Рассказ. Перевод Марины Курганской
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2006
Бартек Свидерский[1]
— Кто такая эта Марыля Родович? [2] — размышлял он вслух, бросая хлеб в бутербродницу.
— Великая артистка, — серьезно ответила Роми.
— Тогда почему на памятнике у нее попугай на плече и бубен у ноги? — спросил он, не оборачиваясь. Открыл отделение для начинки, кинул туда сыр, помидоры и салат. Захлопнул бутербродницу и нажал кнопку «тонко». Роми не любила толстых ломтей.
— Может, это должно символизировать экологию и африканские мотивы? — голос жены доносился из гостиной вместе с плачем маленького Крия. Приближалось время кормления. — Может, это ее темы? Если ты слушаешь новости, сделай милость, пользуйся стационарным приемником и отключи свои акустические серьги. Из-за этого скелетного звуковоспроизведения я не могу понять, когда ты слушаешь меня, а когда радио.
— Понял, извини, — ответил он и тихо свистнул. Импульсы, для которых его череп служил резонатором, прекратились — он ощутил гулкий глухой удар, — и наступила звенящая тишина.
Из бутербродницы выскочил лоток с четырьмя кусочками хлеба, на которых лежал сыр и красиво порезанные овощи. На индикаторе высветилась цифра четыре и пульсирующая картинка — помидор, что означало возможность добавки, но уже только с салатом. Он выключил прибор и взял маленький поднос.
Роми в распахнутом халате сидела в кресле, держа хныкающего Крия на коленях. Когда она приложила младенца к набухшей груди, тот мгновенно принялся сосать. Она устроила сына поудобнее и погладила по головке.
— Не торопись, а то захлебнешься, — сказала ему с улыбкой. И посмотрела на Петра своими большими зелеными глазами — он едва сдержался, чтобы не оторвать от нее Крия и занять его место. Быстро поставил на стол поднос с бутербродами и отвернулся к окну.
Над Берлином сияло безоблачное небо, на фоне которого торчали стеклянные шипы высоток, расщепляющие солнечные лучи на радужные ленты. Вдали маячили человекообразные силуэты Танцующих Колоссов — нового элитарного жилого комплекса на окраине. Петр обожал этот вид, но сейчас опустил экран и отыскал на карнизе кнопку «Берег Слоновой Кости — Live». В окне показался песчаный пляж, пальмы и море цвета топаза, над которым как раз всходило солнце. Любимый пейзаж жены. Теперь его не прерывали рекламой — привилегия абонентов нового, более дорогого пакета каналов.
Он подошел к мебельной стенке. В центре ее стоял серый квадратный ящик — радиоприемник «Major». Весь испещренный желтыми надписями, утыканный зловещими переключателями, с металлической антеннкой. Петр остановился перед ним и свистнул. Ничего. Свистнул громче и получил шлепок по заднице.
— Прекрати! — Роми перегнулась через кресло, и ребенок упустил сосок. Только он набрал в легкие воздуха, чтобы зареветь, как мама снова ловко заткнула ему рот. — Это тебе не цифровое фуфло, он транзисторный. Ты прекрасно знаешь, как его включать.
Петр неохотно подошел к приемнику и передвинул вверх ползунчик — один, потом другой. Из динамика раздался шум. Петр наобум покрутил боковую ручку, настраивая частоту. Наконец нашел какую-то станцию; диктор сказал: «…и о спорте».
— Новости уже кончились, можешь выключить, — вздохнула Роми.
— Но…
— Из двух дураков один обязательно прыгнет дальше другого, но мне совершенно не интересно, кто именно, — изрекла она. И, придерживая голову младенца, потянулась за бутербродом. — А кроме того, тебе уже, кажется, пора на работу.
— Понятно. — Петр мешкал, продолжая дергать за ручки регуляторов. Под какофонию треска и писка нашел, наконец где выключается.
— Для мужчины ты не слишком сообразителен, — заметила Роми язвительно.
— Этому дерьму место на помойке, — Петр сел напротив жены и взял бутерброд. — Не понимаю, почему ты отвалила за него столько денег, вместо того чтобы пользоваться акустическими сережками. У него даже пульта нет, не говоря уж о голосовом интерфейсе.
Он все время пытался собраться с мыслями перед предстоящей аудиенцией. Там ему, конечно, надо быть посдержаннее.
— «Major» — приемник нового поколения. «Дьявольская сложность формы, святая простота звучания», — Роми процитировала рекламный слоган. — И вообще, это вопрос престижа. А так, с обыкновенной октафонией, даже подругу с работы не пригласишь. Сгоришь со стыда.
Петр молча пожал плечами — безусловный рефлекс на слово «престиж». Покончив с бутербродом, он вынул из шкафа свой лучший пиджак и проскользнул в ванную. Ему хотелось избежать объяснений с Роми, чего это он сегодня так вырядился.
— À propos, я хотела с тобой поговорить, — донеслось до него через неплотно закрытую дверь.
— О чем? — спросил он, надевая рубашку.
— Наш дисколет скоро развалится.
— Да ладно, ему всего два года. Но, если ты хочешь, зайка, давай купим новый, — он сделал над собой усилие, чтобы произнести это самым непринужденным тоном, и замер в ожидании ответа.
