроде запаха… от них… что-то неприятное…
Ж.2. Вот видите, оттопыренные уши — это чудо что такое. Успех гарантирован. Уши — или зубы — первоклассное средство. И возразить-то нечего. Они говорят сами за себя. И никуда от них не денешься. Никакая жалость не поможет. Никакое умиление. Никакой весенний цветочек. Уши сами по себе вызывают у тех, кому с ними повезло, ощущение чего-то основательного, определенного, чистого. Уверяю вас, когда это чувствуешь, то и сам себя воспринимаешь иначе: будто сделан из вещества без примесей.
Ж.1. И вправду — ты как бриллиант… А вот у кого уши оттопырены…
Ж.2. Уже сам по себе этот факт — без всяких там «иссмов», без всего остального… Они даже сами могут не замечать… И не нужно их ни в чем обвинять, незачем заставлять их признаваться…
М.4. Всë, решительно всë, что вы чувствуете, имеет под собой основание. Все «иссмы», все особенности произношения…
Она. Да, я понимаю. Но у Дюбюи, у обоих, нет оттопыренных ушей. И потом, нам-то что с того?
Он. Действительно, ничего. Мне от этого ни холодно ни жарко.
Ж.2. Заметьте, это не единственное. Я взяла как пример оттопыренные уши, потому что имела в виду кого-то определенного… Но и слишком длинная верхняя губа, положим… для кого-нибудь и она…
Ж.1. Для меня. Терпеть не могу.
Ж.3. Или выдвинутая вперед нижняя челюсть… Вот так, видите… Признаться, я… бр-р-р… А вы нет? У вас не так?
Она. Честно говоря, нет… Почти нет… Не могу сказать, чтобы мне это очень нравилось… Но, в сущности… А ты?
Он. Да в общем тоже нет. В этом есть что-то аморфное, пассивное… никакого яда… ничего, что даже отдаленно имело бы отношение…
М.3. К вашим «иссмам». Знаете, тут есть одна тонкость…
М.2. Я же вам говорил… А вы смеялись надо мной, когда я пытался им помочь…
Ж.1. Ах да, с Истмом, Коринфским перешейком…
Она. О нет, только не это!
М.2. Вы слышите? Сколько страсти! Какое упрямство! Поверьте, вот она, первопричина. Что до меня, то… чем больше я наблюдаю, тем больше убеждаюсь. Сомнений быть не может: зло именно здесь.
Она. Вслушайтесь: романтиссм. Капиталиссм. Синдикалиссм… иссм… иссм… прямо шипение.
Он. Они задерживаются на этом иссм… смакуют его.
Она. Оно скользит, это иссм… точно край режущей травы.
Он. Иссм… иссм…
Она. Оно взрезает кожу… проникает в плоть…
Он. И там… Разве вы сами этого не чувствуете?..
Она. Попробуйте, прошу вас… скажите, растягивая… иссм… иссм… Вы слышите?
Ж.3. Ну, может быть, если очень постараться…
М.2. Да, надо очень постараться. Для меня, откровенно говоря… синдикалиссм, структуралиссм… Сколько ни повторяю… иссм… иссм… Хм, может быть… ну разве, при желании… может быть, действительно…
М.3. Пожалуй, да. Я чувствую…
Она. Как! Не может быть! Вы почувствовали!..
М.3. Мм… Мм… м-да… В общем, как бы это сказать…
Она. Как бы сказать?
М.3 (колеблясь). Н-нет… не то чтобы… Вообще-то… да нет… Собственно, это то, что не имеет названия.