Эссе. Перевод И. Подчищаевой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2006
Станислав Лем[1]
Просматривая старые подшивки парижской «Культуры»[2], я наткнулся на неплохое определение, которое позаимствовал в качестве заголовка для этих своих размышлений. Но сначала мне хотелось бы немного поговорить о том фоне, на котором будут разворачиваться исторические процессы в Польше ближайших десятилетий. А надо сказать, что сейчас мы переживаем довольно сложное время.
Волна терроризма, начавшаяся с атаки на Манхэттен, разошлась по миру как круги по воде от брошенного камня. Когда я пишу эти строки, подходит к концу вторая неделя так называемого иракского восстания. Повстанцы пытаются вынудить американцев уйти из Ирака, а попутно похищают всех, кто под руку подвернется: итальянцев, китайцев, японцев, немцев, чехов, — и либо убивают их, либо, поняв, что ошиблись, отпускают. Такое впечатление, что у них нет никакой программы. Вся их программа в том, чтоб убить, разорвать на куски, разрушить и скакать от радости возле горящих машин. Недавно я узнал, что в Коране тщетно искать призыв «возлюби ближнего своего», это понятие не входит в сферу так называемых пяти «столпов» исламского вероучения.
По иракскому вопросу Польша, в отличие от «старой Европы», заодно с Америкой. В то же время наша внутренняя политика слабо укоренена, на редкость разболтана; мы являемся свидетелями полного краха доверия к политическим элитам. Зато у нас наблюдается ощутимый подъем экономики, и мы стоим у ворот Европейского союза, которые вот-вот откроются. Одни полагают, что это станет избавлением или, во всяком случае, позволит накинуть узду, заложить удила и подпругу на норовистого коня; по мнению других, вхождение в ЕС принесет нам одни несчастья и уж наверняка ухудшение условий жизни из-за повышения цен, а также поставит под угрозу существование небольших, в несколько гектаров, фермерских хозяйств, которых у нас в Польше очень много.
Обрисовав современный фон, можно было бы, исходя из представленных фактов, завершить картину экстраполяцией на будущее, но это, как ни крути, полный нонсенс. Строить прогнозы политического будущего, основываясь на экономическом развитии вкупе с феноменом нарождающегося гражданского общества, — у нас дело трудное, поскольку мы продолжаем тащить на себе сорокалетний балласт коммунизма. Кроме того, в нашем распоряжении нет полезных ископаемых, которые составляют главный двигатель прогресса, как, например, в России, обладающей мощными залежами нефти, золота и разнообразных редкоземельных элементов.
Стоило бы здесь затронуть и несколько частных вопросов, как-то: сумеем ли мы переустроить сеть дорог с тем, чтобы нашу страну пересекли автострады, по которым с запада на восток могли бы перемещаться огромные материальные богатства? Боюсь, в ближайшие десятилетия нам это будет не под силу; конечно же, войдут в строй новые участки автострад, и вокруг этого в обществе будет много разговоров и не меньше недовольства. К сожалению, мы по горло увязли в трясине вечного брюзжания и недовольства, что нам тоже не идет на пользу. Другая опасность, которая нас, по всей видимости, подстерегает, — это продолжающаяся утечка самых способных и молодых умов главным образом в западном направлении, преимущественно в Америку.
Последнее время я просматривал переплетенные в тома номера парижской «Культуры» за девяностые годы, включая памятный номер, вышедший уже после смерти Гедройца, чтобы освежить в памяти истекшие пятнадцать лет нашей независимости. В сущности, прогнозы на протяжении всех этих лет были невеселые. Политическое землетрясение вызвал уже сам феномен Тыминского[3], все с опаской смотрели на появление очередных партий, которые перетекали одна в другую наподобие странноватого вида плазмы, попутно стирая различия между понятиями «левые» и «правые». Сейчас, когда я пишу эти строки, нас терзает еще одна болезнь, которой нам предстоит переболеть, — лепперизация[4].
Поскольку различные силы так же, как и перед выборами, когда шла борьба между Тыминским и Валенсой, снова собираются объединиться, чтобы противостоять Лепперу, я полагаю, что рано или поздно быть ему премьером. И тогда он наверняка заведет Польшу в инфляционную яму, ибо своей политикой спровоцирует понижение курса злотого по отношению к доллару, утечку из страны краткосрочных денег и сдержанность крупных мировых инвесторов, вызванную вполне объяснимой осторожностью. Глобализация в экономической и инвестиционной сферах будет нас либо опасливо обходить стороной, либо пережидать. А поскольку, как известно из истории, умирают отдельные люди, а народы продолжают существовать, я считаю, что на протяжении только что начавшегося столетия эту детскую болезнь лепперизации нам удастся в конце концов преодолеть, и будут сформироваться новые правительства, относительно качеств и достоинств которых пока трудно что-либо сказать.