— Давай, но что-нибудь поприличнее. Хватит нам позориться…
Она сказала «нам»! Несмотря на то, что Крию уже исполнился годик, Роми собирается и дальше сохранять их союз! Похоже, они продлят свою «потомственную» еще на два года или… подпишут Бессрочный Брачный Контракт? И он станет ее первым постоянным партнером? С отцами своих старших сыновей Роми распрощалась сразу, как только истек срок двухлетнего контракта — так называемой «потомственной». Воображение рисовало картины светлого будущего с этой прекрасной женщиной. Он ее любил, и она, кажется, тоже его любила. Петр ощутил возбуждение, которое, правда, сразу вытеснили сомнения, мучившие его уже целый год. Кто ей нужен — он или еще один ребенок? Ребенок или продвижение по службе?
Очнувшись от размышлений, он почувствовал, что слишком туго завязал галстук. Попытался его ослабить, но только сильнее затянул на шее. «Задушен собственным галстуком» — красивая смерть для чиновника. Он фыркнул, и напряжение немного отпустило. Расслабляя узел, вошел в гостиную.
— Моя должность не позволяет мне мельтешить в воздухе, как воробышек, — нежно щебетала Роми, склоняясь над Крие. Но мальчик уже спал, тихонько посапывая. Она осторожно отняла его от груди и положила на софу. Закуталась в халат и с аппетитом принялась за бутерброды. — Нам нужна машина солидная. Большая, современная, представительского класса, — перечисляла она с полным ртом.
— Чувствую, ты что-то уже присмотрела, — заметил Петр, надевая брюки.
Роми улыбнулась и полезла в карман халата. Протянула ему цветную брошюрку.
— Мне кажется, это нам подойдет. Ознакомься.
— Слушаюсь. — Он наклонился, чтобы поцеловать жену в лоб. Но она откинула голову и подставила губы. Язык у нее был соленый, в хлебных крошках.
— Приходи сегодня пораньше, положим детей спать, — улыбнулась Роми и ущипнула его за ягодицу.
— Конечно, — пообещал он. Гормональный коктейль Молотова, бушевавший в ее организме, давал о себе знать в самые неожиданные моменты. Его ягодицы уже болели от щипков. Подчеркивающие их форму стринги, подаренные женой на день рождения, жали в поясе. В ванной он пригладил галстук и провел рукой по щекам. Решил пойти с однодневной щетиной — мужской акцент, придающий уверенности. Надел элегантный пиджак и быстро пересек прихожую.
— Пока, — крикнул он и вышел. За дверью раскрыл рекламный проспект. На фото красовалась голубая бесформенная глыба. Топорный куб на четырех колесиках, с торчащими откуда попало выступами — то острыми, то скругленными. Розовые отблески заходящего солнца лежали на его поверхности, лакированной под «металлик». Подпись гласила: "Полонез" [3]. Большому кораблю большое плавание».
Дисколет мягко опустился на крышу Министерства настроений. Петр выключил радио, где пиликали какую-то психоделическую дребедень в сопровождении голоса, — о сумасшедшей, которая всё танцует и не может остановиться. Тем, кто не знает польского, повезло. Нелепый текст усиливал напряжение, естественное перед аудиенцией. Петр не стал включать автопилот и сам поставил машину на свободное место. Стена гаража по-прежнему была разрисована граффити: «KаiserLescheck — фанат ┬». Петра удивило, что оппозиция добралась и до правительственных зданий, но еще удивительнее была нерадивость обслуживающего персонала — со вчерашнего дня никто так и не удосужился стереть лозунг. Надо будет сказать охране.
Петр спустился на лифте на минус второй этаж и по пустому коридору направился в свой кабинет. Точнее, в кабинет шефини, где чувствовал себя как дома, поскольку уже полгода ее замещал. Он закрыл дверь, и на экране в окне сама собой возникла его любимая стереопанорама Берлина, которую передавали с крыши небоскреба. Он подошел к экрану вплотную и посмотрел «вниз», на улицы, по которым в реальности давно уже никто не ходил и не ездил. По виртуальным мостовым ползли разноцветные колесные автомобили; детские площадки, на каких он когда-то играл в детстве, тоже были переполнены. Пожав плечами, он сел за стол.
Аудиенция была назначена на 9.30, и включать терминал не имело смысла. Петр разблокировал серьгу в левом ухе и, свистнув два раза, включил негромкую музыку. Вновь и вновь перебирая в уме свои последние доклады, он задумался, который из них привлек внимание президента. За время службы в Министерстве общественных настроений (сокращенно — Министерство настроений), он подготовил их сотни, опираясь на данные опросов, фокус-групп, численных экспериментов и обобщенные результаты считывания акустического сигнала[4]. Последние показывали, как потребители воспринимают поступающие на рынок новые технологии. И у Петра было ощущение, что внимание президента привлекли обширные комментарии, которыми он стал снабжать свои доклады.
Как ни крути, он писал о том, что президенту самому не приходило в голову, — эта мысль наполняла Петра и страхом, и гордостью. Одно из двух: или он гений, или система переживает кризис. Многое говорило в пользу последней версии, но… неужели система киберпрезидентуры имеет какие-то изъяны? Между тем явно ошибочные начинания и решения в последнее время следовали одно за другим, что было чревато потерей авторитета на международной арене — в лучшем случае. А в худшем — отставанием и ослаблением государства, ведущим к унизительной зависимости от соседей. Петр еще раз восстановил в памяти столбики диаграмм, цифры и выкладки, которые это доказывали.
Но повернется ли у него язык сказать все это президенту? Начальнику начальника его начальницы. Который к тому же выше Петра не только должностью. Отважится ли он представить свои соображения эксперту, который спас от экономического коллапса целый континент? Осмелится ли поделиться своими мыслями с политиком, который в два хода дискредитировал парламент, присвоив его полномочия, и объявил себя первым президентом Европы, сосредоточив в своих руках всю власть, как Цезарь? Сможет ли сказать всё в лицо крупнейшему социологу, совершившему демографическую революцию, в результате которой мы из самого быстростареющего общества превратились в общество, развивающееся динамичнее других? Благодаря ему мы лидируем в космической гонке, искусстве, строительстве, электронике, дисколетостроении и в производстве основных потребительских товаров. В том числе радиоприемника «Major». И автомобиля «полонез». И трактора «Урсус»[5]. Все знали, что их выпускает государственный сектор, полностью контролируемый президентом. «Господин президент, вы заполнили рынок неходовым товаром. И памятники эти идиотские… Ну ладно, Дилан или Леннон. Но кто такая, черт возьми, эта Марыля Родович?» Конечно, сформулировать надо будет как-то иначе.
Краем уха он уловил звук женского голоса за стеной. Наверное, это Сьюзен, личная секретарша, которая только что вернулась из отпуска по уходу за ребенком и уже, кажется, собирается в следующий (или просто стала полнеть). Петр, свистнув, выключил музыку и машинально нажал кнопку под столешницей, убирая звукозащитный экран. Стены в кабинете шефини таили в себе кое-какие достижения прогресса, помогающие развлечься в свободную минуту — что он и делал, правда, не без некоторого смущения.
— Да, это уже точно, я получила результаты анализов, — говорила Сьюзен. — Ты подумай! Ну, понимаешь… Раньше говорили, что мы делаем карьеру через постель… Ты права, теперь тоже так говорят — уже про супружескую… Но это в сто раз лучше. Знаешь, что болтали обо мне на первой работе? Что я по этим делам, представляешь? Ха-ха-ха. Тогда мне было не смешно. Конечно, наплевать. Из мухи слона. А если б и так, подумаешь! Сейчас, по крайней мере, по закону положено.
Раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказал Петр. На пороге стояла помощница шефини, Абрил. Нажав кнопку, он заглушил стену, хотя Абрил наверняка и так знала, что через нее все прослушивается. Тридцатилетняя испанка была посвящена во все секреты фирмы. Но сегодня он впервые увидел на ее лице изумление. На этот раз ее обошли — встреча носила сугубо конфиденциальный характер.
— К вам две… — она запнулась.
— …женщины в черном, — закончил он за нее. Она быстро кивнула. — Все в порядке, Абрил.
Петр встал и обошел ее, непроизвольно соблюдая предписанную инструкцией полуметровую дистанцию. Кто знает, что Абрил взбредет в голову, может, ей уже надоел статус секретарши. А сейчас особенно удачный момент — будут свидетели, которые подтвердят «сексуальные домогательства». И, как он догадывался, не простые свидетели.
Они ждали в ее кабинете, не садясь, — бледные, высокие, плечистые, как на подбор. Миниатюрная испанка доставала им до пояса, он — до мускулистых плеч, покрытых служебными татуировками. Обе в классических «маленьких черных платьях», открывавших длинные ноги в чулках и черных туфлях на высоких шпильках. Одна стояла неподвижно, как манекен. Другая, жуя резинку, бросила на Петра высокомерный, полный иронии взгляд поверх темных очков, как бы говоря: «И вот ты, такое ничтожество, увидишь президента?»
— Петр Цапинский? — спросила она хрипловатым голосом.
— Запендовский, — поправил он машинально.
«Манекен» вздрогнула, посмотрела в блокнот и кивнула головой. Та, что в очках, распахнула дверь в коридор, жестом приглашая Петра к выходу. Он помахал рукой взволнованной Абрил. Она была компетентным работником, но неудачницей — бездетной или даже бесплодной, — а в принятой системе карьерного роста такие, как она, приравнивались к мужчинам и вместе с ними подвергались дискриминации. Абрил перекрестилась, что разрядило ситуацию и стерло, наконец, нелепое выражение ужаса с ее лица.
По пустому коридору они направились к лифту. Мерный стук каблуков и настороженные взгляды, от которых по спине бежали мурашки, нервировали Петра. Но знакомый узор и пятна на ковре как-то его успокоили, постепенно напряжение отпустило и сменилось возбуждением. Уже ощущалась волнующая близость огромной власти, перед обладателем которой он вот-вот должен был предстать. Петр чувствовал себя как настоящий VIP. Чары развеялись в лифте, где «манекен» бесцеремонно поставила его лицом к двери. Он услышал стук компьютерной клавиатуры — и лифт поехал вниз. Его это удивило по двум причинам: он думал, они полетят на дисколете, но главное — был уверен, что работает на самом нижнем уровне небоскреба. А тут лифт опустился примерно на три этажа, пока на индикаторе не появился загадочный «Х». Двери раздвинулись, и они вышли в коридор, выстланный красной ковровой дорожкой. Внезапно пол ушел у Петра из-под ног, и он потерял равновесие. Его покрытые синяками ягодицы — жертвы сексуальных домогательств — мужественно приняли очередной удар. Гораздо больнее задел смех за спиной. Чьи-то руки подхватили Петра и поставили на ноги. Дорожка двигалась. Красные полосы метровой ширины бежали в ту и другую сторону узкого мрачного коридора, исчезая где-то вдали.
— Можешь идти? — спросила та, что в очках, когда он поднялся. — Так будет быстрее.
Он сделал несколько неуверенных шагов, пока не приноровился к движению дорожки.