Если historia magistra vitae est[5],стоит напомнить, что, хотя возрожденная в 1918 году Польша и представляла собой сложный конгломерат земель — результат трех разделов, однако на всех ее территориях, поделенных между Россией, Австрией и Пруссией, как-никак был капитализм, была схожая ментальность и действовал один и тот же принцип обязательного для всех уважения к частной собственности; начиная же с 1989 года мы столкнулись с тем фактом, что подавляющее большинство населения совершенно не воспринимает проводимых реформ и не понимает, зачем нам вступать в Европейский союз и какая от этого будет выгода. Оттого в обществе укоренилось гнетущее чувство тревоги. Действительно ли мощное вливание в виде европейских реформ, планов и законов, в орбиту которых мы окажемся включены, подействует на нас как успокоительное или же, напротив, послужит опасно возбуждающим средством — мне трудно сказать.
Глядя на все это по возможности объективно, следует также отметить, что кризис патерналистского государства, связанный с экономическими трудностями и завышенными социальными ожиданиями, коснулся также высокоразвитых стран, в частности Германии и Франции. Перед будущими правительствами, как французскими, так и немецкими, вскоре встанет непростая задача, ибо очень легко что-то давать людям — взять хотя бы так называемый social (социальное пособие) в Германии, — но весьма трудно, пусть и постепенно, урезывать уже сложившуюся систему привилегий.
Пустое это дело — гадать о будущем на кофейной гуще, в особенности зная, сколько всевозможных футурологических предсказаний были разбиты временем в пух и прах. Недавно я взял с полки книгу Германа Кана «Следующие двести лет»[6] и снова просмотрел ее, с досадой пожимая плечами: ничегошеньки из написанного в ней не сбылось. Там и речи нет ни о глобализации, ни об Интернете, ни о мобильниках, ни о сканерах, ни о биотехнологиях… В самые мрачные сталинские времена нам рисовали радужные перспективы, рисовали в прямом смысле: помню, были такие рисунки с пейзажами центра Варшавы, на которых изображались где одна, а где даже две самодвижущиеся дорожки, вблизи которых прогуливались пешеходы под деревьями, высаженными в тени великолепных высотных зданий. Все эти сказки так и остались сказками. Само собой, если бы кто-нибудь в те времена попытался заикнуться о том, что через полвека мы будем жить в свободной Польше, Советский Союз прекратит свое существование, между Западной Европой и Соединенными Штатами начнутся раздоры, а молох исламского терроризма будет остервенело бросаться на всех, кто подвернется ему на земле завоеванного американцами Ирака, — такого человека признали бы сумасшедшим и тотчас же отправили в Кракове в Кобежин, а в Варшаве — в приют Святого Иоанна[7]. Но все это, как видим, произошло и лишний раз доказывает, что события, кажущиеся современникам невозможными и противоречащими логике, все-таки случаются.
Как могли бы обстоять дела, если бы мы порой тщательнее выбирали пути нашего дальнейшего развития? К примеру, я считаю, что в Жарновце надо было, как планировали, построить атомную станцию, но с реактором новейшего типа, хотя, с другой стороны, хорошо, что ее не стали строить по устаревшим образцам, с реакторным котлом из чешской стали. А в первую голову следует отдавать себе отчет, что условия существования нации нельзя выстраивать по линейке, деления которой будут обозначать сроки правления разных премьеров, кабинетов министров и отдельных их членов. Сейчас иной масштаб времени, и необходимо как можно лучше научиться защищать себя от разных межеумков, как черт из табакерки выскакивающих на политическую сцену. В этом нет ничего невозможного: в период межвоенного двадцатилетия Франция перманентно переживала политические кризисы, кабинеты министров менялись как перчатки, но это практически не отражалось на жизни среднего француза, поскольку сам механизм управления экономикой был надежно отделен от перипетий, происходивших в среде политической элиты.
К сожалению, распределительно-приказная система советского толка приучила нас к тому, что, если в правительственные учреждения швырять кирпичами (да хоть бы и пачками масла), от этого будет толк, ибо тогда правительство, не желавшее чего-то давать народным массам, тут же даст. Такой тип ментальности должен безвозвратно уйти в прошлое, чтобы Польша сумела наконец обрести равновесие и встать на путь прогресса. На мой взгляд, это самая что ни на есть насущная необходимость, хотя не знаю, как быстро удастся с такой задачей справиться. Не думаю, чтобы за год-другой или даже за пять лет; процесс этот нескорый и продолжительный.
Скажу еще жестче: хоть я не силен в знании Ветхого Завета, но, кажется, евреи около сорока лет кружили по пустыне в поисках места, где можно было бы основать государство. Смысл этой метафоры в том, что поколения, воспитанные в советской системе гнета и насилия и даже боровшиеся с ней, должны, просто в биологическом смысле, вымереть, чтобы следующие поколения смогли начать все с начала.