— Ну где вы там? — бросил через плечо. — Я не знаю дороги.
Петр обернулся — подавшиеся вперед валькирии в этом низком коридоре показались ему еще более массивными и стремительными, они напоминали больших черных птиц. Одна обогнала его, и шелест ее платья был похож на хлопанье крыльев. «Назад пути нет», — подумал Петр, заметив, что другая осталась за спиной.
Они миновали несколько поворотов и снова сели в лифт, где одна из женщин опять набрала таинственный код, пока Петр разглядывал алюминиевую поверхность двери. Поднявшись примерно на пять этажей, они вышли в просторный холл. Тяжелые занавеси, мраморный пол и хрустальная люстра напоминали убранство дворца в стиле барокко. На стенах были обои салатного цвета в мелкие лилии. Между колонн красовалось золотое изваяние Людовика XIV — «короля-солнце». Лишь увидев его, Петр сообразил, где находится.
Женщины подхватили его под руки — то ли в шутку, то ли это была часть церемониала, он не понял, — и подвели к окну. За окном раскинулся сад с фонтанами и лабиринтом аллеек. «Экран», — догадался Петр. Опасаясь врезаться в него, он попробовал затормозить, но цепкие пальцы руки стиснули его запястье еще сильнее. Удара он не ощутил — его ошеломили сияние, шум… и он оказался по другую сторону экрана. Растерянно оглянулся. Женщины низко поклонились и попятились. Кремовая стена, вся в сверкающих брызгах лампочек, с тихим шелестом поглотила их. Когда исчезли и кончики черных туфель, Петр протер глаза. Ему захотелось коснуться волшебного экрана, он протянул руку, и пальцы утонули в нем, как в густой пене.
— Фотоновое поле, — произнес чей-то голос. — Скоро появится в продаже, еще наиграетесь.
Петр обернулся и увидел президента.
— Здравствуйте, — пробормотал он, запинаясь.
Голова главы государства покоилась на пульте в окружении рычажков, ручек и индикаторов. Она была отрезана по основанию шеи. Петр не мог оторвать глаз от места, где живая плоть соединялась с машиной, но, почувствовав, что слишком долго задерживает на нем взгляд, старался больше туда не смотреть. Там, где шея обычно переходит в плечи, кожа была заправлена под металлический обруч. Трубки, провода и вся система жизнеобеспечения были скрыты от глаз, но впечатление все равно создавалось кошмарное. Приветливая улыбка на морщинистом лице киборга лишь его усугубляла. Густые седые волосы были зачесаны назад и собраны на макушке в «конский хвост». Взгляд голубых глаз и приподнятые уголки узких губ выражали доброжелательный интерес, что казалось неуместным в этой трагикомической мизансцене.
«Господи Боже, — подумал Петр, — будь Бальцерович[6] пофотогеничнее, мы перевернули бы мир».
Но такова была воля киберпрезидента. И до него многие политики порой подключали тело к компьютерной административной сети. Лешеку Бальцеровичу было девяносто, когда он стал президентом, и во время очередного такого сеанса у него произошло кровоизлияние в мозг. Техники мгновенно переключили компьютер на поддержание жизнедеятельности организма, чтобы стимулировать кровообращение и передачу нервных импульсов. Отсоединить его от компьютера тогда не представлялось возможным. Когда президент пришел в себя и осознал свое положение, с ним случился инфаркт. Решение надо было принимать незамедлительно: рискованная реанимация всего организма или отключение изношенного старого тела ради спасения мозга. Бальцерович сделал выбор со свойственной ему трезвостью и решительностью: «Я — глава государства. При чем здесь тело?»
Теперь и он мог сказать: «Государство — это я». Метафора Людовика XIV в его устах приобретала пугающе реальный смысл. Подсоединенный к административным терминалам по всей стране, он получил над ней почти абсолютный контроль. Он перенес столицу Европейского союза в Берлин, оставив в Брюсселе парализованный бесконечными заседаниями марионеточный парламент, почти не пользующийся поддержкой в обществе. А народ горячо любил и поддерживал своего президента, которому был обязан теперешним благосостоянием, — перемены к лучшему начались еще в бытность Бальцеровича министром экономики и продолжались, когда он уже как президент был волен принимать любые решения. Интуиция, выдающиеся интеллектуальные способности и возможности компьютерных сетей соединились, явив миру политическую биомашину, которая управляла государством эффективно и без сбоев. При этом президент оставался политиком с чистыми руками — у него их не было, так что вопрос о взятках отпадал сам собой, — как не было и тела, которое жаждало бы воспользоваться плодами всевластия. Это был почти идеальный лидер. Европейцы ни разу не пожалели, что сказали ему «да» на референдуме.
Только в одном интуиция постоянно подводила Бальцеровича — в его общении со средствами массовой информации. Он мог бы выбрать себе тело любого молодого мужчины, попавшего в катастрофу, или воплотиться в человекоподобного робота, но предпочел остаться «головой на компьютере». «Только так я могу служить гражданам двадцать четыре часа в сутки», — любил повторять он. Даже во время телевизионных выступлений президент не скрывал своего жуткого кабинета, напоминавшего космический корабль из старых научно-фантастических фильмов, где все стены были усеяны мигающими лампочками — они-то и не давали теперь Петру сосредоточиться. Когда голова на пульте начинала говорить, матери заставляли детей выйти из комнаты. «В жизни он выглядит еще хуже», — подумал Петр.
— Ты отдаешь себе отчет, что работаешь на ключевом направлении? — голос президента заставил его оторваться от размышлений. Звучал он совершенно естественно — хирурги оставили настоящие голосовые связки. Говорил президент по-польски, на родном языке их обоих.
— Простите? — переспросил Петр, от которого ускользнул смысл сказанного.
— Изучение общественных настроений — ключевой момент при проведении реформ, — продолжал президент. — Я понял это много лет назад. К сожалению, пришлось учиться на собственных ошибках, — вздохнул он.
Так это по крайней мере выглядело — как вздох. Петр задумался: где же у головы легкие, чтобы вздыхать и говорить? Он пригляделся к губам, но не сумел определить, втягивают ли они воздух.
— Ты не мог бы почесать мне ухо? — вдруг попросил президент. — Кажется, комар укусил.
Петр замер в замешательстве.
— Шучу, мой мальчик, — проскрипела голова холодно, с застывшим лицом. Трудно было избавиться от впечатления, что это прорезался голос механической основы существа президента. Но почти сразу же теплая улыбка вернула квадратной маске человеческое выражение. — Непонятно, кто из нас киборг, если ты все время зависаешь.
— Извините, — пробормотал Петр.
— Пожалуйста. Кстати, у меня нет подкожных нервов, поэтому кожа не зудит, и никому не надо меня чесать. Да и насекомых здесь не водится, насколько мне известно. Если тебя еще что-нибудь интересует, валяй, я в своей жизни всякое слыхал.
— Еще раз прошу меня извинить, господин президент, — Петр кашлянул в кулак. — Видеть вас для меня большая честь и столь же большая неожиданность.
— Но ты, наверное, догадываешься, зачем я тебя пригласил?
Петр улыбнулся, услышав тактичное «пригласил» вместо «вызвал».
— Наверное, это связано с моими аналитическими докладами о том, как воспринимаются в обществе новые технологии, — ответил он, догадываясь, что пора переходить к делу. И замер: голова качнулась вперед, и Петру показалось, что она сейчас упадет и покатится по полу. К счастью, голова сразу вернулась на место и снова качнулась. Петр вздохнул с облегчением — киборг просто кивал в знак согласия.
Какие еще неожиданности впереди?
— В них я указывал на несоответствие между реальным качеством определенных товаров и отношением к ним покупателей, — продолжал Петр, отводя взгляд в сторону.
— Реальное качество, — фыркнул президент. — А что это такое?
— В данном случае оно определяется технологическим уровнем, — ответил Петр, в душе радуясь быстроте своей реакции. — Господин президент, выпуск приборов так называемого «нового поколения», которым занимается созданная вами фирма «Унитра», в эпоху скелетного звуковоспроизведения означает качественный скачок в технологии. Скачок назад, лет на сто.
— Ну, это ты загнул. От силы на восемьдесят, — уточнение сопровождалось усмешкой.
Петр опешил. Наверное, надо было что-то ответить, но он решил подождать подсказки.
— Давай не будем повторять тезисы доклада, которые мы оба прекрасно помним, — киборг брезгливо выпятил массивную нижнюю челюсть. — Нет смысла рассуждать, верны ли твои догадки и каково их значение. Будем исходить из рабочей гипотезы, что они бесспорны. Возникает вопрос: как получилось, что ты один до этого додумался?
— Не совсем так, — живо возразил Петр. — По моим сведениям, министерство сельского хозяйства выступило с протестом против выпуска тракторов «Урсус» и комбайнов «Бизон». Специалисты доказали, что замена ими современного машинного парка приведет к трехкратному падению сбора зерновых. А машины эти я отнес бы к той же группе, что и продукцию «Унитры».
Голова кивнула. Теперь движение показалось Петру почти естественным.
— У меня возникла некая теория, которую я не осмелился изложить в докладе, — продолжал Петр.
— Здесь можешь говорить смело, — лицо президента озарила ободряющая улыбка.
Петр почувствовал себя игроком в покер, который всё ставит на одну карту. Должность, перспективы, да что там — саму свободу!
— Сельское хозяйство — единственная отрасль, где еще доминируют мужчины, — начал он. — Им труднее всучить машины сомнительного качества. В большинстве же семей сейчас заправляют женщины. Они больше зарабатывают, и общественный статус у них выше. Именно они бездумно принимают так называемые технические новинки, поддаваясь рекламе. Этим и объясняется успех новых теле- и радиоприемников, которые выпускает «Унитра», — по сути устаревшего барахла, что вы, впрочем, и сами признаёте.
Вот и все, дело сделано. По крайней мере, за семью он может быть спокоен — ее главой и так была Роми. Они прекрасно обойдутся без временного папочки, разжалованного в рядовые за браваду и легкомыслие.
— Я не говорил, что это барахло, — холодно заметил президент. — И с тем, что женщины заправляют, ты тоже хватил лишку.
— Если сохранится нынешний принцип карьерного роста: один ребенок — одна ступень служебной лестницы, — при условии, что темпы прироста населения останутся прежними, — то в течение ближайших шести лет все руководящие должности в государственном секторе займут женщины, — отчеканил Петр, прячась за цифры.
— Как ты считал?
— Как обычно, в «Кореле»[7]. Я использовал реальные цифры, поступающие в наш отдел, экстраполируя их и на другие отделы с учетом их специфики. После я взял данные для всего Берлина и экстраполировал на другие города, а потом регионы, по-прежнему делая поправку на местные условия. Сложил всё вместе и получил модель с погрешностью не более 0,2%.
— Ловко.