В Европе сейчас довольно модно стало козырять незнанием собственной истории, и количество уроков истории в учебном расписании сокращается — конечно же, это очень плохо. Другое дело, что ради нашей же пользы необходимо искоренить тип мышления, свойственный нашим крайне правым, которые не устают подчеркивать исключительность польского народа. Я не говорю уже о мессианстве, ибо это немного passé[8], — нет, речь идет об убежденности в нашей исключительной исторической роли и вытекающих отсюда рассуждениях типа: если бы не разные масоны и прочие евреи, которые нас замучили, у нас все было бы прекрасно. Такие посылы до добра не доведут.
И поэтому я полагаю, что лепперизация может даже стать своего рода стимулом для последующего возрождения. Не скажу, что эту зону мы минуем безболезненно. Нет, это будет смахивать на прогулку босиком по тлеющим углям, но по крайней мере мы не утратим национальной самобытности, не утонем в паневропейском супе; однако не стоит особо уповать и на то, что благодаря союзничеству с Соединенными Штатами на нас просыплется манна небесная, либо надеяться то на одних, то на других — рассчитывать можно только на самих себя.
Наш поход в будущее растянется надолго. У нас уже есть передовой отряд, глубоко продвинувшийся в XXI век, вооруженный современными технологиями и электроникой, но есть также и страшно темный арьергард. Когда-то много рассуждали о dark ages, то есть об «эре мрака»; в такой мрак погружено множество людей в Польше. Я считаю, что просвещение народа нам просто необходимо; не могу не сказать и о чрезвычайно важной роли семьи, и о том, что общество, утратившее всякую веру, балансирует на краю пропасти; разумеется, это не значит, что все должны придерживаться одной веры и исповедовать одну религию, но все же в качестве социального стабилизатора, а также источника надежды и взаимного доверия вера как таковая — необходима. Мы ведь привыкли верить и полагаться на некоторых из своих ближних; о нас не скажешь, что мы так уж фатально не приспособлены к жизни в сообществе.
Одним словом, я думаю, что шансы у нас есть, надо только суметь ими воспользоваться. Даже если дорога впереди ухабиста и на ней нас поджидают ямы лепперизации, все это не так страшно. Полезно иногда оглянуться на прошлое и лишний раз вспомнить, что Польша как нация, как социум пережила сто с лишним лет государственного небытия. А сегодня у нас есть свое государство…
Как повлияют на наше будущее массово внедряемые новейшие технологии? Наверняка это будет палка о двух концах. Компьютеризованные средства передачи массовой информации, правда, скудны мыслью, однако одновременно глобализация, хотя у нее и много непримиримых врагов, означает также, что любой человек, если только захочет, может почти мгновенно узнать, что происходит с другими людьми в отдаленных уголках планеты. Сама по себе такая возможность, которая, разумеется, не обязательно должна быть тотчас реализована, имеет очень важное значение как вероятный способ расширения горизонтов нашего мира.
Сложная детерминированность общемирового масштаба, влияние которой мы ощущаем на себе уже сейчас, в будущем скажется еще сильнее. Более подробный анализ экономических вопросов я вынужден опустить, поскольку в этом не силен. Правда, выскажу некое опасение: в долгосрочных иностранных заимствованиях всегда кроется определенная угроза, и те, кто принимает решения, должны заранее хорошенько посчитать прибыли и потери. А, к примеру, тот факт, что крупные немецкие концерны владеют многочисленными журналами, которые формируют национальное сознание, кажется мне потенциально нездоровым явлением, хотя я и знаю, что в редакциях этих журналов работают одни поляки. Мы также слишком механически копируем некоторые западные образцы, например супермаркеты, которые сами по себе неплохи, но атмосфера всеобщего консьюмеризма, каковую они вокруг себя распространяют, на мой взгляд, вредна.
Долго еще можно перечислять причины для беспокойства: взять хотя бы грозящее нам сокращение человеческой популяции и увеличение количества пожилых людей в обществе. Опять же громкий хор пессимистических прогнозов заглушает редкие голоса, призывающие к спокойствию и оптимизму. В заключение мне хотелось бы сказать, что contra spem spero[9] — альтернативы надежде нет, безотносительно к тому, какой пессимизм вселяют в душу события в мире и перспективы нашей страны. Пускай в данный момент нам плохо, но ведь завтра может стать еще хуже, а это, в частности, означает, что мы сумеем оттолкнуться от дна. Спасет нас только одно: надо спокойно делать свое дело, следуя лучшим мировым и польским образцам. Ибо хорошо организованное общество способно выдержать даже самых глупых и слабых правителей, лишь бы они не впали в безумие агрессии или экспансии.