— Не знаю, может, я где-то и ошибся. — Петр счел нужным оговориться.
— Нет, я только что проверил, — ответил киборг. — Но ты мне вот что скажи: неужели это так страшно?
Теперь и вправду следует взвешивать каждое слово.
— Конечно, нет.
— Потому что все женщины постоянно в отпуске по уходу за ребенком, а решения и так принимают мужчины?
Петр отвел взгляд на мерцающую стену. Боже, хоть бы одна лампочка подмигнула ему, когда президент принимается его подначивать!..
— Это вы сказали, — заметил Петр осторожно. — А даже если и так — сама диспропорция в распределении доходов по половому признаку может стать опасной. Она уже опасна — это первый звонок.
Президент наморщил лоб и вперил в собеседника пытливый взгляд. В умных голубых глазах выдающегося экономиста отражался не только интеллект, но и что-то еще — терабайты компьютерной памяти, информационные ресурсы и вычислительные мощности, которые взорвали бы изнутри череп обыкновенного человека. Петр почувствовал себя лилипутом. Как он мог сомневаться в его правоте?
— Я догадываюсь, как ты меня воспринимаешь, — сказал наконец президент. — Как машину с необычным интерфейсом. В лучшем случае — как говорящую голову.
Тут Петру надо было бы возразить, но он не посмел перебить президента. Седая голова поникла. Прядь волос выбилась из «хвоста» и упала на лицо. Может, следует ее поправить? Или позвать кого-нибудь?
— Ведь когда-то и я был молод, — президент почти перешел на шепот. — Влюблялся, занимался спортом, радовался жизни. Один раз даже прогулял уроки. «There was a time when meadow, grove, and stream, // The earth and every common sight, // To me did seem // Apparelled in celestial light…»[8]. Вордсворт, «Воспоминания раннего детства». Теперь для меня любая цитата — не проблема. Одно из немногих преимуществ нынешнего положения, — он поднял голову и горько усмехнулся. — Но прежняя жизнь приходит во сне, в мечтах. В варшавских эстакадах мне чудится Лазенковская трасса, которая строилась еще при мне. Я снова чувствую гордость и волнение, с какими садился в свой первый «полонез», и никакая «ланца» мне этого уже не даст. Но теперь всё это… погоня за химерами. Которые я, кажется, не совсем контролирую. Я и сам химера.
Голова, как-то извернувшись, ловко дунула в сторону прядки, и та отлетела за ухо.
— А что, в системе нет никаких фильтров? — пробормотал Петр, чтобы прервать неловкое молчание. И тут же пожалел, вопрос получился хамским.
— Я их все ликвидировал. Они мешают думать. Как будто кто-то все время заглядывает тебе через плечо. Десять лет я обходился без них… старею, наверное. Никуда не денешься… Что ты предлагаешь?
Ощущая важность момента, Петр ответил не сразу. Собрался с духом и наконец произнес без особой уверенности:
— Может, покончить с «Унитрой»?
— С рекламной кампанией — да, с фирмой — нет, — ответил президент. — Пусть по-прежнему выпускает это, как ты выразился, устаревшее барахло — для тонких ценителей. Оно поможет нам не потерять себя в этом безумно изменчивом мире.
Сказав «а», надо говорить и «б».
— А что с повышением по службе после рождения ребенка?
На скулах президента заиграли желваки, глаза под насупившимися бровями сузились.
— Если ты и с этим не согласен, то я в тебе очень ошибся. Раз уж ты любишь строить модели, возьми демографические данные за год до моего избрания и посчитай, что бы с нами стало без моей реформы. Следующее поколение просто бы не появилось на свет. Убийственный принцип «Ребенок или карьера» мы заменили животворным «Ребенок — это карьера», и механизм заработал. Мы возродили вымирающий вид работающих образованных людей. Что может быть важнее! Мне казалось, что разъяснительная кампания, предварившая реформу, донесла эту мысль до всех. Даже убежденные шовинисты и мачо поняли, что речь идет о биологическом выживании. Если уж не всей Европы, то коренных ее обитателей точно.
— Все это так, — поспешил ответить Петр. — Но я по своему опыту знаю, что существует оптимальное количество детей в семье, а по истечении десяти лет действия новой системы многие женщины это число превысили.
— Извини, можно задать личный вопрос? Ты имеешь в виду свою жену? — То ли у Петра начались галлюцинации, то ли президент ему подмигнул. — Крий — это имя четвертого титана из греческого мифа, если я не ошибаюсь? А Гея родила шестерых, один сильнее другого. Наверное, я не должен вмешиваться, но через меня проходит вся информация, ничего не поделаешь. Я знаю, что с женой тебя связывает только двухлетний брачный контракт. «Потомственная», так, кажется, его называют.
Петр почувствовал стыд и злость. Вдруг он сообразил, что его не пригласили сесть, хотя под пультом лежали складные стулья. Он расставил ноги, неосознанно приняв бойцовскую стойку.
— Для Роми дети никогда не были побочным продуктом карьеры, — сказал он, с трудом контролируя свой голос. — Она прекрасная мать.
— Вот как, это слегка осложняет дело, — загадочно заметил президент. — Но ты почему-то все равно находишь причины для беспокойства.
Петр уже жалел, что вообще затронул тему детей.
— Наверное, пятому ребенку она уже не сможет дать того, что первому, — он сделал над собой усилие, чтобы говорить бесстрастно, но его слова все равно прозвучали как жалоба. — Не говоря о том, что из-за ее служебных перемещений, переподготовок и отпусков по уходу за новорожденным нарушается работа фирмы. Это касается не только моей жены, но и всех остальных.
— Ну и какой совет даст наш добрый дядюшка?
Петр предпочел не заметить сарказма и сосредоточился на сути вопроса.
— Пускай при рождении каждого второго ребенка повышение получает отец. Кто сказал, что только женщины могут ухаживать за детьми?
— Ловко.
— Темпы прироста населения остались бы прежними, но система бы упрочилась, — продолжал он, не смущаясь тоном киборга. — Это избавило бы нас от повторения казуса с «Унитрой». К вам наверняка поступала информация, что Арабский союз осваивает нанотехнологии, Соединенные Штаты — криотехнологии. Китай разрабатывает систему совмещения людей с компьютерами с целью выработки коллективного сознания. В такой ситуации мы не можем позволить себе вкладывать деньги неизвестно во что.
— Это два разных вопроса, — подытожил президент. — Первый — структура занятости и концепция второго этапа демографической реформы. К слову, твои предложения вполне разумны. Особенно с точки зрения некоторых отцов. Но технологические просчеты — вопрос отдельный. Боюсь, увеличение количества лиц мужского пола на руководящих должностях проблемы не решит. Факт, что не я, а ты заметил опасность, весьма символичен. Не возражай. Я вижу тут два выхода. Первый: ограничить мою самостоятельность путем установки в программу фильтров. Он исключается. Меня это не устраивает. Второй: подсоединить к системе еще кто-то. Видишь, не только китайцы работают над этим. Как известно, одна голова хорошо, а две лучше. Мне нужна правая рука, вернее — правая голова.
Петр открыл рот.
— А ты думал, зачем я тебе все это говорю? — продолжал президент с легкой усмешкой. — Я давно за тобой наблюдаю. Проницательный, энергичный, и главное — не боится думать. Режет правду-матку в глаза, по-простому, по-нашенски.
Петр невольно коснулся шеи и отступил на шаг.
— Конечно, я понимаю, ты привязан к своему телу, — президент иронически качнул головой, — но после сорока это проходит.
Петр пощупал сзади стену. Твердая. Где проем, через который он сюда попал? Он сделал шаг в сторону, и рука наткнулась на край стены. Он повернулся и…
…лицом к лицу столкнулся с женщиной — на этот раз в белом халате. Проем был здесь, но она загораживала его своим массивным телом. Прическа женщины делала ее похожей на дикобраза, осветленные и темные прядки стояли на голове торчком, как иголки. В ее поднятой руке блеснул скальпель.
— Если тебя волнует секс, — раздался за спиной голос президента, — то этого добра будет, сколько душеньке угодно. Еда, питье, массаж — всего лишь вопрос софта [9]. Даже летать сможешь, как птица.
Петр хотел обернуться, но не мог пошевелиться, как в кошмарном сне.
— Есть такой рассказ, «Ответ» Фредерика Брауна, — продолжал президент. — Там люди создают суперкомпьютер, чтобы задать ему только один вопрос: «Есть ли Бог?» — и получают такой ответ: «Теперь да». Что-то в этом есть. Тебя подключают, и ты чувствуешь, как твой ум становится всеобщим, — ни с чем не сравнимое ощущение!
— Сейчас ты этого не оценишь, но это для твоего же блага, — вдруг произнесла женщина. У нее был низкий мягкий голос, и она тоже говорила по-польски. Женщина протянула руку в резиновой перчатке: — Не узнаешь меня?
Странно, но она действительно показалась ему знакомой. Блеск скальпеля отвлек Петра от ее морщинистого лица. Лезвие медленно приближалось к шее, а он не мог шелохнуться. Когда острие глубоко вошло в шею, Петр не почувствовал боли. «Шок», — подумал он. Сердце замерло в груди, а колени подогнулись. Ему показалось, что сознание покидает его, как вдруг он услышал смех. Открыл глаза — лицо женщины колыхалось над ним, распадаясь по краям на пиксели.
— Ха-ха, снова я тебя разыграл!
Постепенно ноги вновь становились послушными. Петр обернулся и тупо уставился на президента. Тот откинул голову от смеха, выступающий кадык ходил вверх и вниз.
— Извини, но у тебя было такое лицо… — выговорил он наконец.
— Что… что это было? — выдавил Петр.
— Сцена из моей любимой комедии, «Сексмиссии». Фотоновое воспроизведение. Здорово я тебя разыграл?
— Вся жизнь мелькнула у меня перед глазами, — сказал Петр, — и … не такая уж она была плохая.
— Знаю, — сказал президент, посерьезнев. — Никто и не собирается тебя ее лишать. Хорошего же ты обо мне мнения. Пока ограничимся вживлением разъема и платы. Ты будешь мне нужен два-три раза в неделю. Если ты, конечно, согласен.
— А я смогу возвращаться домой, к жене? — невольно вырвалось у Петра, и он оглянулся. За спиной в фотоновом поле снова светилась виртуальная клавиатура, но он на всякий случай постарался запомнить, где находился проем.
— Ты бы лучше спросил, сколько тебе будут платить. За пределами моей резиденции ты ничем не будешь отличаться от других людей. И, безусловно, сможешь возвращаться домой, к жене, раз не представляешь своей жизни без нее.
— И сколько же мне будут платить?
Президент усмехнулся и задумался.
— Да, вижу, твою зарплату надо скорректировать. Низко мы ценим способных социологов. Я только что добавил к ней нолик.
— Спасибо, — от неожиданности Петр поклонился.
— Придется это как-то оправдать новой должностью, — продолжал президент. — Причем публичной, чтобы люди к тебе привыкли. Надо думать на перспективу.
Петр выдержал взгляд киборга, твердя про себя: «Спокойно, он ничего не сможет мне навязать против моей воли». И внезапно подумал, каково это — возвышать людей и сбрасывать их вниз (и не только людей, но и целые отрасли экономики) по своему произволу. Влиять на всю Европу, от моря до моря, переделывая ее так, как считаешь нужным. Для ее же блага, ясное дело. Петр не был «фанатом евро» — деньги ему были не нужны. Ни славы, ни высокого социального статуса он не жаждал. Хотя повышение зарплаты наверняка изменит ситуацию у него в семье. Вернет равновесие. Он вдруг понял, как на самом деле этому рад.
Президент тем временем продолжал говорить, правда, уже медленнее, прикрыв глаза. Петру показалось, что лампочки на одной из панелей потускнели.
— Вообще, довольно странно, что твой начальник, министр настроений, никак не прокомментировал твои доклады. Вместо этого он шлет по ночам с домашнего терминала какой-то вздор о женском мясе, о гареме, где восемь с половиной женщин…
— Кажется, его бросила жена, — осторожно заметил Петр.
— И, кажется, он много пьет, — добавил президент, поморщившись. — Всё, хватит. Я посылаю его лечиться от алкоголизма.
Петр уже пришел в себя. Президентская щедрость его окрылила, и он позволил себе пошутить:
— Он итальянец. Без женщины и вина ему остается только песня.
— Вот именно — лебединая, — президент засмеялся. — С завтрашнего дня ты займешь его место. Правда, там на очереди две его заместительницы… Господи, у одной аж восемь детей! К счастью, министров назначаю я, эти должности вне общей системы ротации. Если эти бабы начнут тебе вставлять палки в колеса, мы их снимем.
— Благодарю вас, — Петр снова поклонился.
— Не стоит. Увидишь, как легко это делается.
Президент впился в него прямо-таки алчным взглядом. Кажется, он заметил в Петре что-то такое, в чем тот не отдавал себе отчета.
— То, что я тебе рассказал про Бога, конечно, шутка, — сказал президент без улыбки. — Но власть имеет свои плюсы. Ты поймешь: кто раз почувствовал ее вкус, тот уже не сможет остановиться. А в этой стране все дороги ведут сюда.
Он перевел взгляд на пульт — туда, где шея соединялась с аппаратурой.
«Это как с обнаженной женской грудью, — подумал Петр. — В первый момент ее вид тебя шокирует, а потом приходит желание».
Через четверть часа он снова ехал в лифте. На этот раз он сам набирал код, который ему велели запомнить. Обернувшись, Петр чуть не уткнулся лицом в бюст женщины в черном. Она бросила на него взгляд поверх очков и улыбнулась, но совсем не так, как раньше. Он мог собой гордиться: тут же подумал о Роми и об их планах на вечер. Только будет ли министр возбуждать ее так, как любовник по контракту? А если нет — что будет с Криосом? Перераспределится ли отныне власть в семье в его пользу? Если да, то уместно ли будет этим сейчас воспользоваться?
Петр вскочил на красную дорожку, не потеряв равновесия. В одном он теперь был уверен: хоть дом и принадлежит жене, но с сегодняшнего дня никто не будет захламлять его снобистским барахлом. Отныне всё решает он, нравится это кому-то или нет. И уж конечно, не будет никакого «полонеза».
Петр сел в свой «полонез» и включил мотор. Какое-то время он наслаждался его хриплым урчанием. Нажал на газ, и звук стал выше на один тон. Сила и мощь, которые ты ощущаешь, — никакого сравнения с бесшумным дисколетом.
Петр дал задний ход и стал маневрировать среди автомобилей, которых тут было полно, как и на любой другой стоянке престижного района Танцующих Колоссов. Свистнув, включил пластинку Кравчика[10], но музыку тут же заглушил звонок.
— Алло, — сказал он, и сережка переключилась на функцию телефона.
— Птенчик, забыла тебе сказать, — голос Роми заполнил всю черепную коробку. Он почти ощутил, как резонирует платиновый разъем в затылке. — По дороге домой купи, пожалуйста, сифон. Тот, серебряный, как в рекламе, с баллончиками. Вечером будем пить газировку с сиропом, супер! Можно еще купить пакетик «сорбовита».
— Хорошо, но я вернусь поздно. У меня сегодня собрание, — вздохнул он, включая первую скорость.
— Ну, пожалуйста, — от чувственного голоса жены по спине пробежали мурашки. — Я уже пригласила Сьюзен с мужем. Не опаздывай.
— Я постараюсь, — уклончиво пообещал он.
— Пока, мой золотой. — Теперь дрожь уже бежала по проводам, по черепу и по позвоночнику. — И не забудь про сифон.
— Понял, пока, — сказал он и автоматически отключился. Рука с удовольствием гладила набалдашник рычага переключения скоростей, сделанный из искусственного янтаря, в толще которого застыла искусственная муха. Он прибавил газу. Восемьдесят лошадиных сил рванули с места в карьер. Петр снял руку с набалдашника, выключил музыку и поставил звуковую защиту, чтобы не слышать шума мотора. Вся эта фигня скоро не будет иметь никакого значения. Роскошный брак, крутой «полонез», дерзкий Кравчик. Наивная отрезанная голова с ее химерами.